Текст книги "На прифронтовой станции"
Автор книги: Николай Томан
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
33. Решение Сергея Доронина
Поздно вечером Сергей Доронин подходил к дому Анны. Замедлив шаг, он подумал: не лучше ли будет вернуться? Но до дома Рощиных оставалось всего несколько метров, да и ноги, казалось, сами несли его к хорошо знакомому крылечку.
У Дверей Сергей остановился в нерешительности. Чувствовалось, что в квартире никто еще не ложился спать. Из окон комнаты Анны слышались звуки пианино. Сергей плохо разбирался в музыке, но любил ее по-своему, без шумных восторгов.
«Наверно, у Ани хорошее настроение…» – решил он прислушиваясь. Музыка была успокаивающая, будто шелест листвы под легким дуновением ветра.
«Видно, удачно прошло у нее сегодня дежурство», – думал Сергей.
Он уже несколько минут стоял под окнами дома, все еще размышляя: зайти к Рощиным или отложить решительный разговор на завтра?
Нет, нужно же быть мужчиной! Что за дурацкая робость!
Вздохнув, Сергей нажал кнопку звонка. За дверью послышались легкие шаги, и у него чаще забилось сердце.
– Здравствуй, Аня, – слегка волнуясь, сказал он, когда девушка открыла ему дверь. – Извини, что так поздно.
– Совсем не так уж поздно, – ответила Анна и улыбнулась, – в полутьме коридора Сергей увидел ее белые зубы. – Всего десять часов, а я, как ты знаешь, раньше двенадцати не ложусь.
Анна взяла Сергея под руку, чтобы он не споткнулся в потемках, и повела по коридору.
– Я почему-то ждала тебя сегодня, – негромко сказала она. – А когда раздался звонок, почти не сомневалась, что это ты.
Проходя через столовую, Сергей бросил быстрый взгляд на закрытую дверь комнаты Петра Петровича.
– Отец чувствует себя неважно. Он рано лег спать, – вздохнув, Заметила девушка.
В комнате Анны Сергею нравился строгий порядок, «диспетчерский стиль», как в шутку называл его Петр Петрович. Здесь не было ничего лишнего. Анна не любила безделушек, которыми многие провинциальные девушки украшали свои столики, не развешивала по стенам фотографий родственников и любимых киноактеров, терпеть не могла аппликаций и кружев. В комнате ее висели лишь небольшой портрет Сталина над письменным столом к двё хорошие копии с картин Левитана.
На крышке пианино стояли гипсовые бюстики Чайковского и Шопена. На столе, по бокам письменного прибора, – бюсты Льва Толстого и Горького. В двух книжных шкафах со стеклянными дверцами виднелись корешки книг. На этажерке возле пианино аккуратной стопкой лежали ноты.
Анна усадила Сергея на диван, сама села рядом и пристально посмотрела ему в глаза.
– Мне почему-то все время кажется, Сережа, – тихо сказала она, – что ты хочешь мне что-то сказать и не решаешься. – Она помолчала немного и, не дождавшись ответа, добавила: – И это очень тревожит меня.
Сергей удивился, как могла она догадаться о его затаенных мыслях.
– Ты ведь знаешь, Аня, – не очень уверенно начал он, – что слесари и машинисты нашего депо в подарок фронту оборудовали бронепаровоз?
Анна знала, конечно, об этом бронепаровозе и теперь сразу догадалась, о чём хочет сообщить ей Сергей. Сердце ее сжалось от предчувствия скорой разлуки, но она старалась ничем не выдать своего волнения.
– По всему чувствуется, что вскоре предстоят большие события на фронте, – продолжал Сергей, избегая взгляда Анны. – Наш бронепаровоз должен принять в них участие. Кому-то нужно повести его в бой.
– И ты решил это сделать? – чуть дрогнувшим голосом спросила Анна и крепко сжала горячую руку Сергея.
