355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Андреев » Рыцари Белой мечты. Трилогия (СИ) » Текст книги (страница 18)
Рыцари Белой мечты. Трилогия (СИ)
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 04:57

Текст книги "Рыцари Белой мечты. Трилогия (СИ)"


Автор книги: Николай Андреев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 52 страниц)

Восстания не ожидали, только хотели ударить в спину, вынудить на продиктованные Думой уступки. А получили едва ли не революцию. Думцы боялись того, что сделали, они испугались восставшего народа. Сам Милюков, переживший не лучшие моменты своей жизни, потихоньку начал осознавать то, что без сильной, крепкой власти никуда, и потому встал за регентство. Да он никогда и не был по-настоящему за Учредительное собрание или демократизацию страны…

Несколько часов. Никаких красивых слов и пафоса: только факты, только самые надёжные сведения. Кирилл специально приказал составить некоторую подборку материалов Охранки и полиции. Всё это пошло по рукам солдат и офицеров. Подлинники.

А потом Сизов спросил: «Готовы ли Вы пойти за мной, готовы ли добиться победы несмотря на все эти козни, несмотря на то, что народ, скорее всего, будет против вас, соверши я, и только я, неверное движение?».

Ответ пришёл, когда Кирилл вот-вот должен был закончить зачитывать свой приказ…

– Докладывайте, подпоручик, – Аксёнова Скоробогатов предлагал повысить в звании, но тот отказался. Не считал, что за убийство своих же соотечественников следует давать награды или звания.

Кирилл выдохнул. Судьба то ли дала ему шанс передохнуть, то ли сыграла злую шутку, то ли ещё что-то. Сизов уже боялся, что Аксёнов доложит о новом восстании в Петрограде, переходе на сторону Советов московских солдат или смерти Колчака на подорвавшемся на своей же мине корабле: ведь могло случиться всё, что угодно. Просто так никакой офицер не будет вламываться на собрание Ставки…

– Офицеры и нижние чины выстроились на улице для чествования Верховного главнокомандующего. Мы все настоятельно просим Вас…

– Надеюсь, артиллерийского салюта не предусмотрено, – криво улыбнулся Кирилл. – Господа, думаю, нельзя заставлять стоять на холоде солдат. Прошу Вас.

Сизов последовал за Аксёновым, а потом потянулись и остальные. В практически гробовом молчании. Ставка и правительство было попросту ошарашено. На улице в два ряда выстроились солдаты и офицеры. Шашки наголо, винтовки наизготовку, все застыли по стойке "смирно". Знамёна. Едва появился на крыльце Сизов, полковой оркестр заиграл "Боже, царя храни".

– В честь Верховного главнокомандующего – салют!

Залп из винтовок. Кирилл, если честно, не до конца понимал, что же всё-таки происходит.

– Ваше Высокопревосходительство, разрешите обратиться с просьбой! – а это уже Скоробогатов. Улыбающийся, цветущий, с блеском в глазах. А ведь и не скажешь, что не спал до этого двое суток и лично двенадцать раз водил в атаку "румынцев" на штаб Совета. Левая рука у него покоилась на перевязи – прострелили ладонь. – Офицеры и нижние чины моей части просят Вас как Верховного Главнокомандующего даровать полку право именоваться Первым Кирилловским полком, а самих себя звать кирилловцами. Мы считаем честью получить такое имя.

А вот уже и корниловцы…Интересно, разрешить или нет? Ведь они рисковали своими жизнями ради исполнения его планов, ради его идей и его грёз. Но главное, что они проливали кровь – за Россию.

– За проявленное мужество, с честью выполненный воинский долг и храбрость, разрешаю! – Кирилл выдохнул.

