Текст книги "Рыцари Белой мечты. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Николай Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 52 страниц)

Глава 16

Подпоручик Аксёнов переводил дух, присев между мешками с песком, из которых были выстроены баррикады, перекрывшие Большую Дворянскую. Он не без душевного волнения вспоминал прошедшие часы.

Подоспевшие на грузовиках части помогли отбить атаку запасников. Аксёнов на всю жизнь запомнил тот переломный момент…

Из кабины грузовика выпрыгивает какой-то полковник, поднимает высоко над собою руку с зажатым в ней револьвером и бежит вперёд, к баррикадам, где отстреливается подпоручик с «румынцами». Бородка полковника взлохмачена, в глазах застыло выражение решимости и желания задать жару «бунтарям». Юнкера несутся вровень, полные боевого задора. А кирилловцы несутся позади, готовясь открыть огонь из винтовок и немногочисленных автоматов по восставшим.

Полковник взлетает на баррикаду, делает выстрел поверх голов восставших и зычным голосом командует: «А ну, трусы, всем стоять! Равняйся, гниды!» И…и те запасники, что ещё не успели начать любимый манёвр проигравших армий, бросают оружие на камни мостовой, поднимают руки кверху и застывают так.

– Совсем страх потеряли! – полковник переводит дыхание, утирает пот со лба. Только тут Аксёнов понимает, что эта лихая команда потребовала у командира подоспевших кирилловцев немало сил. – А Вы, голубчик, герой! Сущий Скобелев! Ей-богу, закончится эта шарманка, попрошу в свою часть! Как Вас зовут?

– Василий Михайлович Аксёнов, подпоручик, – Аксёнов попытался вытянуться во фрунт, доложить по уставу, но его подвели ноги: Василий Михайлович пошатнулся. В голове зашумело, в ушах затрещало: сказалась усталость прошедших дней и полное отсутствие отдыха. Да и нелегко было смотреть в лицо своей смерти…

– Отставить, потом доложитесь по уставу! И вообще, к чему? Вас в скором времени переведут в другую часть – мою. Целиком и полностью в этом уверен. А теперь – отдыхать! Идите в грузовик. К тому же приказано отступать на юг, к Ломанскому переулку.

Совет смог собрать в кулак разрозненные части переметнувшихся на их сторону, а точнее, пошедших против правительства солдат гарнизона, и теперь двигал их к Таврическому дворцу. Восставшие запасники лейб-гвардии Гренадёрского полка по Вульфовой и Архиерейской улицам: похоже, что они хотели обогнуть Петропавловскую крепость и выйти на Финляндскую сторону. Через Гренадерский мост пройти первой группе восставших не получилось, но вскоре и здесь можно было ожидать «пекла». В этих условиях Кутепов и Кирилл выработали план (точнее, Сизов просто сказал, что полагается во всём на Александра Павловича) отхода всех правительственных сил на линию Петропавловка-Большая Дворянская улица-Финляндский переулок– Боткинская улица – Финляндский вокзал – Симбирская улица. Опору этой линии составляли на флангах орудия Петропавловской крепости и стены Арсенала. Причём Новый Арсенал сейчас спешно эвакуировался, и всё его содержимое переносилось в помещения старого Арсенала: сил на оборону не хватало. Сам Сизов предположил, что это временная мера, до подхода верных частей. Кириллу и так повезло: на стороне Совета вряд ли было больше десяти-двадцати тысяч солдат из стотысячного гарнизона да тысяч пять всякого вооружённого сброда. Остальные, как обычно, решили постоять в стороне и посмотреть, чем это всё закончится…

И вот теперь сам Александр Павлович был на острие атаки: ведь тот полковник, что взбежал на баррикаду, ведя вперёд кирилловцев, был сам Кутепов…

