Текст книги "Возрождение Теневого клуба (ЛП)"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Теория серебряной пули

Все «подвиги» неизвестных злоумышленников были лишь беззлобными детскими шалостями по сравнению с тем, что они учинили мистеру Грину.

Примчавшись к дому Даррена, я не застал там бывшего соратника. Шторы на окнах опущены, дверь мне никто не открыл. Ясно – Даррен не хотел впутываться в дело, ограничившись ролью вестника и предоставив разбираться мне одному. Махнув на него рукой, я побежал к дому завуча.

Случается, что здания наводят жуть: их окна кажутся глазами, вход – пастью. Сегодня жилище мистера Грина не просто напоминало чей-то страшный лик. Дом, в потёках краски, с выбитыми стёклами, походил на труп. Полиция уже побывала здесь и ушла. Мне тоже при виде этого кошмара захотелось убраться подальше. Но я не мог. Я сознавал, что обязан войти внутрь и охватить полную картину катастрофы. Не так, как наблюдаешь за последствиями аварии откуда-нибудь с обочины дороги, а так, как бывает после урагана, когда копаешься в руинах, страшась и ожидая найти в них обломки своей собственной жизни.

Здесь царил полный разгром. Злоумышленники расколошматили всё, что можно было расколошматить, остальное носило на себе глубокие вмятины от бейсбольной биты.

Посреди всего этого опустошения мистер Грин методично подбирал осколки фарфора и аккуратно, один к одному, складывал их в пластиковый пакет, как будто намеревался вновь склеить разбитое. Он с головой ушёл в своё занятие и не заметил моего появления.

– Да здесь хуже, чем в моей комнате, – подал я голос.

Он обернулся. Не сказал бы, что его удивил мой приход.

– А ты ещё считал, что у тебя нет друзей.

– Вы о чём?

Мистер Грин с горечью покачал головой.

– Не понимаешь? Это же месть, Джаред. Твой план сработал. Вся школа думает, что ты и остальные члены Теневого клуба исключены. Ваши тайные почитатели отплатили за вас.

До этого момента мне и в голову не приходило, что погром у Грина устроен в мою честь. Неужели мстители полагали, что именно этого я и хочу, именно это и доставит мне радость?!

Грин вернулся к своему занятию. Теперь он попытался стянуть вместе обрывки порезанного на куски живописного полотна. Пустая рама валялась в глубоком мягком кресле. Вернее, теперь это кресло мягким не назовёшь: из его распотрошённой внутренности во все стороны торчали пружины.

Я присел на корточки рядом с Грином – помочь. Хм, как будто совместными усилиями нам удалось бы восстановить испорченный пейзаж...

– Это оригинал Томаса Кинкейда, – проговорил мистер Грин. – Нам с женой всегда хотелось приобрести хотя бы одну его картину. Я купил её к годовщине нашей свадьбы много лет назад.

– Не знал, что у вас есть жена.

– Была. Она умерла.

Я потупился.

– Простите.

Он отмахнулся:

– Это случилось давно, ещё до того, как я переехал сюда.

Смешно, но я никогда не отдавал себе отчёта в том, что у учителей есть жизнь и за пределами школы. То есть, я, конечно, знаю, что это так, но знать и видеть воочию – не одно и то же. Я не мог себе даже и вообразить мистера Грина, занимающегося ещё чем-то помимо заглядывания в умы учеников с целью выведать, почему с этими самыми умами не всё в порядке. Оказывается, у завуча было прошлое, была другая жизнь, и это не укладывалось у меня в голове. Как выразился бы сам Грин, у меня возник когнитивный диссонанс.

Я сложил вместе два лоскутка раскрашенного холста и скосил глаза – таким приёмом можно добиться того, что разрез как бы смажется. На этот раз иллюзия продержалась не долго.

– Наверняка те, кто тут всё разгромил, не знали об этом, – пробормотал я.

Мистер Грин невесело усмехнулся.

– Думаешь, это бы их остановило?

Он взглянул ещё раз на загубленную картину и вздохнул:

– Джаред, что превращает обычных детей в чудовищ?

Странновато было услышать подобный вопрос от нашего штатного психолога.

– Варианты ответов предоставите? – попробовал отшутиться я. – Или нужно написать целое сочинение? Потому как если сочинение, мне понадобится больше бумаги.