– Да, я решил, что пришло время и мне повести в бой бронепоезд, – твердо заявил Сергей. – Пока и депо было мало опытных машинистов, я считал невозможным просить об этом (он умолчал, что подавал уже такое заявление), но сейчас так же, как я, работают многие машинисты. Для нашего депо не будет большого ущерба, если я уйду на фронт… Я уже подал заявление…
– И ты боялся сказать мне об этом Сережа? – взволнованно проговорила Анна. – Неужели ты…
Но Сергей не дал ей договорить. Он догадался, что она хотела сказать, и торопливо перебил ее:
– Нет, нет, Аня! Не говори ничего… Я знаю, ты, конечно, не стала бы меня отговаривать…
Голос его вдруг сорвался, и он замолчал, не находя нужных слов.
Анна отпустила его руку и слегка отвернулась. Сергей посмотрел на ее бледное, расстроенное лицо, и ему стало досадно на себя за свою робость, за то, что не поделился с Анной своими планами и не признался, что любит ее…
– Ах, Сережа, тяжело мне будет без тебя… – с усилием проговорила Анна, торопливыми движениями утирая слезы. Помолчав несколько секунд, она повернула к нему голову и, глядя ему прямо в глаза, добавила чуть слышно: – Ведь я люблю тебя, Сережа!..
Вот ведь как это получилось! Не он, не Сергей Доронин первым произнес заветное слово. Много раз готово оно было сорваться с языка, но Сергей боялся, что не так скажет, еще, чего доброго, обидит или рассмешит Анну. Брал машинист Доронин самые трудные тяжеловесные составы, с честью выполнял самые ответственные задания, а тут сплоховал, так и не решился произнести коротенькую фразу из трех слов. Но в этом уже и не было необходимости. Ее сказала Анна.
– Анечка! Аня! – только и смог воскликнуть Сергей, сильно, до боли сжимая руки девушки. – Вот уж никогда себе этого не прощу… Знаешь, как я мучился!.. – сбивчиво говорил Сергей. – День за днем откладывал, все хотел объясниться, спросить, как ты относишься ко мне… пойдешь ли за меня… Знаешь, что еще останавливало меня? Ведь я собирался на фронт, и мне сказал един мой друг, что нехорошо жениться перед уходом на войну, что лучше…
– Замолчи! – сказала Анна и зажала ему рот ладонью. – Плохой у тебя друг, Сережа, и ты не слушай его. Я гордиться буду, что мой муж на фронте…
34. Замысел командования остается в тайне
Последние дни на станции Воеводино прошли необычно спокойно. Фашистские самолеты, посещавшие станцию почти каждую ночь, казалось, оставили ее в покое. Беспрепятственно ходили теперь поезда на участке Воеводино – Низовье. Машинисты привыкли к уплотненному графику, и Анне Рощиной уже не приходилось так волноваться за них.
Спокойнее стало и в отделении майора Булавина. Расценщик Гаевой больше ни разу не был в депо. Не посылал он и шифровок агенту номер тринадцать, только попрежнему писал частые письма Глафире Марковне по просьбе прихворнувшей тети Маши, жаловавшейся сестре на несносную подагру.
Вздохнул спокойнее и капитан Варгин: замысловатые шифровки Гаевого ему удалось, наконец, прочесть. Майор Булавин просматривал в последний раз донесения Гаевого, прежде чем отдать распоряжение об отправке их в Управление генерала Привалова. В это время дежурный офицер доложил, что штаб фронта срочно вызывает его к аппарату.
Булавин знал, что из штаба фронта его могли вызвать только Привалов или Муратов, но почему вдруг понадобился он так срочно? Ведь только утром он разговаривал с подполковником Угрюмовым, помощником Муратова, и, кажется, все вопросы были с ним разрешены. О расшифровке донесений Гаевого Буланин тогда еще ничего не мог сообщить подполковнику, но Угрюмов ведь и не спрашивал об этом.
Собираясь на узел связи, находившийся при штабе одной из воинских частей местного гарнизона, Булавин захватил с собой обе шифровки Гаевого.
