Текст книги "Последнее искушение Христа (др. перевод)"

Автор книги: Никос Казандзакис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Устыдитесь! – закричал в ответ Андрей, поднимая свою костлявую руку. – Побойтесь Бога! Мир рушится, а вы здесь давите виноград и веселитесь!

– Да спасут нас святые, кажется, еще один пришел поучать нас, – проворчал Зеведей. – Послушай, оставь нас в покое! – закричал он Андрею, и в голосе его уже зазвучала ненависть. – Мы сыты по горло, если хочешь знать. Это, что ли, проповедует твой Креститель? Посоветуй-ка ему сменить волынку. «Конец света, могилы разверзаются, мертвые выходят, Господь спускается!» Ложь! Ложь! Ложь! Не слушайте его, парни! За работу! Давите виноград!

– Кайтесь! Кайтесь! – взревел сын Ионы и, вырвавшись из объятий брата, бросился на Зеведея, подняв руку к небесам.

– Ради твоего брата, Андрей, – миролюбиво произнес Зеведей, – сядь, поешь, выпей вина и приди в себя. Бедняга, ты обезумел от голода!

– А ты обезумел от легкого житья, Зеведей! – ответил сын Ионы. – Но земля уже разверзается под твоими ногами. Господь поглотит тебя вместе с твоими лодками, давильней и ненасытным брюхом.

Распалившись, бешено вращая глазами, он начал хватать то одного, то другого, выкрикивая:

– Прежде чем эти плоды обратятся в вино, наступит конец света! Надевайте власяницы, посыпайте головы пеплом, бейте себя в грудь, кайтесь, кайтесь! Земля – это дерево, и оно прогнило. Мессия грядет с топором!

Иуда перестал ковать. Верхняя губа у него вздернулась, и зубы заблестели на солнце. Терпение Зеведея иссякло.

– Ради Господа, Петр, – завопил он, – забирай его отсюда! Нам нужно работать. «Он грядет! Он грядет!» То с огнем, то со скрижалями. С чем теперь? С топором! Чего вы от нас хотите, обманщики? На этом свете все устроено прекрасно, просто великолепно – запомните! Давите виноград, парни, и не волнуйтесь!

Петр ласково гладил брата по спине, пытаясь утихомирить его.

– Успокойся, – тихо повторял он, – успокойся, брат, не кричи. Ты устал. Пойдем домой, ты отдохнешь, отец посмотрит на тебя, – и, взяв Андрея за руку, осторожно, как слепого, повел его за собой. Они вышли на узкую улицу и исчезли из виду.

– Несчастный Иона, – расхохотался старый Зеведей, – бедный старый рыбный пророк, не хотел бы я быть на твоем месте.

Но теперь подошла очередь и Саломее вставить свое слово. Она все еще ощущала горящий взгляд Андрея на себе, и он жег ее сердце.

– Зеведей, – промолвила она, качая своей белоснежной головой. – Думай, что говоришь, старый греховодник. Перестань смеяться. Ангел, стоящий над нами, все записывает. И ты полной мерой заплатишь за свои насмешки.

– Мать права, – проговорил Иаков, молчавший все это время. – Ты сам чуть не оказался в шкуре Ионы со своим любимчиком Иоанном. Да и сейчас еще угроза не миновала. Как мне сказали носильщики, он и не думает собирать виноград, а сидит с женщинами и болтает с ними о Господе, постах и бессмертных душах. Я бы тоже не хотел оказаться на твоем месте, отец! – и он сухо рассмеялся.

Иаков не выносил своего ленивого избалованного братца. Кровь ударила в голову Зеведея. Он, в свою очередь, терпеть не мог своего старшего сына – уж слишком тот походил на самого Зеведея. И если бы в это мгновение в дверях не появилась Мария, жена Иосифа из Назарета, опираясь на руку Иоанна, не миновать бы ссоры.

