Текст книги "Поиск неожиданного"

Автор книги: Николай Басов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Они находились на краю пустыни. Впереди, куда големы были обращены своими ликами, расстилалась безразмерная, невозможно горячая, сухая, как хороший трут, степь. Она еще прорастала здесь, на самом своем краешке, какой-то редкой, остренькой травой, но не составляло труда догадаться, что дальше, возможно, пойдут желто-белые пески, и было непонятно, справятся ли с ними големы или утонут, будто в бездонном море.

Калмет с Беритом стояли в сторонке шагах в сорока и о чем-то негромко спорили. Вероятно, чтобы оценить эту пустыню и не разбудить Франа, обсуждая с гноллом возникшую ситуацию, верный Калмет и заставил големов остановиться.

– Нет, ты посмотри, посмотри! – едва не срываясь на визг, причитал Гиена. – Подумай только, служивый, какой у нас шанс выбраться из этой пустыни будет, если мы в нее… отправимся.

– Господин лучше знает, куда нужно идти, – резковато, но и неуверенно в то же время отозвался Калмет.

– Он это големам объяснил, они и рады стараться… А в итоге мы к тому, другому краю пустыни приедем, когда от нас останутся на этой жаре одни головешки.

– Они знают, куда идут, сам же признавал, что приказ господина переталдычивал Белому три раза.

Не могли они понять, куда им идти, и не рассчитать свои силы.

– Эти-то вот горшки из глины – да понимают и рассчитывают? – подивился гнолл. – Они на дороге не всегда удерживаются, а ты их… расчетливыми решил назначить.

Рыцарь вылез из носилок, природа взяла свое, ему следовало бы выйти с другой стороны, но он об этом не подумал. И пожалел, что поблизости нет ни одного кустика, хотя бы и самого малого.

– О чем вы? – спросил он обоих спорщиков разом, когда заправил все шнуровки и направился к своим спутникам.

Они наперебой объяснили ему, что в пустыню идти страшновато.

Рыцарь еще раз для себя попытался представить, как на карте, то место, которое ему описывал Безантус. Получалось не очень, но он старался, и все же у него что-то такое забрезжило… Да, это было как на карте, только вот, по рассказам банковского стражника, пустыня эта оставалась сбоку, пока они тащили на повозках или в тюках на верблюдах те самые прутки, которые так заинтересовали рыцаря.

– Можно проверить, – предложил он, – потолковать с Белым – знает ли он, куда мы идем, не сбился ли?

– Уже говорили, – почти досадливо отозвался Берит. И тут же добавил: – Сэр Фран.

– Белый подтвердил, господин, что отлично все понимает. Только, по его мнению, обходить пустыню эту, – Калмет неопределенно махнул рукой в сторону пространства, над которым поднималось жаркое марево, – слишком долго получится. Лучше всего напрямик, тут для них, для големов, всего-то ночь и два дня пути.

– Мы изжаримся за эти два дня, – настаивал на своем Берит. Вот только он уже не орал, а пробовал говорить спокойно.

– Сколько у нас воды? На два дня хватит?

– Вода у нас есть, в бурдюках, – отозвался оруженосец. – Думаю, на два дня – в самый раз будет, даже с учетом жары, господин мой.

– Тогда нечего тут препираться, двигаем дальше. – Заметив возникшее было несогласие на лицах и полуэльфа, и гнолла, Фран, забираясь в паланкин, рявкнул: – Чего стоите? Давайте внутрь… И вперед!

Это был трудный переход, они действительно почти изжарились под кожаным покрывальцем паланкина, который, несмотря на все возможности, вложенные в него магическим искусством Госпожи, пробивался солнцем, будто был сделан из тончайшей бумаги, и не более того. Вода кончилась уже к вечеру следующего дня, как они ни пробовали ее экономить и беречь. А от песка с пылью натерпелись так, что у Берита даже язык сделался серым.

Зато под конец солнечного, как ад, дня, выпив последние капли, на горизонте, в голубовато-коричневой дали, они увидели полоску гор. И как же они обрадовались этому первому признаку того, что пустыня все же не беспредельна, что скоро она должна закончиться.

