Текст книги "Судебный отчет по делу антисоветского право-троцкистского блока"

Автор книги: Николай Стариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

Перехожу к террористической деятельности «право-троцкистского блока» и моей, в частности. Я не хочу и не могу опорочивать ни одного из предъявленных мне обвинений по части совершенных террористических актов. Но я хочу только подчеркнуть, что ни один из этих актов не совершен мною без директивы «право-троцкистского блока».

Во-первых, – убийство Кирова. Как обстояло дело? В 1934 году, летом, Енукидзе сообщил мне об уже состоявшемся решении центра «право-троцкистского блока» об организации убийства Кирова. В этом решении принимал непосредственное участие Рыков. Из этого сообщения мне стало известно, что троцкистско-зиновьевские террористические группы ведут конкретную подготовку этого убийства.

Енукидзе настаивал на том, чтобы я не чинил никаких препятствий этому делу, а террористический акт, говорил он, будет совершен троцкистско-зиновьевской группой. В силу этого я вынужден был предложить Запорожцу, который занимал должность заместителя начальника Управления НКВД, не препятствовать совершению террористического акта над Кировым. Спустя некоторое время, Запорожец сообщил мне, что органами НКВД был задержан Николаев, у которого были найдены револьвер и маршрут Кирова. Николаев был освобожден. Вскоре после этого Киров был убит этим самым Николаевым.

Таким образом, я категорически заявляю, что убийство Кирова было проведено по решению центра «право-троцкистского блока». По решению этого же центра были произведены террористические акты и умерщвлены Куйбышев, Менжинский и Горький.

Как тут обстояло дело? Еще до убийства Кирова умер сын Горького – Максим. Я уже заявлял суду, что я признаю свое участие в заболевании Максима и ходатайствую вторично у суда о перенесении моих объяснений по этому делу на закрытое заседание суда.

Председательствующий (к Прокурору). У вас нет возражений, чтобы вопрос о смерти Пешкова перенести на закрытое заседание суда?

Вышинский.Я не возражаю, имея в виду, что результаты этого выяснения могут быть оглашены на открытом заседании.

Председательствующий.Суд определил ходатайство подсудимого Ягоды удовлетворить, и вопрос о смерти Пешкова переносится на закрытое заседание.

Подсудимый Ягода, продолжайте дальше.

Ягода.К этому времени было произведено умерщвление Менжинского. Я отрицаю, что в деле умерщвления Менжинского мною руководили личные соображения. На пост руководителя ОГПУ я претендовал не по личным соображениям, не из карьеристских соображений, а в интересах нашей заговорщической организации. Решение центра по этому вопросу мне было передано лично Енукидзе. В обоих этих случаях были использованы врачи, что создавало полную гарантию в смысле невозможности разоблачения.

Когда Енукидзе передавал решение контактного центра об убийстве Кирова, я выразил опасения, что прямой террористический акт может провалить не только меня, но и всю организацию. Я указывал Енукидзе на менее опасный способ и напомнил ему, Енукидзе, о том, как при помощи врачей был умерщвлен Менжинский. Енукидзе ответил, что убийство Кирова должно совершиться так, как намечено, и что убийство это взяли на себя троцкисты и зиновьевцы, а наше дело – не мешать.

Что касается безопасного способа умерщвления при помощи врачей, то Енукидзе сказал, что в ближайшее время центр обсудит, кого именно из руководителей партии и правительства нужно будет убить этим способом в первую очередь.

Действительно, через несколько времени, при следующей встрече моей с Енукидзе, он сообщил мне, что центр принял решение приступить к ряду террористических актов над членами Политбюро и, кроме того, персонально – над Максимом Горьким. Енукидзе мне объяснил, что «право-троцкистский блок», имея в виду, как ближайшую перспективу, свержение Советской власти, видит в лице Горького опасную фигуру. Горький – непоколебимый сторонник сталинского руководства и, несомненно, в случае реализации заговора поднимет голос протеста против нас, заговорщиков. Учитывая огромный авторитет Горького внутри и вне страны, центр, по словам Енукидзе, принял категорическое решение о физическом устранении Горького.

