Текст книги "Реалити - шоу"

Автор книги: Николай Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Когда остановились на днёвку, я с трудом слез с коня. Небрежно бросил поводья одному из наёмников. Тот с удивлением посмотрел на меня, потом, как бы спрашивая совета, на старшего. Тот чуть кивнул.

Уже не обращая на них внимания, я отошёл в сторонку и улёгся на землю, пытаясь выпрямить ноги. Это удалось, но ощущение бочки, привязанной между ног, осталось.

Остальные выглядели гораздо лучше. Шустро запалили костерок, сварили похлёбку. Наёмники держались дружелюбно, но субординация прослеживалась чётко. Сначала накормили Верону, потом налили себе, а остатки поделили между мной и возничим с коляски Вероны. Можно было возмутиться – приравняли будущего героя к извозчику – но это было бы как-то по-детски. Поев и немного передохнув, я первым делом направился к своему коню. Немного покумекав, разобрался с регулировкой стремян и настроил под себя. Потом сделал ревизию сумок и очень обрадовался, найдя моток верёвки. Сделав петли на верх и низ посоха, забросил его за спину на манер ружья. Тоже не фонтан – верёвка была узкая, но хотя бы по ногам не будет бить.

Вечером ситуация повторилась с небольшими отличиями. Я снова барским жестом бросил поводья наёмнику, Вероне поставили небольшую палатку, и она после ужина почти сразу легла спать. Остальные уселись у костра и просто глядели на огонь.

– Гордан, – вдруг заговорил старший – леди Верона не прогнала тебя, а ты не сбежал. Так что давай знакомиться. Меня зовут Текло. Остальных – Инбис, Олаф, Карто и Шунс. Возницу – Унчу.

Я пожал плечами – ни с кем дружить я не собирался, так что и имена мне были не очень-то и нужны.

– Я заметил, – продолжил Текло – что ты не стал сам заниматься конём, а просто передаёшь поводья нашим. Возможно, твоё имя и род дают тебе право так поступать в обычной обстановке, но у нас принято, чтобы каждый сам ухаживал за своим конём.

– Всё правильно, но из «своего» у меня только то, что на мне.

– Пока ты едешь с нами – конь твой, так что изволь ухаживать за ним сам!

– Ты хочешь мне приказать? – мне даже стало смешно, что так быстро появился повод расстаться.

Текло насупился.

– От того, насколько ты подружишься с конём, может зависеть твоя жизнь в бою.

Какой-то резон в его словах был, и я вынужден был признаться.

– Я не против ухаживать, но я просто… не знаю как это делается.

– Ты настолько высокороден, что за тебя это делали другие?!

– Я не знаю и не помню. Но если мне покажут, то я могу попробовать.

– Если дело только в этом, то мы тебе поможем – Текло немного помолчал – После утреннего разговора у меня возникли вопросы.

Я молча ждал продолжения.

– Я не очень верю в приметы, но нас позвали для сопровождения, и для нас не очень приятным открытием стали слова о том, что на леди Верону уже нападали.

– А что в этом такого особенного? Нападения на дорогах такая редкость?

– К сожалению нет. Редкостью являются требования выкупа. И ещё большей редкостью является самостоятельное освобождение таких пленников, да ещё и с уничтожением банды.

– Раз вы всё знаете, какие могут быть вопросы?

– К сожалению, у местных мы узнали в общих чертах, очень поздно и не успели связать эту историю, больше похожую на сказку, с тобой и леди Вероной. Может, поделишься подробностями?

– Да рассказывать особо нечего. Видимо, меня хорошенько стукнули по голове, поэтому я помню себя только с того момента, когда очнулся на поляне, заваленной трупами. Потом меня захватили в плен, ещё раз дали по голове, а затем напоили каким-то снадобьем, которое что-то делает с памятью и сознанием. После этого я начал заговариваться и меня сочли неопасным. Когда удалось освободиться от кандалов, я всех убил, привёл Верону в ближайшую деревню, а сам ушёл. Собирался отправиться путешествовать, а тут вы позвали меня «для численности». Вот собственно и всё.

– Сколько их было?

– Кого?

– Бандитов.

