Текст книги "На прифронтовой станции"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

13. На следующий день вечером

Сергей и Анна встретились вечером возле железнодорожного клуба и пошли вдоль тихой привокзальной улицы, в конце которой находился так хорошо знакомый Сергею домик Рощиных с молодыми кленами под окнами. Погода была пасмурная, но первый легкий морозец хорошо подсушил землю. Под ногами шуршали опавшие листья, хрустели тонкие пленки льда на не просохших за день лужицах. Анна любила эти первые заморозки поздней осени и с удовольствием глубоко вдыхала холодный воздух, еще полный разнообразных запахов осенней прели.

Сергей был задумчив, и они некоторое время шли молча. Сначала это даже нравилось Анне. Так приятно было итти рядом с любимым человеком, чувствовать его сильную руку у себя под локтем!

Прислушиваясь к шороху листвы под ногами, Анна с каким-то детским озорством ломала хрупкие льдинки на лужицах и старалась согреть своей теплой рукой большую холодную руку Сергея. Однако понемногу его молчание начало томить Анну, и, не выдержав, она спросила:

– Что это ты такой неразговорчивый сегодня, Сережа?

Доронин, обдумывая что-то, казалось, даже не расслышал ее вопроса. Анна не стала переспрашивать и немножко обиделась.

– Хочу поговорить с тобой, Аня, по очень серьезному делу, – отозвался, наконец, Сергей, замедляя шаг.

И опять молчание, но Анна не стала расспрашивать Сергея. Теперь он сам все скажет, раз уж произнес эти первые слова. Анна долго не могла привыкнуть к его манере разговаривать, но теперь знала ее достаточно хорошо.

«Крутой у Сережи характер, – невольно подумала она, – нелегко мне с ним будет…»

Странно как-то сложилась у них любовь. Они но сомневались во взаимном чувстве, но не говорили о нем. Анна рано потеряла мать. Ее воспитывал отец, строгая доброта которого не способствовала развитию в ней сентиментальности. Ее чувства были сильны и мужественны и не нуждались в словоизлияниях. Она не ждала нежных признаний и от Сергея, – ей достаточно говорили его глаза, пожатие руки, волнение голоса…

Но теперь, когда Сергей сказал, что ему нужно поговорить с ней о чем-то очень важном, она невольно решила, что, наверно, «об этом».

«Как-то это получится у него?..» – подумала Анна и сразу вдруг заволновалась.

– Знаешь, – продолжал Сергей после довольно длительной паузы, – нехорошо как-то получается у нас с графиком.

Анна вздохнула. Вот уж никак не ожидала она, что он будет говорить сейчас о графике. Интересно, однако, что же не устраивает его в графике? К этому она тоже не могла оставаться равнодушной.

– Я ведь вожу составы большей частью вне графика, – медленно, будто раздумывая вслух, говорил Сергей, – и, конечно, путаю вам все диспетчерские планы. Я же понимаю это.

Он помолчал, ожидая, не скажет ли что-нибудь Анна. Но она не отозвалась, не понимая, видимо, к чему он клонит свой разговор. Сергей продолжал:

– Но я ведь не могу итти по графику. В нем запланирована остановка в Городище, а там профиль пути таков, что не возьмешь с места ни одного тяжеловесного состава. Этот участок можно брать таким поездом только с ходу. Тут «зеленая улица», которую вы мне обеспечиваете, совершенно необходима. Но, с другой стороны, это вносит разлад в систему движения на нашем участке дороги. «Зеленая улица» для меня ведь не предусмотрена графиком.

– Так что же ты хочешь, Сережа? – воскликнула Анна, всегда близко к сердцу принимавшая разговор о диспетчерской службе.

– Я хорошо представляю себе, как вам трудно, – все так же спокойно продолжал Сергей, – и хочу выяснить происхождение этой трудности. Может быть, ты выскажешь свое мнение по этому поводу?

– Во-первых, это, конечно, результат неравномерности потока военных грузов, – ответила Анна, стараясь итти в ногу с Сергеем, который пошел быстрее.

