Текст книги "Воскрешение из мертвых (илл. Л. Гольдберга) 1974г."

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

9

По вопросам, которые полковник государственной безопасности задает Леониду Александровичу Кречетову, чувствуется, что он сведущ не только в физике, но и в геофизике.

– Вы полагаете, значит, что подобные эксперименты ведутся и еще кем-то? – спрашивает он Кречетова.

– Дело, видите ли, в том, товарищ полковник, что сотрудники Института физики Земли, тщательно изучившие по моей просьбе сейсмические явления за последние три месяца, обнаружили любопытные совпадения. Оказалось, например, что такого же характера колебания земной коры, которые были зафиксированы в момент экспериментов академика Иванова, зарегистрированы и по ту сторону нашей планеты.

– А это не те же самые?

– Нет, не те же. Они, во-первых, не совпадают по времени, во-вторых, несколько большей интенсивности, и, в третьих, таких колебаний там было не пять, а семь. И все они отождествляются с изменением земного магнитного поля, как и при экспериментах академика Иванова.

Полковник некоторое время молчит. Потом, прищурив глаза, спрашивает:

– И вы уверены, что…

– Нет, нет, абсолютной уверенности, конечно, нет! – торопливо перебивает его профессор Кречетов.– Да и академик Иванов не разделяет пока моей точки зрения. Считает эти совпадения случайными. Я, пожалуй, и не пришел бы к вам со всеми этими смутными догадками и подозрениями, если бы не сообщил о пропаже моего портфеля. Связь этого происшествия с теми геофизическими явлениями, о которых я вам только что доложил, может показаться вам…

– Нет, Леонид Александрович, мне это не кажется! У нас есть основания подозревать, что к вашей и академика Иванова работе проявляет интерес одна из иностранных разведок. Весьма вероятно также, что эксперименты, подобные вашим, ведутся и по ту сторону океана. А то, что проводятся они секретно, заставляет подозревать, что носят они не только научный характер. Как по-вашему, могут эти искусственные землетрясения быть «направленными»? Вы понимаете мою мысль?

– Да, вполне, товарищ полковник. Мне кажется, однако, что вызвать подобные явления в любом или специально заданном районе нельзя. Они, видимо, будут возникать главным образом в сейсмических зонах земного шара.

– А изменения геомагнитного поля? Могут они нарушить радиосвязь?

– Это более вероятно, хотя и в этом у меня нет пока полной уверенности.

– Ну, а тот молодой человек, который задавал вам вопросы из области нейтринной физики, не попадался вам больше?

– Как в воду канул. Да это и понятно, если именно он похитил мой портфель,– усмехается Кречетов.– Ну, вот и все, что я пока могу вам сообщить.

– Спасибо и за это. Надеюсь, если еще что-нибудь…

– Можете не сомневаться, товарищ полковник.

10

В кабинете отца Алексей замечает книгу Харлоу Шепли «Звезды и люди». Он раскрывает ее и читает очень коротенькое предисловие автора:

«Если бы этой книге предшествовало посвящение, то прежде всего оно, вероятно, было бы обращено к свету звезд, насекомым, галактикам, а также к ископаемым растениям и животным, так как именно они вдохновили автора написать эту книгу».

Алексей так взволнован этими простыми словами, что на какое-то время даже забывает, зачем зашел в кабинет отца.

– Алеша, к тебе пришли,– слышит он голос матери, а в кабинет уже вваливается Сидор Омегин.

– Прости, дорогуша, что я к тебе без телефонного звонка,– гудит он.– Но я ненадолго – за одной справочкой только. Знаю, что ты человек эрудированный, потому прямо к тебе. Можно было бы, конечно, и к Фрегатову или к кому-нибудь из ученой братии, но те могут еще и высмеять за невежество…

– За невежество и я, пожалуй…– хмурится Алексей, недолюбливающий Омегина за его бесцеремонность.

– Да, и ты тоже можешь,– торопливо перебивает его Омегин.– Пожалуй, даже и стоит… Но ты же не пойдешь потом всем трепаться, как Фрегатов, что Омегин лапоть? Я же тебя знаю, ты человек деликатный…

– Давай ближе к делу,– нетерпеливо перебивает его Алексей.

