Текст книги "Поиск неожиданного"

Автор книги: Николай Басов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– А что же ты не выкинул стрелы, недородок? – спросил вдруг капитан кентавров.

– А вдруг бы он промахнулся, как на самом-то деле и не попал? – разумно объяснила ему Крепа. – Вот и не выбросил, рассчитывал вторично стрелять.

Постук обмяк, к тому же ему в его попытках вырваться все же изрядно досталось, ни кентавры, что схватили его вначале, ни тем более орки с ним особо не церемонились. Он даже встряхивался, пробуя сбросить боль и униженность. Но руки ему орки все же удерживали по-прежнему, и, хотя ноги его теперь твердо упирались в землю, вырваться все равно не удалось бы. К тому же и арбалетчиков вокруг было немало, не добежал бы он ни до речки, ни до леска с лагерем, даже если бы оказался вдруг резвее восточных аргамаков.

– Верно, Крепа, – согласился с доводом циклопы Плахт.

– А мне все равно ничего не будет, – вдруг взрыкнул Постук. – Мне это герцогом обещано, пусть и промахнулся я.

Крепа Скала мягко так, почти по-девичьи, но и внимательно посмотрела на командующего у себя где-то под ногами. Теперь не казалось, что она будет ему, Плахту Суровому, командующему герцогской армией, подчиняться везде, во всем и всегда.

– Плахт, так ведь герцог ему и приказал тебя застрелить.

Плахт словно бы очнулся в этот момент, выпрямился, насколько позволял ему рост, и махнул ей рукой:

– Пошли, Крепа, а вы… – Он обернулся и еще разок осмотрел всю живописную группу кентавров, орков и прочих подошедших офицеров. – Вы делайте с этим что хотите.

Они шли в палатку к Плахту быстро и молча, будто все понимали, что именно произошло. А ведь на самом-то деле не очень и понимали. Хотя теперь, Сухром был в этом уверен, очень многое в их отношениях изменилось. И главное, изменилось отношение командующего Сурового к этой армии, к герцогу и в его убежденности, что он возьмет Колышну, станет бароном и владетелем какого-то там поместья.

В палатке все: сам Плахт, рыцарь Сухром, Крепа Скала и оруженосец Датыр – расположились просто и непринужденно, будто и впрямь все домой вернулись, и некоторое время сидели и пили поднесенное денщиком вино молча. Верный Несвай откуда-то все уже знал.

– Все же я не понимаю, – проговорил наконец Плахт. – Я же служил честно, без затей, без интриг и прочей придворной придури… Может, ты объяснишь, рыцарь?

– Что тут объяснять? – отозвался Сухром. – Командиров армейских, кого солдаты по-настоящему слушают и подчиняются не только из-за денег, и прежде убивали, потому что такие опасны для любой власти, а особенно – для дурной и не слишком благополучной… – Он помолчал. – И хотя я тут не очень долго, но успел заметить… В армии тебя любят по-настоящему. Как думаешь, как бы на твое убийство отреагировали солдаты?

– Да они разнесли бы город… – высказалась Крепа.

– Ты, Скала, хоть и чувствуешь магию, но… – Рыцарь посмотрел на нее с неодобрением. – Они бы стали гадать, спорить, сомневаться, но главное – многие решили бы, что следует разбегаться. Тем более что такую штуку, как приказ самого герцога, скорее всего, Постук этот скрывать бы не стал.

– Он и сейчас не скрывал… – мерно уронил Датыр. – Но ведь город, Колышну эту, они бы в таком случае – не взяли.