– Живыми я видел десятерых. Нет, двенадцать. Двоих я потом отпустил.

– Почему?

– Опасности они уже не представляли.

Наступила тишина. Меня внимательно разглядывали

– Если верить твоему рассказу, то ты великий воин. Однако непонятно, почему ты решил оставить леди Верону, почему вырядился как бродяга и почему ты остался жив.

– Про воина не знаю, дерусь как умею. Почему решил уйти – об этом я не хочу говорить – это только моё. И в чём моя вина, если я остался жив?

– Обычно солдат и наёмников убивают сразу. Может посчитали, что за тебя можно получить выкуп, а может… – взгляд Текло стал нехорошим – ты был одним из них, а потом вы что-то не поделили, вот ты их и… Чтобы замести следы.

Разговор начал приобретать странно знакомые интонации.

– Может, ты ещё скажешь, что пленных у вас не бывает, а есть только предатели? – невольно вспомнились сталинские времена и лозунги.

– У нас, у наёмников, пленных не бывает. Выкупать нас некому, лечить незачем. Раненых, если удача отвернулась, добивают сразу. Вот и странно, почему тебя оставили в живых. Выкуп хотели получить за леди Верону, а тебя оставили просто так, за компанию. Вывод напрашивается сам.

– Вы поди ещё захотите меня арестовать и отправить на допрос с пристрастием?

– Зачем рисковать? Проще сразу убить. А то мало ли, нас ведь всего пятеро.

Я с трудом удержался, чтобы не схватиться за нож. А может этого от меня и ждали?

– Я к вам не напрашивался. Леди Верона меня вообще не интересует ни как женщина, ни как человек, за которого можно получить выкуп. Если у вас возникли подозрения, то нам проще расстаться, чем ожидать удара в спину. А можно решить все вопросы прямо сейчас – я не против.

Я старался говорить спокойно, но по телу пробежала волна, как перед дракой. До сумки с оружием мне не дотянуться, так что надо постараться увернуться от первых ударов, а дальше… видно будет.

Но бросаться на меня не стали. Смотрели внимательно, но за оружием никто не потянулся. Ответил снова Текло.

– Решение уже приняла леди Верона, доверив тебе жизнь. Возможно, она обманывается, возможно, и нет. И я тоже сам позвал тебя. Сделаем так. Ты по-прежнему у нас для количества. Если хочешь – можешь уйти в любой момент. Но если я получу хоть малейшее подтверждение своим подозрениям, то ты умрёшь сразу, без разговоров и выслушивания твоих оправданий.

– А если я чихну, а ты посчитаешь это условным сигналом моим предполагаемым сообщникам?

Текло отвечать не стал.

– Дежурят Шунс, Олаф, Карто – и, отвернувшись, стал готовить себе лежанку.

Остальные тоже стали укладываться, стараясь не смотреть на меня.

Я отошёл немного в сторону, а в голове никак не укладывался наш разговор. Нихрена себе пожелали «спокойной ночи»! Вот так сразу и первый герой и первый подозреваемый! Что теперь крутится в этих дубовых головах? Это у них такая проверка на мою вшивость или они и в самом деле готовы меня прирезать при первом удобном случае?

А я ещё собирал воровать Верону, требовать за неё выкуп! Да с такой охраной меня самого на кусочки порежут при малейшем подозрении! Наверное, я смогу с ними справиться, если нападу первым, но надо ли мне это? Ведь потом надо Верону где-то прятать, отправлять сообщника, которого у меня нет, за деньгами. Ждать неизвестно сколько. А если здесь все такие мнительные и в любом поступке видят только корысть? Да меня через пару дней уже придут арестовывать, а то и убивать.