После долгого путешествия ее худые ноги были разбиты и покрыты пылью. Она давно уже оставила свой дом и, плача, ходила от деревни к деревне в поисках своего несчастного сына. Господь отнял у него разум, и он сбился с пути человеческого. Вздыхая, мать пела погребальную песнь по еще живому сыну. Повсюду спрашивала она, не видел ли кто его: «Он высок, худ, бос… Голубая туника и черный кожаный пояс. Вы не видели его случайно?» Никто не видел его, и только сейчас, благодаря младшему сыну Зеведея, она напала на его след. Иисус был в обители в пустыне. Он носил белые одежды и молился… Пожалев ее, Иоанн рассказал ей все. И теперь, опираясь на его руку, она вошла во двор Зеведея, чтобы немного передохнуть перед дорогой в пустыню.

Старая Саломея величественно встала.

– Добро пожаловать, дорогая Мария. Входи.

Мария до бровей натянула платок, опустила голову и, не поднимая взгляда от земли, пересекла двор. Схватив за руки свою старшую подругу, она зарыдала.

– Большой грех плакать тебе, дитя мое, – промолвила старая Саломея, усадив Марию на кушетку и устроившись рядом. – Твой сын теперь в безопасности – он под крышей Господа.

Старый Зеведей услышал ее жалобы и, спустившись со своего возвышения, пошел утешить ее – он был неплохим человеком, если никто не вмешивался в его дела.

– Это все молодость, Мария, – заметил он, – все молодость. Не волнуйся, она проходит, молодость, да будет она благословенна, как вино. Но потом мы трезвеем и без сопротивления впрягаемся в свое ярмо. Твой сын тоже протрезвеет, Мария. Возьми, к примеру, моего сына, того самого, который стоит перед тобой, – он уже начинает трезветь, слава Тебе, Господи.

Иоанн покраснел, но ничего не сказал и пошел за водой и смоквами для гостей. А обе женщины, склонившись друг к другу, продолжали разговор о сыне, отторгнутом у матери Богом. Они говорили шепотом, чтобы мужчины не слышали их и не мешали их сладостной женской скорби.

– Он все время молится – так мне сказал твой сын, Саломея. Колени и локти у него в мозолях. Иоанн сказал, что он ничего не ест и тает прямо на глазах. Он уже видит крылья в воздухе. Он даже пить отказывается, чтобы лучше видеть ангелов. К чему это приведет, Саломея? Даже его дядя раввин не смог его вылечить, а подумай, сколько людей к нему приходило, и он всем помогал. Почему Бог проклял меня, Саломея, что я ему сделала? – Она упала головой на колени подруги и снова разрыдалась.

Вошел Иоанн с медной чашкой воды и несколькими смоквами.

– Не плачь, – промолвил он, кладя фрукты ей на колени. – Святое сияние исходит от лица твоего сына. Не все это видят, но я видел однажды ночью – как пламя охватило все его лицо, я даже испугался. Настоятель после того, как умер, каждую ночь являлся во сне старцу Аввакуму, держа за руку твоего сына, водя его по кельям и с улыбкой указывая на него людям. Наконец однажды ночью Аввакум поднял всех братьев, и они все вместе стали пытаться растолковать сон. Что хотел сказать им Иоахим? Почему он указывал на пришельца и улыбался? И позавчера, как раз в день моего ухода, Господь просветил их, и они разгадали сон. Усопший наказывал им сделать настоятелем твоего сына. Тут же все бросились, отыскали его, пали ему в ноги и сказали, что Господь хочет, чтобы он стал настоятелем. Но твой сын отказался. «Нет, нет, это не мой путь! Я не достоен, я ухожу», – ответил он им. В полдень я вышел из обители и слышал, как они оплакивали его отказ. Они даже собирались запереть его в келье и поставить стражу, чтобы он не сбежал.

– Поздравляю тебя, Мария, – расцвела Саломея, – ты – счастливая мать! Господь оплодотворил твое чрево, а ты и не догадывалась.

Но Мария, Божья избранница, лишь безутешно качала головой.

