Текст книги "Опыт философской антропологии"

Автор книги: Николай Омельченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

б) Экзистенция и бытие

Социально-философские концепции личности совершенно не затрагивают логику человеческого духа, экзистенциальный анализ внутреннего мира человека.

Например, по наблюдению Ж.-П. Сартра (1992: 51): «Пока живешь, никаких приключений не бывает. Меняются декорации, люди приходят и уходят – вот и все. Никогда никакого начала. Дни прибавляются друг к другу без всякого смысла, бесконечно и однообразно. Время от времени подбиваешь частичный итог, говоришь себе: вот уже три года я путешествую, три года как я в Бувиле. И конца тоже нет – женщину, друга или город не бросают одним махом. И потом все похоже – будь то Шанхай, Москва или Алжир, через полтора десятка лет все они на одно лицо. Иногда – редко – вникаешь вдруг в свое положение: замечаешь, что тебя заарканила баба, что ты влип в грязную историю. Но это короткий миг. А потом все опять идет по-прежнему, и ты снова складываешь часы и дни. Понедельник, вторник, среда. Апрель, май, июнь. 1924, 1925, 1926».

Вспомним также А. Камю: «Бывает, что привычные декорации рушатся. Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, обед, трамвай, четыре часа работы, ужин, сон; понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме – вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды встает вопрос „зачем?“. Все начинается с этой окрашенной недоумением скуки. „Начинается“ – вот что важно. Скука является результатом машинальной жизни, но она же приводит в движение сознание. Скука пробуждает его и провоцирует дальнейшее: либо бессознательное возвращение в привычную колею, либо окончательное пробуждение. А за пробуждением рано или поздно идут следствия: либо самоубийство, либо восстановление хода жизни» (Камю 1990: 2 9—30).

Экзистенциализм рассказывает о реальности, которая радикально отличается от существования индивидов во внешнем мире социума. Говоря словами Сартра (1992: 49), «я склоняюсь над каждой секундой, стараюсь исчерпать ее до дна, все, что она содержит – и мимолетную нежность прекрасных глаз, и уличный шум, и обманчивый свет зари, – я стараюсь вобрать в себя, навеки запечатлеть в себе, и, однако, минута истекает, я не удерживаю ее, мне нравится, что она уходит». Именно такое, экзистенциальное бытие является подлинным. Безличное же существование среди людей и институтов оказывается неподлинным, то есть псевдобытием, ложным бытием.

По Хайдеггеру, повседневный человек не знает Ничто, оно заслонено от него. Человек, погруженный в настоящее (можно сказать: в социальное/институциональное бытие), не знает будущего. Он пребывает в неподлинном бытии. Только взгляд в будущее, где его поджидает Ничто, и фундаментальный ужас, приоткрывающий Ничто, делает экзистенцию человека подлинным бытием: он озабочен теперь навсегда, он в тревоге, он скучает и страдает, страшится и цепенеет (Хайдеггер 1986: 36–39).

Имеются основания полагать, что экзистенция – это своеобразная реальность (экзистенциальное поле, поле человеческого духа), которая обладает своей жизнью, собственной динамикой и может быть конструктивна либо деструктивна не только для смыслов человеческого существования, но и для других форм бытия. Мы вправе говорить о феномене активности экзистенциального поля (разума и чувств, рационального и иррационального компонентов, в том числе интуиции, воли, любви и т. д.), когда наш дух оказывает непосредственное влияние на внешний мир и самого себя.

Экзистенция (экзистенциальное поле) является проводником смыслов и понимания. В этой связи фраза «Сначала жить, затем философствовать» может означать: сначала нужно обрести экзистенциальное бытие, жизнь в духе, а затем заниматься философией (правда, при этом следует иметь в виду, что философия сама принимает участие в становлении нашей экзистенции). Другими словами, экзистенциальным опыт является условием философствования. Без внутренней жизни ума и чувств философствование невозможно.

Заметим также, что и деструктивность внешних факторов находит себе путь через экзистенциальную реальность. Например, страх есть дополнительный канал нашего разрушения. Смерть, ничто ничтожит через страх.

в) Бытие и смысл

Всякое бытие для своего присутствия в мире нуждается в сущности, а человеческое бытие – в смысле как своей сущности. С этой точки зрения легко принять теорию Виктора Франкла об экзистенциальном вакууме как факторе, обусловливающем ноогенные неврозы и самоубийства.

По Франклу (1990: 24, 25), сегодняшний пациент в большей степени страдает «от глубинного чувства утраты смысла», которое соединено с ощущением пустоты; поэтому психотерапевт и говорит «об экзистенциальном вакууме». По его утверждению, «ощущение отсутствия смысла становится все более распространенным явлением».

Он приводит весьма характерные свидетельства. Вот одно из них.

«Из статистики известно, что среди причин смертности у американских студентов второе место по частоте после дорожно-транспортных происшествий занимают самоубийства. При этом число попыток самоубийства (не закончившихся смертельным исходом) в 15 раз больше.

