Текст книги "На прифронтовой станции"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

27. Точка зрения майора Булавина

Прочитав телеграмму Булавина, генерал Привалов задумчиво произнес:

– Да, положение сложилось замысловатое.

Заложив руки за спину, он тяжело прошелся по кабинету, слегка припадая на левую ногу. Полковник Муратов, наблюдая за ним, подумал: «Опять, видно, дает себя знать раненая нога…».

– Мне думается, – продолжал генерал, – майору Булавину следует предоставить свободу действий. Он умный, осторожный человек и обстановку у себя на станции знает прекрасно, пусть же он и предпримет, что подсказывает ему эта обстановка.

Муратов молчал, слегка нахмурясь, и Привалов понял, что полковник не разделяет его мнения.

– Можете ответить Булавину, чтобы он действовал по своему усмотрению, – слегка повысил голос генерал, давая понять Муратову, что своего решения он не изменит. – Я верю в его способности. Разработанный им план дезориентации вражеской разведки отлично зарекомендовал его.

У Привалова побаливала нога, но он продолжал прохаживаться по кабинету. Это помогало генералу думать. Ему хотелось обобщить свои мысли, сделать выводы.

– Знаете, что мне больше всего понравилось в плане майора Булавина? – продолжал он. – План майора хорош тем, что он построен не на какой-то эффектной выдумке или хитрости, а на положениях принципиального характера. Его план не ловкий трюк, а совершенно естественное решение, вытекающее из глубокого знания нашей действительности. Осуществить ведь это решение возможно только в наших, советских условиях.

Последние слова генерал подчеркнул, стараясь показать их особенное значение. Остановившись перед Муратовым, он посмотрел на него повеселевшими глазами и повторил горячо:

– Да, да, товарищ Муратов! Вся сила решения Булавина именно в том, что оно возможно только в наших, советских условиях и, стало быть, это глубоко принципиальное решение, прекрасно защищенное этим самым от врагов, не верящих в наши принципы и не понимающих их.

Взглянув на хмурое лицо полковника, Привалов спросил:

– Скажите, разве гитлеровцы в состоянии допустить мысль, что план наш может строиться на непостижимом для них энтузиазме рабочих, решивших удвоить свою производительность труда для ускорения победы над врагом?

– Да, пожалуй, ставка на такой энтузиазм может показаться им довольно зыбкой, – согласился полковник вставая. Он уже несколько раз поднимался с кресла, так как считал недопустимым сидя разговаривать с генералом, ходившим по комнате, но Привалов всякий раз вновь усаживал его.

– Вот видите! – воскликнул Привалов. – А этот энтузиазм уже дает себя знать. – Повернувшись к полковнику и видя, что тот снова встал, он приказал ему: – Сидите, сидите! Да, так вот: машинисты Воеводино перевозят теперь вдвое больше грузов, не пополнив при этом своего парка ни одним паровозом. Между тем противник все еще в полном неведении. Это теперь совершенно очевидно из перехваченной нами новой директивы гитлеровцев своим резидентам.

– А может быть, расценщик Гаевой хитрил и притворялся все это время? – осторожно заметил полковник. – Он ведь знает, оказывается, о стахановском лектории и нашел даже нужным донести о нем своим хозяевам.

– Но когда было послано им это донесение? – спросил генерал. – Почти месяц назад. Значит, Гаевой не придавал большого значения лекторию, в противном случае он донес бы о его результатах, не ожидая напоминания.

Сказав это, генерал сел за стол и на листке настольного блокнота размашисто написал текст телеграммы.

– Вот, – протянул он листок полковнику, – распорядитесь, чтобы эту телеграмму немедленно отправили Булавину. Пусть действует в зависимости от обстановки. Впрочем, я догадываюсь, что именно он сделает. Пошлите ему, кстати, и вызов. Пусть доложит нам обо всем устно.

28. Анализ предполагаемых действий Гаевого

На следующий день, рано утром, майор Булавин прибыл в Управление генерала Привалова. Полковник Муратов не стал его ни о чем спрашивать и повел к генералу.