– А если герцог с городскими старшинами уже обо всем договорились? – спросил Сухром. – Я не знаю наверное, но если они, городские эти, решили все же перейти под руку герцога, вот только просили, чтобы не было ни погромов, ни грабежей… А ты, – он указал своим стаканчиком с вином на командующего, – определенно говорил, что армия только и ждет, чтобы до добра, что в этом городе накопилось, добраться?.. Получается, что перед герцогом возникла дилемма, а именно – что более ценно: Плахт, которого и так могут убить и которого он, по всей видимости, не очень-то жалует, или город со всеми его обитателями, хозяйством и окрестными землями? Да еще армия, которой платить нужно, вот только нечем платить… И у которой только одна цель – этот самый город грабануть, как водится…

– Значит, я для герцога никакой ценности не представляю? – Плахт стал печальным. Медленно поднял голову. – Я бы мог, наверное, другого господина найти, с тем чтобы предложить свою службу, хотя… Верность свою сразу же, после всего, что тут случилось, предложил бы с большой осторожностью. Но со временем…

– Ага, – брякнул Датыр, – и добрая половина этой армии, разозленной на твоего герцога, перейдет с тобой, и чтобы новый прокорм найти, и чтобы с этим своим должником посчитаться… Да после этого только дурак бы дал за нынешнего местного герцога хотя бы ломаный медяк.

– Верно, – согласился Сухром. – Пожалуй, если бы ты нашел нового для себя суверена где-то поблизости, надежды на долговременное правление и тем более династию у местного герцога не особо просматриваются. А вот арбалетная стрела с ядом и магической отравой – и верное, и дешевое средство… Куда более дешевое, чем плата всей армии за победную войну.

– Ладно, рыцарь, – почти прорычал тогда Плахт. – Давай медальон, посмотрим, что и как с ним получится?

Рыцарь достал из внутреннего кармана своего колета мешочек, потом еще один поменьше, из которого выкатил на ладонь медальон с синим камнем. Плахт взял медальончик осторожно, так как понимал – эта штука может изменить всю его жизнь, и изменит…

Прямо здесь, в этот самый момент. Изменит все, к чему он, Плахт Суровый, привык, что приучен был делать и что полагал исполнять верно и достойно. Он покрутил темный кусочек железа с тусклыми серебряными насечками и с синим топазом в пальцах, вскинул голову.

– Я хочу взять с собой Несвая. – Он жестко посмотрел на Сухрома. – Иначе и пытаться не стану…

Рыцарь думал недолго.

– В этом можно пойти тебе навстречу.

– Полагаю, что так, – кивнул Плахт. – А где же цепочка для него?

– Ты просто приложи на грудь, – подсказала Крепа. – Если ты – тот, кто нам нужен, само все получится.

Медальон в жесткой, немного короткопалой руке карлика исчез за бородой, заплетенной в три косички, а потом… На лице Сурового появилось выражение удивления и даже растерянности, которое было просто понять, если вспомнить, какие он переживает ощущения. Потом он вытащил из-под бороды руку:

– Он в меня… погрузился, кажется.

– Так и должно быть, – кивнула Крепа.

Плахт диковато взглянул на нее, потом в глазах его появилась обычная раздумчивая уверенность. Он поднялся, вытащил из рук Несвая кувшин, самостоятельно плеснул себе в стакан вина.

– Что-то я сегодня много пью, и ведь не пиво даже… – Он повернулся к рыцарю. – Так, с этим решено. А как мы уберемся теперь из лагеря?

– Тебе долго собираться?

– Своих вещей у меня немного, – отозвался бывший командующий армии Плахт по прозвищу Суровый, – но нужно выставить кого-нибудь из честных офицеров у армейской кассы. Чтобы эти дурни из дворца не отговорились перед служивыми тем, что это я с монетами, как последний воришка, сбежал.

– Надеешься вернуться? – поинтересовался рыцарь.

– Этот герцог – не один в своем роду. Есть еще, кому может пригодиться… Плахт командующий.

– Ну-ну, может, ты и прав.

– Стратег, – выдохнул Датыр. – Даже сейчас все планирует наперед.

– И в общем-то безошибочно согласилась с ним Крепа.

Часть III. Оле-лех покров. Фиолетовый холод шаманства

1

Леса лежали на этой земле сплошным покровом, и дорог через них почти не осталось. Ехать приходилось по таким колдобинам и по таким узким тропам, что кусты попадали под колеса. Но кусты были преодолимы, хуже бывало, когда на пути оказывались поваленные деревья… Впрочем, и через них карета переваливала, пусть и трещала так, словно должна была вот-вот развалиться. А ведь бывали еще и деревья, которые очень низко росли над дорогой, пару раз такие вот ветви приходилось срубать, и были другие, толстенные, мощные, будто колонны храма, которые росли так тесно, что карета едва между ними протискивалась, цепляя колесами.

