Текст книги "Возрождение Теневого клуба (ЛП)"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Ты не хотел бы заняться бейсболом? – спрашивает тренер.

– Вообще-то не очень, – отвечает Алек и берёт биту, – но можно попробовать.

Короче, теперь в нашей команде новый шортстоп [3]3
  Шортстоп – бейсболист между 2 и 3 базами, который должен останавливать мячи, попадающие в эту зону.


[Закрыть], и с лица тренера не сходит улыбка. А ведь за всё время, пока он тренирует нашу вечно проигрывающую команду, он ни разу не улыбнулся.

Когда Алека спрашивают, каким образом ему удалось достичь таких вершин, он лишь скромно отвечает:

– Да ничего особенного. Просто я хорош в любых видах спорта с мячом. – От такого заявления у любого тренера слюнки текут, а все качки с криком «караул!» разбегаются кто куда.

Когда кто-то вступает в школу с таким шумом и треском, как Алек, эмоции, естественно, зашкаливают, причём как в ту, так и в другую сторону.

– Не нравится он мне, – сказал Дрю Лэндерс, звезда команды пловцов, по-видимому, в ожидании того дня, когда Алек Смартц «невзначай забредёт» в бассейн.

– Я ему не доверяю, – буркнул Тайсон; и на этот раз его паранойя нашла отклик в сердцах многих.

– Говорят, он генетически видоизменённый киборг, – поделился Ральфи Шерман, который за всю свою жизнь ни слова правды не сказал. Самое страшное, что некоторые ребята ему поверили.

Однако у меня имелась собственная теория. В двух словах: Алек Смартц был попросту хорош во всём. Он не замыкался на каком-то одном виде спорта или любом другом занятии. Алек был одним из тех редких индивидов, чей талант подобен чемодану, который он мог пронести в любую дверь, будь то вход в музыкальную студию, математический класс, спортивный зал или даже в пиццерию, где он выдул через нос всю банку «Доктор Пеппера» через неделю после моей демонстрации этого трюка и побил при этом мой рекорд на четыре секунды.

Возможно, он упорно работал над собой – не знаю, не могу ничего сказать на этот счёт; да это и не важно, потому что он умел создавать видимость, будто все его достижения не стоят ему никаких усилий. Казалось, Алек любое дело выполнял играючи; весь же остальной мир в сравнении с ним выглядел весьма уныло.

Благодаря Алеку вся школа теперь созрела для поголовного членства в Теневом клубе.

Уроды вроде меня

Никто никогда не считает себя негодяем. Самые отъявленные мерзавцы в собственных глазах всегда выглядят героями. Я, например, по-прежнему думал о себе как о хорошем парне. В прошлом, когда я, бывало, косячил, люди обычно не меняли своё мнение обо мне. Они говорили: «Как бы там ни было, сердце у тебя на месте», – и подспудно я продолжал думать о себе так же. Даже когда мои мозги вдруг ушли в продолжительный отпуск, это было простительно, потому что сердце у меня на месте. Само собой, жертвы Теневого клуба судили иначе, но, как мне казалось, все остальные, те, кто знал меня близко, считали меня хорошим человеком. Иногда требуется крепкий удар по челюсти, чтобы у тебя наконец открылись глаза.

Драку начал Тайсон, не я. Хотя теперь ребятам стало гораздо сложнее вызвать в нём то буйство, в которое он так легко впадал раньше, задача эта всё же не сделалась невозможной; правда, чтобы вывести Тайсона из себя, забиякам, изводившим его прежде, теперь требовалось приложить куда больше усилий. Как сказал Тайсон: люди видят тебя таким, каким они хотят тебя видеть. И иногда у них получается превратить тебя в то, чтó они видят.

Это произошло перед ланчем, когда все наиболее раздражительны. Самый большой поганец в школе, Бретт Уотли, бросил в сторону Тайсона на одну язвительную ремарку больше, чем следовало бы. К тому моменту, когда я появился на месте происшествия, эта парочка уже вовсю каталась по коридору, осыпая друг друга ударами. Должен признать, я серьёзно подумывал о том, как бы повернуться и свалить отсюда, оставив драчунов разбираться самим... но, как я уже говорил, сердце у меня на месте. Видите ли, если бы Тайсон победил, его бы временно отстранили от занятий, а если бы проиграл – он снова начал бы рисовать огонь. Я не мог допустить ни того, ни другого, и поскольку поблизости не оказалось ни одного учителя, который бы разнял бойцов, я решил взять эту задачу на себя. Протолкавшись сквозь ряды зрителей, я влез между Тайсоном и Бреттом и схлопотал нехилый удар по рёбрам, прежде чем Тайсон сообразил, что бьёт не того, кого надо.