Представьте, он засмеялся. Не так чтобы слишком весело, но всё же.

– Не знаю, – признался я в ответ на его вопрос. – Может, некоторые такие от рождения.

Однако я понимал: всё не так просто. Я ведь и сам какое-то время был чудовищем. Но я же не родился таким. И не остался чудовищем навсегда. Ну ладно, я, может, и не представлял себе, откуда берутся чудовища, зато знал, как от них избавляются.

– Серебряные пули, – проговорил я, не успев толком сам осознать, что имею в виду.

– Прости, что?

– Чтобы избавиться от монстра, нужно выстрелить в него серебряной пулей. Или вбить осиновый кол в сердце.

– Ну у тебя и шуточки.

– Я вовсе не шучу. Как только в каком-нибудь человеке проглянет монстр, убить его можно только чем-то реально острым, да так, чтобы помучился как следует, иначе чудовище будет вечно творить свои дела.

Мистер Грин кивнул, сообразив, чтó я имею в виду.

– Такое, например, как с Тайсоном? Когда вы едва не утопили беднягу? Когда довели парня до того, что он поджёг собственный дом?

Воспоминание не из приятных. Я скривился и сделал жест, как будто выдёргиваю кол из сердца.

– Точно.

Вид горящего дома Тайсона послужил для меня серебряной пулей вкупе с осиновым колом. Того, что я тогда пережил, оказалось достаточно, чтобы убить моего гнусного монстра.

Мистер Грин окинул меня своим профессиональным «завучским» взглядом.

– В твоей теории имеется прореха. Твоя серебряная пуля – едва не случившаяся гибель Тайсона – оказала нужное воздействие. А вот сейчас, когда Алек едва не умер, издевательства не прекращаются, только заходят всё дальше и дальше.

Ему не потребовалось тратить много слов, чтобы я понял ход его мыслей. Да и то немногое, что он сказал, звучало слишком страшно – как будто если назвать вещи вслух, они материализуются и станут реальностью.

Если этот новый Теневой клуб не убить серебряной пулей, придётся взять на вооружение способ помощней. Может, хоть тогда этих ребят проймёшь. Да, несколько месяцев назад кое-кто едва не умер, но для нынешней, усовершенствованнойверсии Теневого клуба « едва» было недостаточно.

* * *

После этого я не сразу отправился домой – может быть, Тайсон уже вернулся, а я пока не готов встретиться с ним лицом к лицу. Ведь он, вероятнее всего, даже не подозревает, что его подружка – чудовище. Ему наверняка и в голову не приходит, что девушка его мечты стоит у истоков кошмара, мучающего наш город. Она и ещё Бог знает сколько народу. Или... А вдруг Тайсон в курсе?

Я подумал, что надо бы поделиться своим открытием с папой и мамой, но тут вмешалось воображение, и мои мысли понеслись кувырком. Что если родители мне не поверят? Что если ложь Джоди и её сотоварищей прозвучит достовернее моей правды? Это ведь у меня подпорченная репутация, а не у Джоди. Кому все поверят скорее? Конечно, директор школы сообщил родителям о моей невиновности, ну и что с того? Они ведь в своё время допустили мысль о том, что я способен на хладнокровное, продуманное преступление! В том-то и была разница между нынешним положением и тем, что случилось в октябре. Тогда демон проник в меня самого, и я даже не подозревал о его существовании, пока не натворил адских дел. Но сейчас-то я мог ясно распознать присутствие чудовища! И оттого теперь сознательно выбрать путь зла и следовать по нему значило перейти в совершенно иную ипостась. А ведь мои родители поверили, что я сделал именно этот выбор!..

Да, ничего хорошего дома меня не ждало, поэтому я направился к Шерил. Наверняка по старым надёжным каналам до неё дошли новые истории о творящихся кругом безобразиях. Кто-кто, а Шерил, конечно же, испытывает те же чувства, что и я. Говорят, несчастье любит компанию, но мне кажется, это не совсем так. Я вовсе не стремился облегчить своё горе, переложив его на Шерил, просто чувствовал, что ничего другого мне просто не остаётся.