– Я не хочу, чтобы мой сын был святым, – причитала она. – Я хочу, чтобы он был как все, человеком. Я хочу, чтобы он женился и подарил мне внуков. Таков Божий путь.

– Это путь человеческий, – робко, словно стесняясь, возразил Иоанн. – Путь Бога другой, и твой сын следует ему.

Со стороны виноградников послышался взрыв хохота и возбужденные голоса. Два раскрасневшихся носильщика вбежали во двор.

– Плохие вести, хозяева, – закричали они, покатываясь от смеха. – Похоже, Магдалина восстала. Люди вооружились каменьями и охотятся за своей сиреной, чтобы убить ее.

– За какой сиреной, парни? – оборвав свой танец, закричали давильщики. – Марией Магдалиной, что ли?

– Конечно, Магдалиной, да благословит ее Господь! Нам рассказали погонщики мулов, проходившие мимо. Они сказали, что вчера, в субботу, головорез Варавва, оставив Назарет, объявился в Магдале.

– Еще один! – в ярости прорычал Зеведей. – Чума на него! Тоже твердит, что он зелот и спасет Израиль. Свиное рыло! Да сгинет он в преисподней, грязный разбойник!.. Ну так что?

– Ну он зашел вечером к Магдалине и увидел, что двор у нее битком набит. Эта отщепенка трудилась вовсю в святую субботу! Такого богохульства он не стерпел. Он выхватил из-под хитона нож, торговцы обнажили свои клинки, сбежались соседи, и в мгновение ока весь двор превратился в кровавую бойню. Двое наших были ранены, а купцы вскочили на своих верблюдов и только их и видели. Варавва выломал дверь, чтобы прикончить Магдалину. Но ее и след простыл – она незаметно ускользнула через заднюю дверь! Вся деревня бросилась на поиски, но вскоре стемнело, и ее не смогли найти. Утром они снова разбрелись во все стороны и напали на ее след – нашли отпечатки ног на песке, и, судя по ним, она направилась в Капернаум!

– Какая удача, парни? – воскликнул Филипп, облизывая свои полные губы. – Только ее не хватало нашему Царству Небесному. Да, мы позабыли о Еве, и вот взор наш будет услажден ее видом!

– Ее мельница открыта и по субботам, да благословит ее Господь, – добавил Нафанаил, глупо ухмыляясь в бороду.

Он вспомнил, как однажды накануне субботы он вымылся, надел чистую одежду, и тут-то искушение и схватило его за руку. Так рука об руку с бесом-искусителем он и отправился в Магдалу прямиком к Магдалине – да благословит ее Господь! Дело было зимой, работы было мало, и он пробыл у нее всю субботу. Он удовлетворенно улыбнулся. Можно сказать – большой грех, и вправду большой, но мы возлагаем свои надежды на Господа, а Господь милостив. Всю свою жизнь тихий, бедный, запуганный, неженатый Нафанаил просидел на скамеечке на перекрестке, делая деревянные башмаки односельчанам и сандалии на толстой подошве для пастухов. Что это за жизнь? И лишь раз в жизни, лишь в один бесценный ее миг он бросил все и насладился, как это положено мужчине, – хоть это и было в субботу! Господь поймет и простит…

– Неприятности, неприятности, – ворчал старый Зеведей. – Почему эти люди всегда должны скапливаться у меня во дворе? Сначала пророки, потом шлюхи, а теперь еще и Варавва – это уж слишком! А вы работайте! – повернулся он к давильщикам. – Давите виноград.

В доме же, при этих новостях, женщины переглянулись и, не говоря ни слова, опустили головы. Иуда бросил свой молоток, подошел к дверям и прислонился к косяку. Он все слышал, и все запечатлелось в его голове. До него донеслись голоса, и он увидел вдалеке облако пыли. Бежали мужчины, визжали женщины: «Лови ее! Лови!» – и прежде чем давильщики успели спрыгнуть с пресса или старый жмот слезть со своего возвышения, во двор, обессиленная и растерзанная, ворвалась Магдалина.