– А во-вторых?

– Во-вторых, следствие разнобоя в работе машинистов. Ведь одни из вас водят поезда очень хорошо, на больших скоростях и без аварий в пути, другие – посредственно, а третьи – просто плохо. Надеюсь, ты не станешь возражать против этого? – с легкой усмешкой заметила Анна.

– Как же можно возражать против истины? – удивился Сергей. – Я это и сам понимаю, но не об этом сейчас речь. Пришло время и нам, паровозникам, и вам, движенцам, подумать над тем, как избавиться от этого разнобоя.

Привокзальная улица была совершенно темна. Из замаскированных окон не проникало ни одного луча света, и от этого создавалось впечатление глубокой Ночи, хотя не было еще и девяти часов вечера. Сергей и Анна шли некоторое время молча, прислушиваясь к все нарастающему шуму авиационного мотора. Когда самолет летел уже над их головами, Анна остановилась и, крепко сжав руку Сергея, спросила:

– Чей это, Сережа?

– Наш, по-моему, – ответил Доронин, всматриваясь в непроглядно черное небо. – По звуку не похож на фашистский. У того тон другой, ниже гораздо и какой-то охающий. А ты что, испугалась разве?

Анна прижалась к Сергею и прошептала:

– Нет, мне нестрашно, но неприятно как-то… Вот когда я на дежурстве– совсем другое дело. Там некогда думать об опасности, даже во время бомбежки. Тогда только одна мысль: вывести скорее поезда со станции, спасти военные грузы. В такие минуты всегда чувствуешь себя, как в строю.

– А вот это уже немецкий, по всей вероятности, – сказал Сергей, указывая на поднявшиеся вдруг к небу лучи прожекторов. – Видишь, ищут его?

Следя за лучами прожекторов, Анна спросила:

– Когда же все-таки война кончится, Сережа?

– Война кончится, Аня, когда мы победим.

– Не мастер ты говорить, Сережа, – тихо засмеялась Анна и добавила: – А вот лекции твои большим успехом у машинистов пользуются. Даже отец похвалил тебя на-днях, а ты ведь знаешь, что он не любит зря расточать комплименты.

– Хорошо, что ты о лектории вспомнила, – смущенно заметил Сергей, которому всегда как-то неловко было выслушивать похвалы. – Лекторий, по-моему, сыграл некоторую роль в последних успехах наших машинистов. Не пора ли из этого практические выводы сделать? Я полагаю, пришло время пересмотреть ваш диспетчерский график. Что ты на это скажешь?

– Мы уж подумываем об этом, – ответила Анна. – Зайдем, может быть, к нам, поговорим серьезнее? Да и с отцом посоветуемся. У старика ведь большой опыт за плечами.

14. Жизнь подсказывает майору решение

Майор Булавин был теперь поглощен одной мыслью: как скрыть от врага замысел советского командования? Не раз приходило на ум назойливое желание арестовать Гаевого, но майор всякий раз отвергал его. Арест Гаевого был самым легким решением задачи, но это была линия наименьшего сопротивления, а Булавин по опыту знал, что она никогда не бывала надежной.

Долго ходил сегодня Евгений Булавин по станции, наблюдая за отправкой поездов. Это не входило в его обязанности, но ему легче думалось ha свежем воздухе. Приятно было наблюдать за слаженной работой станционных рабочих. С особенным интересом он присматривался к осмотрщикам. Молотками на длинных рукоятках постукивали они по бандажам вагонных скатов и стальным листам рессор, чутко прислушиваясь к звучанию металла. Работа их требовала изощренного слуха, способного по оттенкам звуков дрожащей стали угадывать слабость бандажа или неисправность рессорного подвешивания.

– Говорят, Максимыч, – услышал Булавин голос из-под вагонов, – бригада Семенова обязательство взяла: осматривать в смену три лишних состава.

– Не отстанем и мы от них, – отозвался рослый старик, длинным крючком щупая подбивку буксы и заливая ее мазутом.

– Если так пойдет дело, – засмеялся кто-то под вагоном, – нам просто составов не хватит.