Первым моим побуждением было бежать к её дому. Я всегда бегу. Как правило я бегаю точно выверенными кругами, но в последнее время мои маршруты стали непредсказуемы, а цели сомнительны. Теперь мои ноги норовили бегать не по ровным трекам, а по путаным лабиринтам. Поэтому сегодня я принудил их идти неторопливым, медленным шагом.

Всю дорогу к дому Шерил меня не оставляло необъяснимое ощущение, будто за мной наблюдают. Паранойя, сказал я себе. В последнее время я постоянно находился в центре всеобщего внимания; немудрено, что мой мозг начал выкидывать фокусы.

Эх, послушайся я тогда интуиции, и дальнейшая история, глядишь, пошла бы совсем по-другому! Правда, не уверен, в лучшую сторону или у худшую. Но всё случилось настолько неожиданно, что я и охнуть не успел. Мне врезали по голове, и мир вокруг мгновенно померк.

* * *

Есть вещи, которые познаются только на собственном опыте. К ним относится прежде всего потеря сознания. Особенно странны ощущения, когда приходишь в себя: дезориентация и провал в памяти; ты не помнишь ни где тебя вырубили, ни как. Именно это я и почувствовал, очнувшись на вращающемся сиденье какого-то невообразимо смердящего автофургона.

– Очухался, лузер? – послышался голос, показавшийся мне смутно знакомым. – И как – приятные сны снились?

Я попытался пошевелить руками и ногами – без толку. Сперва подумалось, что меня разбил паралич, но потом оказалось, что я был накрепко привязан к шикарному кожаному сиденью с помощью ремней безопасности, срезанных с креплений. От этой сбруи и в её обычном состоянии нелегко избавиться, а уж когда тебя нарочно перетянули ремнями вдоль и поперёк как попало, освободиться нечего и думать.

Во рту ощущался вкус крови, от едкой вони хотелось блевать. Ароматов здесь был целый букет: тут тебе и дезинфицирующее средство, и освежитель воздуха – а над всем этим царил непобедимый запах скунса. Сначала я подумал, что уже ночь и на улице темно, но потом сообразил, что фургон стоит в гараже. В гараже Алека, находящемся на порядочном расстоянии от его дома. Так что я мог орать хоть до посинения – никто не услышит.

– Я устроил тебя на самом лучшем месте, – сообщил Алек. – Смотри – вращается!

И он пнул моё кресло, резко развернув меня к себе лицом. Алек сидел на заднем сиденье. Увидев выражение его глаз, я понял – плохи мои дела.

– Правда, это то самое сиденье, которое обгадил скунс, но для Джареда Мерсера чем сильнее воняет, тем лучше.

– Алек, что за дела?! За каким ты меня сюда приволок? Что тебе надо?

Он не ответил. Лишь улыбнулся, впрочем, улыбка его больше походила на гримасу. На оскал. Внезапно я понял, что предпочёл бы угодить под колёса этого самого фургона, чем сидеть внутри него.

– В школе, может, и считают, что выгнать вас – достаточное наказание, но у меня другое мнение, – прошипел Алек, вновь пиная моё кресло. Я сделал несколько полных кругов, пока он не остановил вращение, всадив в сиденье ногу.

– Выгнать? Ты о чём?

Но ещё один взгляд ему в лицо – и я всё понял. Боль в раскалывающейся голове запульсировала в бешеном тяжёлом ритме.

– Директор Диллер ничего тебе не сказал?

– Чего он мне не сказал? – ощерился Алек. Презрение в его голосе свидетельствовало о том, что ему ничего не известно. Вот теперь я всё понял: и как ему удалось так отлично сыграть свою роль, и почему его голос дрожал от неподдельной ярости, и почему лицо побагровело. Алек не ломал комедию, как мы, остальные заговорщики! Он думал, что это всё по-настоящему! М-да, всей школе, в том числе и ученикам, была хорошо знакома рассеянность нашего директора; его даже называли за глаза «Растяпа Диллер». Он портачил частенько, но не тогда, когда дело касалось чего-то важного. До сих пор.

– Всё это было только игрой! – попытался я объяснить. – Мы притворялись, чтобы выявить настоящих злоумышленников! Тебе же должны были рассказать об этом! Ты правда ничего не знаешь?!

– Да ты ни перед каким враньём не остановишься, лишь бы выкрутиться! Тьфу, противно на тебя смотреть!