Мне сообщили интересные статистические данные, полученные при опросе 60 студентов университета штата Айдахо после подобных попыток самоубийства. У них подробнейшим образом выяснялось все, что связано с мотивом этого поступка, и вот что было обнаружено: 85 процентов из них не видели больше в своей жизни никакого смысла; при этом 93 процента из них были физически и психически здоровы, жили в хороших материальных условиях и в полном согласии со своей семьей; они активно участвовали в общественной жизни и имели все основания быть довольными своими академическими успехами» (Франкл 1990: 26).

Другой пример, из письма одного американского студента В. Франклу. «Мне 22 года… у меня есть ученая степень, у меня шикарный автомобиль, я полностью независим в финансовом отношении, и в отношении секса и личного престижа я располагаю большими возможностями, чем я в состоянии реализовать. Единственный вопрос, которым я себе задаю, – это какой во всем этом смысл» (Франкл 1990: 41).

Как видно, у этих американских студентов все в порядке по части их социального/институционального статуса. Нет порядка только в одном – в смысле их человеческого бытия. Отсутствие же сущностного, скрепляющего стержня (каким является смысл) разрушает их внутреннее и внешнее бытие. Очень важно: ментальная реальность разрушает физическую (телесную) и институциональную реальность. Это подтверждает ту идею, что экзистенция (экзистенциальное поле личности) является автономно существующей структурой, которая не сводится к физическим, социальным и другим материальным формам бытия.

Согласно Франклу, в каждой жизненной ситуации, в которой находится человек, имеется объективный смысл, и его можно найти, но нельзя дать. Однако при этом психотерапевт не признает смысла за человеческой жизнью в целом. Другими словами, смысл человеческого бытия ситуативен и, следовательно, постоянно меняется: сколько ситуаций – столько смыслов.

Думается, Франкл здесь весьма противоречив, поскольку всю жизнь человека допустимо представить в виде конкретной ситуации и тогда, следуя той же логике Франкла, она будет иметь свой объективный смысл.

На наш взгляд, понятие смысла жизни определенным образом соотносится с сущностью человеческого бытия и окружающего мира. Более того, смысл можно рассматривать в качестве объективной идеальной сферы, которая обнаруживается посредством человеческого разума. Смысловое измерение бытия оказывается настолько важным для человека, что его осознание и обретение делает человека жизнеспособным, а утрата смысла радикально деструктивна. В этой связи отметим, что философия, занимаясь поиском объективного смысла человеческого бытия, является терапевтической дисциплиной, то есть философия оказывается терапией человеческого духа.

г) Иметь или быть?

Философские основания психоаналитической теории Эриха Фромма не исчерпываются принципом социального или культурного детерминизма, согласно которому наиболее прекрасные и самые безобразные склонности человека представляют собой не компоненты фиксированной и биологически заданной человеческой природы, а результаты социального процесса, который творит людей. В рассуждениях Фромма нередко слышатся экзистенциальные мотивы.

Так, для него человек благодаря своему разуму и силе своего воображения оказывается «аномалией, причудой универсума». Человек понимается заброшенным в мир «в случайной точке и в случайное время и так же случайно должен его снова покинуть» (Фромм 1988: 444). Но поскольку человек осознает себя, он понимает свое бессилие и границы своего существования. Он предвидит собственный конец – смерть.

Поэтому разум, благословение человека, одновременно является и его проклятием: он не может разрешить неразрешимую дихотомию. Жизнь человека отличается в этом плане от жизни всех остальных организмов: он находится в состоянии постоянной и неизбежной неуравновешенности. По Фромму, человек – единственное живое существо, которое ощущает собственное бытие как проблему, которую он должен разрешить и от которой он не может избавиться (Фромм 1988: 445).

Вместе с тем Э. Фромм (1992: 83) исходит из того, что природа человека существует, и выступает против «антропологического релятивизма», который представляет человека лишь как «продукт формирующих его культурных условий». Однако, по его мнению, до сих пор эта сущность толком не прояснена. Например, К. Маркс писал о сущности человека как совокупности всех общественных отношений. Однако он «не дал определения природы человека, а его высказывания на эту тему остались весьма неопределенными и противоречивыми» (Фромм 1992: 83, примечание).

С точки зрения Фромма, вопрос о сущности человека является крайне важным, поскольку решение относительно того, что хорошо и что плохо, мы должны принимать, основываясь на знании природы человека и законов, определяющих ее развитие. Фромм полагает, что сущность человека должна быть определена как «противоречие, имманентное человеческому бытию» (Фромм 1992: 84). Названное противоречие проявляется в двух феноменах. С одной стороны, человек – это животное, которое недостаточно оснащено инстинктами. Поэтому его выживание гарантировано лишь в случае, если он производит средства, удовлетворяющие его материальные потребности, и если он развивает язык и культуру.

