Текст книги "Рыцари Белой мечты. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Николай Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 52 страниц)

Книга третья
Крылья черные

"Мы должны признать, что нравственная

ответственность за совершившееся

лежит на нас, т. е. на блоке Государственной Думы.

Вы знаете, что твёрдое решение

воспользоваться войной для производства

переворота было принято нами после начала войны.

Вы знаете также, что наша Армия должна была

перейти в наступление, результаты коего сразу в

корне прекратили бы всякие намёки на

неудовольствие и вызвали бы в стране взрыв

патриотизма и ликования. Вы понимаете теперь,

почему в последнюю минуту я колебался дать своё

согласие на производство переворота, понимаете

также, каково должно быть моё внутреннее

состояние в настоящее время. История проклянёт

вождей так называемых пролетариев, но проклянёт

и нас, вызвавших бурю. "Что же теперь делать?" —

спросите Вы. Не знаю, т. е. внутри мы оба знаем, что

спасение России в возвращении к Монархии…

Всё это ясно, но признать этого мы не можем.

Признание есть крах всего дела, всей нашей жизни,

крах всего мировоззрения, которого мы являемся

представителями"…

Из письма П.Милюкова П. Долгорукому

Пролог

Свет тёплого мартовского солнца проникал сюда, в залу Таврического дворца, преломляясь в пылинках. Какое это было чудесное зрелище! Словно бы покрывало из лучей далёкого светила лежали на этом прежде кипевшем страстями сотен людей месте. А сейчас здесь было пусто. Только…Нет, постойте! Один человек здесь всё же был.

Он раскрыл двери зала заседаний, на мгновение замерев: оглядывал места былых словесных битв. Что это был за человек? С виду (если верить одежде – мундиру Гвардейского флотского экипажа) – морской офицер, причём боевой. Ни медалей, ни орденов не носил. Шевелюра его, короткая, была умело уложена, щёточка усов топорщилась из-под носа. Плечи налились неведомо откуда взявшейся силой, едва офицер взглянул на кресло председателя Дум. Нечто загадочное мелькнуло в глазах его, ввалившихся от усталости и недосыпа. Всем телом подался он было к этому креслу, чуть позади кафедры, устроенному на "капитанском мостике" – полукруглом возвышении, огороженном деревянной стеночкой. Однако же одинокий посетитель замер, так и не решившись занять пустующее место. Вместо этого усатый офицер занял место прямо напротив. Он уютно устроился в кресле первого ряда. О чём он думал? Кого вспоминал? Чему улыбался, многозначительно, с затаённой горечью?

Может быть, он вспоминал заседание Государственной Думы, состоявшееся здесь почти год назад? То самое, знаменитейшее, заседание, на котором было избрано новое правительство и объявлено "думское доверие" регенту, Великому князю Кириллу Владимировичу?

Постойте…Кто-то же ведь сидел на том же месте, где сейчас расположился морской офицер? То ли Некрасов, то ли Мануйлов…А может, сам регент. Да, сколько воды утекло с того дня! Сколько всего случилось! Будто и не история была, а картина модного синематографа: мелькали люди, события, рождались и погибали (к сожалению, в этой войну больше – погибали) люди, рушились союзы, плелись кружева интриг. Целая эпоха спешила кануть в лету, но для этого ей надо было утянуть с собою в реку забвения Великую войну. Но до этого, право, оставались считанные недели-месяцы: вот-вот должна была начаться мирная конференция. И не поверите – договор, последний договор последней войны (на что повали все народы Земли), подпишут в этом самом зале.

Когда-то, наверное, в прошлой жизни, с этой кафедры-трибуны люди едва ли не кричали о своей готовности умереть в этой войне – вскоре отсюда же произнесут столь нужные сейчас слова мира. И, если честно, это были самые сладкие для ушей миллионов людей слова. Все устали от почти четырёх лет войны…Слишком устали…

Устал и этот странный молчаливый офицер, ещё глубже погрузившийся в тяжкие думы. Он всматривался в недоступную другим даль времён, взвешивая все "за" и "против", но итог всё никак не хотел складываться. Тогда офицер, приложив титаническое усилие, смог оторвать свой взгляд от кафедры – и вгляделся в далёкое-далёкое солнце.