– Не беспокойся, Василий, за паровозниками дело не станет. Они по почину Сергея Доронина с каждым днем все больше тяжеловесных поездов водят.

«Выходит, что Доронин не только у паровозников популярен», – подумал Булавин, прислушиваясь к разговору. Постояв еще немного возле осмотрщиков, готовивших поезд к отправке, майор задумчиво зашагал по шпалам, пахнущим нефтью и креозотом, мимо длинных товарных составов, санитарных поездов, стрелочных будок и станционных постов. Вдруг он услышал позади себя знакомый голос:

– Евгений Андреевич!

Булавин обернулся. Позади него, улыбаясь, стоял секретарь партийного комитета паровозного депо Мельников, спрыгнувший с подножки маневрового паровоза.

– Мое почтение, товарищ майор, – весело сказал он, протягивая Булавину руку. – Давненько вы к нам не заглядывали.

– Здравствуйте, Иван Петрович, – обрадованно отозвался Булавин, пожимая крепкую, мускулистую руку Мельникова, сохранившую еще следы мозолей от паровозных рычагов управления.

Евгений Андреевич хорошо знал этого плотного, невысокого человека в кожаной куртке с форменными железнодорожными пуговицами. «Не посоветоваться ли с ним?..» – мелькнула мысль у Булавина, но Мельников, видно, был в очень хорошем настроении и буквально не дал ему рта раскрыть.

– А у нас тут интересные дела творятся. О нашем стахановском лектории знаете, конечно? Когда затевалось это дело, сомневался кое-кто в его практической ценности. Полагали, прочтет Сергей Доронин свои лекции и на том дело кончится. Некоторые умники поговаривали даже: война, мол, не до университетов. А дело-то оказалось жизненным. Уже не только Доронин, но и другие машинисты делятся своим опытом. Примкнули к этому делу и инженеры и техники. Вчера начальник станции интересную лекцию прочел, а сегодня начальника депо будем слушать.

Евгению Андреевичу было приятно слышать, что с таким энтузиазмом отзывается о лектории Мельников, человек большого, трезвого ума, и он спросил с живым интересом:

– Каковы же, однако, плоды учебы?

– Отличные плоды, – весело ответил Мельников. – Да вот судите сами: до лектория было у нас всего два тяжеловесника, а теперь их десять человек, да и остальные не сегодня-завтра поведут тяжеловесные поезда. Собираемся взять на себя обязательство – сократить паровозный парк процентов на сорок-пятьдесят. Неплохо ведь, а? Что вы на это скажете?

Булавин задумался. У него мелькнула вдруг заманчивая мысль.

– А что, если бы ваши машинисты, Иван Петрович, взяли на себя обязательство перевезти грузов в полтора-два раза больше, чем они возят сейчас? – спросил он, пытливо вглядываясь в серые глаза Мельникова.

Секретарь партийного комитета не сразу ответил на этот вопрос. Пока он раздумывал, Булавин добавил:

– Это сейчас очень важно для фронта, Иван Петрович.

– Понимаю, Евгений Андреевич, – задумчиво ответил Мельников. – Сейчас все мысли у нас только о фронте. А что касается вашего предложения, то нужно потолковать об этом с народом.

…Вечером, узнав, что Доронин не в поездке, Булавин зашел к нему на квартиру, но Сергея не оказалось дома.

– Где бы мне разыскать его, Елена Николаевна? – спросил он мать Сергея.

– Не сказал он мне ничего, – ответила Доронина и добавила улыбаясь: – Думается мне, однако, что у Рощиных он.

«Это, пожалуй, даже к лучшему, – решил Булавин. – Зайду к старику-машинисту. Не мешает и с Петром Петровичем посоветоваться. А дочка его, Анна Петровна, лучший диспетчер на участке. Может быть, и она что-нибудь подскажет».

Двери майору открыл сам хозяин дома.

– Здравствуйте, Петр Петрович, – приветствовал его Булавин. – Извините, что пришел к вам в гости без приглашения.