Аппаратная помещалась в просторной землянке. Девушки-связистки выстукивали что-то на аппаратах Бодо и телетайпах, когда в землянку вошел Булавин. Разыскав дежурного офицера подразделения связи, майор попросил его вызвать «Енисей». «Енисей» был позывным штаба фронта, и поэтому дежурный спросил:
– А кого вам на «Енисее»?
– «Резеду», – ответил майор.
Это была позывная Управления генерала Привалова.
– Совсем недавно кто-то с «Резеды» вызывал майора Булавина, – заметил дежурный.
– Я и есть Булавин.
Дежурный подошел к одному из аппаратов и приказал девушке запросить «Енисей». Минут через пять связистка доложила:
– У аппарата Муратов.
Майор подсел к девушке и попросил сообщить «Резеде», что от «Березки» прибыл Булавин.
Отправив ответ майора, связистка подала Булавину конец ленты, медленно сползавшей с валика в такт ритмичным ударам клавишей, автоматически отстукивающим буквы.
«Здравствуйте, товарищ Булавин, – читал майор на ленте. – Как больной зуб?»
«Зубом» было условлено называть Гаевого.
«Попрежнему побаливает», – коротко ответил Булавин, перебирая ленту, на которой телетайп после короткой паузы стал выстукивать приказание Муратова.
«Приготовьтесь через день-два вырвать его».
«Понял все», – отозвался Булавин.
«В лазарете произведем одновременно такую же процедуру», – продолжал полковник Муратов.
Булавин, знавший, что «лазаретом» условно называется отделение генерала Привалова на станции Озерная, понял, что и там будет арестован агент вражеской разведки.
«Удалось обнаружить и осу, – продолжал выстукивать аппарат. – Собираемся вырвать жало. Вы понимаете меня?»
Майору Булавину приходилось часто пользоваться «эзоповским языком» в разговорах по телефону или телеграфу. Научившись быстро схватывать скрытый смысл подобных выражений, он понял, что Муратов одновременно с арестом гитлеровских агентов в Озерной и Воеводино собирается арестовать и агента номер тринадцать, которого условно называли «Осой».
«Попался, значит, кто-то из домочадцев Глафиры Добряковой», – с удовлетворением подумал майор Булавин, не знавший еще, что полковник напал на след Валевской, и ответил Муратову:
«Понял вас».
«Решили уравнение с двумя неизвестными?» – снова запросил полковник. Муратов.
«Что он имеет в виду под „уравнением“? – подумал Булавин. – Шифровки Гаевого, наверное?»
«Удалось решить, – ответил он полковнику. – Разрешите донести текст решения шифром?»
«Жду», – последовал ответ Муратова.
Майор достал из полевой сумки листок бумаги и медленно стал диктовать девушке цифры, внимательно наблюдая по ленте, чтобы она их не перепутала:
«39758 6243 1937 4285…»
В расшифрованном виде эти цифры означали:
«На ваш запрос о лектории доношу: затея эта явно лишена какого-либо практического значения, ибо чего ради будут делиться с кем-то секретами своего мастерства хорошо зарабатывающие машинисты? Для того разве, чтоб им после этого увеличили норму пробега и снизили заработок? Донес же я вам об этом „стахановском лектории“ только для того, чтобы вы могли судить, какими наивными затеями пытаются местные „активисты“ помочь фронту. Я полагал, что вы поймете мою иронию по этому поводу».
От полковника долго не было ответа, и майор даже подумал, не испортился ли аппарат. Но вот клавиши телетайпа снова пришли в движение, и Булавин прочел на ленте:
«Повторите ключевую группу».
Майор исполнил приказание и получил разрешение Муратова передавать вторую шифровку Гаевого.