– Уймись, Тайсон! – заорал я во всю глотку, чтобы пробиться сквозь завесу его ярости.

– Но... но он обозвал меня...

Не дослушав его, я повернулся к Бретту:

– Бретт, если тебе так охота подраться, я к твоим услугам!

И тут на лице Бретта Уотли мелькнул ужас. А ведь парень был чуть ли не на голову выше меня! И вот пожалуйста – шарахнулся в сторону, как от зачумлённого.

Правда, длилось это всего секунду, после чего Бретт вспомнил, что вокруг толкутся воодушевлённые зрители.

– Вы только гляньте, – ощерился он, – Джаред Мерсер собственной персоной! И как это я не догадался, что это ты держишь Тайсонский поводок!

Этот осёл даже собственное оскорбление придумать был неспособен – украл его из «Звёздных войн».

– А не пойти бы тебе куда-нибудь подальше и забыть обратную дорогу? – спросил я.

– Вы с Тайсоном два сапога пара – оба лузеры!

Хоть я и считал, что у меня иммунитет против безмозглых подколок Бретта Уотли, они начали меня потихоньку доставать.

– Оставь нас в покое по-хорошему, а?

Он скрестил на груди руки, видимо, заподозрив, что его взяла.

– А то что? Что ты мне сделаешь, Мерсер? Подложишь бомбу в шкаф, что ли? Или насуёшь гвоздей в сэндвич?

Я слегка обалдел. Высказывание Бретта было настолько ни к селу ни к городу, что мне даже показалось, что я что-то пропустил, не расслышал часть разговора.

– Что? – переспросил я.

И тут из толпы зрителей донеслось:

– Может, он просто перебьёт тебе коленные чашечки, пока ты спишь.

А другой добавил:

– Или отравит твою собаку.

Я обвёл взглядом окружающих. Узнать, кто говорил, было невозможно; судя по выражениям лиц, это мог быть кто угодно. Кое-кто даже попятился, как будто я и в самом деле мог сотворить с нимичто-либо из перечисленного. И это были ребята, которых я хорошо знал, с которыми вместе сидел на уроках, играл и веселился в течение многих лет! И вдруг они превратились в незнакомцев, или, вернее, это я для них стал незнакомцем. Неужели они и вправду думали, что я способен на такие мерзости только потому, что когда-то был членом Теневого клуба?

Бретт, почувствовав всеобщую поддержку, оскалил на меня зубы:

– Знаешь, для таких уродов как ты есть название, – процедил он.

Но этого названия никому сегодня не дано было услышать, потому что я кинулся на мерзавца с кулаками.

– Я никогда бы не сделал такого! – вопил я, подкрепляя каждое слово неистовым ударом. – Я никогда... никогда... никогда... никогда...

Наконец, Тайсону удалось оттащить меня от противника. Кажется, мы поменялись ролями: теперь онстал миротворцем, пытающимся охладить меня!

– Ты слышал, что он сказал?! – орал я Тайсону. – Слышал?!

Теперь я злился уже на Тайсона: надо же, спокоен, как железобетон! Да как он смеет?.. И тут кто-то сграбастал меня за шкирку и развернул к себе. Я уже готов был накинуться на нового врага, но вовремя сообразил, кто это. Мой кулак был нацелен прямо в лицо завучу по воспитательной работе мистеру Грину.

* * *

Бретта отправили в класс.

Его отпустили, хотя это он начал драку с Тайсоном. И вообще: вся школа знала, что если Бретт замешан в каком-то инциденте, значит, он сам явился его причиной; и тем не менее ему ничего не было, а меня наказали. Меня одного.

К тому времени как я очутился в кабинете мистера Грина, злость моя уже утихла. В солнечном сплетении образовался узел, постепенно стянувший всё моё тело. Меня как будто сдавил огромный кулак.

– Вижу, ты не стараешься исправить своё поведение, – проговорил мистер Грин.

– Подумаешь, подрался, великое дело!