Аксёнов вглядывался в кварталы напротив баррикады, откуда должны были вот-вот показаться солдаты Совета. Похоже, петроградцы всё ещё не чувствовали опасности, над ними нависшей. Ведь даже у Гренадёрского моста собралась толпа людей, желавших посмотреть на «представление». Да и сами баррикады, уже на Большой Дворянской, пытались окружить обыватели, но кирилловцы быстро и доходчиво объяснили, что могут открыть огонь, если кто-то попробует взобраться на мешки с песком или подойти ближе чем на десять шагов. Мало ли, вдруг у кого-то из «глазеющих» окажется бомба под полой, подарочек от Совета…

Кирилловцы располагались на баррикадах поудобнее, разве что вокруг автоматчиков собирались небольшие группы любопытных, но уже из числа солдат. Всё-таки мало кто не то что держал в руках, но видел в глаза это инженерное новшество. Автоматчики с гордостью поглаживали оружие, сконструированное Фёдоровым оружие, давая изредка подержать его товарищам. В действии они были весьма и весьма неплохи: всё-таки скорость огня чуть ли не пулемётная, и это в первое время наводило не то чтобы панику, но сильное волнение на противника.

Но вот в переулках началась какая-то суета, волнение, движение.

– Приготовиться! – скомандовал Аксёнов, залегая с "мадсеном" у баррикады и нацелив ручной пулемёт в ту сторону, откуда должен был показаться противник. – Всем нонкомбатантам разойтись! Живо! Люди, уходите от греха подальше! Убьют!

Но многие всё-таки не спешили уходить, толпа только растекалась между домами. Ну как же, интересно всё-таки.

– Двенадцать дивизий чертей, – процедил сквозь зубы Аксёнов и перевёл всё своё внимание на уже показавшихся впереди солдат Совета. – Всё по новой. Эх, лишь бы не как на Мазурских…

– Пулемётчики! Готовсь! – по баррикадам разлетались команды.

Аксёнов приметил красные полотнища, развевавшиеся над наступающими, и различил звуки песни…Что-то знакомое…

 
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
 

Это было уже нечто новое: Совет всё-таки смог нормально организовать солдат. Несколько командиров из наиболее «идейных», знамёна, песни, убеждение, что и так всех перестреляют. Запасникам было, за что воевать…

 
Но мы подымем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу.
 

Но пулемёты прервали эту песнь. Да она была и не самой громкой: мало кто из запасников пел её от души, во всю мощь лёгких. Не хватало времени Совету, чтобы спаять коллектив, сделать из него настоящую армию…

Противник залёг, пытаясь найти укрытие: запасники боялись. А ещё они очень хотели жить. Их спасал только гигантский численный перевес.

Кровавый хаос. Аксёнов расстрелял весь боезапас "мадсена" и взялся за револьвер. Автоматчики-"румынцы" изредка открывали огонь по врагу – тоже берегли патроны. Из Петропавловки вот-вот должны были доставить огнеприпасы. Только вот подкреплений ждать неоткуда было…

С подпоручика сбили выстрелом фуражку: он слишком высоко поднял голову над баррикадой, да и не кланялся он никогда вражьим пулям. Только вот теперь-то стреляли по нему свои же, русские. И это было страшно.

Противник отступил в переулки, откуда доносились немногочисленные выстрелы. Передышка. Аксёнов огляделся по сторонам. Потери был незначительные: несколько раненых да трое убитых. Только вот патронов маловато было, снабжение нормально наладить всё не могли, да и как? Кирилловцам постоянно приходилось то отступать со спешно построенных баррикад, то занимать какие-нибудь улицы или переулки: Кутепов и Сизов строили "эластичную оборону". Малое количество наличных сил, распыленных по широкому городскому "фронту", приходилось перебрасывать с одной позиции на другую. Солдатам и офицерам отдыхать было некогда, скоро должны были подойти к концу запасы горючего для грузовиков. И что тогда? Передвигаться по городским улицам на своих двоих и ждать, когда тебя окружат восставшие?

Аксёнов чертыхнулся, когда завидел, то противник снова идёт в атаку. Только теперь медленно-медленно, ползком, готовясь к залпу, прицеливаясь, примериваясь к слабым местам баррикад. А такие "пробоины" были, и насчитывалось их немало. На бульвар мешков с песком не хватило, потому баррикада там "прогибалась", была очень низкой, и именно туда устремились запасники.