Между Алеком и мной, кажется, пролегли световые годы – я не дотянулся бы до него, как бы ни старался. Он слишком глубоко погряз в своей ненависти, и ничто на свете не переубедило бы его. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Так же страшно, как было на пылающем маяке, потому что Алек, судя по всему, переступил за грань.

– Алек, – сказал я спокойно, постаравшись спрятать свой страх подальше, – отпусти меня. Случилось недоразумение. Что бы ты ни задумал, потом ты пожалеешь. Развяжи меня и пошли отсюда.

– Чего захотел!

Он приподнялся и вытащил из-за спинки своего сиденья какой-то предмет. Что-то большое.

Это оказалась двадцатигаллоновая [15]15
  Так у Шустермана. 20 американских галлонов примерно равны 76 литрам, тогда как обычный объём таких бутылей – 5 галлонов, то есть примерно 19 литров. Возможно, автор слегка напутал.


[Закрыть]бутыль из прозрачного пластика – такие используют в офисных кулерах для питьевой воды. Обычно мы забавлялись ими, играя с теннисными мячами: берёшь бутыль за горлышко, размахиваешься – и мяч улетает в светлую даль, чуть ли не за милю. Вот только верх у этой бутыли был срезан, а отверстие залеплено полосками скотча.

– Собственной микстурки отведать не хочешь? – Алек поднял бутыль, чтобы я мог лучше рассмотреть её содержимое. Я уже был напуган до такой степени, что вряд ли что-то могло устрашить меня ещё больше, однако при этом зрелище впал в настоящее отчаяние.

В бутыли роилось множество пчёл.

– У тебя аллергия на пчёл, да, Джаред? Сильная? – жизнерадостно осведомился он.

– Один укус... и я на том свете. – Показать бы ему мой медицинский браслет, но я, как обычно, оставил его дома.

– Вот как, один-единственный укус? И что тогда? Голова распухнет, как воздушный шарик, и лопнет? Язык станет фиолетовым? Глаза вытекут?

Я сглотнул.

– Типа того.

Услышав это, Алек обрадовался ещё больше. Он наслаждался моментом и ни о чём не задумывался. Он не задумывался о том, как горько раскается завтра в своём сегодняшнем поступке. А мне к тому времени станет всё равно, потому что до завтра я не доживу.

– Пожалуйста, Алек, – взмолился я. – Пожалуйста, я сделаю всё, что захочешь. Всё! Уеду из города. Уберусь к чёрту на рога, ты больше никогда меня не увидишь... только не выпускай пчёл!

– Да я вовсе и не собирался их выпускать.

Я испустил дрожащий вздох облегчения, но тут он прибавил:

– Если я их выпущу, они и меня, чего доброго, ужалят. – С этими словами он отодрал одну полоску скотча, закрывающего отверстие, оставив узкую щель длиной дюймов восемь. – Эти пчёлки – целиком и полностью твои!

Он обеими руками поднял бутыль, перевернул её кверху дном и одним плавным движением надел мне на голову.

В одно мгновение я оказался среди целого роя пчёл. Дюжина бестий вилась вокруг моей головы, садилась на щёки, шею, ползала по бровям, – смертоносные, словно пули. Я хотел закричать, но не мог – не осмеливался открыть рот, потому что пчёлы могли залететь внутрь и ужалить в глотку. Меня тогда удушат собственные разбухшие гланды. Я задрыгался, пробуя освободить руки, но ремни держали крепко. Задёргал плечами, но и тут не преуспел – сбросить с себя бутыль не удавалось, она лишь раскачивалась туда-сюда.

Сквозь прозрачные стенки мне был виден Алек, как если бы я смотрел изнутри аквариума. Он уже не смеялся, даже не улыбался. Выражение на его лице было почти таким же, как, наверно, у меня самого; но пойти на попятный он уже не мог.

Одна пчела присела мне на ухо. Я чувствовал, как она ползает по нему кругами, спускаясь всё ближе к отверстию. И наконец пчела протиснулась в ушной канал, вытянула хоботок, словно моё ухо было устьем цветка... Вот теперь и я шагнул за грань.

Я завопил. Меня уже не заботило, что пчёлы залетят в рот. Меня уже вообще ничто в мире не заботило. Существовал только мой страшный крик, эхом отражавшийся от стенок бутыли.