Он часто заморгал: вспоминал.

Вспоминал выстрелы, раздававшиеся у самых стен Таврического дворца, вспоминал обагрённый кровью снег Петроградских улиц, разгромленную Выборгскую сторону, занятую пулемётчиками Водокачку, изломанный взрывами лёд Невы, напалм, горевший в окопах, эскадрильи самолётов, бесконечную канонаду, сводившую с ума. Он вспоминал Львов и Ригу, Луцкую крепость и шапки Карпат, окраины Будапешта и неприступные форты на том берегу Немана…

Сколько же всего было проделано, чтоб это стало реальностью? Сколько стоило исполнение грёз? Сколько сотен тысяч, миллионов погибло, прежде чем люди наконец-то вспомнили, что есть нечто кроме смерти и канонады? А сколько ещё погибнет, прежде чем кончится последняя, самая что ни на есть распоследняя война на Земле?

Офицер не знал этого. Он не знал даже, чем может обернуться эта победа. Он не знал точно, что ещё предстоит сделать. Он не знал, зря старался или не зря. Лишь одно он мог сказать наверняка: мир должен быть подписан. Великой войне пора закончиться.

Только одно смущает: никто на этих переговорах не захочет поступиться своими интересами ради общего блага. Антанта распадётся, едва только запахнет контрибуцией и усилением недавнего союзника. Центральные державы, ещё способные устроить вторые Фермопилы, не отдадутся на милость победителям. Разве только революция…Да-с…Революция, великая и ужасная, с плавным перетеканием войны империалистической в войну гражданскую…Это Четверному союзу могут устроить…А ещё будет, обязательно будет война с гордой и непокорённой армией Кемаля. Будет подковёрная игра за Багдадскую дорогу и нефть Месопотамии, плацдармы Ирана и пороховые бочки Балкан. Да-с. Это будет грандиозная война ради завершения Великой войны. Замечательный каламбур, сойдёт в качестве заголовка для передовицы суворинской газеты.

Офицер оглянулся по сторонам, окинув взглядом ряды пустующих кресел. Глаза его потемнели, губы сжались, а вены на лбу вздулись от напряжения мысли.

Но ведь борьба будет идти не только с "зарубежьем". И внутри России есть те, кто всё ещё жаждет добиться власти. Есть изменники и предатели, решившие воспользоваться Второй Отечественной войной для исполнения собственных планов и потакания слабостям. А есть просто авантюристы, набившие карманы и собирающиеся сделать это ещё раз, и ещё, пока эти самые карманы не порвутся.

Кому же эта ноша окажется по плечу? Кто сможет выдержать борьбу на два фронта? Кого обязательно будут ненавидеть одни и, возможно, уважать другие? А может, всем этот "герой" окажется ненавистен?

Этот офицер мечтал, чтобы кто-нибудь нашёлся, кто-нибудь, готовый всё это взвалить на свои плечи, но…

Мёртвую тишину зала нарушил возглас офицера лейб-гвардии Кирилловского полка: молчаливый "сиделец" не заметил, как тот вошёл в зал.

– Ваше Высокопревосходительство! – ещё громче повторил гвардеец, обращаясь к сидевшему напротив трибуны офицеру.

– Ваше… – голос кирилловца задребезжал, надрываясь.

– Сергей, надеюсь, ты пришёл сказать, что все и всевозможные Высокие стороны, дипломаты, царедворцы, просители и прочие лихоимцы решили оставить в покое наш многострадальный город, всё быстро решили без нас и подарили миру мир?

Офицер с усами щёточкой натянуто улыбнулся, но гвардеец уже привык к подобного рода шуточкам и в высшей степени образному языку "Его Высокопревосходительства".