– Ну, что вы, товарищ майор! Заходите, пожалуйста, без всяких церемоний.

Указывая Булавину дорогу, Петр Петрович проводил его в просторную комнату, в которой за большим столом, склонившись над какими-то чертежами, сидели Сергей и Анна. Они были настолько увлечены своим занятием, что даже не заметили прихода Булавина.

– Добрый вечер, друзья! – громко произнес майор, переступая порог комнаты.

– А, Евгений Андреевич! – удивленно воскликнул Сергей, подымаясь ив-за стола навстречу Булавину.

Встала и Анна.

– Здравствуйте, Анна Петровна, – протянул ей руку Евгений Андреевич и спросил, кивнув на стол: – Что это вы бумаги столько извели? Какие стратегические планы составляете?

– Наши транспортные задачи обсуждаем, товарищ майор, – ответила Анна. – Да вам вряд ли это интересно.

– Почему же? – улыбаясь, спросил Булавин, присаживаясь к столу. – Меня именно это и интересует. Любопытно послушать, каковы же ваши замыслы.

Сергей и Анна смущенно переглянулись.

– Решили мы график движения поездов пересмотреть, – сказал, наконец, Сергей. – Уплотнить его немного. Вот прикинули пока приблизительно, и то получается на каждом рейсе большой выигрыш во времени. Правда, Аня?

Анна утвердительно кивнула головой и заметила:

– Мне думается, что если собраться диспетчерам и машинистам и обсудить сообща такой уплотненный график, можно было бы почти вдвое увеличить оборот паровозов и перевезти вдвое больше грузов.

– А если к тому же водить тяжеловесные поезда, – добавил Сергей, – можно перевезти грузов еще больше. Сейчас, когда такая потребность в паровозах, мы вполне могли бы обеспечить теперешний грузопоток половиной нашего паровозного парка, а остальные локомотивы отправить туда, где в них большая потребность.

До поздней ночи просидели гости и хозяева, обсуждая возможности увеличения перевозок. Когда Булавин возвращался домой, на душе у него было легко и радостно не только потому, что он, наконец, нашел решение трудной задачи, но и потому, что решение это подсказал ему сам народ, жизнь и труд которого он призван был оберегать.

В эту ночь Евгений Андреевич долго не ложился спать. Он включил радиоприемник и настроился на волну одной из московских станций. Сильные аккорды рояля наполнили комнату. Они звучали властно, настойчиво. Их тотчас же поддержал оркестр. Сначала Евгению Андреевичу казалось, что оркестр лишь повторяет мелодию вслед за роялем, но, прислушавшись, он ясно почувствовал, что музыкальная тема звучала в оркестре гораздо ярче, красочнее, выразительнее. Оркестр не только поддерживал четкий, мужественный голос рояля – он придавал ему величие, сливаясь с ним в мощный и торжественный хор.

«Как хорошо! – взволнованно подумал Евгений Андреевич. – Чайковский, наверное…».

Чем больше слушал он музыку, тем увереннее перекликалась она с его собственными чувствами и мыслями. Когда утихло все и диктор объявил перерыв, взволнованный Булавин долго еще ходил по комнате.

Усевшись, наконец, за стол, майор расстегнул воротник кителя, достал бумагу и стал торопливо писать жене на далекий Украинский фронт. И хотя не обо всем можно было ей рассказывать, она должна была все-таки понять по тону письма, что он чем-то очень доволен, что ему удалось найти решение какой-то очень трудной и очень важной задачи.

15. Письмо Глафиры Добряковой

Спустя два дня в партийном комитете паровозного депо состоялось совещание стахановцев: машинистов, вагонников, эксплуатационников и путейцев. На совещании присутствовал и майор Булавин. О проекте нового, уплотненного графика движения поездов докладывала Анна Рощина.

Поздно вечером Евгений Андреевич Булавин в хорошем настроении вернулся в свое отделение. Его ожидало еще много работы. Пришло, наконец, долгожданное письмо на имя тети Маши от Глафиры Добряковой. Его доставили майору с почты сегодня днем, и капитан Варгин уже более двенадцати часов трудился над его расшифровкой.