А пусть Ставка и министры видят, что за ним – сила…

Юнкера, только-только узнавшие, что такое первая любовь. Первая морская пехота, сражавшаяся за семью Николая в Царском селе. Обстрелянные австрийцами, немцами, болгарами и турками "румынцы", не расстававшиеся теперь даже во сне с автоматами Фёдорова. Латыши, может, и плохо говорившие по-русски, зато сражавшиеся так, что Суворов и Александр Невский смело назвали бы их русскими. Кексгольмцы, не пожалевшие крови и жизни в боях за Петроград. Попросившиеся перевестись в распоряжение Скоробогатова келлеровцы, пожелавшие пойти за регентом. Почти всех из них Кирилл хотя бы раз видел: обходя караулы, баррикады, справляясь о том, вовремя ли накормили, не надо ли кого отпустить греться, как прошёл первый день боёв. Но всех их объединяло то, что они видели, до чего может довести хаос и чужая воля, направляющая народ против законной власти. Да, они стреляли по своим, они убивали россиян. Но они намеревались напомнить об этом тем, кто подталкивал людей вперёд, в атаку на баррикады.

А ещё теперь их объединяло то, что они считали себя кирилловцами. И весь Могилёв видел, что за спиной у Сизова начинала вырастать сила, ни от кого не зависящая…

Глава 19

Александр Васильевич Колчак прибыл в Севастополь как раз в самую горячую пору.

Возвращающийся флагман встречали в гавани. Офицеры и матросы сгрудились на пристани. Видно было волнение и нерешительность многих людей.

– Александр Васильевич, солдаты гарнизона и матросы изволили начать митинг! – без приветствий, без соблюдения устава, сразу начал флаг-капитан Смирнов. – Требуют Вас.

Старый друг и вечный спутник адмирала, так же "болевший" Босфорской операцией, не скрывал своего беспокойства. А остальные собравшиеся следили за реакцией Александра Васильевича. Тот лишь повёл плечами, заложил левую руку за отворот кителя и коротко приказал:

– Автомобильный экипаж сюда. Потом – на митинг.

Кирилл предупреждал и об этом. Что ж, Колчак и не сомневался, что в армии и на флоте из-за отречения Николая и слухов о восстании в Петрограде начнутся волнения. К счастью, извести о чуть ли не революции в столице, которую сумели подавить, в Севастополь добрались с заметным опозданием. Не то что в Москву или Гельсингфорс…

Гул людских голосов заглушал рёв мотора. Во дворе Черноморского флотского полуэкипажа собралась толпа народа. Какие-то совсем молодые офицеры вещали о том, что страну ждут перемены, зачитывали обращение регента к народу и армии, как святую молитву повторяли строки из проектов реформ, выкрикивали, что Кирилл предложил обсудить эти вопросы всей стране. Правда, Великий князь добавлял, что должны это сделать выборные органы, представители народа…Но кому интересно было бы это слушать?

– Колчака! Колчака! – между тем кричала экзальтированная толпа.

– Остановите автомобиль, – Колчак приказал шофёру. Машина остановилась, сильно не доезжая до здания полуэкипажа.

Александр Васильевич многозначительно посмотрел на Смирнова, одёрнул китель, высоко поднял голову и, выйдя из автомобиля, двинулся во двор. Ему вспомнилась оборона Порт-Артура и шедшая в атаку японская пехота, артиллерийская канонада эхом отдавалась в голове, свистели у самого лица пули…

Колчак шёл мимо солдат, офицеров и матросов, и те замолкали, едва завидев "их адмирала". Обветренное лицо, сжатые губы, орлиный нос – и железная уверенность в глазах. Шум постепенно затих. Все взоры обратились на Александра Васильевич. Командующий Черноморским флотом встал место прошлого оратора, отошедшего в сторону и понурившего голову, будто нашкодивший гимназист.

– Вы солдаты, матросы офицеры Российской армии и флота – или бомбисты? – вот были первые слова, с которыми Колчак начал свою речь. Она рождалась прямо здесь, на этой импровизированной трибуне, но каждое слово била прямо в сердце слушателей не хуже немецких пуль. – Враг в любую минуту может напасть, и дойдёт до самой Москвы, пока вы здесь будете обсуждать отречение Николая Александровича и восшествие на престол Алексея Николаевича. Да, он пока что всего лишь ребёнок, да, у него нет опыта правления. Но я верю в него. Я верю в регента, Великого князя Кирилла Владимировича. Он тоже – моряк, он знает, что нужно флоту, он тоже – военный, он знает, что нужно армии для победы, он тоже – русский, и он знает, что нужно народу и стране сейчас. Я верю в Кирилла Владимировича, и прошу вас тоже в него поверить. Сейчас, когда победа всё ближе и ближе, нужно сплотиться вокруг престола и командования, нужно с верой смотреть в будущее и работать для победы. Враг ещё крепок и силён, нам нужно довести войну до победного конца!