– Здравствуйте, товарищ Булавин! – приветствовал его Привалов. – Садитесь и докладывайте.

Булавин волновался, не зная, как отнесется генерал к его решению об отправке нераскодированного письма Гаевого, хотя был совершенно уверен, что поступил правильно.

Он сел в кожаное кресло напротив генерала. Рядом расположился полковник. Муратов, казалось, не обращал никакого внимания на майора и сосредоточенно рассматривал карту, висевшую на стене.

– Прежде всего, – начал Булавин, t чувствуя какую-то неприятную сухость во рту, – разрешите доложить, что, получив вашу телеграмму, позволяющую мне действовать в соответствии с обстановкой, я счел возможным отправить донесение Гаевого, не расшифровав его.

Замолчав, он пристально посмотрел на Привалова, стараясь угадать, какое это произвело на него впечатление. Однако лицо генерала показалось ему непроницаемым. На Муратова он не взглянул даже, зная, что на сухом, мускулистом лице полковника вообще невозможно прочесть его мыслей.

– Объясните, почему вы решились на это, – спросил генерал, и майору показалось, что внимательные глаза Привалова стали строже.

– Я поступил так, товарищ генерал, потому, что не сомневался в том, каков может быть смысл зашифрованного донесения Гаевого, – ответил Булавин, твердо выдержав взгляд Привалова.

Быстро отстегнув полевую сумку, майор вынул из нее листок бумаги, исписанный четырехзначными цифрами. Протянув листок генералу, он продолжал:

– Вот цифровые группы обнаруженного нами шифра Гаевого. По количеству их видно, что текст донесения необычно длинный. О чем мог доносить Гаевой так многословно? Если бы ему был известен наш замысел, он сообщил бы об этом, не ожидая запроса агента номер тринадцать. С уверенностью можно заявить в связи с этим, что замысел наш ему неизвестен. Остается допустить после этого, что Гаевой так пространно излагает в шифрограмме лишь свои личные соображения о лектории, организованном стахановцами депо Воеводино.

– А почему бы не предположить, – хмуро спросил Муратов, – что, получив запрос от «тринадцатого», Гаевой тайно навел справки и теперь подробно доносит обо всем?

– Этого не может быть, товарищ полковник, – уверенно заявил Булавин. – Мы следим за каждым шагом Гаевого и точно знаем, что он никуда не ходил и ни с кем не встречался. Прочитав шифровку на почтовой марке письма Глафиры Добряковой, он в ту же ночь ответил на вопрос «тринадцатого»: каково практическое значение стахановского лектория?

Заметив, что Привалов одобрительно кивнул головой, майор решил, что генерал, видимо, удовлетворен ходом его рассуждений, и продолжал уже с большей уверенностью:

– Что же мог ответить на это Гаевой? Мог ли он поверить в искренность желания машинистов-стахановцев передать свой опыт отстающим? Нет, не мог, конечно. В этом нет у меня ни малейшего сомнения. Гаевой ведь склонен подозревать в людях только самые низменные чувства. В Сергее Доронине, инициаторе создания стахановского лектория, он, например, видит только карьериста.

– Если вы не заблуждаетесь в мировоззрении Гаевого, – заметил генерал Привалов, выслушав Булавина, – то, я полагаю, поступили правильно, не задержав его донесения… А что касается мировоззрения Гаевого, – продолжал генерал после короткого раздумья, – то это, должно быть, типичное мировоззрение профессионального шпиона. Дело в том, что мы уже приблизительно знаем, кто такой этот Гаевой. На одной из железнодорожных станций мы поймали фашистского шпиона, который нам кое-что рассказал. Незадолго до начала Отечественной войны арестованный нами Курт Шуслер вместе с группой других шпионов окончил в Германии специальную школу, готовившую агентуру для шпионской и диверсионной работы на железнодорожных станциях нашего тыла. Фамилий своих коллег он, конечно, не знает (такова, как известно, система обучения в шпионских школах). Очень возможно, что и Гаевой воспитанник той же шпионской школы.