– Помогите! – прокричала она, вбежала в дом и упала к ногам старой Саломеи. – Помогите! Они идут!

Саломея, сжалившись над бедной грешницей, встала, закрыла окно и велела сыну задвинуть засов на двери.

– Садись на пол, – сказала она Магдалине. – Прячься!

Склонившись, Мария, жена Иосифа, вглядывалась в эту заблудшую овцу со смешанным чувством ужаса и сострадания. Лишь честные женщины знают, как горька и призрачна их честность, и ей было жаль Магдалину. Но в то же время грешное тело блудницы казалось ей диким зверем, грязным, зловещим и опасным. Это был тот самый зверь, который чуть не похитил ее сына, когда ему минуло двадцать, но тогда Иисус избежал соблазна. «Да, от этой женщины он спасся, – со вздохом подумала Мария, – а вот от Бога…»

– Что ты плачешь, дитя мое? – Саломея опустила свою руку на пылающую голову Магдалины.

– Я не хочу умирать, – ответила та. – Жизнь так хороша. Я не хочу умирать.

Мария, жена Иосифа, тоже протянула к ней руку – в ее душе не осталось ни страха, ни презрения к ней.

– Не бойся, Мария, – прикоснулась она к ней. – Господь защитит тебя, ты не умрешь.

– Откуда ты знаешь, Мария? – спросила Магдалина, и глаза ее блеснули.

– Господь дает нам время, Магдалина, время на покаяние, – уверенно ответила мать Иисуса.

В то время как женщины беседовали, обретая единство перед лицом своих страданий, крики на виноградниках: «Идут! Идут! Вот они!» – становились все громче. И не успел Зеведей пошевелиться, как в воротах показались огромные потные мужчины, и через порог переступил разгоряченный Варавва.

– Эй, Зеведей, – заорал он, – именем Бога Израиля мы все равно войдем – разрешишь ты нам или нет!

И прежде чем хозяин успел открыть рот, одним ударом Варавва снес дверь дома с петель и схватил Магдалину за волосы.

– Выходи, шлюха! Выходи! – заревел он, вытаскивая ее во двор. К этому времени подоспели и жители Магдалы и, схватив ее, потащили к озеру под взрывы хохота и улюлюканье. Подойдя к берегу, они бросили ее в яму и разошлись собирать камни в свои передники и хитоны.

Саломея, несмотря на мучившие ее боли, встала со своего ложа и отправилась во двор отчитать мужа.

– Постыдись! – закричала она ему. – Ты позволяешь разбойникам врываться в твой дом и похищать женщину прямо из твоих рук, женщину, которая ищет у тебя защиты, – она обернулась к Иакову, который в нерешительности стоял посередине двора: – А ты, ты идешь по стопам своего отца! Стыдно! Неужели ты никогда не исправишься? Неужели ты тоже хочешь сделать своим богом богатство? Иди, беги! Беги и защити женщину, на которую накинулась вся деревня! Вся деревня! Да устыдятся они сами себя!

– Успокойся, мама, я иду, – ответил Иаков, который не боялся никого на свете, кроме собственной матери. Каждый раз, когда она гневно обрушивалась на него, он чувствовал, как его обуревает ужас, потому что этот дикий жестокий голос не принадлежал матери – это был древний, огрубевший в пустыне глас народа Израиля.

Иаков кивнул своим напарникам – Филиппу и Нафанаилу:

– Идемте! – Он бросил взгляд на гору бочек, надеясь увидеть Иуду, но тот исчез.

– Я тоже пойду, – раздраженно вставил Зеведей, боясь оставаться с женой с глазу на глаз. Нагнувшись, он поднял свой посох и вышел за сыном.