Приказав дежурному вызвать капитана, Булавин прошел в свой кабинет. Быстро просмотрев вечернюю почту, он вскрыл конверт с грифом, означавшим совершенную секретность корреспонденции. К приходу капитана Варгина майор успел дважды прочитать сообщение, подписанное Муратовым.

Взглянув на бледное, с темными кругами под глазами лицо капитана, Булавин произнес:

– У вас очень усталый вид, Виктор Ильич. Похоже, что вы не высыпаетесь.

– Бессонница, товарищ майор.

– Знаю я эту бессонницу, – усмехнулся Булавин. – Безуспешно анатомируете, наверное, письмо, пришедшее в адрес тети Маши?

– Так точно, товарищ майор, – смущенно улыбнулся капитан. – По виду самая обыкновенная переписка двух сестер, а ведь быть того не может, чтобы в письме Глафиры Добряковой не было какого-то тайного смысла. Однако ж не за что пока зацепиться.

Майор снова посмотрел на Варгина и строго произнес:

– Вот что, товарищ капитан: распорядитесь-ка, чтобы немедленно запросили у полковника Муратова разрешение на мой выезд к нему для срочного доклада, затем немедленно отправляйтесь спать. И учтите, это не совет, а приказ. Я знаю: вы вторую ночь не спите, а для разгадки шифров нужна свежая голова.

– Но как же быть все-таки с письмом? – удивился Варгин. – Утром оно ведь должно быть доставлено Марии Марковне. Нельзя же держать его у нас так долго. Это может показаться подозрительным Гаевому, так как он, наверное, знает, сколько времени идут к нам письма из области.

– Оно и будет доставлено Марии Марковне завтра утром, – спокойно заметил майор, еще раз пробегая глазами сообщение полковника Муратова.

– Без расшифровки?

– Нет, мы расшифруем его.

– Кто же сделает это, если я буду спать? – недоумевал Варгин, устало потирая ладонью лоб, на котором резко обозначились две глубокие морщины.

– Вы же.

Капитан удивленно посмотрел на Булавина.

– Да, кажется, я в самом деле заработался: ничего понять не могу.

– Попробую вам помочь, – улыбнулся Булавин. – Только что я получил очень важное сообщение от полковника Муратова. Удалось выяснить, что адресат Марии Марковны действительно ее родная сестра, которая к вражеской агентуре не имеет никакого отношения.

– Так в чем же дело? – удивленно развел руками капитан Варгин.

– А вы не перебивайте и слушайте дальше: Сестра Марии Марковны, Глафира Марковна Добрякова, престарелая вдова, действительно живет в собственном доме с дочерьми и внучками, как и сообщил нам об этом Семен Алехин. К тому же почти ежедневно ее навещают многочисленные племянники и племянницы. Нет сомнения, что кто-то из них является вражеским агентом.

– Какой же вывод следует из всего этого? – спросил Варгин, предлагая майору папиросы. Булавин протянул было руку, но затем строго взглянул на капитана и отказался.

– Вывод, по-моему, такой, – принялся он объяснять. – Вражеские агенты очень осторожны. Сами они не ведут никакой переписки, но паразитически пользуются перепиской двух старушек.

– Как Гаевой использует письма Марии Марковны, нам теперь известно, – задумчиво заметил капитан. – Но как ухитряется сделать то же самое агент, с которым Гаевой ведет переписку?

– А мне кажется, что нетрудно сообразить и это. Вы же знаете, что письмо Глафиры Добряковой написано той же рукой, что и адрес на конверте. Значит, к нему шпион вряд ли имеет отношение.

– А почему бы не предположить, что и письмо и адрес на конверте написаны кем-нибудь по просьбе Глафиры Добряковой? – спросил Варгин.

– Это предположение отпадает, – возразил Булавин. – По снимку письма Глафиры Марковны, отосланному нами полковнику Муратову, удалось точно установить, что писано оно лично Добряковой.