Текст ее был таков:
«В дополнение к соображениям, высказанным ранее, сообщаю, что администрация депо собирается послать на фронт новый бронепаровоз, бригада которого будет комплектоваться из машинистов депо Воеводино. Доронин, инициатор „стахановского лектория“, здесь самый молодой машинист. Если он перестанет быть незаменимым, его немедленно мобилизуют. Можете поэтому судить, выгодно ли ему передавать свой опыт другим машинистам и превращаться в заурядного работника, с которым никто уже не будет считаться?»
В хорошем настроении возвращался майор Булавин с узла связи. Ему теперь была ясна тактика генерала Привалова. Генерал собирался ликвидировать одновременно все звенья гитлеровской разведки на станциях прифронтовой железной дороги. Этим он надолго обезвредит свой участок от шпионов, так как заводить новых агентов дело нелегкое.
Майор был счастлив, что его усилиями и усилиями всего коллектива железнодорожников станции Воеводино замысел советского командования будет сохранен в тайне.
35. Поражение группенфюрера Кресса
Странные, противоречивые чувства испытывал генерал фон Гейм, готовясь к предстоящей встрече с группенфюрером Крессом. Кресс только что позвонил ему по телефону и теперь с минуты на минуту должен был прибыть лично. Фон Гейм не сомневался в том, что группенфюрер закатит ему сцену. Генерал, впрочем, уже стал привыкать к участившимся «разносам» и переносил их довольно стойко, но сегодня ему явно изменило хладнокровие.
То, что произошло, было для него полной неожиданностью. Ну, кто мог подумать, что советская контрразведка так быстро нащупает немецкую агентуру?
Фон Гейм хотел как следует разобраться в причинах позорного провала и подготовить какое-нибудь сносное оправдание, но группенфюрер на сей раз развил поистине неслыханную прыть – его «опель-адмирал» уже промчался под окнами кабинета фон Гейма.
Увидев из окна, как навстречу группенфюреру выбежал дежурный офицер и почтительно распахнул дверцу машины, заторможенной чуть ли не на полной скорости, фон Гейм безнадежно махнул рукой и опустился в кресло.
– Будь что будет… – еле слышно прошептал он. Но едва скрипнула дверь его кабинета, как он тотчас снова вскочил на ноги и вытянул руки по швам.
Группенфюрер шел на него, опустив голову и глядя исподлобья колючими красноватыми глазами. У фон Гейма было такое ощущение, что группенфюрер вот-вот влепит ему пощечину. Но Густав Кресс, достигнув стола, лишь тяжело плюхнулся в кресло.
– Садитесь! – скомандовал он все еще стоявшему фон Гейму.
Минут пять они смотрели друг на друга: один – замирая от страха, другой – не в силах произнести ни слова от ярости.
– Воды! – крикнул Густав Кресс.
Дрожащими руками фон Гейм налил из графина воды и протянул стакан группенфюреру.
Выпив залпом воду, Густав Кресс тяжело перевел дух. Фон Гейм смотрел на него, затаив дыхание.
– Поздравляю вас с блестящей разведывательной операцией, генерал, – шопотом, похожим на шипение, произнес Густав Кресс, и столько презрения было в этих словах, что у фон Гейма заныло вдруг сердце. – Интересно, что за кретинов направили вы на эту операцию? Я полагаю, если бы их не сцапала советская контрразведка, они и по сей день продолжали бы вам доносить, что на станции Воеводино тишь и гладь, а на Озерной подозрительное оживление.
Группенфюрер нервным движением сунул в зубы сигару, но тотчас же с отвращением выплюнул ее и продолжал:
– А на самом-то деле что? Вместо ожидаемого нами наступления русских на правом участке их фронта они обрушили на нас такой удар на левом, что остается только удивляться, как смогли они незаметно сосредоточить там такое огромное количество войск и техники.
Закурив, наконец, сигару, Густав Кресс, казалось, немного успокоился. Несколько минут он сосредоточенно дымил ею и вдруг снова воскликнул:
– Как, чорт побери, удалось им, однако, провести нас?! Лучшие наши агенты были заброшены в весьма уязвимые места их прифронтового тыла. Кроме того, нас добросовестно снабжали информацией: представитель деголлевской разведки в России Шмитлейн, кое-кто из «Интеллидженс сервис» и американского Управления стратегической службы. И все-таки мы остались в дураках! В чем дело, я вас спрашиваю? Каким чудом удалось русским провести нас?