Он ничего не ответил.

– То есть – все дерутся время от времени, – добавил я. – К тому же я уже три месяца тише воды!

Он спокойно покрутился на своём кресле.

– Вот именно, что тише воды.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что один раз ты меня одурачил, и больше я этого не допущу.

Я не сразу сообразил, о чём это он.

– С такими ребятами как Бретт Уотли справиться легко, – продолжал Грин. – От Бретта всегда знаешь, чего ожидать. Знаешь, какие драки он затеет, какими словами станет ругаться. Ты знаешь, чтó он натворит, ещё до того, как он это натворит. Он предсказуем, что, с моей точки зрения, делает его почти безвредным.

Я уставился на свои ботинки.

– А я так не думаю!

– Зато ты, Джаред, – совсем другое дело. Ты не оставляешь за собой ни малейшего следа; после брошенного тобой камня вода остаётся недвижной, круги не расходятся. Ты действуешь тихой сапой. Ты скользкий тип. И в моём представлении это делает тебя чрезвычайно опасным.

Он говорил, и всё для меня словно обретало чёткость; я увидел себя его глазами. Понял, в какую категорию он меня записал. Драка тут вообще ни при чём. Она лишь послужила предлогом, чтобы затащить меня в свой кабинет и прочесть эту маленькую нотацию. Как будто и не было этих трёх месяцев. Как будто единственной причиной, почему я ещё не нажил себе проблем, было то, что меня попросту не поймали за руку.

– Если я сижу тихо, это вовсе не значит, что я что-то затеваю!

– И если ты показываешь, что раскаиваешься, это ещё не значит, что ты и в самом деле о чём-то сожалеешь!

– Но я и правда сожалею!

– Не вижу причин в это верить.

– Вот именно что не видите! – воскликнул я. – Потому что не хотите видеть, вот и всё!

Он поразмыслил над моими словами и слегка поёрзал. Это была его работа – навешивать на своих подопечных ярлыки, и дело своё он знал хорошо. Настолько хорошо, что ему и в голову не приходила мысль о собственной неправоте. Снабдив меня этикеткой, он разобьётся в лепёшку, но сделает всё, чтобы она приклеилась ко мне намертво. Знаете такую шутку, когда тебе на спину незаметно вешают бумажку с надписью «дай мне под зад»? Так вот, будь воля Грина, он бы вытатуировал эти слова на моей заднице.

– Вы не можете знать, что творится у меня внутри, – сказал я и почувствовал, как глаза набухают влагой. Ну нет, слёз он от меня не дождётся!

– Ты прав, Джаред, не знаю, – ответил он. – Вот это-то меня и пугает.

Голоса и волоса

Тебе приходится крепиться изо всех сил, чтобы не стать тем, чем они тебя считают. Твой дух может сломаться под давлением, наподобие того, как это случилось со мной в день, когда я подрался с Бреттом. Но, с другой стороны, случившееся открыло мне глаза и показало, какие тёмные тучи проблем начинают сгущаться вокруг меня. Проблем, к которым все вокруг были слепы.

В нашем городе традиционная ежегодная ярмарка проводится зимой, а всё из-за скряги-мэра – ну не хочет он тратиться на летнюю. Поскольку больше никто не пылает желанием устраивать ярмарку посреди зимы, то увеселительные аттракционы – всякие там карусели-качели и прочее – достаются нам за полцены на две недели вместо одной.

В этом году, чтобы как-то отвлечься от тягостных дум, я устроился работать по выходным в билетную будку. Вы не представляете, сколько всего интересного можно узнать, продавая билеты. Слушая разговоры в очереди, становишься экспертом по местным делам, потому что билетная будка – это перекрёсток, на который стекаются все городские сплетни. Кто женится, кто разводится, кто обманывает мужа или жену, а кто обманывает правительство. Я столько узнал об Алеке Смартце, что мог бы написать его биографию. Попадались ребята, по большей части семи– и восьмиклассники, которые поклонялись ему, словно идолу. Были и девочки, всеми силами стремившиеся привлечь к себе его внимание и бесившиеся от того, что почти всё оно доставалось Шерил. Но встречались и другие – те, что не обожали его и не заигрывали с ним. Те, которых существование Алека вовсе не веселило. От них можно было услышать: «И как тебе эта его манера играть на саксе? Можно подумать, он родился с мундштуком во рту!»; или: «У него что – в бейсбольной перчатке магнит спрятан?» Собственно, дело было не в их словах, а в том, с какой ненавистью они их произносили. Одна девочка – не знаю её имени – рассказала мне, пока я продавал ей билеты, каким образом Алек в кратчайший срок стал звездой команды шахматистов:

– Он топчет тебя до тех пор, пока ты не откидываешь лапки и не перестаёшь шевелиться. Не просто побеждает, а размазывает по стенке.