Магдалина хрипела. Израненная, она сжалась на дне ямы, прикрывая голову руками. Мужчины и женщины, смеясь, смотрели на нее сверху. На всех окрестных виноградниках люди побросали работу и сбегались к берегу посмотреть – мужчины, дрожа от нетерпения увидеть в крови и обнаженным знаменитое тело, девушки, движимые ненавистью и завистью к той, которая услаждала всех мужчин, в то время как они – ни одного.

Варавва поднял руку, чтобы успокоить толпу, – он должен был произнести приговор и дать знак начинать забивание камнями. Но в это мгновение появился Иаков. Он было двинулся к Варавве, но Филипп вцепился в его руку.

– Куда ты? Что мы можем? Нас горстка, а их – целая деревня! У нас ничего не получится!

Но в ушах Иакова продолжал звучать жесткий голос матери:

– Эй, Варавва, эй ты, головорез! – закричал он. – Ты что, пришел к нам убивать людей? Оставь женщину, мы сами с ней разберемся. Ее будут судить старейшины Капернаума и Магдалы, а также ее отец – раввин из Назарета. Таков Закон!

– Мой сын прав, – промолвил подошедший Зеведей. – Он прав – таков Закон!

Варавва обернулся всем телом и замер напротив них.

– У старейшин грязные руки, – выкрикнул он, – как и у тебя, Зеведей. Я им не доверяю. Закон – это я, и если кто из вас смельчаков осмелится, пусть выходит и померяется силой со мной!

Толпа жителей Магдалы и Капернаума сгрудилась вокруг Вараввы, жажда крови полыхала в их глазах. От деревни спешила группа юношей, вооруженных пращами.

Филипп схватил Нафанаила за руку и попятился.

– Иди, сын Зеведея, иди, если хочешь, – промямлил он Иакову. – Что до нас, то мы останемся здесь. Ты что думаешь, мы совсем сумасшедшие?

– И вам не стыдно, трусы?

Иаков повернулся к отцу, но Зеведей кашлял.

– Я старик, – произнес он.

– Ну так что? – расхохотался Варавва. Опираясь на руку своего младшего сына, подошла Саломея. За ними шла Мария, жена Иосифа, глаза ее были полны слез. Иаков обернулся, увидел свою мать и вздрогнул. Перед ним стоял головорез с обезумевшей толпой, за ним – суровая мать.

– Ну так что? – повторил Варавва, закатывая рукава.

– Я не опозорю их, – пробормотал сын Зеведея и шагнул вперед. Варавва тут же бросился на него.

– Он убьет его! – вскрикнул младший брат Иакова, вырываясь из рук матери, чтобы броситься на помощь к брату, но Саломея крепко держала его.

– Стой! Не вмешивайся!

Но в тот самый момент, когда два противника готовы были вцепиться друг в друга, с берега донеслись радостные крики: «Маран афа! Маран афа!» Еле переводя дыхание, к ним подбежал загорелый юноша, который махал руками и кричал:

– Маран афа! Маран афа! Господь идет!

– Кто идет? – окружили его люди. – Кто?

– Господь, – ответил юноша, указывая в сторону пустыни. – Господь. Он там!

Все обернулись. Солнце уже садилось, и жара спала. И люди увидели, как с берега поднимается человек во всем белом, словно отшельник. Протянув руку, он сорвал красный цветок олеандра и зажав его в губах. Две чайки, разгуливавших по гальке, расступились, чтобы дать ему дорогу.

Саломея подняла свою седовласую голову и глубоко вдохнула.

– Кто идет? – спросила она сына. – Ветер переменился.

– У меня сейчас разорвется сердце, мама, – ответил Иоанн. – По-моему, это он!

– Кто он?

– Тихо! Не спрашивай!

– А что это за люди идут за ним? Боже милостивый, да за ним идет целая армия!

– Там бедняки, которые собирают остатки винограда, мама. Это не армия, не бойся!