– Вот ты очень горячо выступал вчера по поводу постоянства скорости света. Я, конечно, знаю, что это одна из физических констант, но мне всегда казалось, что есть в этом какой-то элемент метафизики. Потому я и позволяю иногда своим космонавтам летать с суперсветовыми скоростями. А вот сегодня в одном научно-популярном журнале прочел, будто некоторыми учеными ставится эта константа под сомнение. Что ты на это скажешь? Мне очень важно это для моего нового романа.

– Я не знаю, какими данными располагает редакция журнала, но вот что говорил по этому поводу такой ученый, как Макс Борн.

Алексей берет с полки книгу «Физика в жизни моего поколения» и читает:

– «Теория относительности утверждает, что не только скорость света одна и та же для всех движущихся относительно друг друга наблюдателей, но не существует никакого другого более быстрого средства для передачи сигналов. Это утверждение является дерзостью – откуда можно знать, не перешагнет ли будущее исследование эти границы? На это можно ответить: развитая из этого предположения система физики свободна от внутренних противоречий. Ее законы автоматически предсказывают, что никакому телу и никакой групповой волне, с помощью которых можно было бы передавать сигналы, нельзя придать скорость, большую скорости света… И это утверждение опять-таки подтверждено многочисленными точными экспериментами».

Внимательно выслушав мнение Борна, Омегин пожимает плечами.

– Не убеждает? – не скрывая иронии, спрашивает его Алексей.

– Да, не очень. Это я и без Борна знал. К тому же сам Борн теоретик старой школы.

– А академик Фок какой, по-твоему, школы?

– Ну, Фок, конечно, другое дело. А что, он тоже?

– Да, утверждает то же самое.

– Ну ладно, спасибо за консультацию,– недовольно произносит Омегин.– Значит, эта догма пока еще нерушима для наших академиков? Однако в наших молодежных научно-популярных* журналах мыслят, видимо, прогрессивнее… И, знаешь, я все-таки на них буду ориентироваться и не стану переделывать своего романа.

– Делай как знаешь…

– Да, и вот еще что чуть не забыл тебе сказать,– спохватывается Сидор, собираясь уже уходить.– Я сосватал тебя вчера одному иностранному журналисту. Рекомендовал ему к тебе обратиться. Когда ты ушел вчера из Дома литераторов, к нам привел его кто-то из комиссии по иностранной литературе. Представил как корреспондента американского научно-популярного журнала. Он, оказывается проявляет интерес к нашим фантастам. А конкретно – к пишущим о тайнах земного ядра. Я и назвал ему тебя. Так что он может позвонить или даже зайти к тебе. Очень энергичный джентльмен. Фамилия его Диббль, Джордж Диббль.

– Чего это вдруг у американского журналиста интерес к такой теме? – хмурится Алексей.

– Говорит, что в связи с предстоящим проведением нового Международного геофизического года.

11

С отцом Никанором Корнелий встречается через несколько дней на квартире Лаврентьева.

– Я специально просил моего и вашего друга Михаила Ильича познакомить меня с вами поближе,– начинает он разговор с батюшкой, почтительно кланяясь ему и не зная, как лучше называть: отцом Никанором или гражданином Преображенским.– Мне очень прискорбно вспоминать тот вечер…

– О, полно вам! – машет рукой отец Никанор.– Не стоит об этом. А с вами я и сам хотел повидаться и поблагодарить за то, что не только не чернили тогда священнослужителей, но и отдали должное тем, кто продолжает искренне верить во всевышнего.

– Вот именно – во всевышнего! – горячо подхватывает Корнелий.– Но не в смысле бога, а в смысле творца, абсолютной идеи или мировой воли, хотя атеисты уверяют, что это одно и то же.

– Да ведь и я так полагаю…

– В принципе – да, но есть и разница, особенно для тех, кто мыслит неглубоко, формально. Бог у них ассоциируется с живописным и часто бездарным изображением Христа на стенах храмов. Да простит мне эти слова мой друг Михаил Ильич, ибо я не его искусство имею в виду.

Отец Никанор делает робкий протестующий жест, но Корнелий не дает ему произнести ни слова и начинает говорить так быстро, что священник едва успевает следить за ходом его мысли.