Там же стоял и "виккерс-максим", который начал поливать очередями противника. Запасники огрызнулись винтовочными залпами и попятились назад.

– Ну сущий Западный фронт! – Усмехнулся один из соседей Аксёнова, какой-то донец. – Этак мы несколько недель будем огрызаться, если патронов хватит у нас, или у них – людишек.

– А у Вас есть план получше? – подпоручик не был настроен на галантную беседу.

– Ин была бы у меня сотня конная, тогда предложил бы обойти тех молодчиков с обеих сторон, сперва дав поближе подойти, а потом бы как схватил за место известное! От потеха была бы! – захохотал донец.

– Но у нас нету конной сотни, – напомнил Аксёнов.

– Вот потому плану операцьи и не гутарю. А вдруг у них там бонбы найдутся? Пулемётчиков-то снимут, если подпустить близко. Вот сейчас как раз и топают сюда, – донец повернулся в сторону Малой Дворянской, откуда наступал второй отряд противника.

– В клещи взять хотят, – пулемётное гнездо как раз располагалось на стыке двух ударов.

На этом участке было ещё два пулемёта, но те до поры до времени молчали: пулемётчики расположись на крышах домов, и должны были подпустить противника поближе. Или прикрыть отступление кирилловцев, если восставшие слишком сильно надавят.

Те тоже наступали под ту же песню, только звучала она бодрее…

 
На бой кровавый,
святой и правый
Марш, марш вперед,
рабочий народ.
 
 
Мрёт в наши дни с голодухи рабочий,
Станем ли, братья, мы дольше молчать?
Наших сподвижников юные очи
Может ли вид эшафота пугать?
 

«За их плечами – тоже правда» – подумал Аксёнов, целясь в знаменосца. Тужурка, хлипкая куртка и горящий взгляд. А ещё радостная улыбка на лице: он шёл сражаться за свою свободу и еду для своих детей. Выстрел. И красное полотнище упало на мостовую, но его тут же подхватил такой же рабочий, с тем же блеском в глазах.

– Да что же тут творится, Господи и все твои апостолы, – воскликнул в сердцах Аксёнов, когда и второго знаменосца, настигнутого пулемётной очередью, заменил третий человек. – Почему они не отступают? Сражаются как черти!

– Так ведь русские. Даже мёртвыми не победить! – ответил донец, прищурив глаз. – Эх, что ж за проклятье на род людской.

А второй отряд, рабочие, студенты, лавочники, всё шёл вперёд, не отступая перед огнём "виккерса-максима". Пулемётная лента змеилась, и вот-вот должен был показаться её хвост.

Винтовочные залпы. Автоматные трели и пулемётные очереди. А те люди всё шли и шли вперёд.

 
В битве великой не сгинут бесследно
Павшие с честью во имя идей.
Их имена с нашей песней победной
Станут священны мильонам людей.
На бой кровавый,
святой и правый
Марш, марш вперед,
рабочий народ.
 

– Братцы, запевай! Что мы, рыжие! – воскликнул один из солдат-кирилловцев.

 
Мы русские, с нами Бог!
Мы отстоим родную землю!
Назло революции, красной, чумной,
Одержим святую победу!
 

Этот солдат был среди тех, кто шёл на помощь юнкерам на Гренадёрском мосту, и слова той песни запали ему в душу.

И всё-таки что-то надломилось в наступавших: рабочие не выдерживали пулемётного огня, подавались назад, разбегались в стороны, подальше от пуль. Красное знамя втоптали в грязный снег. Запасники тоже попрятались по переулкам. Это же были не обстрелянные части с фронта…

Начался обмен выстрелами. То с той стороны немножко постреляют, то с этой: патроны берегли.

Аксёнов расслабился, достал австрийскую трофейную зажигалку, чиркнул, задымил папироской. Последняя…

– Ваш благородь, долго нам тут ещё сидеть? – спросил один из автоматчиков. – Где ж подмога? Сейчас собраться всем да враааз ударить…

– Враз? Ну, посмотрим, – подпоручик задумался. А что, как Деникин под Луцком: "Защищаться не имею никакой возможности, принял решение о наступлении". – Тогда возьми у тех пулемётчиков на крыше патронные ленты и передай всем, чтобы готовились к атаке.