Они даже остановились на короткое время, чтобы полюбоваться на эти горы, засветившиеся вдали, как исполнение всех желаний разом. Заодно, раз уж стояли, Берит с Калметом подкормили големов, потому что и от них этот переход сначала по едкой и коварной глине, а затем по высоким и неровным наносам песка потребовал немало сил и энергии, и они, как выяснилось, раньше времени проголодались.

А поутру, промаявшись от жажды всю ночь, путешественники выбрались на дорогу, очень осторожно, украдкой петлявшую среди настоящей уже травы и реденьких кустов. Фран решил, что это, скорее всего, та самая дорога, о которой говорил ему Безантус, которая проходила согласно его описаниям по краю пустыни. Это было неплохо еще и потому, что тут посты охранников того самого замка Гаруна Золотого, куда они направлялись, остались позади. Они же были выставлены в основном там, где эта едва заметная на общем фоне дорожка только ответвлялась от наезженных и многолюдных трактов.

И уже через пару часов усталого движения по ней Берит заметил сбоку, под невысоким, но довольно крутым холмом, почти настоящее озеро. Он первый почувствовал воду, еще издалека, этого у него было не отнять.

Конечно, они тут же свернули к воде, а потом долго плескались, поднимая фонтаны брызг, с наслаждением ощущая, как мокрая одежда замечательно липнет к пересохшей, потрескавшейся коже. Они даже не заметили, что вода эта была не вполне проточной, не совсем чистой и воняла каким-то скотом, то ли овцами, то ли верблюдами, но может, и ослами… Это было неважно, они прошли пустыню, и теперь у них был один путь – вперед по дороге, конец которой, принимая в расчет скорость големов, должен был наступить уже скоро.

Когда они напились, намылись, вдоволь повалялись на жесткой, но все же настоящей траве и тронулись дальше, впервые за два дня раскладывая снедь для раннего ужина, Калемиатвель заметил:

– Господин, мы же оба из очень мокрых мест, гноллы вообще живут почти в болотах, а мое племя – в лесах, вот мы и струхнули немного.

– Это ты струхнул, а я-то… – перебил его Берит.

– Ты едва в панику не ударился, когда големы в пустыню свернули, – отмахнулся от него оруженосец. Он еще немного поколдовал с едой над выдвижным столиком, нарезая на не очень аккуратные ломти поросенка, купленного, казалось, много лет назад, и накладывая жесткую зелень на три тарелки, позвенел походными стаканчиками. – Вина у нас мало осталось, господин мой. Нужно бы прикупить при случае.

– Здесь постоялых дворов не будет, – отозвался Фран. – Тут дичь и глушь, от которой ничего, кроме стражников Гаруна Золотого, ждать не приходится.

– А может, нападем на этих стражничков, ведь должны же быть у них припасы? – поинтересовался Гиена. Но тут же смутился. – Впрочем, это я так, не подумавши предложил…

– Вот именно, – буркнул Калмет.

Рыцарь заметил, что чем дальше, тем чаще спасенный от виселицы воришка позволяет себе перечить Калемиатвелю. Но самое удивительное было то, что на оговорки Гиены сам Калмет внимания не обращал, особенно как срезал с гнолла лубки и проверил, хорошо ли срастается у него кость… Можно было подумать, что ему, старому рубаке и вернейшему оруженосцу одного из рыцарей Ордена, эти споры едва ли не нравятся. Может, ему было скучно прислуживать Франу, который особой разговорчивостью не отличался?

Думая об этом, рыцарь еще разок порадовался, что пустыня кончилась и к нему, как и к обоим его подчиненным, вернулось желание жевать, набивать желудок не только водой, но и нормальной пищей. А потом, покачиваясь под мерный шаг големов, он уснул…

Вернее, провалился в то самое почти сознательное состояние, когда и спишь, и не можешь остановить представление о мире, через который продвигаешься, одолеваешь новые пространства, оставляешь их позади… Только на этот раз видения, которые начали его одолевать, были не о дороге, не о путях, которыми они шли, а совсем о другом.