Я заявляю, что сидящие здесь, на скамье подсудимых, Рыков, Бухарин и другие несут полную ответственность за эти террористические акты. Я заявляю, что по их решению эти акты были осуществлены.

Еще на одном факте я хочу остановить внимание суда. Это факт попытки группы заговорщиков отравления Ежова.

После назначения Ежова народным комиссаром внутренних дел было совершенно ясно, что вся деятельность нашей группы, а также «право-троцкистского блока», будет вскрыта. Ежов уже начал разгром кадров заговорщиков и, конечно, мог добраться до центра блока и до меня в частности.

И вот, во имя спасения нашей организации, во имя спасения Рыкова, Бухарина и других, мы решили убить Ежова. Отравление производил Буланов.

Я не отрицаю также факта посылки по требованию Енукидзе денег Троцкому через Мирова-Абрамова.

Вышинский.Значит, если подытожить ваши объяснения, то можно будет сказать следующее.

Первое. – Что вы признаете себя виновным в давнишнем участии в подпольной работе правых.

Ягода.Да.

Вышинский.Второе. – Что вы признаете себя виновным в том, что были одним из руководителей «право-троцкистского подпольного блока».

Ягода.Да, признаю.

Вышинский.Третье. – Что вы преследовали вместе с этим блоком цель свержения Советской власти и восстановления в СССР капитализма.

Ягода.Да, признаю. Была задача захватить Кремль.

Вышинский.Вы стояли на точке зрения целесообразности в случае войны подготовить и обеспечить поражение СССР?

Ягода.На этой точке зрения стоял блок, значит и я.

Вышинский.Вы также признаете себя виновным и в шпионской деятельности?

Ягода.Нет, в этой деятельности я себя виновным не признаю.

Вышинский.Вы признаете, что под вашим крылышком сидел целый ряд разведчиков, немецких и польских шпионов?

Ягода.Да.

Вышинский.Вы знали об их шпионской деятельности и вы эту шпионскую деятельность покрывали?

Ягода.Да.

Вышинский.Обнаруженных вами шпионов вы обязаны были арестовывать?

Ягода.Разумеется.

Вышинский.Вы этого не сделали, то есть, иначе говоря, помогали шпионам действовать, как шпионам?

Ягода.Я покрывал их.

Вышинский.Вы были осведомлены о том, что они передавали иностранным разведкам материал?

Ягода.Безусловно.

Вышинский.Раз были осведомлены, значит, с вашего ведома?

Ягода.При моем покровительстве.

Вышинский.Хорошо, при вашем покровительстве тому, что они делали и о чем вы знали. Это установлено?

Ягода.Да.

Вышинский.Вы также признаете себя виновным в том, что государственные средства по поручению блока передавали в распоряжение Троцкого?

Ягода.Признаю.

Вышинский.Признаете себя виновным в организации и осуществлении террористических актов: первое – убийство товарища Кирова по поручению блока и по предложению блока?

Ягода.Признаю себя виновным в соучастии в убийстве.

Вышинский.В соучастии в убийстве или в умерщвлении Менжинского признаете себя виновным?

Ягода.Признаю.

Вышинский.В организации убийства Куйбышева признаете себя виновным?

Ягода.Признаю.

Вышинский.В организации убийства Алексея Максимовича Горького признаете себя виновным?

Ягода.Признаю.

Вышинский.У меня вопросов больше нет.

Председательствующий.У защиты вопросы есть?

Защитник Коммодов.Подтверждает ли подсудимый Ягода свои показания, данные на предварительном следствии в части, касающейся свиданий с Плетневым?

Ягода.Я это сказал.

Коммодов.То же самое – в отношении свидания с Казаковым?

Ягода.Я это подтвердил.

Коммодов.У меня вопросов нет.