Солдат кивнул, пригнулся и побежал к дому, на крыше которого засели пулемётчики.

– Вот это по-нашему, – улыбнулся донец.

– Слушай мою команду! Приготовиться к атаке! В штыковую по возможности не входить, отгонять врага огнём! Патронов не беречь! Они побегут от нас!

"Интересно, слышат ли там мои команды?" – Аксёнов всмотрелся в противоположную сторону. Запасники и рабочие подались назад, поближе к домам. Похоже, всё-таки услышали. Двое солдат принесли пулемётные ленты. А заодно и ещё несколько тащили пулемёты.

– Чагой на крыше-то делать им? Нехай постреляют! – ухмыльнулся в усы один из солдат пулемётного расчёта.

– Ин правильно, – одобрил донец, перезаряжая винтовку.

– Командир просил передать, что мы с вами, – прибежал какой-то из нижних чинов от соседей по баррикаде. – Вся улица в наступление пойдёт. Надоело под пулями сидеть.

– Замечательно. Значит, по моей команде пулемётчики открывают огонь, это заставит противника попрятаться в норы. А после мы поднимаемся в атаку. Начинаем, – кивнул Аксёнов, "сосед" понёсся назад, к своей части.

"Виккерсы-максимы" расположили на расстоянии ста шагов друг от друга. Приготовились к стрельбе.

– Ну, с Богом! – махнул подпоручик. Через несколько секунд воздух вспороли пулемётные трели.

Запасники и рабочие ещё сильнее напряглись, словно захотели вжаться в саму землю, провалиться под неё. Многие начали отползать к переулкам и уходить назад по Малой Дворянской.

Аксёнов понял, что сейчас самая пора поднять солдат в атаку. Он поднялся над баррикадой и устремился вперёд. А за ним – и кирриловцы перемахивали через мешки с песком и прочий хлам, на ходу стреляя из винтовок и автоматов по восставшим…

Подпоручик позволил себе посмотреть по сторонам, отвлечься от врагов, что поджидали его впереди: насколько хватало глаз, повсюду кирилловцы пошли в наступление.

Василию даже не довелось пострелять сейчас из револьвера. Запасники, завидев наступающих, или бросились прочь, или побросали оружие на землю. Некоторые рабочие да студенты ещё пытались отбиваться, но тщетно. Многие тоже устремились прочь или сложили оружие, подняв руки вверх.

– Пятнадцати солдатам остаться здесь, сторожить этих! Остальные – за мной! Вперёд! – Аксёнов вспомнил атаки на германца. Здесь, в Петрограде, уже начинался свой Луцкий прорыв…

По Малой Дворянской прорвались на Посадскую улицу: здесь тоже запасники в большинстве своём или разбегались, или сдавались кирилловцам. Почти без выстрелов заняли и Посадскую улицу. Здесь задержались ненадолго, Аксёнов и остальные офицеры дали солдатам немного передохнуть и собраться в ударные кулаки.

Внезапно донец заметил какое-то движение на выходе из Конного переулка, тот как раз упирался почти что в спину наступающим кирилловцам.

– А кто эт там балует?

Аксёнов напрягся: подумал, что восставшие обошли их с фланга и сейчас могут ударить. А если ещё и спереди кто-то надавит…

Но из Конного переулка показались вооружённые городовые и жандармы, приветствовавшие кирилловцев криками и смехом. Похоже, и вправду все отряды от Петропавловки до Финляндского переулка пошли в наступление.

А с Малой Дворянской послышался рокот моторов: на грузовиках прибыло подкрепление. Чуть отставала от них конная сотня с…пушкой! Точно! Артиллерия прибыла!

– Вперёд! Наступаем! – радостно воскликнул подпоручик, позабыв об усталости. Словно крылья выросли у него на спине!