Рыцарю привиделось, что он как бы сверху рассматривает бедную, даже убогую, нищенскую хижину, в очаге которой едва-едва тлеет пара каких-то хворостин. Посередине стоял плохо струганный, разваливающийся стол. На нем лежало… Да, на нем лежали какие-то луковицы и стояла миска, как понял Фран, с жиденькой чечевичной похлебкой, в которой не было ни капли масла. Маслу было неоткуда взяться в этом доме, потому что оно стоило слишком дорого для этого человека даже у местных крестьян.

Перед столом, тяжело опустив голову на грудь, сидел человек. Одет он был в длинную рубаху, и было видно, что при сколько-нибудь резком движении балахон этот попросту рассыплется, превратится уже в настоящие лохмотья. Это был бывший капитан стражи храма Метли в городе Береговая Кость. Только ныне он находился не в городе, из города его изгнали, он вынужден был поселиться в самой ничтожной, самой бедной деревушке, и подальше от города.

Фран догадался, что все деньги, которые он скопил за долгие и многие годы службы, этот бывший капитан вынужден был отдать… Кому-то и за что-то, чего рыцарь так и не понял. Может, просто откупился за какую-то провинность, вероятно, за ту самую, по которой опаснейший преступник, вор по кличке Гиена, исчез из тщательнейшим образом охраняемой камеры накануне того дня, когда его должны были повесить перед храмом этой самой Метли… А может, он просто купил какой-то надел в этой деревне, и хватило его денег только на самую нищую, самую плохонькую ферму, на которой он, ветеран и бывший капитан, пусть и лишенный теперь своего чина, собирался теперь выращивать… может, репу и простую капусту, чтобы не умереть с голоду.

И вот в этот момент в дверь его хибарки постучали. А затем дверь отворилась и вошел одетый в расшитый колет молодец, отбросив назад тяжелый дорожный плащ. Юноша заговорил, и слов его Фран, конечно, не услышал в этом своем полусне, но каким-то образом понял, о чем шла речь. А вернее, доклад, словно бы на плацу новобранец отчитывался перед командиром. Говорил он о простой в общем-то штуке, мол, в банке соседнего городка на имя бывшего капитана открыт счет, исчисляемый многими тысячами золотых и неким количеством серебра в монетах, принятых тут в обращении. И забрать эти деньги, использовать по своему усмотрению капитан может хоть завтра или даже сейчас. У этого молодца в расшитом колете и с мечом на бедре был заводной конь, если господину капитану будет угодно, он может на нем добраться до города вместе с ним…

Тогда капитан, все же – капитан, поднял голову, и на лице его Фран, который все так же парил не видимым никем, заметил такую дикую, такую неописуемую радость, почти счастье, какое бывает, вероятно, только у помилованных на эшафоте либо у солдата, который вдруг начинает понимать, что он выстоял и победил…

– Господин мой, проснись, – сказал Калмет. Он несильно, вежливо тряс рыцаря за плечо. – Ты как-то слишком уж крепко уснул. – Верный оруженосец подождал немного, а потом с чувством добавил: – Мы приехали, сэр Фран.

– Да, да, приехали, – суетливо, как это у него водилось, заговорил и Гиена, – что теперь делать-то станем?

Рыцарь открыл глаза. И понял, что улыбается. Впрочем, ему-то было понятно, чему он улыбался. Он потер ладонью лицо, пожалел, что не может умыться, и только тогда проснулся по-настоящему, потому что вспомнил: пустыня осталась позади, умыться он как раз мог, и даже не жалея притом воду.

Паланкин стоял на какой-то невысокой гряде, она простиралась вдаль, где уже угадывалась пустыня, рыцарь, удивляясь себе, дрогнул при этой мысли. Пустыня еще пугала его, ее следовало забыть, хотя бы немного, тогда бы он мог снова относиться к ней нормально, без внутреннего страха, без опаски, рассматривая ее как жестокого противника, которого все же можно одолеть, при некотором умении…

Он вылез, размял ноги, потребовал от Калмета, чтобы он вылил ему в ладони воды, умылся все же и тогда осмотрелся.