Гараж залил яркий свет, дверь фургона отъехала в сторону, но я едва отдавал себе в этом отчёт. Словно в тумане я видел, как Алека оттащили прочь. Я всё ещё кричал, когда с моей головы наконец сдёрнули бутыль и предо мной предстала Джоди – прекрасная, ужасная Джоди, а рядом с ней возвышался Тайсон. И даже после того, как от меня убрали смертельную бутыль, я продолжал вопить. Этот крик исходил из самых глубин моей души, и мне казалось, что я буду кричать вечно.

Из-за Алека.

Из-за пчёл.

А ещё из-за того, что на Тайсоне красовалась бейсболка с надписью «ТК».

Оксюмороны и вовсю-бараны

К тому времени, когда Джоди с Тайсоном отвязали меня, Алека утащила куда-то группа ребят – не знаю, кто это был, я не видел их лиц.

– Сейчас ему за всё достанется, – сообщила Джоди.

Как только мои руки оказались на свободе, я схватился за лицо, за шею, ожидая нащупать несчётное число вздутий – следов от пчелиных жал... Но мне повезло. Пережитый ужас ушёл, оставив после себя дикую головную боль, крайнюю усталость и туман в мозгах. Я словно был не здесь, наблюдал за всем со стороны. Наверно, мне просто очень хотелось очутиться где-нибудь в другом месте...

Я поплёлся за своими спасителями вниз по склону, прочь от дома Алека. Надо было бы пойти домой, но силы у меня оставались лишь на то, чтобы безвольно следовать за другими.

– Вообще-то, я к этим делам никаким боком, – прошептал Тайсон, когда мы немного отстали от Джоди и она не могла нас слышать. – Это правда, поверь мне!

– Я тебе верю.

– Я ничего не делал, вообще ничего! Это правда, поверь мне!

– Верю.

– Она мне только сегодня сказала. Да я бы лучше сдох, чем надел эту кепку, если бы мы с Джоди не встречались, это правда, поверь мне!

– Верю.

Судя по всему, Тайсону было труднее убедить себя самого, чем меня.

– Куда они уволокли Алека? – спросил я у Джоди.

– А сам как думаешь?

Оказывается, мы направлялись на Погост. Дряхлый буксир по-прежнему покоился на ржавых козлах у края стены-волнолома. Вслед за своими провожатыми я забрался в брюхо мёртвого судна, где и обнаружил остальных участников драмы. Да не каких-нибудь жалких семь-восемь человек. И даже не десяток. Их было не меньше тридцати, а то и больше – в основном ребята из младших классов, среди которых затесалась парочка-другая учащихся старшей школы. И все до единого с гордостью носили свои мерзкие кепки. Час был поздний, и странноватый перевёрнутый «чердак» трюма освещался дюжиной карманных фонариков. В их лучах, направленных под самыми разными углами, на лица ложились причудливые тени, отчего все собравшиеся смахивали на чудовищ Франкенштейна.

Завидев меня, все кинулись навстречу. Раздались возгласы:

– Привет, Джаред! Вот здорово, что ты тоже здесь!

И так далее. Они вскинули растопыренные ладони, ожидая, что я хлопну по ним; и когда я этого не сделал, принялись трепать меня по плечам и спине. Я прошёл в нос судна, к их предводителю. Им оказался Бретт Уотли.

– Я знал, что рано или поздно ты присоединишься к нам, – проговорил он. Бретт стоял лицом к остальной толпе, напыщенно скрестив на груди руки и упёршись ногами в сходящиеся под острым углом борта. Лосяра Сан-Джорджио тоже был здесь – его массивная фигура таилась в полумраке. Как всегда, его присутствие усиливало горький привкус этой сцены. За спиной Бретта возвышался вертикальный столб, поддерживающий верхнюю палубу. К столбу был привязан Алек, вернее, то, что от него осталось.

Не знаю, что они с ним сотворили, но управились они быстро. Одежда Алека была покрыта слоем грязи – точнее, я надеялся, что это грязь. Лицо распухло, многочисленные ссадины сочились кровью.

Я повернулся к Лосяре:

– Вы же подрядились к нему в телохранители!

Лосяра шевельнул бровями:

– А мы были двойными агентами.

– Моя идея, – похвалился Бретт.