Речь Колчака очень сильно подействовала на людей, особенно слова о том, что командующий верит регенту и знает, что он война благодаря ему скоро завершится. К тому же Черноморский флот и Севастополь очень уважал Александра Васильевича: было за что. За талант и твёрдость характера, за умение держаться на высоте даже в самой сложной ситуации, за "раздраи" начальникам, поистине суворовские взгляды на ведение войны и подвижность. Много, очень много было всего…

Колчак хотел было сойти с трибуны, но ему помешали это сделать.

– Пошлите от нашего имени телеграмму в столицу! Регенту и императору! Мы с ними! Мы с ними!

Только тут Александр Васильевич позволил себе облегчённо выдохнуть и вытереть платком капли пота, тёкшие по носу и щекам. Речь перед взволнованной толпой солдат и матросов далась ему с невероятным напряжением сил, моральных и физических.

– А теперь: возвращайтесь к службе. Не надо митинговать, надо делом заниматься!

Через несколько часов Колчак устроил собрание офицеров гарнизона и флота на флагмане "Георгии Победоносце". В Севастополь вернулись из рейда к Босфору эскадра. Вот-вот должно было скрыться за горизонт южное солнце, но ночь уже не сулила спокойствия и тишины в Крыму…

Выступать первому, против обыкновения, выпало не самому молодому из присутствующих, а генерал-майору Свечину. Ближе к концу он сообщал о моральном духе солдат подчинённой ему части.

– К сожалению, дисциплина в Морской дивизии не на высоте. Последние события в столице сыграли двоякую роль: с одной стороны, у солдат появилась вера в будущее, в новые изменения после отречения Николая, а это более или менее хорошо, с другой стороны, смена правителей всегда чревата опасными последствиями. Поэтому обстановка сложная, неспокойная, – спокойно докладывал Свечин.

– Думаю, здесь дело совсем не в настроениях в столице или смене правителя, а в плохой работе офицеров с солдатами и матросами. Пропасть между ними всё глубже и глубже, она ширится, в условиях войны с Врагом этого быть не должно, – заметил Александр Васильевич Колчак. – Поэтому не стоит всю ответственность перекладывать на плечи низложенного монарха.

– Я надеюсь, что всё будет хорошо. Мы справимся, – Свечин вообще не любил, как и всякий военный, когда во внутренние дела его частей лез ещё кто-нибудь. Но и в государственную политику не вмешивался, не обсуждал, как с сослуживцами, так и с подчинёнными.

Затем выступили несколько офицеров гарнизона. Они в нескольких коротких фразах изложили обстановку. Среди солдат, особенно преклонных лет, тех, что надеялись встретить в Крыму "много солнца и никакой войны" происходило некоторое брожение. Похоже, многие были затронуты политикой, "подцепленной" у агитаторов на фронте. Опять же, решили, что надо больше уделять времени работе с нижними чинами. Колчак обещался добиться, чтобы в часть допустили большее количество священнослужителей, для моральной "подготовки".

В конце выступил сам Александр Васильевич. Помолчав несколько мгновений, он положил на стол ворох телеграмм.

– Итак, господа, перед Вами – сообщения из разных областей империи, из Петрограда, Могилёва, Москвы и Гельсингфорса. Моряки в Кронштадте, боюсь, перебили офицеров, подняв над фортами красные флаги. Подавить мятеж не удалось: помешал балтийский лёд и захваченные восставшими корабли. Гельсингфорская эскадра просто оказалась неподготовлена к бою. Рижская эскадра также в трудном положении, немцы могут решиться на наступление, выведя на Балтику свой флот. В Москве до сих пор окончательно не подавлено выступление во главе с Советом рабочих и солдатских депутатов. В Киеве, да, были манифестации в поддержку императора, – Колчак сделал паузу на мгновение. Произносить имя нового "господина земли русской" было непривычно. – Императора Алексея Николаевича и регента Кирилла, но мало кем поддержанные. Народ остаётся в стороне. Всё хуже и хуже настроение, всё меньше желания сражаться. К счастью, отречение способствовало и росту уверенности среди солдат и матросов в скорейшей победе. Не знаю, правда, на каком точно основании. Великий князь Кирилл Владимирович, сообщивший о событиях в стране, не имел возможности поделиться своими соображениями насчёт этого. Однако в своей телеграмме он чётко указал цель, к которой мы должны стремиться, ради которой мы должны воевать и жить…

