Текст книги "Воскрешение из мертвых (илл. Л. Гольдберга) 1974г."

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

6

Босс сегодня явно недоволен своими компаньонами. Он не сказал еще ни слова, но они уже чувствуют это. Даже Вадим Маврин присмирел.

А Босс все ходит и ходит по своему «оффису», противно поскрипывая до зеркального блеска начищенными полуботинками.

– Ну хватит, Босс, не выматывай ты из нас душу! – умоляюще произносит наконец Вадим,

– Да, действительно хватит! – неожиданно хлопает ладонью по столу Босс.– Хватит этой дешевой оперетки из жизни дикого Запада. С сегодняшнего дня к чертовой матери весь этот жаргон! Никакой я вам больше не Босс, а Корнелий Иванович Телушкин.– Печально усмехаясь, он поясняет: – Что поделаешь, мои родители не обладали чувством юмора и не подумали, видно, как будет сочетаться понравившееся им иностранное имя Корнелий с русским отчеством Иванович и особенно с фамилией Телушкин. Но таковы мои истинные позывные по паспорту, и вы их хорошо запомните. А ты, Вадим, распрощайся с кличкой «Ковбой», тем более что у тебя такое красивое имя.

– Так ведь это не я… Это так меня другие…– басит Вадим.

– Отучай их от этого. Бей, если надо, по мордасам.

– По мордасам, значит, можно?

– Да, если это нужно для пользы дела, а не так, как вчера под окнами Вари. В милицию уже вызывали?

– Нет пока. Может, обойдется…

– И учти, еще одна такая драка – и все! Катись тогда из нашей корпорации! Последнее это тебе предупреждение…

– А по-моему, вы неправы, Босс…– пытается возразить щупленький, претенциозно одетый молодой человек с интеллигентным лицом.

– Только что ведь было сказано! – снова стучит кулаком по столу Телушкин.

– Пардон! Извините вы меня, ради бога, Корнелий Иванович! -театрально расшаркивается молодой человек.– Клянусь всевышним, больше не буду! Но Вадима вы зря порицаете за демонстрацию силы под окнами Вари.

– Это ты прав, Пижон,– одобрительно кивает головой Вадим.– Женщины силу любят…

– Ну, во-первых, это не та женщина,– хмурится Телушкин.– Во-вторых, сколько раз тебе говорить, что никаких кличек? У Пижона есть имя – Вася и фамилия – Колокольчиков. Хорошая, звонкая фамилия. А вы бросьте, Вася, считать себя интеллектуалом, и вообще никакого суперменства. Клятвы именем всевышнего тоже отменяются. Во-первых, это святотатство, а во-вторых, мы и без того начнем скоро торговать господом богом оптом и в розницу.

Решив, что глава корпорации шутит, говоря о торговле богом, Колокольчиков возвращается к своей прерванной мысли.

– Насчет Вари вы правы, это действительно не та девушка, которую возьмешь демонстрацией силы. Но в этом есть другая сторона медали. В поступках Вадима она видит проявление дикости, неотесанности его натуры и потому пытается его перевоспитывать. К тому же не исключено, что ей, может быть, все-таки приятно, что он делает это из-за нее.

– Ну, не знаю, не знаю…– с сомнением покачивает головой Корнелий.– Не думаю все-таки, чтобы он взял ее грубостью. Она, по-моему, натура мечтательная, и грубостью Вадим может лишь все дело испортить. Недаром же в психологии существует такое понятие, как «совместимость» или «несовместимость» характеров.

– О, вы широкообразованный человек, Корнелий Иванович! – притворно восхищается своим шефом Колокольчиков.

– Мне не надо вашей дешевой лести, Вася,– снисходительно усмехается Корнелий.– Я типичный дилетант широкого диапазона. И потому в наш век узких специалистов выгодно отличаюсь от многих кандидатов наук. Конечно, если уж говорить откровенно, я прямой потомок Остапа Бендера, эволюционизировавшего в соответствии с духом времени. Не помню, какое было образование у Остапа – нужно будет перечитать «Двенадцать стульев»,– но самое большое – семь-восемь классов Одесской гимназии. При его природном остроумии и таланте мелкого авантюриста этого было достаточно, чтобы стать фигурой в ту эпоху. В наши дни, однако, он не поднялся бы выше рядового тунеядца.

– Ну, а у вас какое же образование? – любопытствует Колокольчиков.