Так нужна ли мне Верона? Скорее всего – нет. Жил я без неё, и дальше проживу. А деньги заработаю как-нибудь попроще. Но только не в этом сумасшедшем отряде. Уходить прямо сейчас – только лишние подозрения. Да и дорогу я не знаю. Придётся ночку не поспать, а потом ехать с ними только до ближайшей деревни. А дальше – пошли они…

Вечернюю тишину неожиданно прервал непривычный звук. Скосил глаза и тихо заматерился. Шунс уселся поближе к костру, достал нож и принялся его точить. Неторопливо так, вдумчиво. Вжик, вжик, оглядел нож, как в первый раз, и снова вжик, вжик. У них что, устав караульной службы не учат или он у них совсем другой? «Часовому запрещается есть, пить, курить, справлять естественные надобности… «ну и так далее. А этот уселся, точит нож и ноль внимания вокруг. Что он услышит, случись что? Да и это вжиканье… Сам не спит и другим не даёт. Или это не просто так? Может на меня и рассчитано? После неприятного разговора слышать такие звуки – поневоле не уснёшь, подозревая всех и вся и гадая, что же означает наступившая тишина – то ли нож закончили точить, то ли к тебе уже крадутся, чтобы прирезать? Но зачем же так откровенно? Сидел бы тихонечко – я бы быстрее уснул. Или это специально, чтобы я занервничал и быстрее себя раскрыл? Больше похоже на второе. Внутри сразу колыхнулось раздражение. Ну, козлы! Сейчас и проверим, у кого нервы крепче.

Стараясь, чтобы не шелохнулась ни травинка, не треснула ни одна веточка, я плавно перетёк к костру. Как ни странно, но у меня получилось – Шунс среагировал только когда я уже сидел у костра. Замер, посмотрел на меня.

– Не спится?

Я кивнул головой. Подтянул к себе стоявший неподалёку котелок с водой, напился, а остатки тонкой струйкой вылил на камни, которыми наёмники, как примерные туристы, обложили костёр. Раздалось резкое шипение, а один из камней даже треснул и распался на половинки. Стараясь сам не зашипеть от боли, взял одну из половинок, провёл пальцем по расколу – то, что надо – ровная бархатистая поверхность. Боль в руке становилась нестерпимой и, стараясь сохранить равнодушное выражение лица, промыл камень (вроде как чтобы был почище). Шунс смотрел на всё это дело спокойно, как будто это было в порядке вещей. Но вот когда я плавно потянул свой нож, напрягся уже ощутимо. Это было приятно. Осмотрев нож, принялся его точить, но звук получился совершенно другой, не как у Шунса. У того – звонкий, жёсткий, а у меня – тихий, шуршащий. Я снова оглядел нож и камень. На ноже – ни малейшей царапинки, а камень больше напоминал чуть шершавую кожу. Мда, точить таким, всё равно что по … ладошкой гладить. Но не бросать же так удачно начатую вредность. На всякий случай я провёл по лезвию кончиками пальцев и почти обрадовался, когда вновь проскочили искорки, а на лезвии появилось несколько крошечных синеватых точек. Ну хоть что-то. Почему и как разберусь потом, а сейчас нужен хоть какой-то результат, чтобы не чувствовать себя идиотом, шоркающим нож бесполезным камнем. Так и пошло. Несколько движений камнем, внимательно осмотреть лезвие, коснуться несколько раз пальцами, полюбоваться на точки, и всё по кругу. Нож, будто откликаясь на ласку, потеплел и стал как будто льнуть к руке. А может просто руки начали к нему привыкать, но больше он из рук не выпадал, а будто скользил, стараясь найти наиболее удобное положение.

Так мы с Шунсом и просидели несколько часов, настороженно ловя движения друг – друга и точа ножи. Шунса сменил Олаф, но этот просто сидел, наблюдая за мной. Так же повёл себя и Карто.

К утру я чувствовал себя как выжатый лимон. Спину ломило от долгого сидения на одном месте, обожженная рука болела. Но когда я увидел помятые лица наёмников, это всё окупило – спокойно спавшие всю ночь люди с такими рожами не встают! Ну и правильно. Обвинить человека в предательстве, а потом слушать всю ночь, как он у тебя над ухом точит нож, и спокойно спать?! А нефиг было! Может они учтут ошибки и прирежут меня уже сегодня втихую, но немножко я им всё-таки отомстил.

Нож рыбкой нырнул в ножны, камень я положил в сумку, а сам с удовольствием потянулся и отошёл от костра размяться. Самое удивительное, но никто и словом не обмолвился о прошедшей ночи. Все занялись своими делами, кто костром и готовкой, кто лошадьми, кто утренними процедурами. Также молча выделили мне пайку, потом Текло подробно, на примере своей лошади показал правильную последовательность как оседлать лошадь, потом проконтролировал как это сделаю я.