Да и кони страдали… Как Франкенштейну удавалось управлять ими и заставлять их проходить между деревьями, не царапая в кровь бока, не ломая упряжь, Оле-Лех даже не пытался гадать.

Но все-таки дороги тут еще были, день на пятый после того, как рыцарь и его спутники оказались в этих тяжелых хвойных сумрачных лесах, карета неожиданно выехала на какой-то тракт. Это была странная дорога, проходящая под сводами деревьев, словно бы кривоватый, неровный замковый коридор, сплошь забранный вверху непробиваемыми сводами из листьев, хвои и ветвей… Но Франкенштейн обрадовался и припустил коней вскачь, как привык. А потом опять все завершилось уже сплошной стеной леса, тракт расходился в разные стороны тропинками, по которым мог пробраться только верховой.

Возница остановил карету, путники вышли, воспользовавшись случаем. Оле-Лех походил вдоль деревьев, потрогал грубые шершавые стволы, измазался в какой-то смоле и вернулся к Тальде. Оруженосец стоял и смотрел вверх, хотя через остроконечные верхушки огромных лиственниц небо было едва различимо. Свет весьма реденько падал между этими деревьями на землю и был таким же зеленым, таким же вялым, как и само небо. Бывший профессор географии Шомского университета и почетный член еще трех научных Обществ Сиверс из кареты не вылез. Он лишь высунулся по пояс и оглядывался с весьма странным выражением, в котором веселость смешивалась с отчаянием.

Оле-Лех без труда догадался – он подумывает о том, что им теперь придется вернуться, вот только возвращаться было нельзя, попросту невозможно.

Потому что низкая басовая струна, прежде раздражавшая рыцаря, но приведшая его к Сиверсу, звучала теперь где-то впереди на огромном расстоянии, очень издалека – это уж он, рыцарь Бело-Черного Ордена Госпожи, понимать научился. Она отчетливо призывала его к себе, требуя, чтобы путь продолжался именно через весь этот невероятный лес.

– Я даже и не думал, что такие чащобы бывают, – высказался Тальда.

– Тут еще и не такие могут оказаться, – выкрикнул из кареты Сиверс– Согласно описаниям великого путешественника Антона Вчерского…

– Помолчите-ка, – попросил рыцарь, но знал, что срывается из-за собственной растерянности и неумения придумать, что же им теперь делать.

Внезапно Тальда как-то слишком уж пристально посмотрел на возницу.

– Франкенштейн наш говорит, что такие деревья сломить не сумеет. Они слишком крепкие и к тому же живые.

– Что это значит? – удивился профессор.

– Конечно, живые, – согласился рыцарь.

– Они не поддадутся и могут убить лошадей, – туманно перевел Тальда слова возницы, который для рыцаря казался не то чтобы молчащим, но даже головы своей, в шрамах и каких-то швах, к ним не поворачивал.

– Ладно, попробуем ехать вдоль этого леса по кустам, – решил Оле-Лех, – кусты-то карета подмять сумеет, наверное… Может быть, куда-нибудь да выйдем. Не может же дорога здесь кончаться просто так.

– Очень даже может, – сказал Сиверс– Я же пытался рассказать, об этом многие уже писали – тут только верхом, а потом, бывает, еще и на носильщиках приходится…

Они поехали вдоль живого непробиваемого леса по кустам, иные из которых были повыше двадцати футов высотой, но карета Госпожи Джарсин Наблюдательницы, выделенная Оле-Леху оказалась прекрасно приспособлена, чтобы прокладывать себе путь даже там, где этого пути, собственно, не имелось. Она сминала кусты, ломала их, и хотя кони от этой постоянной и трудной работы заметно уставали, все же шли…

Под вечер этого дня путешественники выехали к небольшой и извилистой лесной речке. Впрочем, скорее, это был ручей, как и все подобные лесные потоки, обглодавший свое ложе до каменистых россыпей. Вот по нему и поехали, вода едва доходила до ступиц колес. На этих камнях любой другой экипаж сломался бы на первой же сотне шагов. И лишь карета Госпожи как-то держалась, хотя и было непонятно, как это у обычной с виду конструкции выходит.