– Довольно широкое. Пришлось трижды покинуть – не по собственному желанию, конечно,– три столичных института: сперва юридический, потом биологический и, наконец, физико-математический. Да плюс самообразование. Все это дает мне возможность быть на уровне века в нашем не очень благородном деле.

– А почему не очень благородном? – удивляется Колокольчиков.– Почему вообще мы, мыслящие и рожденные для лучшей доли личности, должны ишачить на простых советских, людей? Я не желаю этого!…

– Но ведь ишачите? – смеется Корнелий.– Вы – в своей конторе, Вадим – на заводе. И потому давайте, Вася, без этих красивых слов о мыслящих личностях… Ну, а теперь хватит философии – займемся делом. Вадим, сбегай-ка на кухню и извлеки там из холодильника бутылку шампанского.

– Вот это дело! – восхищенно вопит бывший Ковбой.

– Нет, это не дело,– поправляет его Корнелий.– О деле я доложу вам перед тем, как мы наполним бокалы этим благородным напитком.

Вадим поспешно уходит на кухню, а заинтригованный Колокольчиков заискивающе смотрит в глаза своему шефу.

– Видно, что-нибудь феноменальное?

– Достаньте-ка лучше фужеры из буфета.

Пока Вадим освобождает пробку бутылки от проволочек, Колокольчиков проворно расставляет фужеры на письменном столе Корнелия.

– Открывать? – спрашивает Вадим.

– Погоди, сначала я оглашу нашу новую декларацию. Отныне прекращается вся наша деятельность по так называемой фарцовке. Это слишком мелко и недостойно дельцов с размахом.

– Только поэтому! – недоумевает Колокольчиков, снискавший себе славу одного из лучших фарцовщиков столицы.

– Нет, не только поэтому. Главным образом потому, что мне сделано более солидное предложение. С завтрашнего дня мы начнем торговать с иностранцами господом богом.

– Иконками?-догадывается Колокольчиков, не выражая при этом особого энтузиазма.

– Да, иконками. Но не теми, которые мы скупали у богомольных подмосковных старушек, а произведениями живописного искусства. Шедеврами великого живописца пятнадцатого века Андрея Рублева. Слыхали о таком?

– Да нет, откуда нам…– вяло отзывается Вадим.

– Ну, ты-то известный лапоть,– беззлобно ухмыляется Корнелий.– Тебе действительно неоткуда это знать. А вот Вася знает, конечно.

– Да, я знаю. А где их взять, эти шедевры?

– Будем делать,– бодро заявляет шеф корпорации бывших фарцовщиков.

– То есть как это делать?

– Ну, подделывать. Какая разница?

– А такая, что это будет явной липой, иностранцы ведь не дураки. Те, кому нужен Рублев, наверное, неплохо в нем разбираются. И потом, существует специальная экспертиза…

– Все правильно,– соглашается Корнелий.– Но дело в том, что тот, который сделал мне предложение поставлять ему шедевры Рублева, такой же мошенник, как и мы. Не понимаете? Сейчас объясню.

– Давайте, может быть, сначала выпьем? – умоляюще произносит Вадим.– Без пол-литра, как: говорится…

– Потерпи! – машет на него рукой Корнелий.– Ты и в трезвом-то виде худо соображаешь. Ну, так вот, тот иностранец, с которым меня сегодня познакомили, сам предложил мне заняться таким мошенничеством. Он снабдит нас красками. По своему химическому составу они ничем не будут отличаться от тех, которыми пользовались современники Рублева. Нам остается только подыскать живописца. Я думаю, наш коллега Лаврентьев возьмется рисовать богов под Рублева.

– А на чем? Полотно тоже ведь должно быть старинным.

– Будем писать на старых иконах, пропитанных ладаном и запахом лампадного масла. Такие иконы можно раздобыть у тех же старушек, а за более приличное вознаграждение – и у служителей православной церкви.

– В крайнем случае можно и спереть,– предлагает Вадим.

– Нет,– категорическим тоном возражает Корнелий.– Мы не будем обострять наших отношений с милицией. И вообще – как можно меньше противозаконий. Даже торгуя с иностранцами, будем продавать только бога, а не родину.

– Нет, вы все-таки голова!-теперь уже совершенно искренне восклицает Колокольчиков.– С вами не пропадешь. Представляю себе, как бы вы развернулись за границей при их свободе предпринимательства.

– Да там нас с потрохами бы проглотили не только крупные, но и средние дельцы. Там без миллионных капиталов и мечтать нечего о настоящем бизнесе. Маркса нужно читать, дорогой мой мелкий предприниматель, Вася Колокольчиков!-дружески хлопает своего компаньона по плечу Корнелий.

– Да, пожалуй…– с невольным вздохом признается Колокольчиков.– А кто же все-таки этот иностранец, с которым будем мы иметь дело?

– Американский журналист Джордж Диббль, сотрудник научного журнала.

– Зачем же такой человек затевает…

– Понимаю, что вы имеете в виду, Вася. Мне тоже показалось это подозрительным. Но тот, кто познакомил меня с ним, дал мне понять, что ему это нужно не для коммерции, а для того, чтобы оставить кого-то в дураках. Американцы – они большие оригиналы, а мы на этом деле можем неплохо заработать.

7

Как только Алексей Русин просыпается на другой день, он сразу же идет к окну, в надежде увидеть Варю. В ее окне уже раздвинуты занавески, хорошо виден туалетный столик, но самой Вари нет.

Алексей смотрит на настольные часы. На них восемь. Значит, Варя уже завтракает, а потом уйдет на работу. Алексею известно, что работает она чертежницей в техническом отделе какого-то завода. Он никого не расспрашивал об этом – узнал случайно из разговора лифтерш.

Варя уже давно нравится Алексею, хотя он даже себе не признается в этом. Делает вид, что тут одно лишь любопытство.

В соседней комнате слышны тяжелые шаги отца, Встал уже, прохаживается по своему кабинету.

– К тебе можно, папа? – стучится Алексей в его дверь.

– Да, заходи, пожалуйста.

Отец в своем старомодном халате, подпоясанном толстым шелковым шнуром. Высокий, длиннолицый, он очень похож на Шерлока Холмса. Особенно когда держит трубку в зубах. Курить он давно уже бросил, а с трубкой все еще никак не может расстаться. Уверяет, что она помогает ему думать.

– Знаешь, зачем я к тебе? – спрашивает Алексей.– Читал ты что-нибудь о метеорите, упавшем недавно в Америке?

– В котором нашли транзисторное устройство?

– И ты веришь в это?

– Если обнаруженный в нем кремний действительно имеет ту химическую чистоту, о которой пишут американские газеты, то его искусственное происхождение несомненно. Сообщалось, что он содержит лишь по одному атому примесей на сотни миллиардов атомов кремния. Это именно та чистота, которая требуется для полупроводниковых приборов, применяемых в самой совершенной радиоэлектронике.

– Но ведь это бесспорное свидетельство…

– Я в этом не уверен,– перебивает Алексея Василий Васильевич.– Слишком мало данных для таких выводов.

– Ты скептик. Думаешь, может быть, что этот кремний попал в метеорное тело в результате столкновения его с каким-нибудь из наших или американских спутников? Кремний обнаружен ведь внутри массы метеорита.

– А я все-таки считаю, что это еще одна из загадок нашей Солнечной системы. Самая же большая загадка– наша Земля. Подлинная «Теггаinсоgnitа».

– Как и вообще все планеты.

– Да, пожалуй. И уж во всяком случае, они загадочнее звезд. Не случайно же кто-то из ученых сказал: «Нет ничего проще звезд». А выдающийся астроном Харлоу Шепли подтвердил^ это более обстоятельно: «Установлено, что химические соединения, имеющиеся в атмосфере Солнца, гораздо проще органических соединений гусеницы. Вот почему нам легче познать звезды, чем насекомых».

Василию Васильевичу нравится упрямство сына, хотя и кажется, что использовать его следовало бы Для достижения более высокой цели, чем писание научно-фантастических произведений.

Чтобы переменить тему разговора, он спрашивает Алексея:

– Помнишь, я рассказывал тебе историю исчезновения профессорского портфеля?

– Нашелся? – без особого интереса спрашивает Алексей.

– Профессор Кречетов просил меня никому не рассказывать о пропаже его портфеля. Имей это в виду и ты.

– А какие ты делаешь выводы из этого?

– Весьма возможно, что за научными секретами Леонида Александровича кто-то охотится.

– Какие же могут быть секреты у профессора, работающего над проблемами нейтрино? – удивляется Алексей.

– Возможно, он узнал о нем что-то новое.

– Но ведь такие открытия публикуются…

– Опубликует, наверное, и он, а до того времени… И потом, открытие его, может быть, таково, что о нем вообще не следует распространяться. Очень прошу тебя в связи с этим…

– Ладно, ладно! – смеется Алексей.– Можешь не волноваться – буду нем.

– И еще один тебе совет, но уже из другой области: ты не очень-то разбрасывайся. Сосредоточься на главном, а главное для тебя – поиск достаточно убедительной причины гибели Фаэтона. И я бы искал ее не в космосе, не в метеоритах и астероидах, а в недрах нашей планеты. В тайнах ее ядра.

– Ты не можешь познакомить меня с этим профессором? – неожиданно спрашивает Алексей.– Как, кстати, его фамилия?

– Кречетов, Леонид Александрович. Однако познакомить тебя с ним сейчас, пожалуй, не совсем удобно. В другой раз как-нибудь.

8

Раздобыв бланк путевки антирелигиозного общества, Корнелий Телушкин сам оформляет себе командировку в подмосковный поселок Тимофеевку. Там находится старинная церковь, в которой служит воспитанник духовной академии отец Никанор. Об этом рассказал Телушкину приятель его, художник-реставратор Михаил Лаврентьев. Он не раз уже помогал Корнелию обделывать его темные делишки. Привлек его Корнелий и к операции «Андрей Рублев», кратко именуемой теперь «А. Р.».

Официальная цель «командировки» в Тимофеевку – прочесть в поселковом клубе лекцию о современном православии и его идеологии.

– Ох, боюсь я этой лекции, Корнелий,– вздыхает дорогой тщедушный, прыщеватый Лаврентьев.– Черт ведь его знает, как после нее отнесется к нам отец Никанор…

– А он что – искренне верует в бога?

– В том-то и дело! А нельзя как-нибудь так сделать, чтобы он не слышал твоей лекции?…

– Наоборот, ему непременно нужно ее послушать. Это для тебя – задача номер один. И не скрывай от него, что я твой приятель. Постарайся намекнуть ему, что я человек верующий если не в бога, то в какое-то высшее существо. А главное, что я бывший студент физико-математического факультета и произвожу будто бы какие-то непонятные тебе эксперименты, пытаясь установить общение с этим высшим существом.

– Ну, а как же я ему объясню, почему ты антирелигиозные лекции читаешь? – недоумевает Лаврентьев, прозванный Богомазом, так как специализировался он главным образом на реставрации старинных икон и вообще иконописной живописи.

– Этого ему и объяснять не надо. Это он и сам поймет, как только мою лекцию послушает,– смеется Корнелий.– Пойти на нее он должен непременно! Все остальное я ему потом сам объясню, как только ты нас познакомишь.

В Тимофеевку они прибывают около шести. Телушкин сразу же является в поселковый Совет..Знакомится там с секретарем местной комсомольской организации Козыревым.

– Ну-с, как у вас обстоит дело с аудиторией, молодой человек?-деловито осведомляется Корнелий, протирая свои очки в золотой оправе.

Он очень дорожит ими и надевает лишь на периоды самых ответственных «операций». В этих очках у него импозантный вид. С добросовестностью киноактера он тщательно отработал перед зеркалом жесты и мимику. По просьбе Корнелия Колокольчиков даже снял его любительским киноаппаратом. Глава корпорации долго потом изучал себя на экране и обнаружил несколько дефектов в походке и костюме, что и было им устранено.

«Наша корпорация идет в ногу со временем,– любит говорить своим компаньонам Корнелий.– Она оснащена фото– и киноаппаратурой, магнитофонами для перезаписи дефицитных музыкальных новинок, мощными лупами и даже микроскопом – пока, к сожалению, школьным – для обнаружения фальшивок, которые иногда подсовывают нам конкурирующие с нами коллеги-бизнесмены».

Хорошо поставленный голос и манера Корнелия производят впечатление на секретаря комсомольского комитета. Он принимает его за серьезного ученого.

– С аудиторией, сами понимаете, не так-то просто,– смущенно отвечает он на вопрос Корнелия.– Комсомольский актив будет, конечно. Ну, еще кое-кто из дачников. А верующих, сами понимаете…

– Но ведь главная наша забота, дорогой вы мой товарищ Козырев, привлечь на лекцию именно верующих,– деликатно поучает его Корнелий.– А комсомольцев, да еще актив, и агитировать нечего. Богомольцев бы побольше, особенно тех, кто помоложе, кого еще есть надежда отвратить от церкви.

– Так ведь не идут. Летняя пора, да и вечер сегодня, как нарочно…

– А вы бы самого батюшку пригласили! – восклицает вдруг Корнелий, будто сейчас только осененный этой идеей.– Батюшка-то, как мне известно, тоже молодой. Может быть, и в дискуссию со мной ввяжется. Это бы лучше любой лекции.

– Да, что и говорить, чертовски заманчиво! – вздыхает Козырев.– Но как к нему подъедать?

– Пошлите ему официальное приглашение, может быть, заинтересуется.

– Попробую,– без особой уверенности в успехе соглашается Козырев.– Пошлю с нарочным. Кстати, домик его недалеко от клуба.

До начала лекции у Корнелия остается полчаса. Он решает пройтись по поселку и посмотреть на церковь.

Церковь, выстроенная в стиле «московского барокко» и недавно добротно отремонтированная, стоит на высоком берегу реки в небольшой рощице. Корнелий рассматривает ее издалека, чтобы не попасться на глаза отцу Никанору раньше времени.

«Да, умели строить в доброе старое время,– отмечает он про себя.– Красивая. церквушка. Надо полагать, на должном уровне и ее иконопись…»

К семи часам (хотя лекция назначена на половину седьмого) с трудом собирается человек пятнадцать комсомольцев, две девушки, работающие в поселковом Совете, да несколько пожилых дачников.

– Вы уж извините,– смущается Козырев. Он то и дело вытирает мокрый от волнения лоб.– Лето… И потом, в кинотеатре новый фильм. А это, сами понимаете…

– Я понимаю,– снисходительно улыбается Корнелий.– Такое мероприятие, как антирелигиозная лекция, у вас, конечно, впервые, хотя церквушка отца Никанора, кажется, не пустует?

– Да, к сожалению…

– А что, если мы по случаю малочисленности аудитории проведем вместо лекции вольную беседу? – обращается Корнелий уже не к Козыреву, а к собравшимся, заметив среди них Маврина и Колокольчикова. Они подсели к дачникам, держась подальше друг от друга.– Как-то не совсем удобно читать лекцию почти пустому залу. Как вы посмотрите на это?

– Правильно говорит товарищ лектор,– зычно подает голос Вадим Маврин. Он уже успел познакомиться со своим соседом, и тот энергично поддакивает ему.– Лекции – это же одна скукота. Я извиняюсь, конечно…

– Правильное предложение вносит товарищ, не знаю, к сожалению, его фамилии,– поддерживает Вадима Маврина Колокольчиков.– А вот, кстати, и батюшка, кажись, идет,– кивает он на окно.– Пусть они с ним и подискутируют.

– Ну так как, принимается, значит, это предложение?– спрашивает Козырев.

Собравшиеся ^одобрительно кивают головами.

А в зал в сопровождении Лаврентьева и нескольких старушек входит отец Никанор. У него совсем еще молодое, добродушное лиц‘о, жиденькая бородка и длйнные русые волосы. Корнелий жестом гостеприимного хозяина приглашает его вперед, но батюшка снимает соломенную шляпу и скромно садится в задних рядах.

– Прошу задавать вопросы,– предлагает Корнелий и поясняет, обращаясь к отцу Никанору:-Мы тут решили из-за малочисленности аудитории вместо скучной лекции, как остроумно заметил один из присутствующих здесь граждан, провести беседу.

– Вы только, пожалуйста, не обижайтесь на этого дачника,– шепчет Корнелию Козырев, кивая на Вадима.

– У меня есть вопрос,– поднимается со своего места Колокольчиков.– Тут ведь собрался в основном народ молодой и в бога все равно не верующий, а батюшку и старушек разубеждать в этом явно бессмысленно, поэтому давайте договоримся не требовать от товарища лектора доказательств того, что бога нет. В том случае, конечно, если батюшка не докажет нам, что он есть.

– Простите, товарищ, не знаю вашей фамилии,– обращается Корнелий к Колокольчикову.– Давайте сначала договоримся не оскорблять священника. Времена грубой антирелигиозной пропаганды, как вы знаете…

– Да я и не думал его оскорблять, товарищ лектор! – испуганно восклицает Колокольчиков.– В крайнем случае могу и извиниться…

– Что вы, что вы! – испуганно простирает руки вперед отец Никанор.– Не надо мне никаких извинений! Молодой человек ничем меня не оскорбил.

– Ну, так позвольте мне тогда продолжить мой вопрос,– просит Колокольчиков.– Вот что хотелось бы нам узнать у товарища лектора: правда ли, что великий русский физиолог Иван Петрович Павлов был верующим?

– Очень хорошо, что вы спросили об этом,– одобрительно кивает головой Корнелий.– Я постараюсь рассеять заблуждение, бытующее даже у некоторых атеистов. Прежде, однако, я должен напомнить вам, как Иван Петрович Павлов понимал религию. На одной из своих клинических «сред» о происхождении веры говорил он следующее…

Корнелий торопливо листает свой конспект и, поправив очки, читает:

– «Когда человек впервые превзошел животное и когда у него явилось сознание самого себя, то его положение было до последней степени жалкое: ведь он окружающей среды не знал, явления природы его пугали, и он спасал себя тем, что выработал себе религию, чтобы как-нибудь держаться, существовать среди этой серьезнейшей, могущественнейшей природы». Такое толкование Павловым происхождения религии совпадает, конечно, с точкой зрения исторического материализма.

– Значит, он признавал веру? – снова спрашивает Колокольчиков.

– Да, в какой-то мере, и только для слабых. «Вера существует для того, чтобы дать возможность жить слабым»,– говорил Иван Петрович.

– Он выражался и более ясно,– бросает вдруг реплику отец Никанор.– Он заявлял: «Есть слабые люди, для которых религия имеет силу».

– А откуда это, извиняюсь, батюшке известно? – подает голос Вадим Маврин.

– Читает, наверное, не только Библию,– высказывает предположение Корнелий.

– Павловские клинические «среды», например,– подтверждает отец Никанор.

– Вот видите,– улыбается Корнелий.– И вообще, должен я вам заметить, мы недалеко пойдем в нашей атеистической деятельности, если всех церковников будем изображать людьми невежественными, незнакомыми с достижениями современной науки.

– Куда же это мы попали?! – вскакивает вдруг Вадим Маврин.– За кого нас тут агитируют? Против попов или за попов? Ничего себе лектора нам прислали!…

– Ведите себя как полагается, товарищ! – повышает голос Козырев.

– Чего вы его осаживаете? Он правильно говорит,– поддерживает Вадима его седовласый сосед.– Когда я комсомольцем был, разве так мы с попами боролись? Мы тогда в их церквах комсомольские клубы устраивали. Зато сейчас против них и слова нельзя сказать. Если не в милицию за это потащат, то извиняться заставят. А за что извиняться? За то, что мы их религиозный дурман разоблачаем?

– И лектор тоже, видать, из бывших попов!…– выйдя из себя, вопит Вадим Маврин.

– Ну, знаете ли, товарищ Козырев!…– Повышает голос Корнелий.– Раз меня так оскорбляют тут, я уйду. Я не хочу терпеть оскорбления!

– Нет, уж тогда лучше я уйду,– встает отец Никанор.

– Это же безобразие, товарищ! – стучит стаканом по графину с водой Козырев.– Не милицию же мне вызывать для наведения порядка?

– Вот-вот! – ехидно ухмыляется сосед Вадима Маврина.– Что я вам говорил? Перед батюшкой пардоны, а нашего брата в милицию. Дожили…

А как только отец Никанор со своими старушками уходит, снова поднимается Колокольчиков.

– Может быть, теперь, когда священнослужитель, так действующий на нервы некоторым молодым и пожилым комсомольцам, удалился, дадим возможность товарищу лектору закончить свою беседу?

– Правильное предложение! – выкрикивает кто-то из поселковых комсомольцев.– Хватит этим дачникам обструкции тут устраивать!

В зале воцаряется тишина.

– Ну хорошо, я продолжу,– примирительно произносит Корнелий.– Жаль, однако, что батюшке пришлось уйти. Он ведь выслушал только позитивную, так сказать, часть моей оценки духовенства, что, как вы понимаете, было с моей стороны чисто полемическим приемом. А теперь, ^сожалению, уже в его отсутствие, придется мне рассказать вам, почему приходится современному духовенству изучать естественные науки и даже марксизм. Конечно, не от хорошей жизни, товарищи!

В зале понимающе улыбаются.

– С этого и надо было начинать! – снова выкрикивает Вадим, но на него шипит теперь даже его сосед.

– Полемика – дело тонкое, требующее дипломатии, дорогой товарищ,– обращается Корнелий теперь уже к Вадиму.

– Да не обращайте вы на него внимания,– недовольно ворчит кто-то из комсомольцев.

И Корнелий начинает обстоятельно разоблачать ухищрения духовенства, спекулирующего на терпимости Ивана Петровича Павлова к религии. Излагает он вкратце и материалистическое мировоззрение великого физиолога.

Беседа его кончается в девятом часу. К этому времени зал заполняется почти наполовину. Это дает основание Козыреву написать в отзыве на путевке Корнелия Телушкина, что его интересная лекция прошла при переполненном зале.