Когда мы тронулись в путь, и по-прежнему ничего экстраординарного не произошло, я даже засомневался – а не дурак ли я? Может я всё себе придумал? Но сам себя одёрнул. Всё, что нужно, было сказано вчера. Ночью меня проверили, я не испугался и меня на время оставили в покое. Но это ничего не значит. Любой мой поступок, сомнительный, с точки зрения наёмников, и они церемониться не станут. Ну и чёрт с ними.

Этот день показался мне очень длинным. Тепло, мерное покачивание. Пристроившись последним, я даже подремал немного. Но час проходил за часом, а мы и не думали останавливаться. Солнце поднялось к зениту, затем начало опускаться, а мы по– прежнему ехали без остановок. Сначала это удивило, потом снова появились нехорошие подозрения. Пайку не дают – это ерунда, как-нибудь переживём. Но куда мы так торопимся? Или от кого? Очень хотелось спросить, очень, но я себя пересилил.

Между тем мы добрались до какого-то перекрёстка, и дорога стала заметно лучше. Неширокая, но чувствовалось, что по ней достаточно много ездят. А часам к четырём добрались и до большого постоялого двора на краю деревни. Я думал, что мы сюда заехали перекусить, но Текло скомандовал, и наёмники стали рассёдлывать лошадей.

– Текло, в чём дело? То мы едем без обеда, то засветло останавливаемся на ночлег. Может объяснишь?

– Впереди неприятный участок пути, лес. Останавливаться там на ночёвку можно только в крайнем случае. Поэтому мы сейчас будем отдыхать, а с утра пораньше отправимся в путь.

Очень интересно. Но ко мне не имеет никакого отношения, значит, я могу действовать свободно. Я небрежно перебросил поводья своего коня Текло.

– Ну что ж, счастливого пути. А я поеду куда-нибудь в другую сторону. Да, я с вами был целых два дня, так что с тебя два серебряных – вовремя вспомнил я о деньгах и о возможности повредничать.

Но Текло не повёлся и не стал спорить как базарная баба. Молча достал монеты и протянул мне. Ни «спасибо», ни «пошёл ты …». Также молча развернулся и ушёл. Даже стало немного обидно. Понятное дело, что следующая совместная ночь может стать для одного из нас последней, но когда окружающим на тебя наплевать, всегда немного обидно. Ничего, я теперь почти богатый, не пропаду. Здесь мне делать нечего, а в деревне может покормят и может что-нибудь интересное подвернётся.

Надежды оправдались, но только наполовину. Деревня оказалась довольно странной. То, что праздношатающихся на улицах нет – вроде понятно, работа в деревне всегда есть. Удивили глухие заборы, окружавшие почти все дома. Раньше я считал подобное признаком зажиточности или нехорошего характера. Но чтобы вся деревня такая? И в каждом дворе злые, судя по лаю, собаки.

Единственным весёлым моментом стала ватага мальчишек, игравших на пустыре в местный футбол. Вот эти были нормальными. Шумные, горластые, они бестолково бегали толпой, лишь изредка попадая по мячу. Ворот не было, деления на команды и правил (если они были) я не понял. Но весело, шумно и интересно. Минут десять я наблюдал за мальчишками, забыв про всё на свете. Эх, детство золотое, когда единственной проблемой было сбежать на улицу, пока родители не придумали какое-нибудь «полезное» занятие.

Подкатившийся под ноги мяч сначала хотел просто пнуть, но в последний момент заинтересовался – слишком уж легко он катился. Вряд ли здесь на каждом углу продают настоящие футбольные мячи, а на тряпичный клубок он совсем не походил. Мальчишки подбежали, смотрели настороженно, но почему-то не сказали ни слова, когда я взял мяч в руки и стал рассматривать. Грязный, но очень лёгкий шар, чем-то напоминающий то ли поролон, то ли пористую резину. Мягкий, но не крошится и даже немного тянется. В голове появились какие-то неясные ассоциации. А, потом вспомню. Уронив мяч на землю, попробовал изобразить несколько обводок и финтов из моего детства. Мальчишки сначала не поняли, потом заинтересовались, и следующие полчаса я играл один против всех, стараясь не уронить честь Земли. В конце концом меня задавили численностью. А когда объяснил понятие пасса, да ещё и обозначил ворота, играть стало совершенно невозможно. Хоть я теперь и взрослый дядька, но если мяч попал к мальчишкам, обратно было не отобрать. Улыбаясь, я поднял руки, показывая, что сдаюсь, и улёгся на краю поляны, наслаждаясь ощущением жизни.