Она была права. Алек вёл себя так, будто любой человек с хоть какими-нибудь способностями – это таракан, которого необходимо раздавить.

– С ним надо что-то делать, – продолжала девочка. – Кто-то должен поставить его на место.

И тут шахматистка подмигнула мне.

– Конечно, в одиночку с ним не справиться. Надо сделать так, чтобы комар носа не подточил. Нужны люди с опытомв подобных делах.

Только теперь я понял, почему в моём присутствии велось столько разговоров об Алеке, причём нарочито громко. « Кто-тодолжен поставить его на место». На это мне намекнуло множество людей, и в их словах ощущалась невысказанная угроза: «Если ты, Джаред, не возьмёшься, то мы сделаем это сами».

– Забирай свои билеты, – проговорил я, – а если понадобится ещё – иди вон туда, в будку напротив. Ко мне не обращайся.

* * *

В то воскресенье в конце моей смены на ярмарке появились Алек и Шерил. Они, видимо, уже провели здесь некоторое время, потому что Алек нёс в руках здоровенного синего жирафа. Мог бы и оставить это чудище где-нибудь, но он специально таскал его с собой по всей ярмарке напоказ: глядите, мол, я выиграл! Я так и представлял себе, как Алек неделями сидит в своём гараже и день-деньской швыряет мячи в автомобильные камеры или мечет монетки в маленькие стеклянные пластинки. А всё для того, чтобы, когда подвернётся возможность, показать высший класс, причём с такой лёгкостью, что все вокруг вообразят, будто это раз плюнуть и они могут проделать то же самое. Я замечал все взгляды, устремлённые на Алека: и широко открытые глаза его обожателей, и прищуренные, горящие злобой – его ненавистников.

Сдав смену, я побрёл по ярмарке, стараясь убедить самого себя, что вовсе не ищу Алека и Шерил. Его грандиозный жираф сидел у заграждения аттракциона «лодки-толкачки» [4]4
  По сути, это то же самое, что электромобили-толкачи, только вся забава происходит не на автодроме, а в бассейне, наполненном водой, и лодки – круглые, с резиновыми надувными бортами – передвигаются с помощью бензиновых моторов.


[Закрыть]. Очереди не было – все уже спустились в полукруглый причальный док в бассейне. Я перепрыгнул через заграждение и протянул контролёру несколько билетов. Он кивнул на одну из свободных исправных лодок, а затем завёл мотор, дёрнув за шнур, как на газонокосилке.

Гонки на лодках-толкачках – спорт индивидуальный: в лодке помещается только один человек, так что каждый сам за себя. Даже если игроки объединяются в команды, держи ухо востро, потому что твои же сотоварищи могут запросто и без предупреждения выступить против тебя.

Маленькие круглые лодки уже начали метаться вокруг, словно взбесившиеся атомы в химическом растворе какого-нибудь сумасшедшего учёного; при этом каждый участник старался держаться подальше от фонтана с ледяной водой, бьющего в центре бассейна. Неудивительно: вряд ли купание в холодной воде посреди зимы вызывает у кого-либо прилив энтузиазма.

Алек и Шерил, каждый в своей лодке, выписывали круги и только и знали бились обо всех, кто попадался на пути. Меня они ещё не заметили. Я пробивался к ним, дав утлому мотору ярмарочной лодчонки полный газ.

К тому моменту как я добрался до противоположной стороны бассейна, Шерил уже засосало в поток других лодок и унесло прочь. Я вжал педаль акселератора в пол и стукнул лодку Алека сзади. Та закрутилась волчком и ударилась о стенку. Это привлекло внимание её хозяина ко мне.

– Джаред! – воскликнул он, перекрывая царящий вокруг гам. – Я уже было подумал, что тебя заперли пожизненно в твоей будке.

– А я удрал.