Колчак невольно улыбнулся, и тут же его лицо преобразилось, исчезла жёсткость, кажущаяся холодность черт, уступив место теплу и мягкости. Жаль, что улыбка всё реже и реже появлялась на устах адмирала…

– Регент указал, что через два месяца мы уже должны будем прокладывать коридоры в минных полях у Босфора и смотреть на удивлённые лица турецких артиллеристов, проспавших высадку нашего десанта. Надеюсь, я не зря ответил, что Великий князь может целиком и полностью рассчитывать на наш флот и Морскую дивизию?

Все собравшиеся, как по команде, поднялись со своих мест, вытянувшись во фрунт. Колчак получил однозначный и уверенный ответ.

В штабе флота заработал "Бодо", соединявший Севастополь со Ставкой…

«Картину маслом», сотворённую руками кирилловцев и Сизова, оценил и генералитет, и министры. Алексеев долго вглядывался в ряды. Грудь его сжимало сердце, в глазах потемнело. Он едва не повалился наземь, Кирилл Владимирович и Гурко успели его подхватить. Михаил Васильевич, нелегко переживший прошедшие дни, не оправившийся после болезни, получил сильнейший удар. В Ставке, которую Алексеев считал своею вотчиной, его на виду у целой толпы людей сняли с должности и заменили каким-то там Николаем Николаевичем Юденичем, не показывавшим носа с Кавказа. Это же удар по чести и достоинству! Так же ведь нельзя было: сослали как нашкодившего дуэлянта. И это перед самым началом блестяще спланированной им наступательной операции! Даже то, что не он один попал «под разгон», совершенно не радовало, не грело душу…

А генералитет с правительством великолепно оценили чествование. Они увидели, что за плечами Кирилла стоит пусть и не великая, но всё-таки – сила. Тысяча штыков, прошедших огонь петроградских баррикад и бои Великой войны, практически оцепившая Ставку, смогла бы подавить любой мятеж. Да на него и совершенно не хотелось идти: в глазах других это было бы предательство, неподчинение командованию, Главковерху, удар по законной власти, явный, не прикрытый ничем удар. Игру, которая привела к отречению Николая, здесь провернуть бы так легко не удалось. К тому же здесь же, под рукой у Кирилла, были политические лидеры возможного заговора. А норов Великого князя, будто бы только пару дней назад появившийся из ниоткуда, никто не хотел на себе проверять. Да ещё и эти кирилловцы, чьему полку Кирилл Владимирович даровал звание Лейб-гвардии Кирилловского полка…

На этом импровизированным параде даже Ромейко-Гурко стало дурно. Только сейчас он осознал, что это был удар в отместку за принуждение Николая к отречению. Генералы сами себе вырыли глубокую-глубокую могилу, и Великий князь мог их столкнуть туда в любой момент. Ему стоило просто как Главковерху подписать указ о лишении всех чинов и званий тех, кто вздумается перечить, а потом отдать под военный трибунал, о создании которого Кирилл объявил после чествования. В двадцать четыре часа выносился приговор любому, кто будет заподозрен в политической пропаганде. В восемь часов – любому, кто агитирует за прекращение войны и братание с германцем. А любого, кто откажется выполнять прямой приказ командира во время сражения, офицер получал право застрелить на месте.

Это были ужасные, драконовские меры, которые будут стоить сотен жизней – но Кирилл не мог допустить повторения известной ему истории…

– Sheise, was macht dieser russishe Soldat? – немецкий офицер предложил соседу посмотреть в бинокль на то, что творится возле русских окопов.