Мальчишки тут же устроились рядом и стали требовать показать что-нибудь ещё. Но какой из меня тренер – сам в детстве гонял мяч чуть получше чем они.

Подтянув к себе мяч, ещё раз ощупал его.

– Эх, мне бы такой! Уж я бы дома играл бы каждый день. А то у нас мальчишкам приходится из старых тряпок делать. Но где же взять-то такой?

Один из мелких начал было – «Так это дядька…» – и тут же заткнулся, получив подзатыльник от старших.

Понятно, что здесь какие-то тайны. Вздохнув, я встал.

– Ну, раз нельзя, значит нельзя.

Один из мальчишек с сомнением протянул.

– А вам, дяденька, только мячик нужен?

– А что там ещё что-нибудь дают? – удивился я.

Мальчишки пошушукались, выделили мне провожатого, и минут через двадцать тот привёл меня к одному из домов. Вышедший хозяин выслушал путанное объяснение, кивнул и отвёл меня в сарай, приспособленную под мастерскую. Вот тут я понял, почему хозяин показался мне знакомым – взглядом. Взглядом фанатика своего дела. Весь сарай был уставлен, увешен, завален непонятными устройствами и механизмами. Сделанные грубо, с торчащими во все стороны колёсиками, рычагами, они, видимо, должны были что-то делать. Но мой опыт подсказывал, что если они здесь, то в дело они не пошли, и всё вокруг – не более чем хлам. Хозяин верно истолковал мой взгляд, но ерепениться не стал, а только коротко бросил.

– Задумки свои проверял, а теперь выбросить рука не поднимается.

Подвёл меня к углу, где лежала куча мусора и кивнул.

– Выбирай, что понравится.

Выбирать? Из этого?! Я осторожно стал раскапывать это отвратительное месиво. Склизкие, обгорелые куски, бруски, комки, пластины. Нашёлся и один шарик, но маленький, не больше теннисного. Я с сомнением покрутил его в руках.

– А из чего это вообще делается?

– Из сока дерева карлым (они у нас здесь редки, но встречаются). Сок выпаривается, остающаяся липкая слизь постепенно намазывается на заготовку, так шары и делают, детишкам для развлечения.

Я помял заготовку в руках. Каучук?

– А не пробовали вулканизировать?

– Это как?

– Ну, нагревать.

– Ты же видишь – получается или горелое, или превращается в слизь.

– Не на огне, а сухим паром или водой.

– Почему так?

– чтобы и нагреть и не спалить.

Мужик задумался.

– Можно попробовать.

– А ещё можно серу добавить. Или ещё какие добавки.

– А что это и зачем?

Да, вот как объяснить человеку, что такое сера, если я сам помню из уроков химии только внешний вид банки и наклейку на ней?

– От разных добавок свойства меняются. Будет то мягче, то твёрже, то липкая, то тянуться хорошо и не рваться.

– А, вон ты про что… – протянул мужик – так это у меня уже получилось. Ума только не приложу, куда это применить.

Он покопался в другом углу и протянул мне лист, который я сначала принял за тряпку. Я попробовал на пальцах и обомлел – резина! Почти настоящая. Я осторожно стал её натягивать, но лист выдержал.

– Можно я полоску отрежу?

Мужик пожал плечами.

– Режь.

Грубыми ножницами я вырезал относительно ровную полоску в пару сантиметров, растянул на полную руку и она выдержала! Повторив операцию раз десять и не найдя явных разрывов, удовлетворённо вздохнул – игрушку для себя я нашёл.

– Можно я это лист заберу?

– А зачем он тебе?