– Это другое дело. Тогда и у меня нет на этот счет никаких сомнений.

– Наиболее правильным будет предположение, – продолжал майор Булавин, – что шпион получил письмо Глафиры Марковны под предлогом оказания ей любезности, то-есть попросту предложил отнести письмо на почту или опустить в почтовый ящик (кстати, полковнику Муратову достоверно известно, что старушка Добрякова почти не выходит из дому). Получив же в руки письмо, этот человек без труда сделал на нем незаметную шифрованную запись. Я полагаю, что она скорее всего где-нибудь на конверте.

– Логически все должно быть именно так, – согласился Варгин. – Я, видимо, совершил ошибку, так долго занимаясь текстом письма. Надеюсь, что теперь дело пойдет успешнее.

– Не сомневаюсь в этом, – убежденно подтвердил майор. – Распорядитесь же, Виктор Ильич, насчет телеграммы полковнику Муратову, и немедленно спать. Повторяю, это не совет мой, а приказание.

– Слушаюсь, товарищ майор.

– А завтра утром… – Майор приподнял слегка рукав кителя, взглянул на часы и добавил улыбаясь – Завтра, оказывается, уже наступило. Ну, в таком случае, сегодня, часиков в пять утра, вам нужно снова быть на ногах и продолжать начатую работу. Желаю успеха, Виктор Ильич.

16. В ожидании решения

У полковника Муратова было смуглое сухощавое лицо с густыми черными бровями, слегка нависающими на глаза. Разговаривая, он, не мигая, пристально смотрел в глаза собеседнику. Евгений Андреевич давно уже изложил свои соображения, а Муратов все еще не проронил ни слова. Булавин понимал, конечно, что полковник не решит сам этого вопроса, но ему важно было знать хотя бы его мнение.

Тиканье небольших настольных часов казалось неестественно громким. У Булавина даже невольно мелькнула мысль: не мешает ли Муратову этот шум работать?

– Значит, вы полагаете, – произнес, наконец, полковник, все еще не сводя с Булавина пристального взгляда, – что Воеводино обойдется наличным паровозным парком, если даже поток грузов увеличится вдвое?

– Безусловно, товарищ полковник, – облегченно вздохнув, отозвался Булавин. Он был рад, что Муратов заговорил наконец.

– И этот Гаевой не сообразит, в чем тут дело?

– Гаевому, видимо, предписано избегать малейшего риска, – ответил майор, отводя глаза от коробки с папиросами, лежавшей на столе. – Спокойно сидеть в конторе и контролировать парк по номерам паровозов, проставленным в нарядах, – это ведь куда безопаснее, чем подсчитывать проходящие через станцию составы.

– Вы уверены в этом?

– Уверен, товарищ полковник. Ведь мы следим за каждым шагом Гаевого и убеждены, что единственный источник его информации – наряды на ремонт паровозов.

– Хорошо. Допустим, что это так. Но учитываете ли вы то обстоятельство, что усиленная работа паровозов вызовет и увеличение их ремонта? Не бросится ли это в глаза Гаевому?

Не думаю, товарищ полковник, ибо весь секрет высокой производительности и состоит как раз в том, чтобы лучше использовать паровозы, то-есть больше на них работать и меньше ремонтировать. Гарантией успеха является лунинское движение на нашем советском транспорте.

Полковник Муратов был скуп на похвалы. Он ничем не выразил своего удовлетворения соображениями Булавина, хотя и подумал: «Этот майор – толковый человек».

– Вы понимаете, конечно, товарищ Булавин, – сказал он, – что я не могу самостоятельно принять решение по всем тем вопросам, о которых вы мне доложили. Не решит этого и генерал Привалов. Тут необходимо решение Военного Совета фронта.

Бросив взгляд на настольные часы, полковник добавил:

– Сейчас двенадцать, а заседание Военного Совета в шесть. Вам придется подождать до этого времени, так как вы можете понадобиться генералу.

В распоряжении майора Булавина оставалось шесть часов. Чтобы убить время, он направился в экспедицию Управления генерала Привалова, где получил секретную корреспонденцию в адрес своего отделения. Затем он долго ходил по городу.