Фон Гейм, как загипнотизированный, смотрел в налитые кровью глаза группенфюрера и, казалось, онемел. К счастью, Густав Кресс и не ожидал от него ответа. Он просто рассуждал вслух с самим собой, ибо был уверен, что никто не в состоянии ответить на его вопросы.
– Вы думаете, я сомневаюсь в правильности сведений вашего агента номер тридцать три – Дидриха-Гаевого? Нисколько! Им ведь были учтены даже маневровые паровозы. Зная же численность паровозного парка и среднюю пропускную способность советских железных дорог, мы ведь абсолютно точно подсчитали количество воинских эшелонов, которые они могли подбросить к фронту. А без железной дороги при подготовке столь мощного удара не обойтись. В чем же тогда разгадка всех этих «русских чудес»?
Группенфюрер Кресс решительно встал, застегнул шинель и направился к двери. У порога он остановился и произнес назидательно:
– Рекомендую вам как следует подумать над этим. Нам, видимо, не раз еще придется иметь дело с подобными «чудесами».
Упавшим голосом он добавил:
– Это в том случае, конечно, если нас оставят после столь позорного провала на прежних постах.
Эпилог
Был морозный солнечный день. Ослепительно сверкал выпавший ночью снег. От здания почты По недавно расчищенной дорожке среди наметенных за ночь глубоких сугробов медленно шла Анна Рощи на. Она перечитывала на ходу коротенькое письмо, только что полученное от Сергея, и то ли от холодного январского ветра, то ли от волнения на глазах у нее выступили слезы, но она не замечала этого.
Высокий майор, шедший навстречу Анне, негромко окликнул ее:
– Анна Петровна!
Анна вздрогнула от неожиданности и подняла глаза на майора.
– Здравствуйте, Евгений Андреевич, – смущенно улыбнувшись, сказала она и спрятала письмо в карман.
– Ну, как там Сергей Иванович? Что пишет? – спросил майор.
– А почему вы думаете, что письмо от Сергея? – удивилась Анна.
– Уж такой я догадливый, – засмеялся Булавин.
– Правда, догадливый, – рассмеялась и Анна. – Угадали.
Она застегнула шубку на все пуговицы и надела шерстяные варежки, только теперь почувствовав, как крепок мороз. Майор посмотрел в ее счастливые глаза и спросил:
– Ну-с, какими же подвигами прославил себя Сергей Иванович?
– Сергей немногословен, – ответила Анна, щурясь от яркого солнца, светившего ей в глаза, – вы ведь его знаете. Пишет, что жив и здоров, что дела идут хорошо. Вот почти и все.
– Да, маловато, – усмехнулся Булавин. – Впрочем, это и понятно: он вынужден быть лаконичным по цензурным соображениям.
Булавин отбросил полу шинели и достал из кармана брюк коробку с папиросами.
– Вот хотел курить бросить, – смущенно проговорил он, – и не вышло.
– А я-то думала, что у вас воля железная, – пошутила Анна.
Булавин махнул рукой.
– Долго, знаете, крепился, а как только началось наступление, не выдержал. Но что же это мы стоим тут, посреди дороги? Вы, наверно, спешите куда-нибудь?
– Нет, я сегодня только в ночь заступаю на дежурство, – ответила Анна.
– Ну, если не очень спешите, – весело заметил Булавин, – сообщу вам новости о вашем Сергее, раз уж он так сдержан в своих письмах.
Булавин закурил папиросу и добавил, отчеканивая каждое слово:
– В приказе по войскам нашего фронта бронепоезд «Александр Невский», на котором ваш Сергей машинистом, награжден орденом боевого Красного Знамени за успешное участие в прорыве обороны противника.