– Я понимаю всю сложность общения с простым народом. Необходим зримый образ бога для большей силы воздействия на верующих из простонародья. Но мы с вами можем ведь говорить и о философской трактовке идеи бога, не воплощенного в человекоподобный облик. Вы уже знаете, наверное, что я физик по образованию?…

– Да, мне рассказывал о вас Михаил Ильич.

– И что антирелигиозные лекции я вынужден…

– Да, это я тоже понимаю и вполне вам сочувствую.

– Главная же моя цель – доказать существование всевышнего не словами, ибо достаточно убедительно этого никому еще не удалось сделать, а экспериментом. Да да, совершенно реальным физическим экспериментом!

– И это я знаю, и тоже от Михаила Ильича,– кивает русоволосой головой отец Никанор. Он кажется теперь Корнелию совсем зеленым студентиком, готовым поверить любому слову «маститого профессора».

– Ему трудно было объяснить вам это, ибо он человек гуманитарного образования, очень смутно представляющий себе все тупики современных естественных наук, особенно физики,– степенно продолжает Корнелий.– А вы, Никанор Никодимович… Позвольте мне называть вас так?

– О, пожалуйста, пожалуйста!-снова энергично кивает головой отец Никанор.

– А вы, Никанор Никодимович, изучали, наверное, естественные науки в духовной академии? Вы так эрудированы…

– К сожалению, естественных наук не преподают пока в наших духовных академиях, но самостоятельному изучению их не препятствуют.

– Вам, конечно, приходилось читать космогонические работы аббата Леметра, отца теории «расширяющейся Вселенной», доказавшего акт творения мира? Знаете вы, конечно, и сторонника Леметра – английского астрофизика Эддингтона, которого, как мне известно, очень чтят в папской академии в Ватикане. Знакомы, наверное, и с работами западногерманского физика Вернера Гейзенберга?

Отец Никанор слышал кое-что о Гейзенберге, но ничего из его работ не читал. Он и об Эддингтоне-то имел весьма смутное представление. Но чтобы не казаться своему собеседнику неучем, он хотя и робко, но утвердительно кивает головой.

Корнелий замечает его робость. Да у него и нет никаких сомнений, что попик ничего не смыслит в квантовой механике, о которой и сам Корнелий имеет довольно туманное представление. Однако он читал кое-какие научно-популярные статьи и усвоил такие термины, как «соотношение неопределенности» и «принцип дополнительности», и любил щегольнуть ими в разговоре. Известно ему и о философских заблуждениях Гейзенберга. Поэтому-то он и спекулирует теперь его именем.

– Знакомо вам, конечно, и такое выражение, как «свобода воли электрона». Наука не может ведь одновременно определить ни истинной скорости его, ни точной координаты.

Отец Никанор вспоминает теперь, что о чем-то подобном он читал в каком-то журнале.

– Да и что вообще остается от материи в мире микрообъектов? На какие органы чувств могут действовать микрочастицы, если мы «общаемся» с ними лишь при помощи экспериментальной аппаратуры? – энергично жестикулируя, продолжает развивать свою мысль Корнелий.– И не с ее помощью даже, а посредством математического аппарата, то есть с помощью абстрактных математических формул, начертанных на листке бумаги. Разве удивительно после всего этого, что об электроне никто не может сказать ничего определенного? То он частица-корпускула, то волна. А разве знает кто-нибудь его точные границы? Одни уверяют, что они существуют, другие утверждают, будто электрон «размазан», не локализован. Вы меня понимаете?

– О да, конечно! – поспешно подтверждает отец Никанор.

– И вот, опираясь на все эти противоречия, я решил поставить эксперимент, который неопровержимо доказал бы не только нематериальность микромира, но и подвластность его лишь всевышнему. Читал я в «Журнале Московской патриархии» статейку какого-то физика. Куравлева, кажется… Он тоже полагает, что такой эксперимент возможен.

Корнелий умолкает, искусно разыгрывая волнение. Молчит и отец Никанор.

Молчание его длится так долго, что у Корнелия начинают появляться тревожные мысли:

«Не догадался ли попик, что я его дурачу? Хоть и не похож он на очень сообразительного, но ведь черт его знает, этого батюшку с высшим духовным образованием…»

– Наверное, нелегко вам справиться с такой задачей одному? – произносит наконец отец Никанор.