Он протаранил мою лодку, и не успел я опомниться, как мы завели хоровод у дальнего края бассейна, то и дело стукаясь друг о друга.

– Ну, как тебе нравится наша школа? – спросил я.

– Ты явился на лодках потолкаться или меня про школу расспрашивать? – отозвался он, проносясь по касательной.

Я раскрутился и прижал его к стене дока.

– Я явился обратить кое на что твоё внимание – ты, скорее всего, слишком занят, чтобы это заметить.

– Я всё замечаю. – Он попытался улизнуть, но я упорно стоял на его пути, не давая ему убраться от стенки.

—Может, этокак раз ускользнуло от тебя.

– Слушай, Джаред, – сказал он, – этот аттракцион дорогой, а у меня больше нет денег.

– Да дам я тебе новые билеты, – пообещал я, – только выслушай!

Я наклонился вперёд, поближе к нему, и проговорил по возможности тихо, насколько это позволяли обстоятельства:

– Ты бы вёл себя поосторожнее. Потому что есть люди, которые совсем не рады твоему успеху. Я просто считаю своим долгом тебя предупредить.

Он окинул меня взглядом, и лицо его окаменело.

– Ты мне угрожаешь?

Но прежде чем я успел ответить, на мою лодку обрушился такой страшный толчок сзади, что я пошёл крутиться, как очумелый. Я не сразу сообразил, что это Шерил.

– Ты торчал на месте, как соляной столб, – сказала она. – Я посчитала своим моральным долгом влепить тебе как следует.

Контролёр объявил конец аттракциона. Тех ребят, что отказывались причаливать, он подтягивал к стенке длинным багром. Алек выпрыгнул из своей лодки, а я оказался не таким проворным – колени у меня узловатые, застряли. Он подошёл ко мне, наклонился и сказал – не слишком громко, но достаточно, чтобы Шерил услышала:

– Не воображай, будто я не знаю о тебе и тех пакостях, что ты заставлял Шерил проделывать в Теневом клубе.

– Вы о чём это, ребята? – поинтересовалась Шерил, но прежде чем я успел ей объяснить, Алек обнял её за плечи и повёл прочь.

– Он всего лишь немного ревнует, – сказал он ей. – Ничего, это пройдёт.

Я махнул рукой на объяснения, потому что знал: что бы я ни сказал, как бы ни старался оправдаться, я буду выглядеть таким же виноватым, как корпоративный служащий в журналистском расследовании. Поэтому я лишь сидел, застряв ногами в маленькой лодке, пока не пришёл служитель и не освободил меня.

* * *

Это началось менее чем полчаса спустя.

Ходит несколько версий случившегося, но сложив их все вместе, можно получить такую картину: Алек с Шерил сидели в обогреваемом танцевальном павильоне, лакомились хот-догами и слушали скверную кантри-вестерн группу. За столами вокруг гомонили другие ребята, а на танцполе отплясывало несколько пар. Доброе старое кантри, и всем было хорошо и весело... до того момента, как Алек сделал первые несколько глотков своего «Доктор Пеппера». Он пожаловался, что вкус какой-то странный, и без всякой задней мысли снял со стакана пластиковую крышку. Вот тогда и открылось, что «Доктор Пеппер» делил жизненное пространство с клубком волос размером с Кинг-Конга. Если верить иной версии истории, волос в стакане было больше, чем напитка. За несколько секунд лицо Алека последовательно окрасилось всеми цветами видимого спектра, после чего он вскочил, нечаянно перевернув стол, и волосатый «Доктор Пеппер» в полном объёме приземлился Шерил на колени.

Кое-кто утверждает, что Алека вырвало прямо там же, на месте; другие добавляют, что он загадил весь павильон; третьи рассказывают, что он сблевал прямо на сияющие красные сапоги солиста-певца; но куда бы ни угодило содержимое его желудка, сам факт, что Алека вывернуло, сомнению не подлежал. История разлетелась с такой скоростью, что грохот сверхзвукового перехода эхом откликнулся в телефонных линиях. К утру «Встреча с Лохматым Пеппером», как теперь называли происшествие, превратилась в городскую легенду, такую же, как и Теневой клуб. А я испугался так, как давно уже не пугался – по крайней мере, последние несколько месяцев.