Толпа нищих, шедших за ним, действительно напоминала войско. Мужчины, женщины, дети – они мгновенно рассеялись по виноградникам, с которых был уже снят урожай, и принялись собирать остатки в свои мешки и корзины. Каждый год в период жатвы толпы голодающих наполняли Галилею и собирали зерно, виноград и оливки, оставленные им крестьянами – таков был закон Израиля.

Человек в белых одеждах внезапно замер. Его испугал вид толпы. «Надо уходить? – промолвил он про себя, охваченный прежними своими страхами. – Это мир людей. Нужно уходить, обратно в пустыню, где Господь…» И снова его судьба повисла на волоске. Как поступить – вперед или назад?

Вокруг ямы все замерли, не спуская с него глаз. Иаков и Варавва все еще стояли друг против друга, позабыв о драке. Даже Магдалина приподняла голову и прислушалась. Жизнь? Смерть? Что означала эта тишина? Ветер переменился. И тут, вскочив, она воздела руки и закричала:

– Помогите!

Мужчина в белом услышал ее, он узнал этот голос, и дрожь пробежала по его телу.

– Это Магдалина! – сказал он. – Магдалина! Я должен спасти ее! – и быстрыми шагами, раскинув руки, он направился к толпе.

И чем ближе он подходил, чем яснее видел искаженные злобой лица, тем сильнее болело его сердце, тем больше любовь к этим людям и сострадание заполняли его душу. «Вот они, люди, – думал он. – И все они – братья и сестры, все до последнего, но они не знают об этом, потому и страдают. Если бы они только узнали, какое было бы счастье, сколько объятий и поцелуев, какой праздник!»

Наконец он подошел, ступил на камень и распростер руки. И единственное слово, радостное и ликующее, вырвалось из его уст:

– Братья!

Люди удивленно посмотрели друг на друга, и никто не ответил.

– Братья! – снова прозвучал торжественный крик, – братья, я счастлив вас видеть!

– Зато мы не хотим тебя видеть, римский прихвостень! – прорычал Варавва и поднял с земли тяжелый камень.

– Мальчик мой! – зазвенел душераздирающий крик, и Мария кинулась обнимать своего сына. Она смеялась, плакала и осыпала его ласками, но он, не говоря ни слова, отстранил ее и пошел навстречу Варавве.

– Варавва, брат мой! Я рад тебя видеть. Я друг и принес весть великой радости.

– Не подходи! – взревел Варавва и заслонил Магдалину. Но она уже услышала возлюбленный голос и вскочила.

– Иисус! Помоги! – раздался ее крик.

В одно мгновение Иисус оказался на краю ямы. Магдалина карабкалась вверх, цепляясь ногтями за камни. Иисус нагнулся и протянул ей руку. Женщина ухватилась за нее, и он вытащил ее на поверхность. Окровавленная, она упала на землю, переводя дыхание. Варавва бросился к ней и придавил ее ногой к земле.

– Она моя! – прорычал он, поднимая камень. – Я убью ее. Она осквернила субботу. Смерть ей!

– Смерть! Смерть! – завыла толпа в страхе, что жертва может улизнуть.

– Смерть! – выкрикнул Зеведей, глядя на нищих, окружавших пришельца, который, несомненно, забивал им головы глупыми идеями. «Горе нам, если нищие начнут своевольничать», – подумал он и снова закричал: «Смерть!» – ударяя посохом о землю.

Иисус поднял руку, чтобы удержать Варавву.

– Варавва, – промолвил он печально и мягко, – разве ты никогда не нарушал заповедей Господа? Разве ты никогда в своей жизни не крал, не убивал, не прелюбодействовал и не лгал? – он повернулся к воющей толпе и оглядел всех, медленно переводя взгляд с одного на другого. – Пусть первым бросит камень тот, кто не знает за собой ни единого греха!

Толпа вздрогнула, по одному люди начали отступать, пытаясь скрыться от цепкого взгляда, который, казалось, проникал в самые глубины их памяти. Мужчины припоминали всю ложь, сказанную ими за свою жизнь, все несправедливости, всех чужих жен, которых они уложили в постель; женщины прятали лица платками, и камни выпадали из их рук.