Защитник Брауде.Кому принадлежит сама идея смерти от болезни?

Ягода.Я сказал – Енукидзе.

Брауде.У меня вопросов больше нет.

Вышинский.Скажите, подсудимый Ягода, вы в своей преступной деятельности покрывали меньшевиков?

Ягода.Я не смогу вам ответить на этот вопрос.

Вышинский.Позвольте мне предъявить Ягоде его показания в томе 2, лист дела 135: «Вопрос: Вам предъявляется документ из материалов НКВД, в котором сообщается о меньшевистском центре за границей и об активной его работе в СССР»... Вы припоминаете этот факт?

Ягода.Да, я знаю, я только не смогу на это ответить здесь.

Вышинский....На этом документе в ноябре 1935 года наложена следующая резолюция: «Это давно не партия и возиться с ними не стоит». «Ответ: Да, эту резолюцию писал я...» И дальше ваше объяснение: ...«это только одно из проявлений того, как я оберегал от провала и отводил удар от меньшевиков, потому что они находились в контакте с правыми». Подтверждаете это?

Ягода.Да.

Вышинский.Значит, из этого можно сделать заключение, что правые были в контакте с меньшевиками в подпольной заговорщической работе и что вы покрывали эту их подпольную заговорщическую работу, отводили от них удар за ударом? Так?

Ягода.Показание мое правильно.

Вышинский.Следовательно, в вашей практике вы оберегали от провала меньшевиков? Правильно?

Ягода.Правильно.

Вышинский.Теперь скажите, пожалуйста, какова была роль, по вашим данным, подсудимых Рыкова и Бухарина в умерщвлении Алексея Максимовича Горького?

Ягода.Со слов Енукидзе я знал, что они принимали участие в обсуждении этого вопроса.

Вышинский.По поводу Рыкова мы этот вопрос выяснили. Рыков признал, что в разговоре с Енукидзе у них стоял вопрос о возможности террористического акта.

(Обращается к Бухарину). Я хочу вас спросить, подсудимый Бухарин, вам известно, какое было отношение Алексея Максимовича к Троцкому?

Бухарин.Резко отрицательное.

Вышинский.А вам известно, какое отношение было Троцкого к Алексею Максимовичу Горькому?

Бухарин.То же самое – резко отрицательное.

Вышинский.Подсудимый Бессонов, вы подтверждаете, что отношение Троцкого к Алексею Максимовичу Горькому было резко отрицательное?

Бессонов.Да, я подтверждаю.

Вышинский.На основании каких фактов?

Бессонов.На основании того, что высказал Троцкий в личном разговоре со мной.

Вышинский.Вы подтверждаете то, что вы показали на суде, что Троцкий передал через вас директиву о физическом уничтожении Горького?

Бессонов.Да, я передал это задание Троцкого Пятакову.

Вышинский.Вам известно, подсудимый Бухарин, что это враждебное отношение к Горькому имело место не только со стороны Троцкого, но и троцкистов?

Бухарин.Да, конечно, потому что Троцкий и троцкисты – это единая суть. Заговорщики подчинялись ему на военный манер. В 1935 году Томский мне сказал, что Троцкий готовит какую-то враждебную акцию или враждебный акт против Горького.

Вышинский.Он вам не сказал, почему троцкисты готовили эту враждебную акцию или акт против Горького?

Бухарин.Он этого не сказал. Он сказал, что это акция против «сталинца Горького», как защитника социалистического строительства вообще, сталинской партийной политики, в частности. Думаю, что здесь речь шла о том большом резонансе, который каждое слово

Алексея Максимовича имело на международной арене вообще, у интеллигенции, в частности.

Вышинский.Скажите, совершение враждебного акта над Горьким связывал ли Томский с вопросом о свержении Советского правительства?

Бухарин.По существу связывал.

Вышинский.Следовательно, вы знали, что идет речь о каком-то враждебном акте против Горького?

Бухарин.Да.