– И не говорите, Никанор Никодимович! – облегченно вздыхает Корнелии.– Весь мой скромный заработок уходит только на это. Но дело не в средствах, а в необходимой аппаратуре. Не могу же я, частное лицо, приобрести ее в научно-исследовательском институте. Конструирую кое-что сам, но сейчас я просто в тупике – нужны детали, которых самому не сделать.

– А что, если я поговорю об этом с моим духовным начальством? – взволнованно предлагает отец Никанор, так и просияв от этой мысли.– Поставлю их в известность о вашей благородной идее и попрошу…

– Нет, нет, отец Никанор! Ради бога, не говорите пока никому! Не вынуждайте меня сожалеть, что я доверился вам…

– О, простите, пожалуйста! Не знал я, что вы к этому так…

– Да, для меня это дело чести. Хочу самостоятельно… И это не прихоть, в этом есть свой смысл.

– Понимаю, понимаю вас. Но позвольте мне лично, уже как частному лицу, хоть чем-нибудь помочь вам.

– Не знаю, право, чем могли бы вы?…– Корнелий хорошо разыгрывает раздумье и, будто осененный внезапной мыслью, произносит: – Вот разве чем. Мне представляется возможность через одного иностранного ученого раздобыть за границей необходимую аппаратуру. Но…

– Нужны деньги? – с готовностью отзывается отец Никанор.

Корнелий смущенно молчит, будто не решаясь назвать того, что ему необходимо. Отец Никанор настороженно ждет.

– Нужны иконы, отец Никанор…– произносит он наконец, глядя куда-то в сторону.

– Иконы?

– Да, наши православные иконы, до которых, как вы сами знаете, так охочи иностранцы. А этот ученый – страстный коллекционер. Собирает исключительно русскую иконопись…

– Понимаю, понимаю, Корнелий Иванович,– сосредоточенно морщит лоб отец Никанор.– И постараюсь как-нибудь вам помочь, хотя это и нелегко. У нас тоже, знаете ли, все заинвентаризировано. А личных у меня одна только божья матерь, подарок моей покойной матушки.

– Да нет, зачем же это! Мне не нужны иконы ни из церкви вашей, ни личные. От друга моего Лаврентьева, реставрирующего у вас настенную живопись, известно мне, что есть у вас нечто вроде запасничка…

– Но ведь там иконы, пришедшие почти в полную негодность. На них и ликов-то не разглядеть…

– Но зато старинные?

– Да, есть и такие. Некоторые, пожалуй, даже тех же лет, что и шедевры Андрея Рублева и Дионисия.

– Так ведь на это-то они, иностранцы, как раз и падки!

– Ну, если так, то пожалуйста! Буду рад хоть чем-нибудь помочь вам в вашем великом замысле.

– Огромное вам спасибо, Никанор Никодимович! Вы и представить себе не можете, как меня выручили. Тогда разрешите Михаилу Ильичу Лаврентьеву заглянуть в этот запасничек и выбрать там кое-что по своему усмотрению.

– Да ради бога! Пусть хоть сегодня.

…Свою корпорацию Корнелий собирает вечером в тот же день. Коротко сообщив о результатах обработки отца Никанора, он излагает дальнейший план операции.

– Вы гений, шеф! – не выдержав, восторженно восклицает Колокольчиков.– Давно уже пора кардинально решить вопрос с иконами. Противно ведь иметь дело с разными старушками. И вы очень правильно…

– Не создавайте культа моей личности, Вася,– с показным смущением прерывает Колокольчиков а Корнелий.– Вы же знаете, я этого не люблю. А от старушек мы теперь действительно избавимся. Они жадные и даром ничего не дают, а батюшка проявил бескорыстие. Надеется, что ему зачтется это господом богом на том свете.

Когда все детали дальнейших действий окончательно уточняются, Корнелий отпускает своих коллег, попросив Вадима Маврина задержаться.

– Опять я сделал что-нибудь не так? – робко спрашивает Вадим.

– Это мы сейчас выясним,– таинственно усмехается Корнелий.– Сбегай-ка сначала на кухню за коньяком. Там в шкафчике стоит.

Все еще не понимая, в чем он проштрафился, Вадим уходит на кухню, а когда Корнелий разливает коньяк в рюмки, произносит жалобным голосом:

– Плохо разве я обструкцию на твоей лекции учинил?