29. План генерала Привалова

Когда майору Булавину было разрешено возвратиться в Воеводино и генерал с полковником остались одни, Привалов спросил Муратова:

– Ну-с, удовлетворены вы точкой зрения Булавина?

Полковник медлил с ответом, и генерал, хорошо знавший недоверчивость Муратова, добавил улыбаясь:

– Отличная логика у этого майора.

– Согласен с вами относительно логики, – отозвался полковник.

– Так в чем же тогда дело? – удивился Привалов.

– В том, товарищ генерал, что иногда шпионы действуют вопреки всякой логике.

– Бывает и так, – согласился Привалов. – Однако на сей раз мы, кажется, не заблуждаемся.

Встав из-за стола, генерал тяжело прошелся по комнате.

– Пришло время, товарищ Муратов, – решительно произнес он, останавливаясь перед полковником, – перейти к активной дезориентации гитлеровской разведки.

Полковник, понявший эти слова как приказ, поднялся и, уже стоя, слушал генерала.

– Я поговорю сегодня с командующим; надо усилить паровозный парк депо станции Озерная, – продолжал Привалов, разложив на столе карту прифронтового района. – Это депо обслуживает поезда, идущие к правому флангу нашего фронта, на котором никаких активных действий, как вам известно, мы не собираемся предпринимать. Пусть, однако, гитлеровские шпионы думают, что мы именно там что-то затеваем. Нужно приковать их внимание к этому участку, чтобы ослабить интерес к другим пунктам.

– Это было бы очень своевременно, – согласился Муратов, и неподвижное лицо его слегка оживилось. – Меня все-таки сильно тревожит нерасшифрованное письмо Гаевого, несмотря на всю кажущуюся убедительность доводов майора Булавина. Помните, у нас в прошлом году был в Новосельске почти аналогичный случай. Тогда неприятельский агент пытался разыгрывать из себя простака.

– Пытаться-то пытался, – усмехнулся Привалов, – но ведь не удалось.

– Ему не удалось, а Гаевому, может быть, удастся. Во всяком случае, пока мы не расшифруем его последнего донесения, нельзя быть ни в чем уверенным. Откровенно говоря, меня смущает и то обстоятельство, что на письмах, предшествующих последнему донесению Гаевого, не было замечено никакого шифра. А может быть, он все-таки был, только обнаружить его не удавалось?

Привалов ничего не ответил на это; он подумал, что осторожность и недоверчивость Муратова не повредят делу.

Не дождавшись ответа генерала, полковник продолжал:

– Если Гаевой даже и сообщил что-нибудь важное своим хозяевам, мы должны спутать карты гитлеровской разведки, рассредоточив ее внимание. Ваше решение увеличить паровозный парк в Озерной поможет нам достигнуть этой цели. Нам необходимо создать видимость напряженной работы на Озерном участке железной дороги.

Генерал Привалов, сосредоточенно смотревший на карту, прикинул по координатной сетке длину линии фронта между двумя конечными станциями правого и левого фланга и, указав на станцию Озерная, заявил:

– В первые два-три дня мы постараемся перебросить на этот участок не только лишние паровозы, но и добавочные грузы, а может быть, даже и войска. Пусть гитлеровские агенты донесут об этом своему начальству, только нужно будет тут же ликвидировать этих агентов. А пока пришлют новых, мы уже закончим сосредоточение необходимых сил на левом фланге нашего фронта, перебросив туда автотранспортом и ту часть войск и техники, которую направим через Озерную.

Генерал перелистал настольный календарь, сделал на нем какие-то пометки и продолжал:

– Это во-первых, а во-вторых, нужно принять все меры, чтобы узнать, наконец, кто из родственников Глафиры Добряковой проявляет особый интерес к ее переписке. Мне кажется, что последнее письмо Гаевого кто-то ждет сейчас с большим нетерпением. Воспользуйтесь этим обстоятельством, товарищ Муратов.

30. Гаевой посещает паровозное депо

Гаевой казался Семену Алехину в этот день особенно озабоченным. Он больше обыкновенного копался в бумагах и старых канцелярских книгах и почти не разговаривал с Семеном. Только в обеденный перерыв он спросил его о номере паровоза, неразборчиво написанном на наряде.