* * *

Я знаю, каково это – застрять в горящем доме: дым выедает глаза, воздух раскалён, как в топке, а ты рвёшь жилы, пытаясь открыть дверь; и стихия, и ты сам вне всякого контроля, и ты не можешь совладать даже с собственным мочевым пузырём.

Я знаю также, что такое власть. Я видел, как моя неодолимая воля сеет разрушение и среди врагов, и среди друзей. Мне известно потрясающее ощущение собственной силы и того, как она распространяется за пределы твоего существа, растёт, набирает мощь, пока твоё эго не разбухает до неимоверных размеров. Мне знакома беспомощность, и мне знакома сила – и будь моя воля, я бы никогда больше не захотел опять очутиться ни на одном из этих полюсов; потому что если в одном случае сгорает твоё тело, то в другом – погибает душа.

Мрачная авантюра Теневого клуба имела для меня одно положительное последствие: я узнал, что способен как на невероятную храбрость, так и на безграничную жестокость. Я думаю, это хорошо – знать, что ты можешь сотворить что-то ужасное, потому что тогда ты начеку и обнаружишь его приближение заранее. Ты в состоянии защититься. Сможешь прогнать его прежде, чем оно овладеет тобой и успеет причинить какой-либо вред. Но у тебя нет возможности бороться с тем, чего ты не видишь; а слишком многие ребята не распознали, чем«Встреча с Лохматым Пеппером» была на самом деле. Они забыли, что даже Всемирный Потоп начался с одной-единственной дождевой капли.

* * *

– Это ты сделал?

Шерил загнала меня в глухой конец коридора у кабинета математики. Мы оба опоздали на урок; ну а что было делать? Ни она, ни я не хотели разговаривать во время перемены, когда уши, чувствительностью равные счётчику Гейгера, вытягивались чуть ли не на пол-ярда, чтобы расслышать последние сплетни?

– Ты серьёзно думаешь, что это моих рук дело? – воскликнул я.

– Вот только не надо играть со мной!

Я переложил тяжёлый учебник математики в другую руку.

– Наверно, если бы я сослался на Пятую поправку, то ты приняла бы моё молчание за признание вины, да? [5]5
  Пятая поправка к Биллю о правах (Конституции США) в числе прочего гласит, что лицо, обвиняемое в совершении преступления, не должно принуждаться к свидетельству против себя; то есть, имеет право молчать. В последнее время появилась тенденция рассматривать молчание как косвенное признание своей вины.


[Закрыть]Почему ты вообще допрашиваешь меня таким тоном, будто я уже осуждён и приговорён?

– Это ты сделал?! – продолжала давить она. Я постепенно закипал: Шерил, которая знала меня вдоль и поперёк, Шерил, мой давний друг, считала меня способным на такое!

– Если бы я завёл себе новую подружку, – спросил я, – ты бы подложила Бигфута в её колу?

– Нет! – Она скривилась. – Конечно нет!

– Так почему же ты решила, что я на это способен?

Мгновение она стояла молча. Плечи её расслабились.

– Значит, ты говоришь, что не делал этого.

Я выставил книгу.

– Хочешь, поклянусь на учебнике математики?

– Нет, – отказалась она. Прозвенел второй звонок, объявив тем самым, что мы официально считаемся опоздавшими без законного оправдания. – Алек говорит, ты ему угрожал.

– Я предупредилего, что есть ребята, которым его успех – как кость в горле. А он решил, что я ему угрожаю.

– Джаред, ты... ревнуешь, потому что я с ним дружу?

Я был бы рад, если бы мог ответить ей простым и ясным «нет». Я имею в виду —какой идиот прямо признается своей бывшей девушке, что он её ревнует? Ну так знайте: я и есть тот самый идиот.

– Да, – признался я. – Да, ревную... чуть-чуть. Но это здесь совершенно ни при чём.

И тут она меня поразила, сказав кое-что, чего я ни от кого не слышал уже долгое-долгое время:

– Я тебе верю.

Мне бы тогда заткнуться в тряпочку, удовлетворившись достигнутым, но я, конечно, не смог вовремя остановиться.

– Вообще-то, – сказал я, – мне Алек даже вроде как нравится. То есть, он нормальный парень, если не обращать внимание на его выпендрёж.

Она искоса посмотрела на меня, и по этому взгляду я понял, что моё дело труба.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Да... хм... ну, что он просто из кожи вон лезет, лишь бы во всём быть первым.