Вышинский.Когда говорят о враждебном акте, то можно разуметь и очень серьезные враждебные акты, вплоть до террористических?

Бухарин.Да, от выступления в печати или неприятного разговора до террористического акта – амплитуда колебания очень большая.

Вышинский.Не исключено, что именно тогда и шла речь о физическом устранении, об убийстве Горького?

Бухарин.Теперь я считаю, что это не исключено.

Председательствующий (к подсудимым). Вопросы к Ягоде у кого-либо имеются?

Рыков.Ягода упомянул здесь фамилию Винецкого, как человека, который являлся моим соучастником и связывал меня с кем-то. Я просил бы сказать, откуда это известно и кто такой Винецкий; знает ли Ягода об этом от самого Винецкого или из другого источника. Никаких инспекторов у меня лично не было.

Ягода.Винецкий – инспектор связи Наркомата Связи и одновременно инспектор связи в НКВД. Однажды он мне позвонил и сказал, что Рыков просит его свезти пакет к Николаевскому за границу, – может ли он его взять. Я сказал: переговорите с Рыковым; если он дает – возьмите. Отсюда я вижу, что Винецкий является связью между Николаевским и Рыковым.

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО КРЮЧКОВА

Председательствующий.Подсудимый Крючков, поскольку вы подтвердили уже свои показания, данные на предварительном следствии, расскажите вкратце о ваших преступлениях.

Крючков.Я показания свои подтвердил полностью. Я предательски убил Максима Горького и его сына – Максима Пешкова. Оба убийства я совершил по указанию Ягоды и под влиянием его угроз.

Давая мне поручение убить Максима Пешкова, Ягода осведомил меня о предполагаемом государственном перевороте и о его, Ягоды, участии. Принимая это поручение, я стал участником контрреволюционной организации правых.

Я не могу скрыть перед судом, как это я показывал и на предварительном следствии, что мои личные интересы совпадали, переплетались с политической подкладкой этого преступления. В смерти Максима Пешкова я был лично заинтересован. Я полагал, что со смертью Максима Пешкова я останусь единственно близким человеком к Горькому, человеком, к которому может впоследствии перейти большое литературное наследство Горького, которое даст мне в дальнейшем средства и независимое положение.

С Ягодой я познакомился в 1928 году. Наиболее близкая связь установилась в 1931 году. В 1932 году мы стали встречаться чаще. Ягода часто разговаривал со мною, говорили мы об Алексее Максимовиче. Ягода выяснял и мои политические настроения. Я не верил в силы индустриализации страны, я не верил в коллективизацию страны.

В 1932 году в разговоре со мной Ягода часто намекал мне, что ему известно, что я живу довольно широко и трачу сравнительно большие средства на себя.

Вышинский.Откуда у вас эти средства были?

Крючков.Я растрачивал большие деньги Горького, пользуясь его полным доверием. И вот это поставило меня в какую-то зависимость перед Ягодой. Я боялся того, что он знает, что я трачу деньги и совершаю уголовное преступление. Ягода стал пользоваться мной, чтобы войти в дом к Горькому, стать ближе к Горькому. Я ему помогал во всем.

В начале 1933 года Ягода в один из разговоров со мной сказал, что Алексей Максимович может скоро умереть, что он стареет, что после смерти Алексея Максимовича распорядителем литературного наследства Горького останется сын Макс. Вы же привыкли, – говорит Ягода, – жить хорошо, а останетесь в доме в роли приживальщика. Это замечание Ягоды смутило меня, и мое смущение заметил Ягода. На этом разговор и кончился.

В 1933 году, кажется весной, как я уже сегодня показывал, Ягода снова возобновил этот разговор со мной и тогда прямо ставил вопрос об устранении, точнее сказать, об убийстве Максима Пешкова.