На следующий день, ближе к полудню, они оказались перед небольшой, очень непривычного вида деревней. Здесь, как и водилось в такого рода поселениях, имелся общий выгон для скота, на который их Франкенштейн с заметным облегчением выкатил экипаж из ручья, и тогда они смогли осмотреться по-настоящему.

Деревня выглядела жутковато и как-то неправильно – дома были разбросаны без какого-либо подобия защитного круга, что в общем-то являлось нормой для более южных поселений. И главным образом, как заметили путешественники, в ней обитали на удивление низкорослые и темноватые орки. Была еще пара ребятишек с примесью крови эльфов, но они держались особняком и говорили совсем иначе, чем прочие местные. В их речи звучало больше гласных, а гортанные звуки, свойственные северным лесным орочьим племенам, они и вовсе проглатывали.

К удаче путешественников, в деревне нашлась небольшая фактория, довольно странное сооружение из плохо, неровно рубленных досок, между которыми владелец не удосужился даже набить лесного мха. Торговцем оказался эльф, что рыцаря немало удивило, поскольку это племя торговлей почти никогда не занималось, даже в самых диких местах отдавало подобное занятие карликам либо простонародным смешениям карликов с орками. Зато он пусть и с чудовищным выговором, но говорил на вполне понятном языке, на котором привыкли говорить все подданные Госпожи Верхнего мира.

– Чего, господа путешественники, пожелают? – спросил он вместо приветствия и хмыкнул так, будто сомневался, что ему заплатят за товары.

Оле-Лех даже потрогал свой кошелек у пояса и лишь после этого вспомнил, что сменил его на кинжал, а кошель привычно отдал Тальде.

Оруженосец смерил владельца фактории суровым взглядом, но на того это никакого впечатления не произвело. Пришлось Тальде ходить между мешков с мукой, между мешочков поменьше с разными крупами, между окороков с сильным можжевеловым запахом, между вяленым мясом северных оленей, между связками разных полузасохших трав, среди которых также было немало лука, чеснока, плавающей в маринадах репы, многими способами приготовленных грибов в небольших кадушечках, разных моченых ягод от клюквы и голубики до… непонятных зеленоватых, похожих по вкусу на соленые огурцы. Эти ягоды владелец магазина особенно рекомендовал употреблять к местной водке. Не составляло труда догадаться, что все это разнообразие и являлось главным украшением стола у любого из местных жителей.

В итоге накупили действительно всего вдоволь. И все же Тальда был по-прежнему чем-то недоволен. Рыцарь спросил его:

– Ты тут, почитай, полугодовую выручку этому торговцу сделал, а все же еще что-то высматриваешь… Чего тебе нужно-то?

– Я не о продуктах думаю, сахиб… Вот выдержит ли карета? – Тальда вздохнул. – А с другой стороны, нельзя же не взять всего, да побольше, может, последняя возможность подвернулась запастись впрок всем, что нужно.

На это сугубо хозяйственное замечание рыцарю ответить было нечего, да он и не собирался спорить. Знал, что в таких житейских обстоятельствах его негр-полуорк гораздо лучше разбирается.

Но все же, когда Тальда и взявшийся ему помогать профессор Сиверс стали сносить все накупленное в карету, рыцарь решил за ними последить. Нет, конечно же ему помнилось, что в какой-то момент карета вдруг делалась гораздо более емкой, имеющей какие-то потайные места, некое малозаметное пространство, вполне пригодное для того, чтобы напихать туда короба с грибами либо кувшины с этими солено-мочеными ягодами, но он все же был не уверен.