– А что плохого в том, чтобы стремиться к наилучшему результату?

– Да это всё равно что стрелять из пушки по воробьям. – Я уже так далеко зашёл, что отступать не было смысла. – Ты понимаешь, этот парень может смело ставить слово «перебор» своим вторым именем. Как будто он помрёт, если в центре всеобщего внимания вдруг окажется кто-то другой.

Она прокурорским жестом сложила руки на груди.

– Если он такой самовлюблённый, – чересчур спокойно проговорила Шерил, – то почему помогает мне на выборах президента класса?

Бег моих мыслей словно на секунду споткнулся. Когда это она решила баллотироваться в президенты, и почему мне ничего не известно? А ведь раньше я узнал бы об этом первым...

– Да, здорово, – проговорил я. – Рад, что он помогает тебе в кампании. – И помолчав добавил: – Докажи, что я неправ насчёт него – и я съем собственную кроссовку.

– Уговорились, – отозвалась она, и мы пожали руки. – Только я сама выберу, какую тебе придётся есть. Постараюсь, чтобы она была погрязнее и позаношеннее.

Она развернулась и устремилась в класс, но я не мог отпустить её – по крайней мере, пока не мог. Было ещё кое-что, о чём бы я хотел ей поведать и о чём думал с того самого момента, когда услыхал о клубке волос.

– Я вот подумываю... а не стоит ли возродить Теневой клуб?

Услышав это, Шерил застыла как вкопанная, но не обернулась – лишь стояла в течение нескольких секунд ко мне спиной.

– В смысле, может, нам нужно опять собраться всем вместе и остановить диверсии против Алека, – пояснил я.

– Останавливать ничего не придётся, потому что больше не будет никаких диверсий, – отчеканила Шерил и пошла дальше.

* * *

Администрация нашего школьного округа, кажется, не до конца прониклась тем, что наступил двадцать первый век. Впрочем, двадцатый, думается, тоже пролетел мимо их внимания. Парты у нас – всё те же облупившиеся, разрисованные чёртиками реликты прошлого, которыми пользовались лет пятьдесят назад. В уголках у них по-прежнему красуются углубления для чернильниц. Школьная форма у нас не обязательна, но по пятницам, когда проводится общешкольный сбор, мы обязаны одеваться по-парадному. Наша школа – редкостный зверь под названием «начальная старшая [6]6
  Те, кто читал первую книгу из этой серии, «Теневой клуб», помнят, наверно, что там она называлась «неполной» старшей. Просто для меня было трудновато как-то привести в систему все эти термины, потому что в российской системе образования принята другая градация и точных соответствий в терминах нет. Старшая школа в США (high school) состоит, как правило, из четырёх учебных лет. В данной книге говорится о «начальной старшей школе» (вернее, «„младшей“ старшей школе» – junior high school) и «конечной старшей школе» («„старшей“ старшей школе» – senior high school)


[Закрыть]», в который объединены седьмой, восьмой и девятый классы; таким образом в «конечной» старшей школе только три класса. Думаю, дай главному инспектору нашего школьного округа волю, он бы все классы рассовал по отдельным крохотным кампусам, разбросанным вдоль побережья.

Мне, вообще-то, эта путаница со старшими школами до фонаря. То есть, конечно, мне хотелось бы уже числиться в старшей школе, как любому нормальному девятикласснику; но с другой стороны, быть фрешманом – испытание не из лёгких, а мы его таким образом избегаем [7]7
  Для тех, кто незнаком или подзабыл: в старшей школе США (а также в колледже) не принята нумерация учебных годов. Вместо них используются названия: 1-й год – фрешман; 2-й – софомор; 3-й – юниор (букв. «младший»); 4-й – сениор (букв. «старший»). Таким образом, в «нормальной» старшей школе в рассказе Джареда отсутствует первый, фрешман-год.


[Закрыть]. В нашем городке только одна «начальная» и одна «конечная» старшая школа – два массивных здания в противоположных концах городка, выстроенных во времена, когда школы представляли собой гигантские учреждения (так и хочется сказать «исправительные»). Впрочем, это я всё к тому, что когда я перейду из девятого класса в десятый, для меня мало что изменится; просто каждое утро придётся бежать дальше. А так – в основном всё то же самое: те же ребята, те же проблемы; и что посеял в первом классе, неизбежно пожнёшь в двенадцатом.