– Есть опять придется всухомятку, господин мой, – сказал сзади Калмет, умываясь в свою очередь, заставив Гиену сливать ему воду в руки. – Сейчас я тебе полотенце принесу, у нас осталось еще одно почти чистое.

Гряда, на которой они находились, словно бы защитным валом укрывала небольшую долину, по дну которой очень неторопливо, но ясно и чисто, особенно отсюда, с расстояния в половину лиги, протекала река, хотя по северным представлениям она едва тянула на приличный ручей. Но это все же была вода, живая, дарующая возможность вырасти серовато-зеленым травам и невысоким кустикам. Прямо над рекой, впуская ее в себя одной стеной и выпуская где-то со стороны северо-востока, возвышалась низкая, приземистая, закрытая чуть не со всех сторон широкими деревянными навесами крепостишка.

Была она похожа на замки, которые где-то в южных горах, как сказывали, строили, чтобы защищаться от диких орд пегасов, которые любили устраивать набеги на вот такие крепости, чтобы воровать женщин, детей, а затем продавать их на невольничьих рынках в городках у далекого Желтого океана. Только здесь было что-то другое, про пегасов тут, вполне возможно, и не слыхали, а навес сделали по какой-то иной причине. Рыцарь подумал было, что так местные прячутся от солнца, но решил, что и это – вряд ли, от солнца тут прятались, делая перерыв, сиесту в самые жаркие дневные часы. Да и привыкли тут к солнцу, местным, наверное, и в голову не приходило, что оно у них какое-то особенно жестокое, они полагали свой климат приемлемым, не слишком горячим. Наверное…

Нет, с этой крепостью было все же что-то не так. Рыцарь еще разок вгляделся в нее и заметил вот что: она была сложена слишком уж просто, никаких контрфорсов не было, и стены казались не крепкими, возможно, они были выстроены не для долговременной обороны, а просто – чтобы что-то укрывать. На севере такую крепостишку и фортом бы не назвали, а посчитали чуть более укрепленной казармой, не более того.

К тому же над крышами донжона, занимающего почти весь крепостной двор, возвышались трубы, не настоящие, конечно, северные трубы каминов и прочих печей, а какие-то широкие, слишком высокие для такой вот крепостишки, где и гарнизон-то мог состоять едва из полусотни солдат. Но зачем здесь, в самом центре дикой и откровенно пустынной местности, держать гарнизон?

А чуть в стороне от нее широко, совсем широко даже для местных деревень, стояли дома крестьян. С огородиками, редкими деревьями, которые становились чуть гуще по другую сторону долины, превращаясь там почти в настоящий лесок. Который тоже, как обычно бывает на юге, скоро обрывался, потому что холмы с той, другой стороны долины довольно скоро переходили в горы, яркие сейчас в свете заходящего красноватого солнца и грозные, как и полагается горам.

Что-то в этом было не то, не стоило эту долину, малопродуктивную, нищенствующую по всем статьям, защищать даже такой крепостью. Может, они воду охраняют, думал рыцарь, вполне отдавая себе отчет, что без свежей идеи ни до чего сам додуматься не сумеет.

– Странное место, господин мой, – отозвался из-за плеча рыцаря Калмет. – Ни коз не видно, ни коров. А ведь они если чем-то и могут тут прокормиться, так только на выпасе.

– Может, местные отогнали своих коз куда-нибудь? – подумал вслух Фран. – Земли-то вокруг полно, и не похоже, чтобы она кому-нибудь была тут нужна.

Оруженосец постоял рядом еще немного, спросил:

– Ужинать будем, господин мой? У нас есть сыр, немного каши еще осталось, вот с мясом трудновато, зато зелени хватает. – На миг в его голосе появились нотки озабоченности. – Только костерок, чтобы приготовить что-нибудь посущественней, разводить, мне кажется, не стоит. Кто знает, как здешние жители на дым неизвестный отреагируют. Сдается мне, что непременно конных вышлют, чтобы разузнать хорошенько, кто к ним пожаловал.