– Кто говорит, что плохо? Отлично сработал. Я даже не ожидал от тебя такого.

– Так в чем же дело тогда?

– Давай выпьем сначала.

– А за что?

– За твои успехи, за Варю.

– Это можно,– расплывается в широкой улыбке Вадим.– За это я с удовольствием.

Они чокаются и выпивают.

– Что за чувства у тебя к ней? -лродолжает Корнелий не очень понятный Вадиму допрос.

– Сам видел, какая девушка! Нравится она мне…

– И только? А может быть, любовь?

– Ну, этого я еще не знаю. Этого со мной еще ни

разу не случалось.

– А она как же? Чем тебе отвечает?

– Этого, прямо тебе скажу, тоже не знаю. Вроде нравлюсь я ей…

– Почему решил, что нравишься?

– Я всем девушкам нравлюсь,– самодовольно усмехается Вадим.

– Ну, это, милый мой, не довод.

– Другим-то точно знаю, что нравлюсь, а ей, по правде сказать,– не уверен… А ты чего про Варю все у меня выпытываешь?

– Будь с ней, Вадим, поделикатнее,– будто не расслышав его вопроса, необычно серьезно произносит Корнелий.– Постарайся действительно ей понравиться. Она племянница одного крупного ученого и очень может нам пригодиться.

12

В полдень Алексей собирается поехать в редакцию «Мира приключений», но вдруг раздается телефонный звонок.

– Да, слушаю вас,– говорит Алексей в трубку.

– Мистер Русин? – слышит он незнакомый голос с иностранным акцентом.

– Да, я.

– О, простите меня, мистер Русин! Я очень рад, что застал вас. Я корреспондент американский джорнал «Сайантифик Америкэн» Джордж Диббль и очень хотел бы встретиться с вами. А чтобы вы не думал, что я тайный агент наш Центральный разведывательный управлений, я передаю трубка ваш товарищ.

Алексей слышит приглушенный смех Диббля, а затем знакомый ему голос сотрудника комиссии по иностранной литературе Союза писателей.

– Здравствуйте, товарищ Русин! Мистер Диббль очень любит шутить, но встретиться с вами у него действительно есть большое желание.

– Ну что ж, если нужно, я готов,-не очень охотно соглашается Алексей.

– И хорошо бы сегодня.

– Сегодня?… Ну ладно, давайте сегодня.

– Тогда мы минут через двадцать – двадцать пять будем у вас.

Алексей кладет трубку и критически осматривает свою комнату. Надо бы навести в ней порядок. Он всегда делает это сам, а Анна Павловна лишь генеральную уборку. Но в комнате как будто бы и так достаточно чисто.

Джордж Диббль является в половине первого. Один, без сопровождающих.

– О, добрый день, мистер Русин! Рад с вами познакомиться! Много слышал о вас… как это будет по-русски? Похвалебного? Да, да, похвального! Простите, ради бога, что я так плохо по-русски…

– Ну что вы, совсем неплохо для иностранца.

– Да, правда? Я очень рад. Русский – такой трудный язык. Но я немножко полиглот. Знаю французский, немецкий и итальянский, но русский дается труднее всех. А вы знаете английский?

– Очень плохо. Хуже, чем вы русский. Так что мы, пожалуй, лучше поймем друг друга, если будем разговаривать по-русски.

– А знаете, это симболично… Да, правильно, символично! – смеется Диббль.

– Я не имел никакого иного смысла, кроме прямого, мистер Диббль,– уточняет Алексей.

– Не обижайтесь, ради бога, я пошутил. И называйте меня, пожалуйста, просто Джорджем.

– Мне удобнее называть вас мистером Дибблем…

– О да, да, понимаю,– снова смеется веселый американец.– Мы еще недостаточно знакомы, да? Но это ничего – мы разопьем с вами как-нибудь бутылочка виски, и вы еще будете называть меня просто Джо. Да, и не удивляйтесь, пожалуйста, что я приехал к вам один – я отпустил того господина из вашего пэн-клуба, который привез меня сюда. Пожалуйста, сигара.

– Благодарю вас, я не курю.

– Тогда, как это у вас говорится?… Ближе к делу, да?