– Взгляни-ка сюда, Семен, – произнес он с деланным равнодушием. – У тебя глаза помоложе, а я не разберу что-то: двадцать семь сорок девять здесь написано или двадцать четыре семьдесят девять?

– Какая в конце концов разница, Аркадий Илларионович? – недовольно поморщился Алехин, хотя и протянул руку за нарядом.

Но Гаевой убрал вдруг наряд в стол, бросив на Алехина сердитый взгляд.

– Извините за беспокойство, – сказал он с иронией. – Не буду вас больше утруждать. Самому, видно, придется сбегать в депо, уточнить номерок.

И он действительно ушел в депо, а Семен Алехин не знал, что ему предпринять. Сначала он хотел пойти вслед за ним, но во-время спохватился, сообразив, что этим обязательно вызовет подозрение Гаевого. Но что же все-таки делать? Нужно же как-то узнать, чем будет интересоваться Гаевой в депо. Может быть, сообщить капитану Варгину? Нет, нельзя звонить капитану из конторы. Он не одобрил бы таких действий. Что же тогда предпринять? Сбегать самому к Варгину? И это не годится – покажется подозрительным его отсутствие.

Немного успокоившись, Алехин решил, что самым благоразумным будет пока ничего не предпринимать. Нужно спокойно ожидать возвращения Гаевого, а вечером, после работы, сообщить обо всем Варгину.

В конце концов в том, что Гаевой пошел в депо, не было еще ничего опасного. В депо стоят ведь обычные паровозы, номера которых ему давно известны. Вот разве бронепаровоз только? Но о нем он, видимо, и без того уже слышал.

Из разговоров же рабочих он вряд ли что-нибудь узнает. Время военное, и о своей работе теперь никто не болтает. Если бы сейчас кто-нибудь пошел на станцию и попробовал поинтересоваться количеством проходящих поездов, ему не поздоровилось бы.

Вернувшись из депо, Гаевой первым заговорил с Алехиным.

– Я не в обиде на тебя, Семен, – добродушно сказал он, доставая из стола бутерброд. – Напротив, мне даже поблагодарить тебя надо – аппетит нагулял я себе на свежем воздухе. Но и ты на меня не обижайся, что я иной раз ворчу. Мне ведь есть от чего быть раздражительным – не так-то легко переносится потеря семьи…

Всю остальную часть дня он был очень благодушно настроен и, казалось, всячески старался задобрить Алехина.

С нетерпением дожидался Семен конца работы. Однако, выйдя из конторы, он не пошел тотчас же к капитану Варгину, а направился, как обычно, к себе домой. Дома он торопливо переоделся, но не стал обедать, а поспешно вышел в коридор, где висел телефон общего пользования, и, убедившись, что поблизости никого нет, набрал номер телефона Варгина. Они условились о месте встречи..

Спустя полчаса состоялась беседа. Алехин рассказал Варгину о посещении Гаевым паровозного депо и высказал предположение, что ходил он туда не только за тем, чтобы уточнить неразборчивый номер паровоза на наряде. К такой мысли Семен пришел, вспомнив о странной перемене настроения Гаевого. У Алехина создалось впечатление, что расценщик был вначале чем-то обеспокоен, но после посещения депо, видимо, успокоился, и это теперь сильно тревожило Семена.

– Спасибо, Сеня, за сведения, – выслушав Алехина, поблагодарил его капитан, – они нам, пожалуй, пригодятся.

31. Еще одна шифровка Гаевого

Вот уже несколько дней, как капитан Варгин трудился над донесением Гаевого. Неутомимо сидел он над группами цифр шифровки, пытаясь найти какую-нибудь закономерность в их чередовании. Майор Булавин освободил его от всех других дел, и капитан ни о чем, кроме донесения Гаевого, теперь не думал.