У меня в голове по-прежнему грохал барабан, в ушах жужжали пчёлы. Всё, чего мне хотелось – это забиться в уголок, свернуться клубочком, и пусть всё катится куда подальше, но... Вид избитого в мочало Алека отрезвил меня и вернул ясность мышлению.

– А почему вы уверены, что Алек не расскажет всем, кто его так отделал?

– Не расскажет, – ответила Джоди, – потому что знает – если наябедничает, ему же хуже будет.

– Ага! – поддакнул Бретт. – Алек выплатил свой долг обществу. И теперь если он не будет цепляться к нам, мы не станем цепляться к нему.

Что-то мне в это с трудом верилось.

– Как видишь, твоё создание переросло своего создателя, Джаред, – выспренне промолвил Бретт.

– И бороться с ним не имеет смысла, – добавила Джоди, занимая своё место подле Бретта. Значит, теперь запевает этот дуэт, как когда-то мы с Шерил. Но в то время как мной и Шерил двигала обида, этой парочкой движет ненависть. Её можно было почувствовать – она окутывала их, словно аура. От неё исходило зловоние, столь же сильное, как от скунса.

– Алек думал, что это ты над ним издеваешься! – гоготнул Бретт. – Тупица ни фига не догонял!

– Это были мои волосы в стакане с содовой, – сказал Джексон Бельмонт.

– А подложил их туда я! – похвастался Дж. Дж. Уэлш, подрабатывавший в ярмарочном кафе.

– Я дала ребятам скунса, – сказала Джоди.

– А мы подкинули его в фургон, – подхватили близнецы Рэнгли.

– Здорово я придумала с «Лунным клеем», правда? – сказала Анджела Уиндхэм.

– А у меня после болезни оставался пенициллин... – проговорила Венди Горман.

Я не успевал крутить головой. Все, все они были замешаны в издевательствах над Алеком! И все как один гордились этим.

– Мы – твой последний и самый мощный бастион в борьбе против вселенского зла! – злорадно оскалился Бретт.

Я покачал головой.

– Томми Ли Джонс, «Люди в чёрном». Бретт, у тебя по-прежнему не хватает ума придумать что-нибудь своё.

Тот лишь плечами пожал.

– Если так и будешь взращивать в себе ненависть, – сказал я, – смотри, как бы она не вцепилась в твой собственный зад.

Бретта не проняло.

– Наша ненависть – справедливая ненависть! – выпалил он.

Справедливая ненависть? Ну и ну.

– Оксюморон, – сказал я.

Вот теперь он среагировал.

– Как ты меня назвал?!

Джоди успела удержать его прежде, чем он накинулся на меня.

– Оксюморон – это когда два понятия вместе противоречат друг другу. Как, например, «умный дурак».

Я сам думал об этом не далее, как позавчера. Ненависть гнала это стадо вовсю-баранов прямиком к обрыву. Проветрить бы им мозги, но чем и как?

Я повернулся к Тайсону:

– И как тебе всё это? Нормально?

Если бы его плечи сейчас поникли ещё хоть немного, они улеглись бы на пол.

– Не... не то чтобы... – промямлил он.

Понимаю – я должен бы разозлиться на него, но не разозлился. Я ведь знал, кто он, через что прошёл. Он проделал путь от никому не нужного изгоя до человека, с которым считаются. Даже встречается теперь с девушкой своей мечты. Сегодня его попросили продать душу, тем самым сохранив свой новый жизненный статус. Я понимал – Тайсон разрывается на части. И всё же – я заметил это – он снял с головы шапку с надписью «ТК».

Я взглянул на Алека. Он, конечно, слышал наш разговор. Даже несмотря на то, что его подбитые глаза превратились в узкие щёлки, он внимательно наблюдал за всем происходящим. Правда, когда я приблизился к нему, он отвёл взгляд в сторону, не в силах смотреть мне в лицо. Я прекрасно понимал, какие чувства сейчас владеют им: стыд передо мной и ненависть к остальным. У него не только физиономия сейчас истерзана, но и душа, потому что он побывал за чертой. Он пытался убить человека, и память об этом не даст ему покоя до конца его дней.

Я приблизился к пленнику. Во мне бушевали противоречивые эмоции: отвращение, жалость, гнев – но над всем царило одно, самое искреннее чувство, и я понимал, что Алеку очень важно о нём услышать.