– Полосок нарежу, буду мух сшибать – и тут же наглядно продемонстрировал.

– А зачем их бить, если новые снова прилетят?

– Так окна сначала надо закрыть, а потом уж…

В глазах мужика появилась хитринка.

– Похоже, ты что-то знаешь. Давай так – я тебе этот кусок отдам бесплатно, а ты расскажешь, куда всё это можно применить – он кивнул в сторону кучи.

– Про эту кучу не знаю. А если делать по правилам, то применять можно везде. Вот это – я показал на полоску – если сделать как пояс, то он и штаны держать будет и не надавит. Меч, конечно, он не удержит, но в обычной жизни может пригодиться. Если покрыть одежду, то воду не будет пропускать, в любой дождь сухим останешься. Если сапоги покрыть, да подошву толстой сделать, то по любому болоту ходи хоть неделю. Короче, везде, где нужно мягко, прочно, и воду не пропускало. А если сделаешь, чтобы пальцами тянулось и рвалось как мягкая глина, то и вообще богачом станешь.

Мужик тут же притащил мне горшочек.

– Такое поёдёт?

Я с сомнением подцепил кусочек, отправил в рот и немного пожевал. Мужик даже сморщился, глядя на меня.

– Нужно перемешать со сладким соком или ещё что вкусное добавить.

Мужик кликнул жену и минут через двадцать мы в чашке намешали нечто фиолетовое. Я осторожно подцепил комочек, пожевал… А вроде ничего. Жестковато, вкус необычный, но для домашнего употребления сойдёт. Глядя на меня, решились и хозяева. Глядя на их задумчивость, я пояснил.

– Детишкам можно давать как сладость, чтоб не плакали. Мяту намешать, чтобы изо рта хорошо пахло. Лекарство добавлять, чтобы человек жевал его постепенно. Да мало ли.

Судя по взгляду жены, она сразу поняла открывающиеся перспективы, и домой муж будет теперь приходить только поспать. Пользуясь благоприятным моментом я как можно вежливее спросил.

– Не подскажете, к кому можно попроситься переночевать?

Но эффект получился прямо противоположный – в глазах у хозяев заплескался непонятный страх. Помрачневший мужик с сожалением протянул.

– В нашей деревне никто не пустит – лес рядом – непонятно объяснил он – Только если на постоялый двор. И лучше тебе уйти, а то скоро совсем стемнеет, мало ли что…

Чувствовалось, что он бы выспрашивал меня всю ночь, но хозяйка была непреклонна. Я даже не стал требовать объяснений. Мало ли, может какое-то местное табу. Попрощавшись, вышел на улицу, и за мной с тяжёлым звуком задвинули засов калитки.

Постоялый двор за время моего отсутствия разительно изменился. Двор заставлен относительно ровными рядами телег, всюду снуют люди. Такое количество народа было настолько непривычно, что я невольно насторожился. У них что, какая-то сходка? По дороге попадались, конечно, обозы, но почему им всем вздумалось заночевать именно здесь и сейчас? Места и так впритык, а они едут и едут. Здесь что, мёдом намазано или кормят бесплатно? И где они все собираются спать – друг на друге в три слоя? Когда зашёл в помещение, опасения только усилились – везде люди. Снуют вверх вниз по лестницам, почти все столы в зале для еды заняты. Подойдя к стойке, дождался, пока хозяин оторвётся от дел и соизволит обратить на меня внимание.

– Поесть и переночевать.

Тот окинул меня взглядом.

– Поесть можно, а из спальных мест осталась только каморка на чердаке.

Я невольно тоже оглядел себя – я что, так плохо выгляжу? Ну, не красавец, не очень чистый, не очень хорошо одет. Но многие из возниц выглядели не намного лучше. Так чего он тогда на меня так смотрит?

Я выложил одну серебрушку.

– Хватит?

Хозяин молча сгрёб монетку и указал на стол у двери.

– Садись там и постарайся не беспокоить людей.