Но когда Зеведей увидел, что сброд того и гляди одержит победу, его охватила ярость. Иисус снова оглядел собравшихся, заглядывая каждому в душу.

– Так пусть же первым бросит камень тот, кто никогда не грешил.

– Я, – крикнул Зеведей. – Варавва, дай мне свой камень. Невинности нечего бояться. Я брошу его.

Варавва с радостью передал ему свой камень и отошел в сторону. Зеведей подошел к Магдалине, взвешивая в руке камень, чтобы ударить ее точно по голове. Магдалина свернулась у ног Иисуса и лежала спокойно – теперь она не боялась смерти.

Разъяренные нищие с ненавистью смотрели на старого Зеведея, пока из их толпы не вышел самый истощенный.

– Эй, Зеведей, – закричал он, – помнишь ли ты о Господе? Ты не боишься, что у тебя отсохнет рука? Вспомни-ка, разве ты никогда не обижал бедных? Никогда не отбирал у сирот виноградники, чтобы продать и потуже набить свой кошель? Никогда не заглядывал по ночам к вдовушкам?

Чем больше слушал старый грешник, тем тяжелее становился камень в его руке. И вдруг он закричал, рука безжизненно опустилась, и камень, выпав из руки, рухнул ему на ногу, отбивая пальцы.

– Чудо? Чудо! – радостно закричали нищие. – Магдалина невинна!

Варавва рассвирепел, его покрытое оспинами лицо стало красным, и, кинувшись к сыну Марии, он ударил его по щеке.

– Ударь и по другой, Варавва, брат мой, – подставляя другую щеку, спокойно промолвил Иисус.

Рука Вараввы застыла в воздухе, глаза округлились. Кто это был? Человек? Привидение? Дьявол? Ошеломленно он сделал шаг назад, не спуская глаз с Иисуса.

– Ударь и по другой щеке, Варавва, брат мой, – повторил Иисус.

В это мгновение из тени фигового дерева, появился Иуда – все это время он, наблюдая, стоял в стороне. Убьют Магдалину или нет, ему было безразлично, но ему нравилось слушать, как нищие обвиняют Зеведея в грехах. Когда же он увидел Иисуса в белой одежде на берегу озера, сердце его забилось.

«Сейчас станет ясно, кто он такой, чего он хочет и что за весть он принес людям», – пробормотал Иуда, настораживаясь. Но с самого начала, с первого же слова «братья» он помрачнел.

«Он все такой же, – горестно решил Иуда. – Нет, мы не братья. Израильтяне и римляне не братья, да и между израильтянами не все братья. Саддукеи, продавшиеся Риму, деревенские старейшины, оправдывающие тиранов, – не братья нам. Ты плохо начал, сын плотника. Берегись».

Но когда он увидел, как Иисус беззлобно и с нечеловеческой мягкостью подставляет другую щеку, ему стало страшно. «Кто он? Так… так подставлять другую щеку! На это способен только ангел, только ангел… или трусливый пес». Он подскочил к Варавве и схватил его за руку как раз в тот момент, когда тот готов был обрушить ее на сына Марии.

– Не трогай его! – глухо произнес он. – Уходи!

Варавва изумленно поднял глаза на Иуду – они были из одного братства и не раз бок о бок врывались в города и деревни, чтобы расправиться с предателями Израиля. И вдруг…

– Ты, Иуда? Ты? – пробормотал Варавва.

– Да, я. Уходи!

Варавва не шелохнулся. В их братстве Иуда считался старше его, и он должен был ему повиноваться, но достоинство не позволяло ему уступить.

– Уходи! – снова приказал рыжебородый.

Головорез склонил голову и бросил на сына Марии ненавидящий взгляд.

– Ты так от меня не уйдешь! – проскрежетал он, сжимая кулаки. – Мы еще встретимся! – и, скрепя сердце, он бросил своим спутникам: – Пошли!