– Я прощаю тебя, – сказал я. Он отвернулся, но я схватил его за подбородок и заставил смотреть себе в глаза. – Слушай меня, паршивый ты сукин сын! Я понимаю, почему ты так со мной поступил. Я прощаю тебя. – И убрал руку, но на этот раз он не отвернулся, а продолжал смотреть мне в глаза.

– Я очень сожалею, – еле слышно пробормотал он.

Я кивнул:

– Извинение принято, – затем развернулся к Бретту и громко, чтобы услышали все, сказал: – Всё кончено.

– Как бы не так! – ощерился Бретт. Он сейчас был в своей стихии, власть ударила ему в голову – как раз туда, где у него вместо мозга помещался кусок колбасного фарша.

– В этом городе до черта подонков, которых необходимо научить уму-разуму, – поддержала Джоди.

– Мы тут и списки составили, – прогудел Лосяра.

– Во, точно! – сказал Бретт. – Целую кучу списков. И каждый, кто в них значится, получит своё по полной программе!

Из-за моей спины послышался голос шахматистки:

– Джаред, мы делаем доброе дело. Скоро сам убедишься.

– Угу, – сказал Томми Николс. – Пусть они теперь дважды подумают, прежде чем сделать что-то, что нам не понравится!

– Да кто вы такие, чтобы судить других? – возмутился я. – Кто дал вам право выносить приговоры?!

– Ты дал, Джаред, – ответила Джоди. – Это ведь полностью была твоя идея, забыл? Вот почему мы разгромили дом Грина – в отместку за тебя. Вот почему спасли тебя от Алека. И вот почему мы привели тебя сюда.

При этих словах кровь в моих жилах вскипела. Да, я натворил в своё время глупостей, но нечего на меня всехсобак вешать! Почему я должен нести ответственность за ихдела? Я, может, и стоял у истоков Теневого клуба, но ведь это они вдохнули в него новую жизнь! Я хотел было возмутиться, но тут до меня вдруг дошло: видимо, я имею некую мистическую власть над этим клубом; пришла пора воспользоваться этой властью.

Я подошёл к Бретту и сказал:

– Я основал Теневой клуб, и я же его распустил. Сними с башки эту дурацкую шапку! – Я сбил бейсболку с головы Бретта. Он одним ударом впечатал меня в стенку трюма. Буксир покачнулся на своих козлах.

– Да ты нам вообще на фиг не нужен! – выплюнул Бретт, сграбастал меня за грудки и швырнул к другому борту. Зрители шарахнулись в стороны. – Сечёшь теперь, тупица?

Я ответил ему ударом в челюсть. Это тормознуло его, но лишь на секунду. Он снова схватил меня и бросил на противоположный борт.

Окружающий мир сдвинулся со своего места.

Усталость металла. Так это называется, когда железо крошится и тяжесть, которую оно поддерживало, срывается и падает, забирая с собой немало жизней. Иначе и быть не могло – старый буксир, в трюм которого набилась куча народу, не выдержал. Раздалось кряхтенье деревянной обшивки, затем треск ломающегося металла и приглушённый звон, когда обломки ударились о землю. А затем ржавые козлы, на которых стоял буксир, подкосились, и судно с сокрушительным грохотом завалилось на бок.

Мне в жизни не случалось пережить землетрясение, но я вполне могу себе его представить – наверно, ощущения те же самые. Буксир кренился то на один борт, то на другой, пока наконец не утихомирился. Три десятка ребят швыряло то туда, то сюда, но что самое интересное – никто не закричал. В чрезвычайной ситуации люди хранят молчание, по крайней мере, до тех пор пока не успели осмыслить, что ждёт их впереди. Слышались лишь охи и стоны – это когда кто-нибудь из ребят врезался головой в обшивку. Самое смешное: когда находишься в трюме лёгшего на борт судна, трудно определить, где же низ. Как будто мало было всяких странностей, вроде сходящегося под углом пола; теперь, когда буксир упал на бок, я совсем потерял ориентировку и равновесие. Попробовав встать, я свалился, будто пьяный.