Отряд солдат пробегал небольшое расстояние, залегал. Потом тот из солдат, кто был ближе всего к немецким позициям, что-то кричал и поднимал руку вверх. Затем подсчитывал, сколько человек тоже подняли руки. И снова короткая перебежка – и та же процедура…

Только со слов пленных удалось выяснить, что на самом деле отряд голосовал за то, продолжать ли атаку или нет – на виду у германских пулемётов…

А ещё это был намёк Гучкову. Кирилл убрал из армии многих его «соратников по теневой борьбе» в Ставке и на фронтах. Лидер октябристов как-то сразу сник после этого. Александр Иванович боялся, что он будет следующим. Потихоньку и до него дошло, что дело Государственной Думы по антиниколаевской пропаганде в стране и проведению переворота обернулось страшной для всех его участников опасностью.

– Александр Иванович, знаете, – Кирилл разговаривал с Гучковым в вагоне того же поезда, на котором министры и регент прибыли в Ставку, – я не хочу водить Вас за нос, Вы человек неглупый. За последние дни мне удалось доказать, что один человек, заручившись поддержкой нескольких ключевых фигур, сможет сделать невероятно многое в такое время. Сегодня же я показал, что мне совершенно не хочется терпеть на постах в командовании армией людей, которые плетут интриги против Главковерха. Надеюсь, доказывать, что неподчинения в правительстве я не допущу, мне не придётся?

Октябрист оказался вдалеке от поддержки. Волнующийся Петроград был вдалеке, не ближе, чем помощники по партии и возможные союзники. На генералитет надежды теперь было всё меньше и меньше. Кириллу, как догадывался Гучков, хватало сообразительности, чтобы ударить по самым больным местам и найти его помощников в Ставке. И, главное, Великий князь был настроен весьма решительно. Народ таких всё-таки боится и уважает. А уж народ, перед носом которого помахали столькими возможностями, и вот-вот дадут насладиться новыми свободами…

– Кто же Вы, тысяча чертей, такой, – вырвалось у Гучкова. Александр Иванович тоже слишком устал за прошедшие дни. Сизов смог его сломать. И не таким хребет удавалось перебить в своё время.

– Я тот, кто пришёл всерьёз и надолго, – Кирилл подумал, что эта шутка здесь подойдёт как нельзя иначе. – И не намерен уходить, не приведя Россию к победе, а народ – к тому, чего не смог добиться Пётр Аркадьевич Столыпин. Александр Иванович, Вы или подписываете прошение об отставке с поста военного и морского министра, либо остаётесь в Ставке, помогая мне довести эту войну до победного конца. Каков Ваш ответ?

Гучков задумался, серьёзно задумался. Да, Великий князь оказался совсем не тем, за кого его все принимали до отречения Николая. Послушная игрушка сама стала кукловодом, и этой игрушки были зубы поострее, чем у акулы. Александр Иванович думал, что же сможет противопоставить регенту…Снять его, поставить нового? Каким образом? В Ставке в этот день оказалось множество недовольных, но у всех их Кирилл уже смог перебить хребет. Великий князь задавил их страхом, ввёл в апатию. Никто не смог бы ему что-то противопоставить, а уж его штыкам…Вызывать части с фронта, поднимать Брусилова и Рузского? Даже если они и согласятся, то их офицеры просто на это не пойдут. Нарушить сперва приказ Николая о подчинении регенту, а затем – приказания нового Главковерха? Не пойти втихую против, не саботировать, а напрямую заявить: "Я не намерен тебе подчиняться!"? Это было слишком. Слишком мало людей это поддержат…

Подчиниться? Этому выскочке? Этому диктатору, который уже начал железной рукой наводить в армии нечто, что считает порядком? Диктатору, который обещает провести невиданную, невозможную до того даже не реформу, но целую революцию? Диктатору, который в случае чего использовать крестьян и рабочих, интеллигенцию, многих монархистов против нескольких промышленников, что до того поддерживали Гучкова? Диктатору, который всё-таки был даже чем-то симпатичен Александру Ивановичу, что-то было в нём притягательное после Петрограда, выступления в Государственной Думе, в Ставке…

Страх сковал Гучкова, чувство, прежде ему почти что неведомое. Военный и морской министр просто почувствовал, что ничего не сможет противопоставить Кириллу, да и не хочет, на само-то деле. Страна слишком долго ждала крепкую, сильную руку диктатора, готового на всё ради порядка. Страна звала – и этот диктатор пришёл…

– Я готов только пообещать Вам ничего не предпринимать до окончания этой проклятой войны. И только в том случае, если в ближайшие месяцы Вы сможете доказать, что способны обуздать хаос в России. И – только. Большее…

– Большее мне и не нужно. Я буду надеяться на Ваше слово.