Солдаты и городовые обогнули с ним Большую Посадскую, на которой шла вялая перестрелка: обменивались не только пулями, но ещё и матом. Один лишь вид наступавших кирилловцев заставил рабочих и запасников бросить оружие. Похоже, противник просто выдохся при наступлении на баррикады, на что и надеялись Сизов с Кутеповым.

Аксёнов думал, что если бы и на германском фронте так же легко можно было бы опрокидывать противника…

На Монетной улице почти никого и не встретили. Обошли Императора Александра лицей и по Большой Монетной вышли на казармы Лейб-гвардии Гренадерского полка.

Вот здесь пришлось охладить пыл: запасники заняли казармы и приготовились дать отпор. Похоже, Совет обещал, что пришлёт помощь и вот-вот отобьют напор кирилловцев.

"Подкрепление" и вправду подошло: "соседи" Аксёнова гнали прямо на него отступающих восставших, около сотни или двух. Те, едва выйдя к казармам и наткнувшись на совершенно неожиданный здесь огонь, сперва остановились, а затем стали бросать оружие и поднимать руки.

– Господа, может, предложим этим сдаться? – предложил штабс-капитан, кажется, из "румынцев".

Все офицеры собрались на импровизированный совет на виду у здания казарм, запыхавшиеся, мокрые, хмурые. Радости, конечно, было маловато от измотавшего противника боя за баррикады и блестящего прорыва к одному из вражеских центров: всё-таки били не германца, не турка, не мадьяра, не австрийца – своих били…

– Предложить можно. Но кто там сейчас? Убивавшие своих командиров звери? Поднявшие руку на власть? Не подчинившиеся приказам? Там революционеры и бунтовщики. Такие если и сдаются, то норовят метнуть бомбу при этом. Нет, господа, я, конечно, согласен, что надо дать им возможность сложить оружие, – вздохнул Аксёнов. – Однако вот-вот должны подойти артиллерия и пулемётчики. Я предлагаю, если они откажутся сдаться, открыть огонь по этим казармам.

– То есть Вы… – это уже шатен-поручик, тоже "румынец". Он командовал кирилловцами, которые гнали к казармам, на солдат Аксёнова, восставших.

– То есть я предлагаю расстрелять ко всем чертям это здание. Из пушек и пулемётов. Никакой пощады убийцам и бунтовщикам. Великий князь Кирилл правильно говорил об этом. Мне уже рассказывали о том, что творилось в Кронштадте и Гельсингфорсе. Я думаю, что со своими офицерами запасники поступили едва ли лучше. Особенно на второй день боёв против правительства.

– Что ж, господа, сперва предложим гренадерам сдаться. А потом – по обстановке, – заключил седовласый штабс-капитан.

Предложили. В ответ – лишь выстрелы да пару особо заковыристых ругательств. Похоже, в казармах собрались самые бедовые.

Прибыла артиллерия…

– Господа, мне жаль, что приходится стрелять по своим же, но иного выхода я просто не вижу, – Аксёнов вздохнул.

Заряжали целую вечность. Вот снаряд в казённой части, секунда…

Огромный цветок из кирпича, дерева и щебня расцвёл на воротах казармы. В оседавших клубах пыли можно было разглядеть тела, валявшиеся на полу казармы.

– Ещё залп! Пять метрами правее! – что-то нашло на Аксёнова.

– Это уже чересчур! – одёрнул штабс-капитан. – Снова предложим сложить оружие, не хочется бросать солдат на штурм, под пули. Они же там совсем озверели!

На этот раз в ответ на предложение сдаться выстрелов не последовало. Просто начали выходить люди, бросавшие оружие. Многие – грязные, в крови, это были те, кого задело выстрелом из пушки.

А потом было посадка на грузовики и снова – бой. Брали казарм Лейб-гвардии Московского полка и несколько заводов, вокруг которых собирались вооружённые рабочие. Совет, а точнее, созданный при нём штаб восстания, не смог вовремя собрать силы для обороны Гренадерского моста – и на Выборгскую сторону начали наступать с двух сторон. А чуть позже – даже с трёх. Кутепов бросил пулемётные, инженерные бригады и юнкеров через Охтенский мост, обошедший восставшие заводы с юга и юго-востока.