– Не нужно костра, – вздохнул рыцарь. – Давай неси свою кашу с остатками мяса. Только не очень много, нужно еще на обратную дорогу оставить.

– Так мы что же, в деревню не войдем? – спросил Берит.

Он уже жевал что-то, даже ложку облизывал. И почти приплясывал вокруг горшка, в котором они держали кашу, хотя теперь, наверное, уже только остатки каши, и который он зачем-то вытащил из паланкина наружу.

Рыцарь присел на здоровенный валун, оказавшийся неподалеку, сидеть было нелегко, камень оказался едва ли не горячим, но он уже отдавал это тепло подступающему вечеру. Фран сказал, принимая миску из рук Калмета и стаканчик холодной воды:

– То, что нам нужно, происходит не в деревне, Берит, а в замке. Во-он в том, что в середине крепости торчит. И как попасть туда незамеченным, я не знаю.

– А нужно попасть? – спросил Берит, подходя к рыцарю. Он даже ложку сунул неуловимым движением в рукав своей разорванной рубахи.

– В том-то и дело, – убежденно отозвался Фран, принимаясь за еду. Но сначала как следует смочил горло и лишь тогда понял, что воду в бурдюках, наполненных в озерце, где они отмокали после пустыни, придется менять, пить ее было почти невозможно. Тем более что неподалеку была чистая, стекающая с гор речка.

А Берит вдруг задумался. Сходил с отсутствующим видом за стаканом воды для себя и пил его так, словно не очень-то и понимал, что делает. Затем вдруг стал рассказывать.

Он поведал рыцарю и все более приходящему в изумление Калемиатвелю, что у него есть дар – не проникая в строение, понимать, кто там находится, как расположены комнаты, где и что из разных предметов стоит, каким образом шкафы или сундуки следует открывать. Когда он свое слишком многословное, путаное и не очень внятное в целом объяснение закончил, рыцарь ему улыбнулся. Да так, что Гиена на пару шагов отступил.

– Что же ты раньше-то молчал? – почти привычно, с угрожающим негодованием, словно на новобранца, накинулся на него Калмет. – Тебе же сказали, нужно подсмотреть, что там, а ты это можешь!.. И молчишь, как рыба.

– Погоди, Калмет, – попросил его рыцарь. Повернулся всем телом к Гиене. – Слушай, ты на самом деле так сумеешь?

– А чего тут уметь?.. Посидеть, представить себе это как следует, и само в голове уяснится… – Внезапно Берит замялся. – Только я, знаете, не очень ученый, если вам что-то сложное нужно высмотреть, катапульты разные или скорпионы, другое что… Это уж я не смогу понять, может, получится только пересказать, и то – в цельности, без подробностей. – Он вздохнул. – Если это не запоры и засовы, конечно, с запорами мне проще… – Помолчал. – Понимаете, если я чего не знаю, тогда почему-то очень плохо вижу таким вот образом, со сторонки, нечетко получается подсмотреть-то… Если чего не понимаю.

– Ты вот что, Берит, принимайся за дело, – приказал рыцарь. – Мы хоть и находимся под покровом Госпожи и нас никто заметить просто так не сумеет, но вдруг у них тут колдун имеется, а это значит, что нас скоро обнаружат. Тогда бежать придется.

– От любого конного отряда мы на своих носилках удерем, им только пыль нашу глотать придется, – уверенно высказался Калмет.

– Если, конечно, у них нет какого-нибудь солнечного телеграфа, чтобы нас на дороге перехватить, – отозвался на эти слова рыцарь. Ему, как командиру, следовало предусмотреть и такую возможность. А затем он снова почти прикрикнул на Берита: – А ты – давай покажи свой дар, сделай, что можешь. О сложностях инженерных приспособлений в этом замке предоставь судить мне.