Он тогда говорил мне так: дело тут не в Максиме Пешкове, – необходимо уменьшить активность Горького, которая мешает «большим людям» – Рыкову, Бухарину, Каменеву, Зиновьеву. Разговор происходил в кабинете Ягоды. Он мне говорил также о контрреволюционном перевороте. Насколько я помню его слова, он говорил о том, что в СССР скоро будет новая власть, которая вполне будет отвечать моим политическим настроениям. Активность Горького стоит на пути государственного переворота, эту активность нужно уменьшить. «Вы знаете, как Алексей Максимович любит своего сына Максима. Из этой любви он черпает большие силы», – сказал он.

Я ему сказал, что мешать ему, Ягоде, не собираюсь, и спросил, что мне нужно делать. На это он мне ответил: «Устранить Максима». И прибавил, что смерть Максима повлияет на Горького и сделает его безобидным стариком. В дальнейшем разговоре он мне сказал: ваша задача очень проста – начните спаивать Максима. Он мне сказал, что для этого дела привлечены доктор Виноградов и доктор Левин.

Я принял поручение и приступил к подготовке убийства Максима Пешкова. Я начал спаивать его, причем вино получал непосредственно от Ягоды в довольно большом количестве. Но все же крепкий организм Максима Пешкова не поддавался. И вот в 1934 году Ягода торопит меня, советует мне простудить Максима. «Вы, – говорит Ягода, – оставьте его как-нибудь полежать на снегу». В марте или апреле, незадолго до основной болезни Максима Пешкова, я так и сделал. Но Максим Пешков тогда отделался небольшим насморком. 2 мая я предварительно напоил Максима и, как здесь сегодня показывал доктор Левин, оставил его в саду на скамейке спать на несколько часов. День был холодный, и с этого момента Максим заболел. 3 мая вечером Максим мне сказал, что ему нездоровится. Он смерил температуру, оказалось 39,5°. Несмотря на это я врача не вызвал. Утром вызвал Левина. Левин приехал и поставил диагноз, что у Максима в легкой форме грипп. При этом он отозвал меня в сторону и сказал, что вот вы добились того, к чему стремились.

Через несколько дней случайно к Алексею Максимовичу Горькому приехал доктор Бадмаев. Бадмаев осмотрел Максима Пешкова и сразу же определил крупозное воспаление легких и удивленно спросил – что же Левин не осматривал его, что-ли? Когда Максим Пешков узнал, что он болен крупозным воспалением легких, он попросил – нельзя ли вызвать Алексея Дмитриевича Сперанского, который часто бывал в доме Горького. Алексей Дмитриевич Сперанский не был лечащим врачом, но Алексей Максимович его очень любил и ценил, как крупного научного работника. Я сообщил об этом Левину. Левин на это сказал: ни в коем случае не вызывать Сперанского. Левин добавил, что он в скором времени приедет вместе с доктором Виноградовым. И действительно, к вечеру они с доктором Виноградовым приехали. Доктор Виноградов, еще не видя больного, привез с собой какие-то лекарства.

7 или 8 мая Максиму Алексеевичу стало лучше. Я сообщил об этом Ягоде. Ягода возмущенно сказал: «Чорт знает что, здоровых залечивают, а тут больного не могут залечить». Я знаю, что после этого Ягода говорил с доктором Виноградовым, и доктор Виноградов предложил дать Максиму Пешкову шампанского. Левин тогда сказал, что шампанское очень полезно дать, потому что у больного депрессивное состояние. Шампанское было дано Максиму Алексеевичу и вызвало у него расстройство желудка при большой температуре.

После того как расстройство желудка появилось, Виноградов лично – это я знаю наверняка – дал больному слабительное и, выйдя из комнаты больного, сказал: «Для непосвященного ясно, что при такой температуре нельзя давать слабительное».

Консилиум, который был созван по настоянию Алексея Максимовича Горького, поставил вопрос о применении блокады по методу Сперанского, но доктор Виноградов, Левин и Плетнев категорически возражали и говорили, что надо подождать еще немного. В ночь на 11 число, когда Максим уже фактически умирал и у него появилась синюха, решили применить блокаду по методу Сперанского, но сам Сперанский сказал, что уже поздно и не имеет смысла этого делать.