– К сожалению, подобных заявлений передано не было. Просят Вас, просят…Министры уже собрались на заседание Совета, Вас дожидаются.

– Что ж…

Флотский офицер поднялся, на прощание вновь окинув зал заседаний Государственной Думы.

– Пойдём навстречу будущему…Авось не ударим в лицом в грязь её обочины… – пробубнил себе под нос Великий князь Кирилл Владимирович, регент при императоре Российской империи Алексее Николаевиче.

Он вышел из зала, провожаемый покрывалами преломляющего в тысячах пылинок света и выжидающей тишиной пустых кресел…

Глава 1

Стоимость мировой войны превышает

более чем в 11 раз общую стоимость всех

войн за 120 предшествовавших лет

(1793–1913 гг.)

Проф. А.А. Мануйлов

Коридоры, прежде полнившиеся народом, были ныне пустынны. Но, в общем-то, так было только лучше: никто не отвлекал Кирилла от размышлений. А подумать ему было над чем, ой, было! Предстояло разрешить две насущных проблемы: финансовую и демобилизационную – и ещё вопрос, какая из них труднее. Десятимиллионная армия, которая вот-вот окажется ненужной, должна быть сокращена и распущена по домам. Огромный долг России в пятьдесят миллиардов золотых рублей – тоже, в своём роде, должен рассосаться. Только вот как? Где изыскать средства? Ежегодно по займу набегают огромные проценты, кои надо выплачивать, а казна и без того в долгах как в шелках, свободных средств очень и очень мало. Радует только то, что бюрократия в России не так расторопна: займы полностью потратить не успевают, кое-какие средства всё-таки остаются. Но столько планов на них, столько планов! Железные дороги, восстановление хозяйства, грандиозная программа…О последнем Кирилл не решил ещё, когда следует обмолвиться. План должен был быть взвешен, рассмотрен со всех сторон, до дыр затёрт, прежде его следовало озвучить.

– Ваше Высокопревосходительство! – вновь кирилловец нарушил размышления регента. – Вы мимо нужного кабинета прошли!

Адъютант давным-давно приноровился к тому, что Великого князя следует отвлекать от раздумий только в самый последний момент, чтобы ни одной драгоценной мысли не потерялось. Правда, постоянно выходили казусы: Кириллу то слишком поздно напомнят о важной встрече, то попридержат доклад на потом. К сожалению, регенту оказалось проще победить германца, чем излишнюю исполнительность адъютанта. Но и заменить его Кирилл не хотел: сколько раз адъютант, стоя с вошедшим в сотню анекдотов пулемётом, выручал регента. За это можно простить многое, очень многое. Даже постоянные опоздания на заседания Совета министров.

Нынешнее решено было провести в кабинете Родзянко, тем самым создавая символический мостик между прошлым и настоящим. Именно здесь появился нынешний Совет министров – и ему же здесь суждено изменить.

Великий князь коснулся рукой дверной ручки, ненадолго замерев. Когда же в последний раз он был здесь? В день отречения Николая? Да-да, точно…Стрельба на улицах, взволнованные и напуганные стремительно разворачивающимся маховиком событий думцы-заговорщики, несколько верных частей, зачитывание манифеста об образовании нового правительства…

– Ну же, – прошептал Кирилл, подталкивая себе. – Ну же…

Дверь отворилась. Участники совещания оказались в сборе. Только вот ни одного министра здесь не было – только их товарищи. Членов Совета под предлогом необходимости организации переезда оставили в Ставке по указанию Кирилла, но в этом был свой смысл.

Кто же дожидался регента в прежнем сердце заговора против Николая? Серьёзный и несколько занудный Шуваев, любивший раскладывать всё по полочкам, что помогало в организации снабжения армии. Именно он в шестнадцатом году пришёл на смену ставленнику Гучкова Поливанову, сумел наладить поставки оружия и продовольствия – и был сменён, вновь под давлением "прогрессивной части общества". Для самого Шуваева назначение товарищем военного министра оказалось большим сюрпризом, но приятным или нет – он так и не подал виду. Хотя, если честно, "правая рука" Гучкова был прям, редко скрывал свои мысли, из-за чего не раз и не два подвергался насмешкам депутатов Государственной Думы.