Берит неторопливо покушал еще немного, напился вволю, хотя даже он теперь морщился от неприятного запаха той воды, которую должен был глотать, и уселся на камень в тенечке кустов, глядя на крепость.

Он словно бы обездвижел, будто и сам целиком превратился в камень или в куст, под которым сидел. Даже рыцарю, обученному магическим методам маскировки, и то приходилось напрягать внимание, чтобы различить теперь его фигуру в этой тени. Будто он стал прозрачным, будто его и вовсе не стало на том месте, где он на самом-то деле сидел.

Прошел час, солнце уже коснулось ровного горизонта пустыни, оттуда дохнуло свежестью, рыцарь подумал, что ночами тут, вероятно, приходится набрасывать плащ.

Потом прошло еще немало времени, уже и ночь пала на землю, лишь река еще почему-то светилась в темноватой свежести – она стала такой же светлой, как полоса неба на западе…

В замке вдруг что-то изменилось. Ворота, в которые до этого лишь въезжали какие-то телеги с хворостом и, как почудилось рыцарю, с черным каменным углем, раздвинулись гораздо шире. Из надвратной башенки кто-то косо вывесил большой светло-желтый флаг, почти как знамя. А под ним, на пыльной площадочке, небрежно раздвинув подходящие телеги, выстраивался конный отряд.

Пешие солдаты вынесли из крепости с дюжину факелов. Доспехи всадников заиграли бликами, копья заблестели над шлемами, определенно отряд готовился к походу. Или они пускались в обычный конный разъезд?.. Хотя нет, рыцарь Фран подумал и решил, что этот отряд выслан из крепости, чтобы проверить именно эти холмы и найти тех, кто подсматривал за крепостью пусть издалека, но применяя для этого магию… от которой ни эти стены, ни гарнизон спасти не умел. Значит, колдун в крепости все-таки имелся, и довольно толковый, потому что отреагировал он, что ни говори, достаточно быстро. И следовательно, путешественникам теперь нужно было отступать.

– Берит, – позвал рыцарь, – ты хоть что-нибудь из начинки этой крепости увидел? Ты понял, что они там делают?

Берит не отзывался. Пришлось Калмету потрясти его за плечо, хотя бывший воришка и не спал, по крайней мере, так казалось.

– Ага, что?.. Ты звал меня, сэр рыцарь?

– Ты хоть что-то увидел?

– Да, кое-что… Только не жди слишком многого. И расстояние велико, и войти было трудно… – Он увидел всадников, направляющихся к холмам, где они прятались. – Ого, за нами выслали солдат.

– А ты думал, у них ничего не предусмотрено на случай такого магического вмешательства? – спросил его Калмет, он уже сносил все вещички в паланкин.

– Понятно, – вздохнул Берит, и такая усталость прозвучала в его голосе, что рыцарь сразу узнал ее – он так же, кажется, уставал от своих приступов всезнания, разбирая знаки, которыми Госпожа вела его в этих поисках. – Да, у них была и от магического проникновения какая-то защита, но я и не увидел ее сразу, а потом решил, что она не слишком ловко скроена… Не помешает мне. Лишь чувствовал ее все время, да и сейчас чувствую.

– Значит, нас засекли, спрятаться уже не удастся, – решил рыцарь. – Собираемся быстрее, Калмет. И давай объясни големам нашим, что мы должны двигать к столице здешней. – Он немного подумал, уходить в пустыню не хотелось. – Сначала попробуем проскочить по дороге. Вот если не получится…

– Да, господин, – тут же согласился с ним Калмет. – Вот если по дороге не получится, тогда придется снова через пустыню… Хотя и не хочется.

Оруженосец собрал последние вещи, проверился еще разок, не забыл ли чего, и стал помогать Бериту забраться внутрь. Тот вдруг ослабел, сделался послушным, медлительным и почти ничего вокруг не замечал. Он даже пару раз споткнулся на камнях, хотя обычно был довольно ловким и быстрым пареньком.