Лейтенант Ерохин, помощник Варгина, уговаривал его отдохнуть, отвлечься немного от мыслей о шифровке, но Варгин и слушать об этом не хотел: ему казал ось, что он нащупал какую-то ниточку в этом запутанном клубке.

Однако едва у Варгина возникла эта смутная надежда, как с почты принесли ему еще одно письмо, адресованное Глафире Добряковой. Капитан обнаружил на нем секретный текст и просидел целый день изучая его и сличая с текстом предыдущего письма.

– Полагаю, что шифр тот же, – заявил он Булавину, когда к нему зашел майор, – так что если удастся разгадать любой из них, прочтем сразу оба донесения.

Майор ничего на это не ответил, и капитан спросил:

– Не находится ли это в какой-то связи с вчерашним посещением Гаевым паровозного депо?

– Вполне возможно, – согласился Булавин.

– Неважное дело получается, – вздохнул Варгин. – Предыдущее донесение написал он, не выходя из дома, а на этот раз побывал в депо.

Булавин упорно молчал, о чем-то размышляя. Варгин взглянул на часы и произнес с тревогой в голосе:

– Подходит время возвращать и это письмо. Что делать будем: отправим или придержим на этот раз?

– Отправляйте, – решительно заявил майор.

– Но ведь чорт его знает, этого Гаевого, что он там высмотрел в депо…

– Я не думаю, чтобы он мог высмотреть там что-нибудь особенное, – перебил капитана Булавин, дивясь тому, какую кипу бумаги исписал Варгин в поисках разгадки шифра: весь стол его был завален исписанными листами.

– Ну, все-таки… – неуверенно возразил Варгин, комкая часть листов и бросая их в корзину. – Он мог заметить хотя бы бронепаровоз, который сооружают слесари и машинисты в подарок фронту.

– А где теперь не сооружают бронепаровозов и даже целых бронепоездов? – спросил Булавин, взяв у Варгина фотографии двух последних писем Гаевого и внимательно их рассматривая. – Почти все железнодорожные депо и мастерские Советского Союза делают такие же подарки фронту, так что явление это обычное.

– Вам, конечно, докладывал лейтенант Ерохин, что Гаевой особенно долго стоял возле бронепаровоза и даже интересовался сроком его готовности? – спросил Варгин, с тревогой думавший о том, как бы не было беды, если майор решится отправить и это письмо Гаевого, не дождавшись его расшифровки. – Не станет же такой осторожный разведчик без крайней надобности наводить подобные справки?

– Я знаю и об этом, – спокойно ответил Булавин, – Известно мне также, что Гаевой расспрашивал мастера депо, кто будет назначен машинистом на бронепаровоз.

– Вот видите! – воскликнул Варгин. – Не случаен, значит, его интерес к бронепаровозу. Видимо, все это находится в какой-то связи с тем, что Гаевой пришел в хорошее настроение после посещения депо. Очевидно, он там разнюхал что-то успокаивающее его.

К удивлению Варгина, Булавин, улыбаясь, заметил:

– То обстоятельство, что Гаевой интересовался, кого назначат на бронепаровоз, успокаивает и меня. Я, кажется, догадываюсь о причине его любопытства.

– Разве ему сказал мастер, кто будет назначен машинистом? – удивился Варгин.

– Нет, ему этого не сказали, так как вообще неизвестно еще, кого назначат. Но мы, кажется, можем опоздать с отправкой на почту письма Марии Марковны, – заметил Булавин, взглянув на часы. – Уже около шести, учтите это, Виктор Ильич.

Спустя несколько минут письмо было отправлено, и капитан снова засел за расшифровку донесений Гаевого.

Майор Булавин заглянул к нему в двенадцать часов ночи и, увидев воспаленные глаза Варгина и груду валявшихся на столе исписанных цифрами листов бумаги, строго заметил:

– Ну, вот что, товарищ капитан: дальше так дело не пойдет. Соберите все это – и немедленно спать! Вы готовы сидеть над криптограммами до полного изнеможения и не хотите понять, что на свежую голову думается в десять раз легче.

– Понимать-то я это понимаю, – виновато улыбнулся Варгин, но ведь все кажется, что вот-вот найдешь зацепочку.