И как выяснилось, зря. Потому что в конце концов в карету удалось впихнуть такую весомую и объемистую поклажу, которая и на хорошей телеге не уместилась бы. Лишь тогда Тальда стал глядеть веселее, и стало ясно, что его покупательский запал несколько поубавился… Но лишь до той поры, пока вдруг не принялся разглядывать в упор помалкивающего для рыцаря, как всегда, их возницу-франкенштейна. После некоторого беззвучного диалога он повернулся к Оле-Леху:

– Сахиб, он говорит, что коням будет тяжело.

– По этим дорогам нам все равно разогнаться не получится, придется тащиться едва-едва. А значит, карета должна выдержать, для того она и скроена.

– Если мы в ту сторону двинем, – профессор Сиверс посмотрел на север, где небо было чуть более светлым, даже по ночам, – может быть, впереди еще и тундра начнется… Ну если мы в высокие широты заберемся, – не очень понятно объяснил он.

– Если понадобится, мы и до тундры доедем, – высказал свое мнение Оле-Лех, хотя еще и не знал, как это может у них получиться.

Но каким-то странным образом он уже осознавал, почти предчувствовал, что они не то что до тундры, но и по ней, может быть, не одну сотню миль должны будут отмахать.

Вот так, миновав, возможно, последнее встреченное ими в этой местности поселение, путешественники двинулись дальше. К счастью, оказалось, что Сиверс не только даром болтался под ногами. Он каким-то образом сумел расспросить местных диковатых орков о дороге. И вечером при свете фонаря, когда путешественники пробовали незнакомые на вкус и странно пахнущие недавно купленные кушанья, он проговорил с набитым ртом:

– Аборигены сказали, сэр рыцарь, что они ездят лишь зимой, когда река льдом покрывается.

– Где же тут они столько льда находят, чтобы по нему кататься? – спросил Тальда недоверчиво. – Неужто в этом ручье?

– Зачем же? – отозвался профессор. – Неподалеку, милях в пятидесяти или чуть больше, на восток от деревни этой, протекает одна из великих северных рек. Я ее довольно хорошо представляю… – Он смутился. – По карте, разумеется.

– А как они до реки добираются? – поинтересовался рыцарь. – Неужто только верхами?

– Нет, верхами они даже по тайге не пробуют, только на своих двоих. А вот до реки вполне, по их представлениям, наезженная дорога ведет. Кстати, там же, на берегу реки, они покупают все, что приходит от совсем уж лесных племен или от далеких северных… гм… жителей.

– У них есть еще и лесные жители? – подивился Тальда. – А как же тогда этих, кого мы проехали, называть?

Рыцарь посмотрел на профессора с любопытством.

– А ты вознице нашему как-либо пробовал объяснить про этот разведанный путь?

– А чего ему объяснять-то, сэр рыцарь? Он и сам стоял неподалеку, пока мы разговаривали, и мне показалось, он все понял.

– Тебе показалось? – несколько неопределенно почти передразнил Сиверса Тальда. – Вот если бы ты…

– Да погоди ты болтать. – Рыцарь перевел взгляд на оруженосца. – Значит, не ты Франкенштейну поручил путь выбрать? Значит, он сам, после разговора нашего Сиверса с местными, все решил?

– Я, сахиб, ничего ему не советовал, не указывал и даже не рекомендовал, – строго, будто бы рапортуя, проговорил оруженосец. – Я думал, ты ему приказал, какого пути держаться.

– М-да, интересно, – подивился рыцарь, – он что же, надеется по берегу реки проехать? Или по мелководью? Не понимаю…

– Мелководья у здешних рек почти и не бывает, – снова принялся выгружать свои знания Сиверс– Плотность почвы и весенние разливы… – Он все же придумал, как объяснить: – Полноводность рек тут прорубает для них русла глубокие, с обрывистыми и крайне неверными берегами.

Разумеется, никакого успокоения это замечание не добавляло, но возница, кажется, знал, что делает. На него путешественники и решили понадеяться, все равно ведь ничего другого не оставалось.