Они двинулись, когда до отряда, высланного, чтобы их найти, оставалось с четверть мили, может, чуть меньше. Но этого им вполне должно было хватить, потому что никаким галопом, даже на рывке, который можно было поддерживать всего-то считанные мили, их големов кони догнать не могли бы. К тому же Калмет приказал Белому голему поторапливаться, и они понеслись что было духу… Хотя духа у големов, конечно, никакого не было.

Теперь только пыль поднималась за паланкином. Она, конечно, могла выдать их даже ночью, но с этим ничего поделать было невозможно.

Они проскочили милю, другую, стали уже терять из вида долину, над которой провели вечер… И всадники, которые пустились было за ними, поднимая почти такой же шлейф мелкой пыли, определенно стали отставать. Рыцарь про себя чуть усмехнулся и устроился на сиденье поудобнее. Обратился к Бериту, который пусть и медленно, но все же приходил в себя:

– Рассказывай, что ты видел?

– Я же сказал, что не так уж и много… И главное, я не понял ничего. Что-то вроде… ну вроде как кузня, только они там не молотками орудуют, а какими-то винтами на таких здоровенных рамах над металлическим столом, понимаете? – Он поискал глазами поддержку у рыцаря. – А больше… ничего особенного не углядел.

Рыцарь потребовал от Гиены, чтобы тот рассказал подробнее. И чем дольше бывший воришка рассказывал, тем светлее становилось лицо Франа, он почти улыбался, когда Берит закончил говорить.

Калемиатвель, не много чего уяснивший из рассказа Гиены, обеспокоенно спросил у рыцаря:

– Господин, ты хоть что-нибудь в этом понимаешь?

Рыцарь, чуть склонив голову к плечу, раздумывал о чем-то так спокойно, будто не сидел в уходящем от погони портшезе, а разговаривал в хорошей таверне с друзьями, допустим, о способах приготовления улиток в винных соусах.

– Думаю, теперь Гарун по прозвищу Золотой не сможет отказаться от моего предложения пуститься с нами в путь. Я в этом уверен, иначе…

– Иначе – что? – спросил Калмет.

– Иначе плохо ему придется.

– Не понимаю, господин, уж прости своего слугу, – потряс головой оруженосец. – Что в этом такого ужасного, что даже богатей этот не сумеет отказаться от твоего приказа, да еще в своей стране?.. Ведь у него, поди, тут половина солдатни на содержании находится, не говоря уж о всяких чинушах из знати… И своих вооруженных служак небось вышколил не одну сотню… Не зря же он банки такими, как Безантус, охраняет?

– Поглядим, как они сумеют ему теперь помочь, – легко отозвался рыцарь Фран. И выглянул в окошко, отодвинув кожаную занавеску. – Нам бы теперь только в засаду не угодить, если у них засады на этой дороге предусмотрены.

4

Гарун аль-Рахман, повсеместно прозванный Золотым, лежал на диване, который был побольше, чем домишко иного бедняка, и не знал, чего ему еще пожелать. У него было все, он даже иногда призывал к себе гадателей и мудрецов из медресе, чтобы они ему посоветовали, чего бы еще испытать в жизни. Но пока ни мудрецы, ни кто-либо еще не предложил ему ничего нового.

Гадатели тоже раскидывали перед ним бараньи косточки, составляли сложные диаграммы по звездам, раскладывали какие-то карты огромных размеров, на которых цветными чернилами были нарисованы стрелки, кружки и прочие знаки, а порой кидали карты поменьше, но и это не помогало. Гарун даже подумывал, может, позвать горских шаманов, сказывали, что они видят необычное, умеют толковать тайные знаки, указывающие на скрытые желания и страсти… Но этих дикарей Золотой опасался. Про них плели разное, но почти все сходились на одном – завистливый это народец и владеет древними сильными заклинаниями. И если его, Гаруна, из зависти к богатству захотят сглазить, тогда может случиться всякое.