Поскольку линия преемственности у обеих школ одна, то несколько лет назад было решено выборы президента следующего класса проводить в период после Рождества, но до государственных тестов. Таким образом, тот, кто завоюет эту честь в девятом классе, в конечную старшую вступит полновластным хозяином десятого класса.

Имена кандидатов были объявлены на общем сборе в следующую пятницу в присутствии бывшего государственного представителя – такого древнего старикана, что мы все боялись, как бы его время не вышло раньше, чем у счётчика на школьной парковке. Всем было известно, что Шерил собиралась баллотироваться. Из бури под названием «Теневой клуб» она вышла с куда меньшими потерями, чем я. Вместо ярлыка «трудного подростка», которого удостоился ваш покорный слуга, Шерил окутал ореол боязливого почтения – то есть как раз то, что зачастую и способствует победе на выборах любого масштаба – и она прекрасно отдавала себе в этом отчёт. Понятно, самих себя выдвигать нельзя; поэтому как только прозвучал призыв к объявлению кандидатов, я быстро поднял руку, чтобы назвать её имя. Как выяснилось, я опоздал: рядом с Шерил сидел Алек, и его рука уже реяла в воздухе. Это привлекло к себе внимание директора – впрочем, что бы Алек ни делал, он всегда привлекал внимание всех и каждого. Неудивительно, что ему первому дали слово.

– Я выдвигаю Шерил Гэннет, – провозгласил он.

– Поддерживаю! – донёсся чей-то голос.

– Принимаю, – отозвалась Шерил, как будто кто-то в этом сомневался.

Я наблюдал, как аудитория называла одного кандидата за другим. Всего их набралось около десятка человек, но поддержаны были только некоторые, так что список оказался не очень длинным: Шерил, Томми Николс (которому выпала почётная обязанность произнести торжественную речь на церемонии выпуска) и Катрина Мендельсон – она выставляла свою кандидатуру на выборы каждый год с самого четвёртого класса. Процедура выдвижения подходила к концу, и тут поднялась ещё одна рука. Она принадлежала Кельвину Хорнеру – плаксе и заике с зубами почти такими же жёлтыми, как его вихры. Интересно, как он отважился на такой подвиг – встать и заговорить перед целой толпой слушателей? Ведь в классе для него было сущей пыткой ответить на самый простой вопрос.

– Я хотел бы выдвинуть Алека Смартца на пост президента класса, – проговорил Кельвин.

Последовала минута ошеломлённой тишины, сопровождаемая глухим гулом недовольства со стороны противников Алека. Я повернулся к нему. Тот поглядел на разинувшую рот Шерил, невинно пожал плечами и громко сказал:

– Я... принимаю.

И вот тут я заметил, как Кельвин Хорнер едва заметно кивнул Алеку, из чего ясно следовало, что они обо всём договорились заранее.

* * *

В понедельник я пришёл в школу с обувной коробкой под мышкой. Шерил возилась в своём шкафчике. Я приблизился к ней, протянул коробку, словно официант поднос, и снял крышку.

– Матерчатая или кожаная, – предложил я. – Выбор за тобой.

В коробке лежали две туфли: нарядная лаковая и кроссовка, до того грязная, что её смело можно было отнести к опасным для жизни отходам.

– Отстань, а?

Должен признаться, мне стало неловко за свою подколку. Бедная Шерил. Я сунул коробку под мышку.

– Извини, – сказал я. – Ну то есть... жаль, что Алек так поступил. Было бы здорово, если бы вы действовали как одна команда.

– Вообще-то, – возразила Шерил, – всё ещё может обернуться как надо. Большие шансы на то, что один из нас победит, а второй придёт вторым; тогда один из нас станет вице-президентом у другого.

– Не думаю, – возразил я. – Есть две возможности (если принять, что Катрина и Томми сойдут с дистанции): либо А) победит он, а ты станешь у него вице-президентом; либо Б): победишь ты, а он растечётся лужицей, как злая волшебница Бастинда.

– Не пори ерунды.

– И вовсе не ерунда. Алек не из тех, кто согласится на вице-президентство. Может, сейчас он и говорит так, но это просто потому, что не верит в подобный исход.

Шерил с силой захлопнула дверцу шкафчика, рассердившись отчасти на моё уверенное заявление, а отчасти – она осознавала это – на мою правоту.