Тут же был и адмирал Григорович. Популярный в среде флотских офицеров, он был старожилом Совета министров: он, да министр финансов Барк – вот и все, кто не был смен со своих постов от начала войны и до отречения Николая. Кирилл прочил талантливому организатору место в морском министерстве, которое планировали восстановить в самом скором времени. По правую руку от Григоровича сидел и другой долгожитель – Барк, успевший отрастить бородку и соскучиться по работе в родном министерстве. Он вовсю болтал с товарищем министра путей сообщения– многострадальным Треповым, блестяще справившимся в своё время с налаживанием железнодорожных перевозок орудия и довольствия для фронта. Его тоже сместили под давлением Государственной Думы, затравили, смешали с грязью. Он и вовсе решил отойти от всяких дел, но…

Разговор состоялся в совершенно неожиданном для бывшего министра месте – кабинете министра путей сообщения. Его, Трепова, кабинете.

– Здесь мало что изменилось, – сказал он с тихой грустью и безысходностью.

Он больше не смотрел в глаза собеседнику, а при любом резком звуке дёргался: травля серьёзно сказалась на его психике.

Повисло гнетущее молчание. Трепов водил рукой по краешку столешницы, оглядывал корешки книг на полках, изредка поправлял едва ли не до хруста накрахмаленный воротничок. Наверное, ждал, что ему уготовила «новая власть».

Сам Кирилл несколько растерялся. Он не думал, что на собеседника так повлияли гонения, даже засомневался, а стоит ли вернуть того на работу.

Но Трепов сам подсказал правильный путь.

Его взгляд остановился на висевшей по левую сторону от министерского рабочего стола карте железных дорог империи.

– А эту карту, оказывается, так и не сняли, – нарушил он молчание. – Забавно…Не ожидал…Забавно…Вы позволите?

Он впервые за весь разговор посмотрел Кириллу в глаза.

– Да, конечно! – регента снедало любопытство: что же будет делать Трепов?

– Благодарю, – улыбнулся бывший министр и в один шаг оказался у заветной карты.

Через несколько секунд он уверенным тоном затянул:

– Так…а ведь Мурманскую ветку так и не обозначили…Олонецкую не продолжили…Маньчжурские дороги вообще позабыли, я смотрю…Похоже, она здесь никому не была нужна, – укоризненно произнёс Трепов. – Жаль…Очень жаль…

– А Вы не хотели нова взяться за работу? Скажем, на первое время– товарищем министра путей сообщения? – внезапно (даже для самого Кирилла) вырвалось из уст регента. – Что скажете?

Трепов замер – и снов посмотрел прямо в глаза Великому князю.

– Берусь с честью выполнить возложенный на меня Вашим Высокопревосходительством долг.

– Вот и славно! Завтра же приступаете к работе, если Вы не против!

– Признаться, мне бы хотелось уже сейчас войти в курс дела… – наконец-то улыбнулся новоиспечённый товарищ министра путей сообщения…

Барк и Трепов принялись отчаянно жестикулировать, что-то пытаясь доказать друг другу. Хоть они и старались говорить шёпотом, но до Кирилла долетали обрывки фраз: кажется, речь шла о реформировании железнодорожного сообщения.