До реки добирались под вечер следующего дня. Это было странно для коней Госпожи, способных без остановки вымахивать до трехсот лиг за сутки, но вот – все же случилось. Наверное, дорога оказалась слишком уж тяжкой, да и нагрузили карету изрядно, недаром Франкенштейн попробовал негодовать… А у самой реки стало понятно, что дальше на север по берегам они не продвинутся. Берега этой действительно широкой реки были крутыми, резкими и к тому же сплошь заросли таким плотным кустарником, перевитым еще и странно выглядевшими ползучими и стелющимися по земле растениями, что прорубаться через них пришлось бы, вероятно, только с помощью палашей. Даже замечательная во многих отношениях карета, в которой они путешествовали, изготовленная с помощью высокой и, вероятно, довольно сложной магии, не могла бы этот путь проделать.

На берегу они расположились на ночь. Это была страшненькая ночь. Да и ночь ли?.. Небо над путешественниками до конца так и не потемнело, звезды на нем светились настолько редко, что становилось непонятно, – те ли это звезды, которые они привыкли видеть над собой? Это вполне могли оказаться уже другие какие-нибудь звезды, по крайней мере, созвездия Оле-Лех над собой не узнавал. Он даже подумал было обратиться к профессору, тот должен был в силу своей учености знать об этом побольше рыцаря, но нарушать спокойствие неторопливо обустраиваемого лагеря ему не захотелось.

Карета стояла на пригорке, боком к реке, которая чуть мутновато и темно несла свои воды к Северному океану. Лес начинался так близко от них, что, когда Тальда устроил в ямке большой костер, некоторые ветви стали колыхаться от теплого дыма. Возница, к удивлению рыцаря, тоже принял участие в хозяйственном обустройстве. Он вытащил, поблескивая своими темными большими глазами, какой-то незнакомый бочонок из кареты, достал мешок со свежей, недавно купленной едой и даже притащил толстое бревно на плече к огню, чтобы его пассажирам было удобнее расположиться.

Так же странно повел себя и профессор Сиверс, он вытащил из своего мешка, который рыцарь разрешил взять ему в дорогу, блокнот, забранный в толстый плотный переплет, непонятного вида деревянную палочку, к которой был привязан сухой скрипучий грифель, и принялся что-то писать, время от времени недовольно поглядывая то на небо над собой, то на блики костра. Впрочем, света ему должно было хватать, потому что оруженосец действительно перестарался, и огонь поднялся чуть ли не на два роста Франкенштейна.

Оруженосец, задумавший сварить похлебку из полусырой, купленной в деревне рыбы, оторвался от своего занятия, подошел к рыцарю и, оглядываясь на возницу, спросил у Оле-Леха, старательно понизив голос:

– Он говорит, что нас видно издалека, если ты прикажешь, я, пожалуй, пригашу костер, сделаю поменьше.

– Пусть так останется, – буркнул Оле-Лех. – Разбойников тут, наверное, нет, а те, кто нас увидит, и сами побоятся на нас нападать.

– Как сказать, – неопределенно отозвался оруженосец, – не зря же Франкенштейн наш так ерепенится?

Рыцарь не заметил, чтобы возница как-то ерепенился, по его мнению, Франкенштейн куда больше, чем костром, увлекался съестными припасами и, конечно, содержимым той бочечки, которую вытащил из кареты. Кажется, он тайком подливал себе в кружку несколько раз, по крайней мере, Оле-Лех, отошедший к кромке воды, отчетливо уловил неожиданный и душистый запах выпивки в воздухе.

Черные кони Госпожи неопределенно топтались сначала у опушки, потом один из них зашел по колено в воду и стал шумно пить, взбаламучивая воду копытами. Может быть, он топтал там что-то невидимое для других. А потом все четыре коня, вдруг заревев, умчались в чащу. Франкенштейн, как ни был занят с вытащенным из кареты бочонком, бросился за ними.

– Куда это он? – поинтересовался Оле-Лех у Тальды.

Но темнокожий орк не мог ответить на этот вопрос и лишь пожал плечами.