– Да, правильно, присаживайтесь, пожалуйста. Я к вашим услугам,– сдержанно говорит Алексей, кивая на кресло.

Диббль сразу же садится и забрасывает ногу на ногу, точь-в-точь так, как делают это типичные американцы в типично американских фильмах. Он вообще выглядит (или старается выглядеть) очень простодушным, веселым, разговорчивым парнем. Алексею, однако, кажется почему-то, что русские слова он коверкает нарочно. Иногда говорит вообще без всякого акцента.

– Вы, конейшн, догадываетесь, что интересуете меня главным образом как фантаст,– уже более деловым тоном начинает Диббль.– И еще потому, что пишете не о Марс и Венера, а о наш родной планета. Для фантаст– это необычный объект. А у читатель нашего журнала – большой интерес к эта тема. «Терра инкогнита» – так, кажется, называйт ученые наша планета? И действительно, все одна пазл… Да, правильно – загадка. А в ваш новый роман, как сообщил мне мистер Омегин, раскрывается загадка земного ядра. Это правильно, да?

– В какой-то мере…– уклончиво отвечает Алексей.

– В связи с новой попытка проникнуть к мантия Земли, это сейчас очен интересуйт наш читатель. Вы знаете, конейшн, о наш первый неудача?

– Вам тогда удалось просверлить лишь двести метров океанского дна?

– Да, был большой шум, большой реклама, но до верхний мантия оставался еще четыре тысяча восемьсот метров,– вздыхает Диббль.– Да и нелегкий это дело. Мы опускаль буровые трубы сквозь четыре километра вода. А ведь это океан! Разве гидролокаторы могли удержать наш буровой установка во время шторм? Один наш бур, армированный алмазами, сломался и погиб. Фирма, финансировавший эта работа, не захотел больше рисковать!

Диббль становится очень серьезным. Не замечает даже, что потухла сигара. Кончик ее оброс толстым слоем сизого пепла, вот-вот готового осыпаться на пол. Алексей пододвигает Дибблю пепельницу.

– Но теперь мы возобновляйт наша попытка добраться до верхний мантия и будем бурить уже не с корабль, а с подводной лодка. А вы будет вскрывайт земная кора не под океан, а под континент? И ваши буры должны пройти больше тридцать пять километров гранит и базальт? О, это грандиозно!

– Да, мы будем бурить сверхглубокие скважины в Прикаспии, на Урале, в Карелии и в Закавказье. Вскроем осадочный слой на материковой равнине и у подножия горных хребтов. Узнаем структуру коры там, где она уже постарела, и там, где еще идет рождение гор. У нас есть специальные вещества, которые размягчают породы и помогут бурению. А о том, какие препятствия будут преодолевать буры, донесут исследователям электронные приборы.

– И все это будет в ваш роман? – спрашивает Диббль.

– Зачем же такую прозу в фантастический роман? – удивляется Алексей Русин.– Все это уже есть на самом деле. В романе я буду изучать тайны ядра нашей планеты из космоса. Что мы знаем, например, о форме нашей планеты? То, что она не шар, известно еще из расчетов Ньютона. А какова более точная геометрическая фигура Земли, до сих пор еще окончательно не установлено, хотя теперь эту задачу решают уже не астрономы и геодезисты, а искусственные спутники Земли.

– В изучении наша планета с помощью космос вы разве имейт в виду только спутник?

– Почему же? И в более широком смысле тоже. Я имею в виду изучение нашей Земли и по аналогии ее с другими планетами Солнечной системы.

– Ну, а как с помощью космос доберетесь вы до тайна ядра наша планета?

– Придется пофантазировать,– улыбается Алексей.– Вы ведь знаете, что между Марсом и Юпитером существовала когда-то еще одна планета?

– Теперь, после находка транзистор в метеорите, упавшем в Калифорния, в этом не может быть никакой сомнений! – оживляется Диббль.– Его нашли неподалеку от город Чико, на берегу река Сакраменто.