И, конечно же, регент не смог не пригласить на заседание Кривошеина, единственного из присутствующих, и ныне исполняющего функции министра. Самодовольный, уверенный в себе, застёгнутый на все пуговицы, он ощущал себя на самой вершине. Министр земледелия упорно вбивал себе в голову, что именно он может стать председателем Совета, когда Родзянко уйдёт с поста. Но Кривошеин никак не мог объяснить (даже самому себе), что же заставит бывшего председателя Думы совершить столь опрометчивый шаг. Кирилл пока ещё не думал о подобных перестановках, но не упускал возможности польстить Александру Васильевичу исполнением его мечты. Тем более Великий князь понимал, что же толкает прожженного интригана к заветному креслу: лавры Столыпина. Кривошеин был одним из вернейших помощников реформатора, а в глубине души страстно желал обрести ту же славу, что и Пётр Аркадьевич. Это желание толкнуло его в своё время в лагерь оппозиции, в начале семнадцатого года – в число сподвижников Кирилла, откуда, как надеялся регент, министр земледелия никуда не денется.

К сожалению, никого другого собрать пока ещё не удалось: Великий князь только два дня назад вернулся в Петроград. Не хватало людей, пригодных занять места министра промышленности, министра труда, министра по делам печати…Но начало оказалось положено. Что-то ждёт впереди?

"Ещё бы как-то смягчить эффект от возвращения "слуг реакции" к работе! Хотя все сейчас заняты обсуждением грядущей конференцией и перемалыванием костей её участников" – поспешил успокоить себя Кирилл.

Ни единого секретаря не присутствовало на импровизированном заседании: для всех вне этой комнаты собрание нескольких работников различных министерств было всего лишь "разрешением организационных вопросов". На самом деле, это не так уж далеко отстояло от истины.

– Кирилл Владимирович! – первым поприветствовать регента поспешил Кривошеин. Даже тут нарабатывал привычки Председателя…

– Господа, я собрал вас здесь, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, – улыбнулся одними уголками губ Кирилл. – К нам едет мирная конференция…А на повестке дня, меж тем, остаётся уйма дел.

– Остро, остро, – закивал Барк.

С некоторых пор (а если точнее, со дня неудавшейся революции) он принялся отращивать бороду, в чём, признаться, весьма преуспел.

– Главное – подобрать кадры для проведения этой конференции, – то ли шутя, то ли всерьёз произнёс Кривошеин.

– Что я и делаю в меру сил, – пожал плечами Кирилл. – Господа, прошу садиться. Нам предстоит многое обсудить.

– Я хотел бы уточнить, Ваше Высокопревосходительство, – Шуваев расправил плечи и сделал грудь колесом. – Насколько действенным окажется наше обсуждение. Мы сейчас всего лишь товарищи министров, не более.

Бывший военный министр едва заметно нахмурился: одно воспоминание о Гучкове выводил из себя. В своё время Александр Иванович попортил много крови военному министерству, в том числе и приписав своему детищу, военно-промышленным комитетам, всю славу за милитаризацию промышленности.

– Все хорошие решения будут воплощены в жизнь, все плохие – останутся только словами, – коротко ответил Кирилл, настраивая собравшихся на деловое общение.

– Что ж, это замечательно, – подытожил Григорович. В подтверждение своих слов он кивнул.

Тихонько звякнули медали и ордена, которыми был увешан мундир бывшего морского министра.

– Итак. На повестку дня я предлагаю выдвинуть следующие проблемы.

Кирилл помахал разжатой ладонью правой руки.

– Первая проблема. Демобилизация армии. Её необходимо довести до численности мирного времени, не считая Босфорского корпуса. Последнюю часть, наоборот, необходимо пополнить ввиду особой роли Проливов и предстоящего укрепления империи на этих рубежах.

"Загнул как настоящий бюрократ, ни добавить, ни убрать"– промыслено прокомментировал свои же слова Кирилл.

– Проблема вторая. Наделение землёю демобилизованных солдат. После этого необходимо будет заняться расширением земельных владений и лиц крестьянского сословия, не участвовавших в Великой войне. Проблема третья: внешний долг империи. По моим сведениям, он составляет более пятидесяти миллиардов золотых рублей…

– Сорока пяти, если быть точным, из коих пять нами получено, но ещё не истрачено, – заметил Барк, не задумываясь ни на секунду.

– Я хотел сперва обозначить ещё и проблему переустройства нашего хозяйства на мирный лад, но придётся отложить это до следующего заседания в расширенном составе. Итак…Господа, Ваши предложения.