Все попытались сбиться вместе в кучку. Никто не понял, что произошло – кроме меня. Дыра, через которую мы проникли на судно, теперь оказалась в полу, обращённая к бетону. То есть путь наружу, по идее, должен быть закрыт. Однако, к своему удивлению, я увидел, что через отверстие в трюм продолжает проникать свет, причём, фактически, в большем объёме, чем до катастрофы.

– Не шевелиться! – гаркнул я, и, представьте, на мгновение все послушались. Может, мы бы и выбрались из переделки, если бы не Бретт, находившийся позади меня, около Алека. Он рванулся к дыре, сметая с дороги и меня, и всех остальных, кто попадался на пути его панического бегства. Достигнув отверстия в кормовой части буксира, он прыгнул в него и... исчез. Упал, словно воздушный десантник с самолёта. Затем до наших ушей донёсся отдалённый ошалелый вопль, прерванный всплеском воды. Мои подозрения подтвердились: когда козлы сломались и буксир свалился на землю, его корма соскользнула с волнолома и нависала теперь над водой за его краем. Положение было критическим, ведь мы не могли определить, как долго буксир продержится на краю стенки прежде чем обрушится в море.

– Не двигаться! – снова заорал я, но Бретт уже открыл дорогу панике. Теперь, осознав степень опасности, ребята с криками, перепрыгивая друг через друга, кинулись к дыре.

– Прекратите! – надрывался я. – Вы что, не понимаете? Нам надо собраться на носу, иначе...

Затрещали доски – буксир слегка подвинулся. И всё равно ополоумевшие от страха люди толклись около дырки и один за другим прыгали вниз, в воду старой марины, рассудив, что это лучше, чем застрять в трюме буксира. Вероятно, что-то похожее происходит, когда три десятка человек пытаются выскочить из готового оборваться лифта.

Наверно, я тоже впал в панику, потому что застыл, как примороженный, не зная, что делать. А вот Тайсон – и это я буду помнить всегда – не потерял присутствия духа. Нет сомнения: он ясно видел целостную картину, потому что схватил меня за плечи и встряхнул, чтобы вывести из ступора.

– Надо отвязать Алека, – приказал он, глядя мне прямо в глаза.

Этот взгляд сказал мне всё. Теперь и до меня дошло: буксир каким-то чудом удерживался в неустойчивом равновесии на краю волнолома; мечущиеся в трюме люди раскачивали его, и судно скоро и неизбежно свалится со стены; а это значит, что положение станет совсем аховым. Если мы не отвяжем Алека сейчас, другого шанса нам может и не представиться.

Вот поэтому в то время как другие ребята толклись вокруг дыры, мы с Тайсоном принялись освобождать Алека. К счастью, узлы вязали не моряки; так что мы потянули, подёргали, и верёвки поддались. У Алека оставалось не слишком-то много энергии, правда, её вполне хватало, чтобы кряхтеть и жаловаться всё то время, что мы возились с ним – он видел только собственную беду, общая страшная опасность от него ускользала. В тот момент, когда мы развязали последний узел и Алек распрямил затёкшие руки-ноги, буксир опять подвинулся, снова затрещала деревянная обшивка...

– Хватайтесь за балку! – вскрикнул я и показал пример, уцепившись за столб, к которому был привязан Алек. В трюме потемнело, мир накренился, и земное тяготение взяло своё. В моём мозгу так и отпечаталась странная сюрреалистическая картинка: два десятка детей парят посреди пустого корабельного трюма в состоянии невесомости. В этот ужасный миг время, казалось, остановилось... а потом буксир ударился о воду, и оно вновь помчалось вскачь.

Меня оторвало от столба. Плечом я врезался в шпангоут – не настолько сильно, чтобы рука сломалась, но синячище будет ого-го... если я доживу до его появления. Теперь в трюм через дыру поступал не свет, а вода, фонтанируя, словно гейзер. Она заполнила корму в считанные секунды. Трюм освещался теперь только лучами ручных фонариков – ребята, убегая, побросали их на пол, и те теперь валялись как попало, лучи в разные стороны. Я подхватил один из них и направил луч в корму. Сколько в трюме осталось человек? Сколько успело выскочить? Что если кто-то потерял сознание от удара и так и валяется там, на корме, под водой? И даже ещё хуже: что если буксир упал прямо на тех бедолаг, которые бултыхались в воде под стеной? Ответов на эти вопросы я дать не мог.