– Ну, тем более! Нам неизвестно, в результате какой катастрофы погиб Фаэтон, но если бы с помощью космических ракет удалось исследовать все его осколки-астероиды, то по химическому анализу их вещества можно было бы установить всю структуру бывшей планеты. В том числе и ее ядро. А по аналогии…

– Простите, мистер Русин, но я в этом не уверен,– энергично качает головой Диббль и даже встает со своего места.– Что нам известно о земном? Что оно железное? Но ведь это одно лишь сапазишн… предположение. Зато температура его – три тысяча градусов – не вызывайт сомнений. Нет больших расхождений и в оценка давления внутри ядра. Это примерно три с половиной миллиона атмосфер. Правильно, да? В каком же тогда состоянии там вещество? Разве вы не знайт, что достаточно одного миллиона атмосфер, чтобы разрушить все электронные оболочки в атомах? Но когда этот давление и температура был снят, а он не мог быть не снят, раз планета разлетелся на куски… Правильно, да? Что тогда стало с веществом ядра, а? Разве он мог остаться в тот же самый состояний? Вне всяких сомнений, это уже совсем иной вещество! Он такой же, как в железных метеоритах. Правильно, да? А надо как-то узнайт, какой же ядро внутри живой планета,– продолжает Диббль.– Да, я не оговорился, именно живой планета!

– Я понимаю вас, мистер.Диббль. Ее, конечно, можно так назвать, а ядро – это, может быть, ее сердце.

– Да, правильно, сердце! Один наш американский фантаст сочинил жуткий роман – «Реквием». Он описал в нем, как в результат термоядерный война произошел инфаркт такого сердца одной планета.

– А я не верю, чтобы планета могла разорваться в результате термоядерной войны,– качает головой Алексей.– Скорее, она может погибнуть от чрезмерного любопытства разумных существ.

– Вы думайт, что мы можем доковыряться до этого в ее недрах? – смеется Диббль.– Если ей не страшен титанический сила землетрясений и извержений, что тогда для нее наши буровые, пусть даже самые сверхглубокие? Нет,’пусть уж лучше разумный существа соревнуются в разгадках тайна космоса и недр своей планета, чем в производстве термоядерный бомба.

– Я тоже за это.

– О, я не сомневался! Наш журнал очен поощряет такой соревнований. И когда вы напишете свой роман, пропагандирующий подобная идея, мы охотно будем напечатать такой советский пропаганда.– Он весело смеется и протягивает Алексею руку: -Ну, мне пора! Я и так отнял у вас слишком много время. Но я очен рад, что познакомился с вами. Когда будете в Штатах, обязательно заходите ко мне в гости. Вот вам мой визитный карточка с адресом. И я, и мой жена будет очен рад. Но прежде чем уйти, я хотел бы задать вам еще один вопрос.

– Пожалуйста, мистер Диббль.

– Вы ведь не думаете, что тайна земного ядра можно разгадать одним только сверхглубоким бурением?

– Да, я не думаю, чтобы этого было достаточно.

– Что же тогда? Может быть, прощупать земное ядро каким-нибудь локатором, как Луну и Венеру, а?

– Но ведь никакой оптический луч, даже луч квантового генератора…

– Да, конейшн! – живо перебивает его Диббль.– Ну, а если луч нейтрино?

– Нейтрино?

– Да, нейтрино. Сейчас много пишут о нейтринных телескопах. И у вас и у нас тоже.

– Но ведь для нейтрино прозрачна не только наша планета, но и само Солнце. Вы же знаете, что нейтрино почти не взаимодействует ни с каким веществом.

– Да, это так. И все-таки наши ученые предполагайт, что именно нейтрино – тот инструмент, с помощью которого можно проникайт в тайна ядра наш планета. Ну, извините, когда-нибудь я должен все-таки уйти! До свидания!

Он простодушно посмеивается и снова крепко жмет руку Алексея.

– И не провожайте меня, пожалуйста, я сам доберусь до своей гостиница.

Он уже стоит у самых дверей и, будто совсем уже между прочим, задает Алексею еще один вопрос:

– А вы разве не знакомы с работами ваш профессор Кречетов?

– Нет, не знаком.

– А ведь именно он у вас экспериментирует с нейтрино.

– Крупнейший специалист по нейтрино у нас академик Понтекорво.

– Да, но именно профессор Кречетов с помощью нейтрино пытается разгадать тайну земного ядра.

– В первый раз слышу об этом.

– Ну, тогда, значит, профессор этот очен у вас засекречен,– посмеивается Диббль.