Кирилл стал яркой иллюстрацией к выражению "я весь внимание": ладони сложены шатром, глаза внимательно смотрят то на одного министра, то на другого, и даже дыхание едва-едва вырывается из груди, чтобы не отвлекать.

– Я считаю, что вопросы о демобилизации и наделении землёю взаимосвязаны и должны лечь на плечи работников министерства путей сообщения, земледелия и военного министерства.

Первым начал Трепов, бросив многозначительный взгляд на Кривошеина. Тот кивнул: мол, продолжай, продолжай, согласен, лишь бы кадры подобрать…

– Инженерный корпус подготовит план демобилизации. Предварительно должно быть проведено распределение офицеров и нижних чинов: кто из какой губернии родом. Тогда будут сформированы составы, идущие в губернские города и важнейшие уезды, а земства примут на себя бремя дальнейшего препровождения демобилизованных.

– При этом в каждом составе должен быть вагон с кухней, которая будет кормить только "своих" солдат и офицеров: тогда вряд ли кто-то пожелает отстать от поезда, – добавил Кирилл.

– Тогда все другие составы должны буду прекратить своё следование, чтобы дать дорогу возвращающимся домой людям. Но я сомневаюсь, что хватит вагонов. Придётся Военному министерству и Ставке составить подробный пан мобилизации для каждого фронта. Десять миллионов человек перевезти – это не шутки, – развёл руками Шуваев.

– И перед отъездом в каждом полку будет озвучен манифест о наделении землёй всех солдат. Александр Васильевич, как Вы считаете, – Кирилл не отрывал взгляда от Кривошеина, – в какие сроки возможно организовать земельные комитеты в Сибири и на других пустующих территориях? Сколько у нас вообще свободной земли? В первую очередь, в собственности государственной, кабинетской, удельной?

– Вы предлагаете всю её распределить? – переспросил, на всякий случай, министр земледелия. – Относительно подробные сметы, цифры известны в нашем переселенческом отделе. Мы уже год ведём работу по ускоренному переселению крестьян на пустующие территории, но средств не хватает, катастрофически не хватает. Необходимо будет выделение сверхсметного кредита, использование всего свободного подвижного состава, напряжение земств и городов. Без этого мы не справимся.

Кривошеин многозначительно посмотрел на Барка.

– Вот здесь, – сохраняя полнейшее, прямо-таки чугунное спокойствие, последний вытащил из саквояжа кипу бумаг. – Предварительные итоги подсчётов свободных наличных средств, средств, выделенных на уже ещё не выполненные, но уже не нужные военные заказы, невозвращённые суммы. Скажем, англичане уже несколько раз откладывали выплаты процентов по нашему "золотому займу", накопилась значительная, весьма значительная сумма. Внутренний долг на начало нынешнего финансового года составляет двадцать шесть миллиардов рублей. Внешний долг – семь с половиной миллиардов, причём около семидесяти процентов долговых обязательств у нас перед Англией. Ежегодно нам требуется выплачивать не менее полутора миллиардов рублей одних процентов. Примерно той же сумме равняется дефицит государственного бюджета, и только к двадцать второму году он понизится соответственно до семисот миллионов…Кроме того, рубль на данный момент равняется по покупательной способности двадцати довоенным копейкам, индекс цен поднялся в семь. Следовательно…

– Прошу Вас, без лишних цифр, – Кирилл намеревался в дальнейшем, в спокойной обстановке, ознакомиться с этими бумагами. – Сколько займёт подсчёт размера сумм, необходимых для осуществления уже оговоренных мероприятий?

– На это потребуется от двух до двух с половиной недель, – отчеканил Барк. – Однако я настаиваю на необходимости увеличения штата министерства финансов, в первую очередь – на создание комиссии по обеспечению долга империи и совета по финансовому обеспечению демобилизации и новой земельной реформы, как того потребует необходимость реализации высказанных сейчас предложений.