А в южных кварталах города кексгольмцы и латыши вышли навстречу конному корпусу графа Келлера, чьи передовые части уже подступили к пригородам ближе к ночи. Восстание, едва не ставшее революцией, удалось подавить, утопив в крови. Закалённые в боях на фронтах Великой войны солдаты легко справлялись с запасниками, не участвовавшими в настоящих сражениях, и давили численностью рабочих, революционное воодушевление которых не могло тягаться с винтовками и пулемётами.

А пока кирилловцы восстанавливали порядок в городе, Сизов воевал за программу реформ…

Глава 17

Пока шла борьба на баррикадах, в Думе разразилась настоящая буря. Кирилл всеми способами пытался её оттянуть, даже пошёл на такой «детский» шаг, как раздать депутатам количество текстов с его проектами в десять раз меньшее, чем число думцев. Помогло, но не очень.

Зал гудел, особенно правые депутаты-октябристы и кадеты. Левые в основном помалкивали, ожидая, что же будет. Националисты безмолвно взирали безучастно на разворачивавшееся действо.

Кирилл вернулся на заседание, когда буря уже вовсю гремела. Депутаты только тут поняли, насколько сильно их обманули, заручившись поддержкой совершенно…неподходящих думцам документов. Выразителем мнения несогласных стал Гучков. Сняв пенсне, он поднялся с кресла и занял место у кафедры. Сизов же в это время сидел в первом ряду, между Коноваловым и Мануйловым.

– Это вздор, господа, сущий вздор! – Александр Иванович махал листками с основными положениями реформ Кирилла. – Как можно отдать в руки рычаги давления на работодателей? Где это видано, чтобы всякий, кто проработал более трёх месяцев на заводе, получил акции этого завода? Где видано, чтобы государство в прямом смысле заставило поголовно всех предпринимателей создать из их предприятий акционерные общества? Где видано, чтобы рабочие получили в общей сложности до сорока девяти процентов акций? Я жалею, что проголосовал за эти реформы, ослеплённый паническим настроением! Я требую, чтобы результаты голосования были аннулированы, и мы вновь проголосовали по данному вопросу! Пусть я и не являюсь членом Государственной Думы, но на правах министра я буду требовать этого! Но более всего меня поразил своё глупостью проект страхования рабочих от увольнения! Разве не вправе хозяин уволить своих рабочих по важным для него причинам? Разве должен он что-то платить, кроме выходного пособия, если пожелает? Разве где-то ещё, в какой-то стране мира хозяин будет оплачивать восемь десятых этой страховой выплаты, а две десятых будет выплачивать государство? И это за увольнение, причиной которому может быть любой случай, любое недовольство хозяина рабочим, кроме его непрофессионализма! Это же превратит миллионеров в банкротов, это же даст профсоюзам власть, рычаги давления на предпринимателей!

"Зато вот против отмены сухого закона Гучков даже не заикнулся" – с горькой усмешкой подумал Сизов.

– А вы взгляните, господа, на проект земельной реформы! Все государственные, помещичьи, церковные, монастырские земли переходят в руки земельных комитетов, чтобы затем они распределили наделы между крестьянами! Да, пусть в комитетах пополам представителей от правительства и общин, но всё же, отдавать эти земли без немедленной компенсации бывшим владельцам? А вам известно, господа, что большинство земель заложено в банках, что их владельцы должны государству огромные суммы? И всё это – пустить на ветер, господа?

Правые громко выражали одобрение словам Гучкова. Даже Родзянко, владевший огромными наделами, захлопал в ладоши. В общем-то, Сизов предполагал подобное развитие событий.

Зато немногочисленные левые, дождавшись, когда Гучков сойдёт с кафедры, поднялись и стоя зааплодировали. Не Гучкову – Сизову. Один из их представителей прорвался к кафедре.