Потом наступила самая густая, по местным меркам, тьма. Звезд стало лишь чуть больше, но на севере они совсем пропали, и оттуда на путешественников снисходил какой-то призрачный свет, от которого становилось не легче, а, наоборот, еще тяжелее. Оле-Лех сидел на бревне и поглядывал на Сиверса сбоку от себя. Профессор неловко вытянул ноги к огню и продолжал чиркать в своем блокноте, хотя один его сапог начинал уже дымиться.

Тальда, не стесняясь, отодвинул профессора от огня и стал разливать уху по мискам, добавив к ней сухари, которые доставал из полотняного мешка, который Оле-Лех почему-то никак не мог вспомнить – где они его купили, откуда у них взялись сухари?.. В конце концов, решив, что оруженосец раздобыл сухари на последней фактории в непонятной деревеньке, рыцарь принялся за получившееся варево Тальды, но довольно скоро отставил свою миску – уха вышла и не наваристой, и здорово пересоленной. Оруженосец пробормотал:

– Нужно было наловить тут свежей рыбки. Тогда у меня бы ушица получше получилась.

Оле-Лех вспомнил, что Тальда происходил откуда-то с берегов теплых южных морей, где ловить рыбу начинали сызмальства и без нее плохо представляли себе обычный стол.

Франкенштейн появился из темноты внезапно, почти бесшумно, так что Оле-Лех непроизвольно схватился за кинжал. Но возница, не обращая внимания на остальных путников, уселся перед огнем, стал огромными кусками запихивать себе в рот все то, что не доели остальные. Он ел долго, и лишь когда насытился и поднял голову, рыцарь с удивлением увидел, что Франкенштейн выглядит не совсем… нормально.

Обычно-то он бывал твердым, резковатым, чуждым, но все же уверенным и спокойным. Иногда даже веселым, когда пускал коней вскачь и ему удавалось удерживать их бешеный бег навстречу бьющему ему в грудь и в лицо ветру.

А сейчас он казался испуганным. Только это могло хоть как-то объяснить его неуверенные движения, подрагивающие губы и общее едва ли не виноватое выражение. К тому же он оглядывался в сторону леса, словно ожидал нападения.

– Чего он? – снова спросил Оле-Лех своего оруженосца.

Тальда мельком взглянул, как Франкенштейн наливает себе выпивку, и отозвался:

– Он чего-то ждет, по-моему. Только не понимаю, чего именно?

Они помолчали, перед костром это было особенно приятно. Рыцарь спросил лениво:

– А что это он пьет? Я все приглядываюсь, ничего сообразить не могу. Это же – не наш бренди?

– Господин, он самолично для себя, для согрева, прикупил в деревне бочонок водки… Нужно теперь следить за ним, не упился бы до бесчувствия, – вздохнул Тальда. – Только не знаю, когда его следует останавливать?

– А ты тоже водки местной прикупил?

– Разумеется, – рассеянно кивнул оруженосец, причмокивая над ухой, которая уже подостыла, а потому, по мнению рыцаря, издавать такие-то звуки, в общем, было необязательно. – Купил почти все, что у него, у того полуэльфа, нашлось. Мне профессор, да и сам торговец, объяснили, что там, на севере, это лучше денег будет.

Рыцарь попробовал осмыслить это утверждение. Профессор поднял голову:

– Может, тут все же есть разбойники? Хотя я не слышал, чтобы в этих северных лесах они водились… Им нужны наезженные дороги или хотя бы зажиточные деревеньки, иначе они с голоду пропадут.

– Деревенька тут есть, – неопределенно отозвался Тальда. – Одну мы как раз вчера миновали…

– Эта деревенька сама какими угодно разбойниками подкормится, – ответил рыцарь. – Вот от них-то, от этих лесных полуорков, или кем они там себя считают, и можно ждать нападения.

– Тоже – вряд ли, – отозвался профессор. – Они не напали на нас, когда мы к ним заявились, чего же теперь им за нами гнаться?