"А ведь и не скажешь, что импровизирует прямо на ходу! Хотя…Может, давным-давно всё предвидел и рассчитал?" – подумал Кирилл.

– А что вы скажете о полноценном восстановлении винной монополии?

Кирилл решил проследить за реакцией Барка: тот был одним из самых последовательных противников "спаивания народа", предлагая заменить его подоходным налогом.

– Населению необходимо сохранять трезвость в нынешних нелёгких условиях. Сто сорок миллионов подоходного налога должно… – уже не так уверенно продолжил бывший министр финансов.

– Однако винная монополия давала до семисот миллионов чистого дохода в казну, – заметил Кривошеин. – У нас сейчас скопились огромные запасы, чуть ли не на два года вперёд, спирта, и переработать его в водку будет делом времени. Мы дадим работу, деньги государству, возможность людям отпраздновать победу в Великой войне. Если я правильно понимаю…

– Общественность пойдёт против этого, – парировал Барк.

В умных глазах его мелькнула та самая искорка, которая появляется при возвращении человека на твёрдую почву.

Александр Васильевич замолчал, ища ответ.

А ведь именно Кривошеин в своё время настаивал на введение в правительство популярных "у общественности" министров. Правда, не всё так было просто. Перед министром встала дилемма: или диктатура, или "ответственное министерство". Под последним думцы видели такое министерство, которое будет подчиняться Думе и только Думе. А затем планировалось и затирание роли царя, и, возможно, полное устранение его от политики. На роль диктатора прочили Николая Николаевича, внешне уверенного и популярного в определённых кругах, но непоследовательного в решениях, зависящего от чужого мнения (в первую очередь – "либеральной общественности"). А уж если вспомнить о его странной переписке с Гучковым…

Но о нынешнем военном и морском министре Кирилл планировал сегодня поговорить отдельно.

Кривошеин, в конце концов, решил пойти вместе с оппозиционными министрами, желавшими государственного переворота – и был отправлен Николаем в отставку. Ныне Александр Васильевич, как минимум внешне, поддерживал жёсткий курс регента. Но он был хитёр, умел выжидать, не желая выдавать своих дум до самого последнего момента.

Может, министр земледелия посчитал, что Барка прочат в премьеры, и решил очернить? Или просто захотелось показать, насколько он компетентен в вопросах, касающихся других ведомств? Этим лишним раз Кривошеин доказал бы, что вполне годится на роль председателя Совета министров.

– Комиссия Рябушинского протестует всё громче и громче. Многие промышленники и купцы присылают нам возмущённые телеграммы. Налоговые декларации заполняются из рук вон плохо. Доходы скрывают. Подходящий для столь масштабной работы аппарат ещё не создан и, боюсь, создан так и не будет, – развёл руками Кривошеин.

В глазах его заплескалось торжество.

– Не считаете ли Вы, что лишить казну семисот миллионов, получив пустое место, выглядит очень и очень экстравагантно? Промышленники уже и так в тисках закона об ограничении прибыли, и воют, воют от негодования. Недолго осталось ждать их более явного негодования…

"А по-Вашему неудавшаяся революция – скрытое проявление?" – подумал Кирилл, но решил пока что держать эти мысли при себе. Вместо этого регент спросил:

– Александр Васильевич, может быть, Вы предложите нечто иное, нечто лучше, чем совмещение винной монополии и подоходного налога?

И Барк, и Кривошеин обратили свои взоры на Великого князя. Повисло напряжённое молчание. Оба ждали, что Кирилл скажет дальше, кому выкажет свою "преференцию".