Майор рассмеялся.

– Сколько уже раз вам казалось, что нашли вы такую зацепочку?

– Да уж не раз, пожалуй, – рассмеялся и капитан, поправляя взъерошенные волосы. Только теперь он по-настоящему почувствовал, как устал за все эти дни.

С трудом сдерживая начавшую одолевать его зевоту, он добавил улыбаясь:

– Приказание ваше будет выполнено, товарищ майор. Боюсь только, что раньше, чем через шесть часов, меня никакой будильник не поднимет.

32. Мария Валевская

Адъютант Привалова доложил:

– Начальник дороги Кравченко у телефона, товарищ генерал.

Привалов взял трубку и громко произнес:

– Приветствую вас, товарищ Кравченко! Говорит Привалов. Я все по тому же вопросу. Помните наш последний разговор? Ну, как там у них дела? В порядке? Полагаете, значит, что они вполне справятся со своей задачей? Очень хорошо. Благодарю вас. Всего хорошего, товарищ Кравченко.

Генерал положил трубку на рычажки телефонного аппарата и приказал адъютанту вызвать Муратова.

Спустя несколько минут полковник постучал в дверь его кабинета.

– Прошу, – отозвался Привалов и кивнул Муратову на кресло: – Присаживайтесь.

Полковник сел против Привалова, поглядывая на генерала из-под густых, нависающих на глаза бровей. Привалов, видимо, был в хорошем настроении. Глаза его весело поблескивали, а в уголках губ, казалось, притаилась улыбка.

– Майора Булавина можно уже, пожалуй, поздравить, – произнес он, делая пометку в настольном блокноте. – План его удался как нельзя лучше. Депо станции Воеводино вот уже третий день выполняет план усиленных перевозок, обходясь только наличным паровозным парком. Начальник дороги не сомневается, что работники станции и в дальнейшем справятся с этой задачей.

– Это, конечно, большое дело, – осторожно произнес полковник, – но это, однако, лишь часть плана Булавина.

– Большая часть, – поправил Муратова Привалов. – Булавин не ошибся в оценке производственных возможностей железнодорожников Воеводино; не ошибается он, видимо, и в оценке Гаевого.

Полковник хотел возразить что-то, но Привалов жестом остановил его, заметив:

– Я знаю вашу недоверчивость, товарищ Муратов, и догадываюсь, что можете вы мне возразить, но я не за этим вас вызвал. Мы приняли решение помочь Булавину активными действиями на Озерном участке железной дороги. Доложите, что уже сделано в этом направлении.

– В депо Озерной переброшена часть резервных паровозов, предназначавшихся раньше для станции Воеводино, – доложил полковник Муратов. – Пущены туда также два эшелона с войсками. Есть основание предполагать, что это насторожило вражескую разведку.

– Почему вы так думаете?

Полковник достал из папки лист бумаги и протянул его Привалову. Там было написано:

«Нам только что удалось расшифровать радиограмму фашистского агента, обосновавшегося на станции Озерная. Из ее текста следует, что участившиеся в последнее время налеты авиации на Озерную прямой результат донесений этого агента».

Генерал быстро пробежал глазами текст радиограммы и спросил:

– А этого фашистского разведчика удалось обнаружить?

– Мне доносят, что наши работники запеленговали его рацию.

Генерал удовлетворенно кивнул головой.

– Ну, а как обстоит дело с семьей Глафиры Марковны Добряковой? – спросил он.

– Наше предположение, что кто-то из Добряковых является агентом врага и получает донесения Гаевого, пока не подтвердилось. Члены семьи Добряковой не вызывают у нас подозрений.

– А враг, однако, скрывается в ее доме, – задумчиво произнес генерал, доставая из стола присланные майором Булавиным фотокопии писем.

Взяв одну из них, он перечитал подчеркнутые красным карандашом строки и спросил:

– А не привлекло ли ваше внимание, товарищ Муратов, вот это место из последнего письма Глафиры Добряковой: «…Любезная Мария Станиславовна просто в восторге от Наточки. Уверяет, что у нее абсолютный слух и поразительные музыкальные способности»? Кто эта Наточка?