Итак, 11 мая Максим умер. Я уже показывал, что я лично был заинтересован в убийстве Максима Пешкова. Ягода дал мне нож в руки. Я убил Максима по указаниям Ягоды.

Я забыл еще прибавить. Когда был разговор Ягоды со мной об убийстве Максима Пешкова, он мне сказал: «Петр Петрович, я в два счета могу отстранить вас от Горького, вы в моих руках. Малейший нелойяльный шаг по отношению ко мне повлечет для вас более чем неприятные последствия».

Совершив это преступление, я вынужден был пойти на более ужасное преступление – на убийство Горького. Ягода поставил прямо вопрос, что необходимо приступить к разрушению здоровья Горького. Я заколебался, стал уклоняться от исполнения этого поручения. Ягода сказал, что он не остановится перед тем, чтобы разоблачить меня, как убийцу Максима Пешкова. При этом Ягода дал мне недвусмысленно понять, что если бы я вздумал сослаться на него – из этого ничего не выйдет. «Следствие ведь будут вести мои люди», – заметил Ягода. И я пошел на это преступление. Левин сегодня показал, как я простужал Горького. Здесь наши действия были согласованы, то есть я спрашивал совета Левина. Зиму 1935-1936 годов Максим Горький проводил в Крыму в Тессели. Я жил в Москве, но каждые три недели, месяц я приезжал туда. Я устраивал длительные прогулки Алексея Максимовича, я организовал постоянные сжигания костров. Дым костров, естественно, действовал на разрушенные легкие Горького. И в это время, в период 1935-1936 годов Горький в Крыму не отдохнул, а, наоборот, усталый возвращался в Москву.

Возвращение его в Москву было организовано или, вернее, ускорено Ягодой, который как с убийством Максима Пешкова, так и с убийством Горького торопил меня. Когда я был в Крыму, я по телефону говорил с Ягодой. Ягода меня торопит, говорит: необходимо привезти в Москву Горького, – несмотря на то, что в Крыму была в это время очень теплая погода, а в Москве холодная. Я говорю Горькому о поездке в Москву, Горький соглашается, собирается ехать, и, приблизительно, 26 мая 1936 года Надежда Алексеевна Пешкова, вдова Максима Алексеевича Пешкова, позвонила по телефону, сообщила, что ехать ни в коем случае нельзя, погода в Москве холодная, к тому же внучки Алексея Максимовича, то есть ее дочери, находящиеся в Москве, больны гриппом при довольно высокой температуре.

Через день или два я опять разговариваю с Ягодой. Ягода говорит мне, что внучки совершенно здоровы, поправились и необходимо уговорить Алексея Максимовича ехать. Я Алексею Максимовичу передал это, и 26-27 мая мы выехали в Москву. 31 мая, немедленно по приезде, Алексей Максимович отправился к внучкам, которые действительно болели гриппом, температура была повышенной, и он 31 мая заболел. 31 мая вечером был вызван доктор Левин. Левин определил небольшой грипп, но 2 июня сам Алексей Максимович, разговаривая со мною утром, спросил: «Что говорят врачи?» Я ответил: «грипп», а он говорит: «По-моему, у меня начинается воспаление легких, я вижу по мокроте». Я тогда позвонил Левину. Левин приехал и с диагнозом, поставленным самим больным, согласился немедленно. После этого началось лечение в кавычках. Лечили Горького профессор Плетнев и доктор Левин. Я наблюдал это лечение и должен сказать, что критическое значение сыграло то, что Горькому давали дигален, о чем у суда данные имеются. Если до 8 июня 1936 года пульс Горького все же был ровный и доходил, кажется, до 130 ударов в минуту, то после принятия дигалена пульс сразу стал давать резкие скачки.

Вот мое второе ужасное преступление.

_____

На этом вечернее заседание заканчивается, и Председательствующий объявляет перерыв до 11 часов 9 марта.