Наевшись, путешественники улеглись. Оле-Леху сначала было жестковато, и к тому же он почему-то за все дни, когда вынужден был дремать от случая к случаю в карете, отвык от звездного неба. Зато Тальда захрапел почти сразу, и, как ни удивительно, Сивере тоже уснул легко и спокойно. Франкенштейн по-прежнему сидел, прихлебывая свою водку, которую рыцарь все-таки заставил его развести хотя бы наполовину водой, смотрел в огонь немигающими своими мертвыми глазами. Рыцарь, иногда просыпаясь, видел его силуэт в плаще, видел блики огня на его испещренной чудовищными шрамами роже, но вполне отдавал себе отчет, что не понимает это существо и даже не хочет его понимать.

Кони появились под утро, когда путешественники еще толком и не поднялись, лишь Франкенштейн отчего-то возился у кареты, но зачем это было нужно и что он там делал, никто даже не пробовал гадать.

Они выглядели отяжелевшими и грузными. На мордах у них запеклась кровь, причем было ее так много, что кровавые пятна оказались даже на конских боках, будто бы магические звери участвовали в беспощадной, смертельной битве. У одного с морды все еще свисали какие-то кровавые ошметки. Не составляло труда догадаться, что ночью эта зверюга, этот чудовищный конь загрыз и сожрал что-то, что еще вечером бегало и было живым.

Кони подошли к вознице сами, причем один из них, тот, что был измазан кровью на боку больше прочих, определенно попытался передним копытом Франкенштейна пристукнуть. Но тот привык с ними управляться, справился и на этот раз, недолго думая огрел коня какой-то дубиной, причем рыцарь, помнивший, как эти звери проломили ворота замка Титуф, решил, что это черное четырехногое чудовище вряд ли и почувствовало удар. Тем не менее коварный конь отстал от Франкенштейна, и тогда возница принялся их купать.

В общем-то им это не понравилось, вероятно, вода была слишком холодной. Но когда путешественники, скудно позавтракав и выпив немного привычного бренди, а отнюдь не водки, пусть та и понравилась их вознице, стали складывать свои припасы в карету, Тальда вдруг заволновался.

– Сахиб, – сказал он, и голос его необычайно громко разнесся по этой тихой и пустынной поляне над берегом северной реки, – они требуют себе по кружке бренди.

– Ты что, и с конями научился разговаривать? Тальда хмыкнул.

– Франкенштейн наш так говорит, а он знает, что делает.

– Что ж тут знать? – вмешался Сиверс– Дороги вперед нет, река льдом не покрыта…

Но Тальда всех удивил:

– Насколько я понимаю, для коней это – не проблема.

– Как так? – не понял профессор.

– Они потащат карету вплавь.

– Не понимаю, – нахмурился рыцарь. – То, что они необычные звери, я знал. Но чтобы они могли превращаться в рыбин и плавать в воде?..

– Все могут плавать в воде, – сказал темнокожий Тальда.

– Это верно, – согласился профессор, – некоторые путешественники встречали плывущих оленей в озерах, когда и берегов-то не видно. Видите ли, помимо чистой географии приходится читать и справочники по фауне различных мест…

Пока они так рассуждали, Франкенштейн не стал ждать их решения, твердыми пальцами взял свой бочонок, светлой струей очень щедро налил себе едва не полную кружку, а потом напоил чуть разбавленной водкой коней, которые вначале пофыркали, должно быть привыкнув к более приятному бренди, но и этим угощением, в конце концов, удовольствовались, даже не пожелали заканчивать свой выпивон и подчинились, лишь когда возница решительно бочоночек спрятал. Теперь можно было, как ни казалось это удивительным еще вчера вечером, пускаться дальше в путь.

Когда путешественники забрались в карету, оруженосец пояснил:

– Возница сказал, они так обожрались, чтобы в воде плыть подольше. Он почему-то считает, что впереди нас чуть не на сотню лиг ждут одни леса.

– Леса по берегам этой реки, если я правильно помню карту, тянутся не на сотню миль, – высказался Сиверс– А почти… бесконечно.

– Ладно, посмотрим, что из этого получится, – только и кивнул Оле-Лех.