Например, начнет таять его состояние, будет уменьшаться доход, или Падишах, да славится его имя во веки веков и на всех известных землях, рассердится, тогда, конечно, Гаруну с такой напастью никак не справиться. Собственно, еще мальчиком, когда его воспитывала всего лишь пятая жена его отца, Рахмана по прозвищу Серебряный, он понял одну-разъединственную правду о жизни – бедным быть страшно, это очень стыдно и нехорошо. Собственно, если ты беден, это означает, что мир от тебя отвернулся, и лики Богов обращены в другую сторону, и ничто тебя не спасет, не будет тебе никакой радости от жизни, не будет и власти решать что-то для себя, и это уже окончательно. Потому что тот, кто беден, по-настоящему богатым уже никогда быть не сможет, так устроен мир. И главным желанием в жизни должно быть желание быть богатым. Гаруну оставалось лишь хорошо об этом помнить.

Он и помнил. И желал. А вот иных желаний, как было сказано, уже не испытывал. Вернее, они когда-то были, но потом испарились, исчезли, как сырость ночи исчезает при свете солнца. Он уже все изведал, все постиг, все испробовал… Даже такое, за что жрецы порой и заставляли совершать покаянные путешествия к разным гробницам святых людей или нелюдей, прославившихся делами во имя веры.

Впрочем, чрезмерно набожным Гарун тоже не был. Когда-то, по молодости, он частенько, нагрешив, пускался в такие паломничества, но всегда получалось одно и то же – приезжаешь, помолишься, возвращаешься… и все, больше ничего нет. Ни в душе, ни в настроениях ничего не меняется, только монет отданных иногда бывает жалко или времени потраченного, его можно было бы куда интереснее провести.

Вот и сейчас он лежал, пытался найти самую спелую и вкусную виноградину с трех подносов, придирчиво выбирал, а все без толку… Виноград был белый, черный и розовый, самый дорогой, как сказывали его прислужники, он словно бы светился изнутри, был прекрасен… Если бы Гаруна это интересовало. Он отрывал ягоду одну за другой, пробовал, плевался, потому что оказывалось, что они все равно безвкусные, как ни выбирай, какой виноград ни пробуй.

Он даже с надеждой попробовал персики, но и они почему-то жевались как трава или – еще хуже – как сухое сено, и, хотя сок тек по толстеньким и нежным щекам Гаруна, хотя губы у него слипались от сладости, вкуса он не различал. Едва ли не в отчаянии он взглянул на замечательные своей прелой краснотой гранаты, но ведь и они окажутся пресными, к тому же еще нужно будет выплевывать косточки, и еще придется позвать кого-нибудь, чтобы ему эти гранаты почистили… Нет, не получалось сегодня у Гаруна Золотого ничего путного.

Оставалось надеяться, что вечером, когда соберутся гости на один из его знаменитых пиров, слава о которых разнеслась почти по всем землям, подвластным Падишаху, да славится имя его… Ну да ладно, про себя-то можно полностью эту присказку и не вспоминать, все равно никто не узнает, а значит, и не осудит. Впрочем, караванщики, разносившие толки о его пирах во все известные земли, ничего не могли знать достоверно, но ведь придумывали же, судачили, что-то да сочиняли, к его, Гаруновой, славе и известности.

А Гарун и не знал – хорошо это или не очень, вдруг чрезмерная слава в конце концов сослужит ему плохую службу? Но ни один из гадателей ничего плохого пока ему не предсказывал, даже не намекал, что может получиться что-то скверное… А это значило, что по-прежнему никаких особенных желаний у него не возникало, начисто, хоть тресни.

Голосом негромким, будто трава растет, Гарун позвал управляющего:

– Мосул… Эй, там, позовите Мосула.

Где-то неподалеку что-то несильно зазвенело, громких звуков Гарун не любил, не раз и не десяток раз неловкого слугу, который ронял что-то или иначе как-то умудрялся нашуметь, ссылали на конюшню пороть или вовсе в кандалы заковывали и отдавали стражникам. Что эти звероподобные чудовища, все как на подбор орки, гоблины и южные, нижние тролли, с этими негодниками делали, Гарун, конечно, не знал, но они исчезали, как водится, из его жизни и больше шуметь не смели.