– Внучка Глафиры Марковны, – пояснил Муратов.

– А Мария Станиславовна?

– Учительница музыки Валевская. Она бывает ежедневно в доме Добряковых, где дает уроки музыки ее маленькой внучке Наталье. Вот на эту-то Валевскую мы и обратили теперь внимание, товарищ генерал.

– Удалось что-нибудь узнать о ней?

– Пока очень мало. Есть предположение, что она связана с секретной службой де Голля.

– И одновременно работает на гитлеровскую разведку?

– Это ведь обычная манера матерых шпионов – работать сразу на двух-трех хозяев.

– Почему бы им не работать, если между хозяевами так же много общего, как и между их шпионами? – усмехнулся генерал. – Я не удивлюсь, если Валевская окажется еще и агентом английской «Интеллидженс сервис».

– Весьма возможно, – согласился полковник Муратов.

– Значит, эта Валевская бывает в доме Глафиры Марковны почти каждый день? – спросил Привалов, немного помолчав.

– Так точно, товарищ генерал.

– В какие же примерно часы она дает уроки внучке Глафиры Марковны?

– Обычно с десяти до двенадцати.

– А когда разносят почту в городе?

– Примерно в те же часы.

– Этой Марией Станиславовной Валевской следует поинтересоваться как можно обстоятельнее, – произнес с расстановкой генерал. – Вы хотя бы приблизительно представляете себе, каким образом получает Валевская доступ к переписке Добряковой?

– Я представляю себе это следующим образом, товарищ генерал: Валевская, видимо, свой человек в семье Добряковых, и от нее там нет секретов. Письма Марии Марковны от нее, конечно, не скрывают, тем более, что тетя Маша, видимо, по совету Гаевого, регулярно передает приветы Валевской.

– Ну, хорошо. Допустим, что все это именно так, – согласился генерал. – Но ведь на глазах у всех Валевская может прочесть только открытый текст. Не берет же она письма домой, чтобы скопировать шифрованную запись?

– Ей не нужно этого, товарищ генерал, – спокойно ответил Муратов. – Обратили ли вы внимание, что шифр Гаевого на письмах Марии Марковны обнаруживался нами только после фотографирования?

– Да, да, – оживился Привалов, – это верная догадка. Валевская, следовательно, только фотографирует письма Марии Марковны, а у себя дома, отпечатав пленку, производит расшифровку. Сфотографировать же незаметно при нынешней технике микрофотографии не составляет для нее никакого труд?. Фотоаппаратик Валевской вмонтирован, может быть, в ее медальон, а может быть, и в перстень на ее руке.

– Для опытного шпиона, дело это, конечно, не хитрое, – заметил Муратов. – А свою шифровку Валевская наносит на письма Добряковой еще проще. Для этой цели она ведь использует почтовые марки. Предложив Глафире Марковне отнести письмо на почту, она дорогой, видимо, отклеивает ее марку и наклеивает свою.

– Но ведь может показаться подозрительным, что она так часто предлагает свои услуги Глафире Марковне, отправляя ее письма. Не кажется ли вам, что этот пункт нуждается в уточнении? – спросил Привалов.

– Нет, мне думается, что и тут все ясно, – ответил полковник. – Валевской ведь не нужно носить на почту каждое письмо Добряковой. Ее главная задача– получать информацию Гаевого и переправлять ее либо через линию фронта, либо к другому резиденту. А в тех шифровках, которые Валевская сама направляет Гаевому, она дает ему лишь отдельные указания, в которых нет особой срочности. За то время, что мы контролируем переписку двух сестер, шифровки Валевской были обнаружены нами только на двух письмах.

– Кому же вы поручите заняться этой особой? – спросил генерал.

– Капитану Воронову.

– Не возражаю. Он вполне подходит для этого дела. Докладывайте мне ежедневно обо всем, что будет иметь хоть какое-нибудь отношение к Валевской.

– Слушаюсь, товарищ генерал.