А я что, уже не человек? Но хозяин уже не обращал на меня внимания, раздавая указания прислуге. Ну и ладно, попытался успокоить я себя, вроде чего-то подобного я и хотел. Стать некрасивым, непривлекательным, незаметным и неинтересным для окружающих. Только вот как-то упустил из виду, что и отношение ко мне других людей тоже изменится. И если хозяин двора за деньги со мной разговаривает и старается держаться нейтрально, то у остальных таких ограничений не будет. И какой-нибудь чудак с больным самомнением вполне может захотеть немножко самоутвердиться за мой счёт, врезав по морде, пнув ненароком. А вот как мне в этом случае поступать я как-то не задумывался. Дать по морде в ответ, утереться или ещё что? Как будет правильнее?

Не успел усесться за стол, как мне уже притащили миску с каким-то варевом, несколько ломтей хлеба, ложку, кружку и кувшинчик с чем-то жидким. Невольно покосился по сторонам и некоторым удивлением обнаружил такие же «наборы» и у соседей по столу. Причём, никто не возмущался, а мужики с усталыми лицами с видимым удовольствием черпали горячую жижку, а некоторые даже вымакивали остатки с хлебом, не желая терять ни капельки. Короткая передышка, неспешно пьёт, встаёт и его место тут же занимает следующий. Не больше минуты ожидания, ему приносят стандартный набор и всё повторяется.

Невольно заинтересовавшись местным вариантом «быстрого питания» я, неспешно хлебая и вправду вкусный сытный суп, стал оглядываться по сторонам. В просторном зале примерно пятнадцать столов. Пятеро у дверей заполнены просто одетыми людьми. С пяток столов в центре заполнены более солидной публикой. Эти и одеты поприличней, и столы заставлены более разнообразно, и никуда они не торопились, обсуждая между собой какие-то дела. С удивлением заметил среди них и Текло с командой. Невольно поискал глазами и обнаружил Верону за небольшим столом в самом чистом углу. Никого больше за её столом не было, и она в задумчивости ковырялась настоящей двузубой вилкой в тарелке с непонятным содержимым. Я даже позволил себе немного улыбнуться – что, милочка, поломал я тебе сценарий? Придётся тебе возвращаться домой не солоно хлебавши. В смысле без меня. И ещё неизвестно, пригласят ли такую неумеху в следующий фильм. Хотя, если честно, что она могла ещё сделать? Броситься мне на шею в первый же день? Сомнительно. Я всегда побаивался чересчур активных женщин. Вот если бы я приставал, а она постепенно уступила, тогда другое дело. Но сейчас мне не до этих глупостей.

Ел я не спеша, чувство сытости блаженством расплывалось по телу. Соседи по столу менялись, а я никуда не торопился. Для развлечения попытался классифицировать посетителей по методу Шерлока Холмса и понять кто есть кто. Главное – не торопиться с выводами. Проще всего было с возницами. Этих в первую очередь выдавали грубые руки и обветренные лица. Купцов отличала более уверенная манера поведения и разговора, одежда. С наёмниками тоже более-менее понятно. Довольно быстро рассортировав посетителей, я споткнулся на одной троице, скромно сидевшей среди «богатых». Вроде всё как положено – полный стол закусок, дорожная одежда как у большинства купцов. Отличались они кожаными шапочками, плотно облегавшими головы, но не это было главным (у многих в зале были разнообразные шапки самых непонятных фасонов). Отличало их что-то неуловимое, что я не мог внятно описать словами. Взгляды спокойные, уверенные, потом вдруг взгляд исподтишка, как будто они осматривались вокруг. Движения вроде обычные, и вдруг странно плавные, каких у людей я никогда не замечал. И чем больше я за ними наблюдал, тем интереснее становилось. Вот один, по виду старший, лениво стукнул ножом пару раз об стол и самый младший тут же встал. Подошёл к стойке, о чём-то поговорил с хозяином, что-то сказал проходившему мимо мужику и тут же дал ему в зубы. Причём так удачно, что тот отлетел на соседний стол, опрокидывая посуду. Послышались возмущённые голоса, молодой резко и пренебрежительно ответил, и на разборку с ним двинулось уже трое. Но численное превосходство им не очень помогло. Молодой играючи отправил их в новый полёт, при этом был опрокинут ещё один стол, а желающих поквитаться стало с десяток.