– Великому князю хватило решимости, чтобы пойти на этот шаг! Стомиллионное крестьянство, которое кормит страну, тянет непомерное бремя налогов в пользу государства, проливает свою кровь ради его защиты, умирает от тифа и ранений в госпиталях, жаждет именно этого решения! Что вы можете дать восьми десятым населения страны, чего не дадут ему реформы Великого князя? Поддержка Кирилла Владимировича и Алексея Николаевича будет такой, какой ещё не было ни у одного самодержца российского! Мы наконец-то сможем сказать, что правительство работает на благо нашего народа! Мои товарищи поддерживают начинания Великого князя целиком и полностью! И я убеждён, что такое же одобрение выскажет большинство населения страны! А реформа представительного органа? Дума станет по-настоящему всенародным законодательным органом! Да, пусть дать голоса женщинам – это глупость, что может женщина понимать в управлении государством? Но народ, стомиллионное крестьянство и пролетариат, сермяжная правда его будет на стороне правительства, наконец-то наступит порядок! Да, прежде ничего такого не было! Но мы верим, что сейчас нельзя оглядываться назад, надо идти вперёд! В эти минуты восставшая толпа, худшая её часть, не настоящие пролетарии, а чернорабочие, не солдаты, а дезертиры и трусы могут уничтожить Думу и порядок в стране! Но теперь у нас есть шанс утихомирить народ и дать ему победу в Великой войне! Мы поддерживаем Великого князя и целиком и полностью за то, чтобы сохранить результаты голосования!

Депутат-социалист, только выступавший на кафедре. Хлопал в ладоши, смотря на Кирилла. Сизов знал, что сможет заручиться поддержкой левых, хотя и так слабо представленных в Думе. Что ж, оставалось только посмотреть на реакцию кадетов и других прогрессистов. Кирилл Владимирович отчего-то особенно надеялся на националистов во главе с Шульгиным, Сизов представлял их как решающий голос в борьбе за поддержку Думы. Всё-таки именно его действия и реформы, которые вот-вот должны начать проводиться в жизнь, сохраняли за монархией престол. А Виталий Васильевич был самым последовательным монархистом среди лидеров думских фракций. И восемьдесят восемь голосов националистов и примыкавших к ним умеренно правых должны были стать решающим ударом по несогласным с программой реформ.

– Кирилл Владимирович, а знаете, нахожу Ваши реформы именно тем, что надо в наше время. Мы ходим по канату, протянутому над бездной. Я не ожидал, что Вы найдёте способ провести над этой бездной нашу страну. Мои поздравления. Только не думаю, что Дума Вас поддержит, – вполголоса отметил Коновалов, многозначительно поглядывавший на Милюкова, Родзянко, Львова и Гучкова.

А следующим вышел как раз лидер кадетов…

– Милостивые государи, – Милюков всегда начинал свои выступления с этой фразы. – Я не буду говорить о своём личном отношении к данным проектам, я попытаюсь высказать мнение нашей партии. Первым делом стоит затронуть вопрос о разделении властей и демократизации суда. Стоит заметить, что перед нами – воплощение программы партии в более или менее реалистичных формулировках. К тому же и некоторые пункты предоставленного нам проекта Конституции говорят о том, что планируется реформировать самодержавие в конституционную монархию. В этом наши взгляды на этот вопрос совпадают. Думаю, что партия подержит и принцип унитаризма при самоопределении народов. Но возникают затруднения по поводу отделения Польши от Российской империи. В этом вопросе многие члены нашей партии, уверен, не будут согласны с позицией Великого князя и регента…

Милюков вещал в своей обычной сухой, до зубной боли логичной и хорошо аргументированной манере. Постепенно он начал приводить и причины согласия или несогласия с теми или иными пунктами реформ. Но Кирилл постепенно начал понимать, что для лидера кадетов его проекты всё-таки оказались большой неожиданностью, и Милюков с некоторым трудом подбирал слова.

– Всё-таки я считаю, что многие из партии Вас поддержат, – а это уже Мануйлов. Педантичный, въедливый, нередко занудный. – Не по земельному, так по конституционному вопросу. Вы предлагаете то, на что храбрости у Николая не хватило. А эта реформа просвещения, университетское управление, создание на новой основе цензуры, когда произведение будут оценивать не только чиновники, но и редакторы, писатели, журналисты…Я поддерживаю Ваше начинание.