Два последних часа перед началом заседания Военного Совета Булавин провел в Управлении генерала Привалова, полагая, что генерал или полковник могут вызвать его для какой-нибудь справки; но начальство, казалось, совсем забыло о его существовании.

В седьмом часу помощник Муратова, подполковник Угрюмов, посоветовал ему:

– Устраивайтесь-ка в гостинице, товарищ майор. Заседание затянется, видимо, до поздней ночи. Если понадобитесь, я пошлю за вами.

Булавин посидел еще с полчаса и ушел в гостиницу. Без аппетита пообедал, затем долго ходил по номеру взад и вперед, пытаясь представить себе, как решится вопрос об отправке добавочных паровозов на станцию Воеводино. То ему казалось совершенно бесспорным, что будет принято его предложение, то вдруг закрадывались сомнения, и он начинал нервно барабанить пальцами по столу, преодолевая сильное желание закурить.

Наконец в одиннадцатом часу в дверь кто-то постучал. Булавин облегченно вздохнул.

– Войдите, – громко произнес он.

На пороге стоял посыльный от подполковника Угрюмова.

– Разрешите обратиться, товарищ майор?

– Да, пожалуйста.

– Вас вызывает полковник Муратов, товарищ майор, – доложил посыльный, прикладывая руку к козырьку фуражки.

Торопливо надев шинель, Булавин вышел из гостиницы.

«На совещание меня вызывают или оно уже закончилось?»– думал он, широко шагая по темной улице.

Спустя несколько минут майор был уже на месте, и дежурный офицер тотчас же проводил его к Муратову.

Полковник, недавно вернувшийся с заседания Военного Совета, медленно ходил по кабинету, озабоченно хмуря брови.

– Пойдемте, – сказал он Булавину, – нас требует к себе генерал.

Ни по виду полковника, ни по его голосу майор не мог догадаться, какое решение принял Военный Совет. Хотя его сильно волновал этот вопрос, он не стал расспрашивать Муратова, решив терпеливо ждать, когда полковник скажет об этом сам. Но Муратов так и не промолвил ни единого слова, хотя им пришлось пройти вместе довольно длинный коридор, прежде чем они попали в кабинет Привалова.

Немолодой уже, но все еще очень бодрый, генерал Привалов приветливо встретил майора Булавина.

– А, товарищ Булавин… – проговорил он мягким, негромким голосом, протягивая майору руку. – Здравствуйте! Прошу присаживаться.

Отодвинув в сторону целую кипу различных справочников и спрятав в стол какие-то бумаги, он снова, улыбаясь, взглянул на майора.

– Рад вас видеть, товарищ Булавин, – сказал он, всматриваясь в похудевшее за последние дни лицо майора. – Беспокоитесь о судьбе своего предложения?

– Беспокоюсь, товарищ генерал.

Привалов бросил беглый взгляд на полковника, сидевшего по другую сторону стола, и неторопливо произнес:

– Прежде чем доложить Военному Совету предложенный вами план действия, мы кое с кем посоветовались. Начальник дороги, например, с которым мы консультировались по этому поводу, специально запрашивал кодированной телеграммой начальника депо, а также начальника станции Воеводино. Взвесив все обстоятельства, он пришел к заключению, что машинисты депо Воеводино в состоянии вдвое увеличить перевозки, не увеличивая количества паровозов. Не возражал против вашей идеи и начальник военных сообщений фронта. Он предложил только держать на всякий случай дополнительные паровозы на узловой станции Низовье, откуда легко будет перебросить их в случае надобности в Воеводино. Таким образом, будет совершенно исключен элемент риска. В таком виде Военный Совет принял ваш план.

У Булавина сразу потеплели глаза.

С удовлетворением отметив это, Привалов продолжал:

– На следующей неделе должна начаться интенсивная переброска грузов в район нанесения главного удара. Если в первые дни перевозок вы сможете обойтись своим паровозным парком, считайте, что ваш план окончательно принят.