– Александр Васильевич, Вы ведь работали рука об руку с великим Столыпиным, Вы помните его идею прогрессивного подоходного налога? Между тем, Вы помните и его идею сохранения винной монополии при повышении акцизов на алкоголь? Многие, многие другие его идеи ещё только ждут своего воплощения…Я считаю, что только общими усилиями мы сможем воплотить их в жизнь. Усилиями – и огромными денежными средствами. В ближайшие дни, милостивый государь, – Кирилл обращался к Барку, – Вы должны будете принять участие в заседании финансовой комиссии из ведущих специалистов финансового права империи. Её состав мы оговорим отдельно. Одновременно в других министерствах будут созданы подобные советы. Мы должны призвать наши великие умы к совместной с правительством работе. А то им только остаётся, что критиковать и критиковать. Может быть, они для себя решат теперь, что легче – критиковать или созидать…

– Однако, Кирилл Владимирович, такой совет уже был создан при министерстве финансов. Двадцать девятого декабря пятнадцатого года на Совете министров было оговорено создание Совещания по финансово-экономическим вопросам. Оно, к сожалению, перестало действовать незадолго до известных событий прошлого года…Ваш покорный слуга, – Барк заметил это не без самодовольства, – уже тогда докладывал о том, что не надо бояться такого огромного дефицита. Следует вкладывать средства в народное благосостояние. Однако без монополизации некоторых операций нам не обойтись. Кроме того, следует передать в руки государству некоторые области промышленности, но не производство, а торговлю его результатами. В настоящее время эти отрасли и так монополизированы, так что государственное ограждение интересов самых широких слоёв населения будет только на пользу.

– К сожалению, забыл об этом, – улыбнулся Кирилл. – Что ж. Тогда самое время восстановить это Совещание.

В глубине души, однако, регент ругал себя на чём свет стоит: он на самом деле "был ни сном, ни духом" об этом. Какие возможности! Какой шанс поставить на службу возрождению русского хозяйства лучшие умы страны! А он зря терял время! Надо было с самого начала, ещё до отъезда в Ставку, переговорить с тайным советником Барком.

– Боюсь, что у Вас, дорогой мой, останется очень мало времени для восстановления деятельности сего органа. Прошу, принимайтесь тотчас за сбор всех необходимых сведений и лиц. К началу мирной конференции у меня в руках должен быть доклад о нуждах отечественного хозяйства и набор мер для восстановления международной торговли. И, кстати, не забудьте определить смету расходов на восстановление имперских портов и дорог и реформирование тарифной политики. Нам многое предстоит сделать…

Барк не скрывал своего торжества: за последние полчаса он успел сделаться едва ли не ключевой фигурой в "частном совещании". Кривошеин пытался оставаться невозмутимым, хотя и удалось это ему с громаднейшим трудом: зато же время Александр Васильевич упустил шанс зарекомендовать себя кандидатом в премьеры.

Частное заседание продолжалось ещё около часа. Регент мысленно ругал себя за то, что не собрал представителей от каждого министерства: в столь узком кругу выработать какую-либо программу на будущее было очень и очень сложно. Сам Кирилл прекрасно отдавал себе отчёт в том, что уже неспособен в одиночку и баранку крутить, и заправлять бензобак, и толкать сзади огромную государственную машину. Чем больше времени проходило с последнего сражения, чем быстрее страна переходила на мирные рельсы, тем больше усилий приходилось прикладывать для управления. Тем более и сами министры "правительства доверия" едва справлялись с обязанностями. Гучков постоянно болел, а вызывал его болезнь вирус "ответственностикус-и-сложностикус-постус" вида "работикус-в-огромникус-державикус". С каждым днём этот вирус всё больше и больше завладевал организмом лидера октябристов, поедая все силы. Многие офицеры настороженно относились к Гучкову, от него отвернулись даже многие его сторонники из Генерального штаба, "младотурки", как их в своё время прозвали. А вскоре должен был настать и тот день, когда здоровье не позволит Александру Ивановичу занимать столь ответственный пост. Тогда-то Шуваев и вернётся…А может, сам Сухомлинов…Кирилл только сейчас подумал об этом. С другой стороны, бывший военный министр, связанный с делом Мясоедова, окажется на этом посту затравлен. Но если реабилитировать казнённого: ведь ни единого прямого доказательства против него не было…