В похожем плане высказался и обер-прокурор Синода Владимир Николаевич Львов. Что ж, большинство всё-таки оставалось за Кириллом. Но вот-вот должен был выступить Шульгин, голоса националистов ещё не прозвучало.

Виталий Васильевич, кашляя, поднялся на трибуну, окинул взглядом Думу, прищурился.

– Когда на этом же месте стоял Пётр Аркадьевич, великий человек, не боявшийся ни оппозиции, ни царя, ни врага. Да, многие считали его палачом и убийцей, создателем "столыпинских галстуков". Но пуля террориста не дала миру увидеть другое его лицо, лицо реформатора, масштаба не меньшего, чем великий Александр Освободитель! Во многом то, что предлагает Кирилл Владимирович, является продолжением задумок Петра Аркадьевича, которые, будь они продолжены, подарили бы России место величайшей державы мира! Верные сыны нашей Родины вот уже почти шесть лет ходили по городам и весям с диогеновым фонарём, надеясь увидеть нового Столыпина, того, кто сможет остановить разрастающийся хаос. Но теперь их работа окончена, новый Пётр Аркадьевич совсем недавно вещал с этого места, – Шульгин повернул голову в сторону Сизова-Романова. Кирилл заволновался. Судьба страны решалась в эту минуту. – И я призываю Думу поддержать Великого князя, всецело доверившись его скрытому до сего дня таланту и прозорливости государственного деятеля величайшего масштаба. Да, может быть, ему стоило разогнать ко всем чертям Думу, как прежде делал Николай. Но Кирилл Владимирович поступил мудро, заручившись нашей поддержкой, попросив проголосовать в поддержку своих проектов и будущей Конституции Российской империи. Да, мы проголосовали, не прочтя ни строчки из этих бумаг! – Шульгин положил правую руку на кипу листов с текстами Конституции и указов о проведении реформ. – Но ни война, ни революция не терпят пустой болтовни и траты времени. Пустой – потому что я считаю, что предложения Великого князя Кирилла Владимировича не могут не быть одобрены нами! Мы в ответе за ужасную ситуацию в стране, в ответе за критику правительства, в ответе за волнения народа и солдат, мы в ответе за всё это, не меньше, чем отрёкшийся император, и я признаю! Но мне не хочется, чтобы кто-то обвинил Думу в преступном бездействии! Я призываю к вашему разуму, судари, и прошу вас всем сердцем поддержать реформы Кирилла Владимировича! Я призываю немедля объявить о нашем одобрении действий Великого князя и регента по наведению порядка в столице и всём государстве! Я призываю дать Кириллу Владимировичу беспрепятственно вести нашу Родину к победе над врагами, внутренними и внешними, и сегодня же подчиниться указу уже отрёкшегося царя о роспуске Думы! Война не терпит болтовни, она требует действий! Так покажем всему миру, что мы способны действовать, и как действовать! Пусть все народы узнают, на что способна наша Родина!

– Гимн, господа, гимн, гимн! – призывы шли и с мест националистов, и либералов, и немногочисленных левых.

Это было невозможно, немыслимо, непостижимо – но это было. Кирилл едва удержался от того, чтобы не заплакать от счастья.

Депутаты Думы поднимались со своих мест и пели, пели гимн. Лишь немногие сперва сидели, насупившись, но постепенно общее настроение передалось и несогласным, и всё новые голоса вступали в хор. Гучков и Георгий Львов бесновались: они просто не верили своим глазам. Снова, как в четырнадцатом году, не стало ни либералов, ни черносотенцев, и социалистов – только русские патриоты, желавшие победы и счастья своей стране врагам назло…

Маннергейм зачитывал на заседании Финского Сейма текст проектов Кирилла, который по нескольким телеграфам передавали в Гельсингфорс из Петрограда. Сизов-Романов просил, чтобы депутаты Финляндии услышали его указы на родном языке: пришлось засадить нескольких знающих и русский, и финский за перевод.