Теперь внимание уже всего зала было приковано к разгорающейся драке. Я тоже с интересом смотрел на местные разборки, тем более, что всё было натурально. Мужики, с яростными матами бросающиеся на обидчика, разбитые в кровь лица. Потом я случайно посмотрел на спутников задиры, недоумевая, почему они не вмешаются, и настроение резко испортилось. Старший, не обращая внимания на драку, неотрывно смотрел на Верону. Смотрел не как на привлекательную женщину, а как на… цель. Почему-то я воспринял его взгляд именно так. И это мне не понравилось. Своеобразная ревность, что ли. Портить настроение и делать ей гадости могу я и только я, а не всякие уроды, решившие развлечься.

Драка между тем разрасталась всё больше. Старший отправил второго на подмогу, дралось уже человек двадцать (и с задирой, и между собой), но теперь я уже воспринимал происходящее совершенно по-другому. И понял странность этой драки. Задиры не старались убить или вырубить противников. Такое впечатление, что они дрались вполсилы, стараясь ударить больно, обидно и по возможности втянуть в драку как можно больше народа. И ещё они стали целенаправленно отступать в сторону угла, где сидела Верона. Вроде незаметно, вроде по принуждению, но всё время в одном направлении.

Остальные посетители (кто не хотел драться), кто с усмешкой, кто с руганью, по стенкам пытались выбраться из зала. Наёмники Вероны, надо отдать им должное, действовали спокойно. Сдвинули стол немного вперёд, а сами встали стенкой, прикрывая Верону. Плохо только, что пока они смотрели на драку, к ним за спину начали стекаться посетители, которые не смогли вовремя убраться. А в их числе и «старший». И если я прав, и вся эта драка организована только как отвлекающий маневр, шумовой фон, то старший подбирается сейчас к Вероне совсем не для того, чтобы цветы подарить. Надо что-то делать, пока не стало поздно.

Я опрокинул на себя чашку с остатками похлёбки, прикрылся табуреткой, вроде как от обломков, летящих по воздуху, и тоже просочился по стенке за спины наёмников. Старший мельком глянул на меня, но не счёл опасным. Ситуация становилось всё напряжённей. Драка неумолимо сдвигалась к нам, стоящие вокруг мужики, поняв, что увильнуть не получится, начали вооружаться подручными предметами и сдвинулись вперёд, готовясь встретить драчунов. А в углу остались только Верона, старший и я. Верона смотрит на драку, непонятный мужик – на неё, а я пытаюсь следить за обоими. И вдруг почувствовал – сейчас! В руке у мужика как будто из воздуха появляется нож, и он рванул к Вероне. Я не стал устраивать разборки в духе «а в чём, собственно, дело», а в прыжке всадил ему нож в шею как раз у края шапочки. Мы рухнули на стол перед Вероной, но мужик не хотел умирать, а со странным воем попытался вывернуться. Тогда я изо всех сил левой рукой вдарил по рукоятке ножа, вгоняя его ещё глубже. Вой оборвался, и в зале наступила звенящая тишина – почему-то даже драка мгновенно прекратилась. Народ торопливо расступился, и вокруг столика образовалось пустое место. Потом кто-то сказал непонятное слово.

– Тварки!

То ли это был какой-то условный сигнал, то ли ещё что, но все сразу забыли про мордобой и схватились за оружие. Ну, вот и всё. Сейчас меня будут убивать. С трудом встав, я рывком выдернул нож из шеи убитого и приготовился дорого продать свою жизнь. Но на меня никто не смотрел – все смотрели на задир. Те стояли неподвижно, но смотрели только на меня и убитого. Затем вдруг взвыли и на глазах стали превращаться в нечто страшное. А потом начался ужас. На них бросались с мечами и ножами, но теперь они не церемонились и не играли в поддавки. С лёгкостью уклоняясь от ударов, одним ударом ломали руки, ноги, разрывали тела. Скоро всё вокруг них было залито кровью. Один сдерживал, а второй направился ко мне. Почему-то в моём направлении его никто не пытался задержать. Я снова приготовился к смерти. Мы остановились, разглядывая друг-друга. Лица у задиры не стало, превратившись в морду дикого зверя наподобие волка. Огромные клыки, пасть, только глаза остались прежними.