И снова заболела голова: наружу пробивались мысли Великого князя Кирилла Романова. Эта часть сознания глухо твердила, что слову чести можно и нужно довериться. А вот Сизов не хотел верить, просто не мог. Он родился и жил в те годы, когда обещания нарушались сплошь и рядом, и уже невозможно было понять, отчего Николай так держался за слово, данное им союзникам, сражаться до конца, до последней крови во исполнение своего долга перед Антантой…

После Гучкова Сизов встретился с Георгием Константиновичем Гинсом. Въедливый, любивший долго и тщательно разбираться с документами и регламентами, раз за разом подвергавший детальнейшему анализу юридические основания того или иного дела, юрист, он долго не мог понять, что заставило Великого князя предложить ему пост главы Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Сперва Георгий Константинович немало времени потратил на то, чтобы узнать, в чём же, собственно, Кирилл Владимирович видит пользу от него на этом посту?

– Вы будете ответственны за оформление актов нового правительства, и ещё – моих указов, – в лоб ответил Кирилл Владимирович. – И я надеюсь на Ваши организаторские способности. Нужно создавать аппарат, который превратит в реальность мои реформы.

В идеально выглаженном чёрном фраке, немного небрежно уложенным воротничком, пенсне в строгой металлической оправе, с напомаженными волосами, зачёсанными на пробор, и тёмными усами, по форме похожими на ромб, Гинс выглядел, мягко говоря, своеобразно. Но именно он в известной Сизову истории сумел наладить более или менее нормальную деятельность аппарата Сибирского правительства в качестве управляющего его делами.

– Надеюсь, Вы сможете предоставить мне на первое время хотя бы наброски документа, в котором были бы перечислены мои полномочия? И поточнее бы цели…

Кирилл едва-едва улыбнулся.

– Этот вопрос решить намного проще, нежели наладить работу наших служб. Такая бумага будет у Вас в руках…как только Вы сами её и напишете. Я хотел бы увидеть Вас, Георгий Константинович, в действии, если можно так выразиться.

Гинс сделал лёгкий поклон.

– Благодарю за доверие, для меня будет честью работать под Вашим руководством, – Георгий Константинович сохранял полнейшую серьёзность.

Утром Ставка прощалась с Алексеевым, Ромейко-Гурко и Клембовским. Торжественный ружейный салют, клятвенные заверения в дружбе и всемерной поддержке со стороны оставшихся в Ставке – и холодные взгляды, падавшие на Сизова и кирилловцев. Со дня на день ожидалось прибытие других главнокомандующих, как новых, так и пока что остававшихся на своих местах, в Могилёв. Брусилову же и Рузскому, сообщив об их снятии с постов главнокомандующих, более чем плавно намекнули на то, что они могут не тратить зря своё время на поездку в Ставку.

Вот-вот должен был грянуть ответ армии и "общественности" на такие перестановки в командовании, хотя Кирилл надеялся, что он так же быстро и затихнет: после Манифеста Николая, скорее всего, это должно было остаться почти незамеченным. К тому же регент надеялся ещё пару раз удивить, приятно или нет, армию и народ. Сизов собирался начать настоящее реформирование, такое, что могло бы хотя бы на время остановить сползание армии к массе политизированных и потерявших разум людей, сдававшихся сотнями и тысячами двум-трём вражеским разведчикам или конному разъезду. Но и это было не самым главным: надо было менять саму страну, стабилизировать положение, а потом – начать поднимать наверх, к новым высотам. Отчего-то Кирилл с усмешкой подумал, что Россия всегда поднимается с колен, но постоянно подняться, встать в полный рост не может…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю