Текст книги "На прифронтовой станции"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

4. Расценщик Гаевой

Комната, в которой работал расценщик паровозного депо Аркадий Гаевой, была очень маленькая. В ней стояли всего два стола да шкаф с делами. Единственное окно ее было до половины завешено газетой, так как комната находилась на первом этаже и в окно часто заглядывали любопытные, а Аркадию Илларионовичу это действовало на нервы.

Лысоватый, гладко выбритый, застегнутый на все крючки и пуговицы форменной тужурки, расценщик Гаевой сидел за столом и, улыбаясь, смотрел на своего помощника Семена Алехина, худощавого парня со всклокоченной яркорыжей шевелюрой и сердитым выражением лица.

– Ну и наивный же ты детина, Семен, – снисходительно творил Гаевой, подавая Алехину замусоленные листки нарядов. – Все за чистую монету принимаешь. Сам посуди, мыслимое ли дело? Норма выработки и без того высокая, а у Галкина, изволь полюбоваться, двести пятнадцать процентов набежало. Чудеса, да и только!

– Под сомнение, значит, ставите эту цифру? – сдвинув рыжие брови, спросил Алехин, склонившись над бумагами и исподлобья глядя на Гаевого.

– Наше дело маленькое, – усмехнулся Гаевой, длинной узкой ладонью приглаживая жиденькие волосы на затылке. – Наше дело расценить выполненную Галкиным работу, а уж начальство само пусть проверяет, каким путем этот процент достигнут. Мне-то ведь не жалко, что парень наловчился проценты нагонять.

– Да что вы говорите такое! – воскликнул Алехин, вспыхнув от гнева. – Разве случайно Галкин эти двести пятнадцать процентов выработал? У него ведь все время было около двухсот. Вот, пожалуйста…

Алехин стал торопливо листать толстую канцелярскую книгу, но Гаевой пренебрежительно махнул рукой:

– Брось, Семен. Я и без того помню, сколько он вырабатывает, но мне-то что до этого? Я ведь против него ничего не имею. Не из моего кармана деньги парню платят.

Алехин сердито захлопнул книгу, негодующе заметив Гаевому:

– Зарылись вы тут, как крот, в своих ценниках и нормативах. Ничего дальше носа своего не хотите видеть. А пошли бы в депо да посмотрели, как Галкин усовершенствовал проверку котельной арматуры, сразу ясно бы стало, откуда у него такая выработка.

– Молод ты еще, Семен, нотации мне читать, – проворчал Гаевой. – Сбегал бы лучше в депо к мастеру или бригадиру уточнить номера паровозов на сегодняшних нарядах.

– Да что бегать-то? – недовольно проговорил Алехин. – Вечно вы меня гоняете, как мальчишку. Наше дело – правильно работу расценить, а номера паровозов и без нас уточнят. Остапчук ведь этим занимается.

Гаевой укоризненно покачал головой.

– Эх, Семен, Семен! Ты вот все о высоких материях толкуешь, о стахановском движении рассуждаешь, а сам лишний шаг ленишься сделать, чтобы работу другим облегчить. Нехорошо это, Семен.

Ничего не ответив Гаевому, вышел Алехин из маленькой комнатки расценщика и сердито хлопнул дверью. Проходя длинным темным коридором конторы, он раздраженно думал:

«Что за странное любопытство у старика к номерам паровозов? Не нужны ведь они нам для расценки работы, а для других он никогда палец о палец не ударит. С чего бы это вдруг такая трогательная забота об Остапчуке?..»

Чем больше думал Семен о непонятном интересе Гаевого к номерам паровозов, тем подозрительнее казалось ему поведение расценщика. Вспомнилось, как тщательно уточнял Аркадий Илларионович несколько дней назад номер на одном из нарядов, запачканном маслеными руками слесарей. Гаевому тогда показалось почему-то, что это был новый паровоз, только что прибывший в депо. Алехин хорошо заметил, как он был взволнован этим обстоятельством и успокоился лишь после того, как выяснилось, что паровоз был старый, давно приписанный к депо Воеводино.

«Нужно будет, пожалуй, посоветоваться по этому поводу с секретарем комсомольского комитета», – решил Алехин, подходя к паровозному депо, расположенному довольно далеко от помещения конторы.

Вечером в тот же день он зашел в комсомольский комитет и высказал секретарю свои подозрения.

– Нельзя ли перевести меня на другую работу, товарищ Комаров? – добавил Алехин в заключение. – Может быть, ты поговоришь об этом с начальником отдела кадров? С удовольствием ушел бы я в депо…

– Так ведь мы же совсем недавно перевели тебя из депо в контору по состоянию здоровья, – заметил Комаров, удивленно разглядывая худощавого, болезненного на вид Алехина.

– Там воздух почище все же, чем в комнатушке этого Гаевого, – хмуро ответил Алехин. – К тому же я хочу что-нибудь полезное делать для фронта, а не быть на побегушках у Аркадия Илларионовича.

Ладно, Семен, – пообещал секретарь, сочувственно взглянув на Алехина, – сделаем для тебя что-нибудь, ты только не нервничай так, держи себя в руках и не подавай виду, что подозреваешь в чем-нибудь Гаевого. Присматривай за ним осторожно: кто знает, может быть, и есть основания для твоих подозрений.

5. Кто же такой Гаевой?

Вернувшись из Управления генерала Привалова, майор Булавин вызвал к себе в кабинет капитана Варгина. Это был высокий, стройный офицер с безукоризненной выправкой. Опытный военный, не задумываясь, признал бы в нем строевика и был бы немало удивлен, обнаружив, что Варгин специалист по расшифровке секретных документов и большую часть своего служебного времени проводит за письменным столом. Сейчас, правда, в связи с болезнью начальника оперативной части он по совместительству исполнял и его обязанности.

Выслушав доклад Варгина о порученном ему оперативном задании, майор предложил капитану сесть.

– Серьезная работа предстоит нам с вами, Виктор Ильич, – негромко произнес он и задумчиво посмотрел на Варгина.

У капитана был широкий лоб, глубоко сидящие черные глаза, длинный нос с горбинкой, рано поседевшие волосы на висках. Слегка откинувшись на спинку стула, он внимательно смотрел в глаза майору, ожидая пояснений.

– Вы знаете, конечно, какой интерес проявляет военная разведка к железнодорожному транспорту, – начал майор Булавин издалека. – Вспомните, сколько неприятностей причинил французскому железнодорожному транспорту известный прусский агент Штибер, которого Бисмарк представил императору Вильгельму как «короля шпионов». Известно, что и японцы перед началом русско-японской войны хотели вывести из строя Сибирскую железную дорогу, но им помешала бдительность русской железнодорожной охраны.

– В военном училище мы когда-то изучали все это, – улыбаясь, заметил капитан. – Может быть, перейдем сразу к делу, товарищ майор?

– Ну что ж, – улыбнулся и майор Булавин, – перейдем к делу. По имеющимся у меня сведениям, на нашей станции действует тайный агент гитлеровцев, и нам необходимо возможно скорее напасть на его след.

– А что вы скажете о сообщении секретаря комсомольского комитета паровозного депо, о котором я вам докладывал? – спросил Варгин, настороженно глядя в глаза майору.

Булавин задумался. Он знал Гаевого и не питал к нему особенного доверия, однако подозревать его в шпионаже не было пока достаточных оснований.

Встав из-за стола, он прошелся по кабинету и остановился возле большой карты Советского Союза, висевшей на стене. Он сам ежедневно наносил на нее линию фронта по данным Совинформбюро и получал истинное удовольствие всякий раз, когда очерчивал жирной дугой каждый новый советский город, отвоеванный у врага. И вот теперь извилистая линия фронта, все более прогибавшаяся на юге в сторону врага, как бы застыла в ожидании грозных событий.

Разглядывая карту, Евгений Андреевич отыскал глазами тот участок огромного фронта, к которому вела железная дорога от станции Воеводино, и подумал невольно, что, может быть, именно здесь разыграются эти события. Многое будет зависеть тогда и от его проницательности, от его умения во-время обнаружить притаившегося врага.

Постояв немного у карты, Евгений Андреевич еще несколько раз прошелся по кабинету и снова уселся за стол.

– Мне кажется, – задумчиво произнес он, – что в заявлении комсомольца Алехина слишком уж сказывается личная его неприязнь к Гаевому. Я не вижу пока ничего подозрительного в том, что Гаевой так тщательно уточняет номера отремонтированных паровозов, нечетко проставленные на нарядах.

Варгин удивленно поднял брови и заметил:

– Странно, что вам не кажется это подозрительным. Позвольте мне в таком случае высказать свои соображения?

Майор молча кивнул головой, с любопытством посмотрев на капитана. Интересно, что за доводы приведет он в подтверждение своих подозрений.

– Вот вы говорите о неприязни Алехина к Гаевому, но что это за неприязнь? – продолжал Варгин. – Чем она вызвана? Мелкой обывательской склокой или политическими разногласиями?

– Политическими разногласиями? – улыбаясь, переспросил Булавин. – А есть ли основания для того, чтобы думать так? У Алехина горячий характер. Не слишком ли он торопится делать выводы?

Варгин сделал протестующий жест и энергично возразил:

– Я хорошо знаю этого парня, товарищ майор. Алехин молод, конечно, но у него есть политическое чутье и его возмущает неверие Гаевого в стахановское движение. Гаевой, оказывается, готов подозревать в жульничестве всякого, кто перевыполняет производственные нормы. Разве это не характеризует в какой-то мере политическую физиономию Гаевого?

Булавину нравился горячий характер Варгина, близко принимавшего к сердцу все, чем приходилось ему заниматься, но майор считал своим долгом несколько охладить его.

– А не кажется ли вам, товарищ капитан, – чуть прищурясь, спокойно заметил Булавин, – что Гаевой вел бы себя осторожнее и уж, во всяком случае, не высказывал бы открыто своих взглядов, если бы действительно был нашим врагом?

– А он и не высказывает своих взглядов открыто. Ограничивается шуточками да намеками.

Капитан помолчал, ожидая, что скажет на это майор, но Булавин сидел, глубоко задумавшись, и, казалось, вовсе не слушал его.

– Вам разве не кажется, товарищ майор, что Гаевой мог бы оказать разведке врага неоценимую услугу, сообщая сведения о численности нашего паровозного парка?

– В этом не может быть никаких сомнений, – спокойно согласился Булавин, перекладывая бумаги на столе. – Но у нас ведь нет пока никаких доказательств причастности Гаевого к вражеской разведке. А подозревать его только потому, что он располагает важными для врагов сведениями, по меньшей мере, легкомысленно.

Варгину обидно было выслушивать этот упрек в легкомыслии, и он слегка покраснел.

– Это не совсем так, товарищ майор, – произнес он, с трудом сдерживая волнение. – Гаевой вовсе не располагает полными сведениями о паровозном парке, но он может собирать их и фактически собирает, не вызывая ничьих подозрений. Допустить же, что он уточняет номера паровозов для облегчения труда других сотрудников конторы, просто немыслимо, если только правильно заключение Алехина об эгоистичном характере Гаевого. Разве все это не настораживает вас, товарищ майор?

– Настораживает, – согласился Булавин. – Пока только настораживает. Я не спешу поэтому делать выводов. Нужно будет, однако, заняться этим Гаевым. Раздобудьте сегодня же в отделе кадров конторы паровозного депо его личное дело. Нам не мешает ознакомиться с ним.

6. Никандр Филимонович сообщает важные сведения

В тот же день личное дело Аркадия Илларионовича Гаевого лежало на столе майора Булавина. Евгений Андреевич тщательно прочитал его несколько раз. Согласно этим данным Гаевой родился в 1886 году в Западной Белоруссии, в городе Молодечно. Окончив там же церковно-приходскую школу, работал по ремонту пути на железной дороге, затем слесарем и нарядчиком паровозного депо. В самом начале войны эвакуировался из Молодечно сначала в Великие Луки, а позже на станцию Воеводино, где поступил расценщиком конторы паровозного депо. Вое эти сведения подтверждались справками, достоверность которых не вызывала никаких сомнений.

– Конечно, раздобыть такие справки гитлеровскому шпиону не стоило бы большого труда, – произнес майор Булавин, откладывая в сторону личное дело Гаевого. – Заняв Молодечно в 1941 году, гитлеровцы могли обзавестись такими справками в неограниченном количестве.

– И кто знает, – горячо подхватил Варгин, – может быть, подлинный Гаевой томится где-нибудь на фашистской каторге в Германии или давно уже замучен в одном из концлагерей, а агент фашистской разведки орудует у нас, прикрываясь его документам.

– Не исключена и такая возможность, – согласился Булавин. – Однако где доказательства?

– Но ведь эти доказательства можно искать неопределенно долго, – заметил Варгин, – а нам дорога каждая минута.

– Да, нам дорога каждая минута, – повторил Булавин, – и именно поэтому мы обязаны раздобыть эти доказательства возможно скорее. Не знаете ли вы, кто близок с этим Гаевым?

– Едва ли найдется такой человек. – Варгин с сомнением покачал головой. – По словам Алехина, Гаевой живет настоящим отшельником. Говорит, будто бы стал таким нелюдимым после смерти жены и детей, погибших от фашистской бомбы.

– Позвольте! – воскликнул майор. – Никандр Филимонович Сотников, кажется, сможет нам рассказать кое-что о нем.

Булавин торопливо надел шинель и, застегиваясь на ходу, направился к двери. Не открывая ее, он остановился у порога и проговорил как бы про себя:

– Нет, не годится мне итти к нему. Он ведь в одном доме с Гаевым живет.

– Но ведь Гаевой сейчас на службе, наверно, – заметил Варгин.

– Все равно не следует мне там показываться.

– Тогда, может быть, послать кого-нибудь?

– Нет, говорить с Никандром Филимоновичем нужно мне лично. Мы ведь с ним приятели, и разговор у нас будет не официальный. Вот что: я пойду на станцию. Недавно прибыл санитарный поезд. Я уверен, что Сотников там. Старик любит поговорить с ранеными, ободрить их, угостить табачком.

С этими словами майор вышел из своего отделения, примыкавшего к станционному зданию.

Постояв немного на перроне, Булавин медленно пошел вдоль санитарного поезда, поглядывая на окна вагонов, в которых виднелись то забинтованные головы раненых, то белые платочки медицинских сестер. На ступеньках одного из вагонов заметил он пожилую женщину, подполковника медицинской службы, и отдал ей честь.

Едва отвел Булавин свой взгляд от врача и посмотрел вдоль состава, как тотчас же увидел высокую худощавую фигуру Никандра Филимоновича, идущего ему навстречу. Он еще издали закивал майору и, поравнявшись, приложил руку к козырьку своей железнодорожной фуражки.

– Прогуливаетесь? – улыбаясь, спросил Булавин, останавливаясь и пожимая руку главному кондуктору. – Вы бы и соседа вытащили на свежий воздух. Затворник, говорят, он у вас… – И тут, как бы между прочим, майор стал расспрашивать старика о Гаевом.

Сотников ответил не сразу. Ему будто неприятно было говорить о расценщике.

– Непонятный какой-то он человек, – задумчиво, словно рассуждая вслух, произнес, наконец, Никандр Филимонович. – Ну, во-первых, никаких газет почему-то не выписывает. Станешь с ним о фронтовых новостях говорить, так он полное равнодушие к ним проявляет. Разве не странно это? Ведь у человека вся семья погибла от фашистской бомбы.

– В самом деле, странно он себя ведет, – согласился Булавин.

– И не одно только это показалось мне подозрительным, товарищ майор, – продолжал Никандр Филимонович. – Хоть и не очень разговорчив этот Гаевой, а все-таки мы с ним толкуем иногда, и кажется мне всякий раз, что транспортную технику он знает куда лучше, чем мог бы знать ее простой расценщик.

– Что же он, серьезные технические проблемы какие-нибудь с вами разбирает? – спросил Булавин, все более удивляясь проницательности Сотникова.

– Да нет, такого разговора между нами не было, – ответил Никандр Филимонович. – Но мне все же ясно, что в транспортной технике Гаевой хорошо разбирается. Вот я и подумал: отчего бы это человек с такими знаниями и, видно, вообще довольно толковый работает простым расценщиком? У нас толковым людям дорога широко открыта. Вы взвесьте-ка все это, товарищ майор; может быть, его проверить надо. Ведь время военное…

– Ну, спасибо вам, Никандр Филимонович. – И Булавин крепко пожал руку Сотникову. – Попрошу только никому не рассказывать о нашей беседе.

– Ну, это само собой, – ответил Никандр Филимонович и, козырнув Булавину, зашагал к дежурному по станции.

7. Три с половиной тысячи тонн

Когда машинист Сергей Доронин вошел в столовую станции Низовье, с ним приветливо раскланялись почти все обедавшие там машинисты. Сергей только что прибыл из Воеводино с порожняком и теперь должен был забрать в сторону фронта воинский эшелон. До обратного рейса оставалось еще минут тридцать, и Доронин решил наскоро пообедать вместе со своим помощником Алексеем Брежневым.

Быстрым взглядом окинув помещение, Сергей заметил в самом углу, у окна, пожилого машиниста из Воеводино, Петра Петровича Рощина.

– Позволите к вам пристроиться, Петр Петрович? – весело спросил он, подходя к столику Рощина, за которым были свободные места.

– Мое почтение! – отозвался Петр Петрович, здороваясь с вошедшими. – Присаживайтесь, пожалуйста. У меня, Сергей Иванович, кстати, разговор к тебе есть.

Торопливо проглотив несколько ложек супа, он добавил:

– За лекции твои поблагодарить хочу. Для меня лично много поучительного оказалось в твоем рассказе о высокой форсировке котла.

Сергею приятно было слышать такую похвалу от придирчивого, скуповатого на слова Петра Петровича, за плечами которого был долголетний опыт машиниста.

– Могу похвалиться, – продолжал Петр Петрович, наклоняя тарелку, чтобы доесть остатки супа: – повысил и я по твоему примеру интенсивность парообразования на своем паровозе. Целых пять килограммов пара на квадратный метр испаряющей поверхности прибавил.

– Приятно слышать это, Петр Петрович, – одобрительно заметил Сергей, не в силах сдержать довольной улыбки.

– Больше того скажу, – продолжал Петр Петрович, отодвигая тарелку и наклоняясь слегка над столом: – тяжеловесный хочу взять сегодня. – Он посмотрел по сторонам и добавил, понизив голос почти до шопота: – Тонн этак тысячи на три.

Удовлетворенный впечатлением, какое произвели эти слова на Доронина и Брежнева, Петр Петрович заметил:

– Не знаю, как Другие, а я не стыжусь перенимать опыт у молодежи. Не мешало бы, однако, и вам кое-чему у нас поучиться. Знаешь ли ты, к примеру, что крупный специалист по теплотехнике, инженер Камышин, специально приезжал ко мне советоваться относительно угольных смесей?

– Так ведь мы, Петр Петрович, ни перед кем двери в наш лекторий не закрываем, – удивленно заметил Сергей. – Сами же знаете… Всякий может у нас своим опытом поделиться. Меня, например, никто не просил лекции читать. Я сам почувствовал, что надо.

– Но ты ведь инициатор этого дела, – улыбнулся Петр Петрович. – За это тебе честь и хвала. А мы люди, как говорится, старой формации, нас не грех было бы и попросить иной раз.

– Вы правы, Петр Петрович, – смутился Доронин. – Не учли этого как-то…

– Вот то-то, не учли! А надо было бы учесть, – добродушно рассмеялся Рощин. – Ну, да я не к тому этот разговор завел, чтобы вы меня упрашивали. Я не себя имею в виду. Но, между прочим, прошу внести в учебный план лектория и мою лекцию по теплотехнике на декабрь месяц.

Когда, пообедав, Доронин с Брежневым пробирались между столиков к выходу, Алексей легонько толкнул Сергея в бок локтем.

– Видал, что творится? А мы-то этого Петра Петровича заядлым консерватором считали. Сказать по совести, я ведь думал, что он на лекторий ходит затем только, чтобы каверзные вопросы задавать.

– Не понимаю, чему ты удивляешься, Алексей! – сказал Доронин. – У старика два сына на фронте…

Миновав многочисленные запасные пути и перебравшись через несколько составов, Доронин с Брежневым увидели свой локомотив. Навстречу им из паровозной будки спускался кочегар Телегин.

– Случилось что-нибудь, Никифор? – озабоченно спросил Доронин, дивясь возбужденному виду обычно флегматичного Телегина.

– Угля нам на складе паршивого дали, Сергей Иванович, – с досадой ответил Телегин. – В момент всю колосниковую решетку зашлакует.

– Что они, подвести нас хотят, что ли! – проворчал и Брежнев, взбираясь вслед за Дорониным на паровоз. – Мы ведь дежурному слово дали тяжеловесный состав взять. Как же на таком угле вывезем его?

– Постой, Алексей, не шуми бестолку, – недовольно заметил Сергей, посмотрев на тендер через дверное отверстие контрбудки. – Не весь же мы уголь сожгли, которым в Воеводино заправились?

– Оставалось немного, – ответил Телегин, разгребая лопатой только что погруженную бурую массу угля.

– Не хватит его даже мало-мальски сносную смесь приготовить, – хмуро добавил Брежнев.

Доронин ничего не успел ему ответить, так как в это время подошел к паровозу дежурный по станции и крикнул:

– Эй, есть тут кто?

Сергей спустился с тендера в будку и выглянул в окно. К его удивлению, дежурный был не один: с ним рядом стоял Петр Петрович Рощин.

– Пришел попрощаться с вами и пожелать счастливого пути, – с некоторой даже торжественностью сказал Петр Петрович. – Две тысячи девятьсот тонн беру. Через пять минут тронусь в путь.

– Товарища Рощина мы сейчас отправляем, – подтвердил дежурный. – А вас за ним следом. Вот пришел только вес поезда с вами согласовать. Как вы насчет трех с половиной?

– Три тысячи с половиной на таком угле? – дрогнувшим голосом спросил Телегин.

Сергей Доронин решительно отстранил его от окна и сказал дежурному:

– Хорошо, мы возьмем три с половиной тысячи. – Повернувшись к Рощину, добавил: – Только и вы учтите это, Петр Петрович…

– Понятное дело, Сергей Иванович, – кивнул головой Рощин. – .Не задержу вас, можешь не беспокоиться. А насчет угля, на который твой кочегар жалуется, вот что я тебе посоветую. Углем нас тут в Низовье действительно неважным экипировали, но ты смешай его с нашим, воеводинским, в пропорции один к трем и следи, чтобы он ровным слоем на колосниковую решетку ложился. Все будет тогда в самый раз. А что касается химической стороны дела, то я вам в лектории на формулах все это объясню, – добавил Петр Петрович, смеясь, и уже отошел было от паровоза, но обернулся и спросил: – Ты что ж это, Сергей, заходить к нам редко стал?

– Занят все… – смутившись и даже слегка покраснев, ответил Доронин.

Петр Петрович сделал вид, что не заметил его смущения, и сказал просто:

– Освободишься – заходи. Мы тебе всегда рады Ну, а пока счастливо!

С этими словами Петр Петрович торопливо зашагал к своему паровозу, уже стоявшему под составом.

– Договорились, значит, насчет веса поезда? – спросил дежурный, тоже собираясь уходить.

– Прежде еще один вопрос, – остановил его Доронин: – кто дежурный диспетчер сегодня?

– Анна Рощина только что заступила.

– Анна Рощина, – повторил Сергей, и голос его чуть дрогнул. – Согласовать с ней нужно бы…

– Согласовано уж, – весело перебил его дежурный. – «Зеленую улицу» обещает до самого Воеводино. Хороший диспетчер эта Анна Рощина, хотя я ее и в глаза ни разу не видел.

– Увидели, так не то еще сказали бы! – улыбнулся Брежнев и слегка толкнул локтем Сергея.

Доронин сердито глянул на него и решительно заявил:

– Ну, раз с диспетчером все улажено, вопросов больше не имею.

– Серьезное дело затеваем, не мешало бы все-таки потолковать с диспетчером, Сергей Иванович, заметил Брежнев.

Сергею и самому очень хотелось поговорить с Анной, но он только нахмурился и строго взглянул на помощника.

– Некогда теперь терять время на разговоры, Алексей. Полезай на тендер да помоги Телегину составить смесь из тощего и спекающегося угля. Срочно поднимайте пары до предела. Времени у нас в обрез.