С другой стороны, человек обладает таким духовным качеством, которое отсутствует у животного. Человек впервые является «жизнью, которая осознает самое себя». Это осознание самого себя сделало человека «чуждым в мире, обособленным от всех, одиноким и преисполненным страха» (Фромм 1992: 84). И человек осознает этот конфликт, который требует своего разрешения. По Фромму, необходимость искать новые решения противоречий его существования выступает источником всех психических сил, которые побуждают человека к деятельности.

Согласно Фромму, даже самое совершенное удовлетворение всех инстинктивных потребностей человека не разрешит его экзистенциальной проблемы, более того, даже не сделает его здоровым. Самые сильные страсти и потребности человека – не те, что коренятся в его теле, а те, что имеют свои корни в особенностях его существования.

Среди важнейших потребностей человека называются потребности в соотнесенности с внешним миром, в трансценденции, в ориентации и самоотдаче и др. Здесь мы отметим прежде всего идею о необходимости для человека каких-либо отношений с окружающей средой. Любая форма соотнесенности противопоставляется нарциссизму как наиболее полному ее отрицанию. Согласно Фромму (1988: 456), то обстоятельство, что полное прекращение отношений приводит в мир душевного заболевания (психоза), указывает на другой факт: какая-либо форма соотнесенности является предпосылкой душевного здоровья вообще. Однако, по его мнению, среди многих форм отношений только продуктивная форма, любящее отношение, отвечает условию сохранения свободы и целостности человека при объединении с другим человеком.

Э. Фромм, обсуждая «иметь» и «быть» как два основных способа существования, полагает, что при существовании по принципу обладания мое отношение к миру выражается в стремлении сделать его объектом владения и обладания, в стремлении превратить все и всех, в том числе и самого себя, в свою собственность.

Что касается бытия как способа существования, то Фромм различает две его формы. Одна из них является противоположностью обладания и означает жизнелюбие и подлинную причастность к миру. Другая форма бытия – это противоположность видимости, она относится к истинной природе, истинной реальности личности или вещи в отличие от обманчивой видимости (см.: Фромм 1990а: 31). Отметим, что, согласно последней концепции, подлинное бытие личности реализуется тогда, когда ее повседневное существование соответствует ее глубинной сущности. Очевидно, что такое бытие есть счастливое.

Фромм, анализируя понятие бытия, подчеркивает прежде всего, что бытие есть становление. Ничто не является реальным, кроме процессов (см.: Фромм 1990а: 31, 32). Именно такая философия обусловливает интерпретацию созерцания живого цветка как подлинной формы бытия в противоположность обладанию цветком, когда тот погибает (см.: Фромм 1990а: 22–26).

Эта же диалектика процесса позволяет Фромму сказать: «Под бытием я понимаю такой способ существования, при котором человек и не имеет ничего, и не жаждет иметь что-либо, но счастлив, продуктивно использует свои способности, пребывает в единении со всем миром» (Фромм 1990а: 25).

На наш взгляд, идея «человек есть процесс» является односторонней и потому истинной наполовину. Более продуктивной представляется формула Г. Э. Хенгстенберга (1995: 213): человек есть «постоянство-в-изменении». Мы предлагаем уточнение: человек есть постоянство-в-становлении, поскольку изменение возможно и по кругу, а становление уходит в неизвестное будущее. Думается, именно трактовка человека как постоянства-в-становлении позволяет рассматривать его как единство обладания и бытия.

На наш взгляд, односторонность решения Э. Фроммом дилеммы «иметь или быть» (в пользу процессуального бытия) обусловлена и экзистенциальным характером его методологии. Очевидно, что экзистенциальный мир индивида находится в определенной корреляции с его социальным/институциональным статусом. Еще Л. Фейербах отмечал, что во дворцах мыслят иначе, чем в хижинах. Вот почему можно полагать, что для полноценной духовной жизни личности требуется ее качественная институционализация.

Иначе говоря, нам следует видеть в человеке интегральное единство всех его свойств и качеств, в том числе единство экзистенциально-институционального бытия.

д) Подлинное бытие и философское образование

Демонстрируя принципы обладания и бытия в повседневной жизни, Э. Фромм удачно анализирует обучение, память, беседу, чтение, власть, веру, любовь. Мы разделяем многие его выводы и хотим показать, как их можно приложить к анализу ценностей философского образования.

Философия гуманистична и демократична по самой своей природе: она обращена к человеку и доступна всем, поскольку у каждого из нас есть разум. Как говорил Людвиг Фейербах (1955: 63), «не во власти философии наделять умом, она его предполагает…». Однако он был не точен, когда добавлял: «Она только определяет мой ум. Образование понятий средствами определенной философии… есть только развитие заключенного во мне духовного материала, еще не определенного, но способного ко всяческой определенности». В действительности же философия имеет большее значение: она не только обнаруживает внутреннее содержание человеческого духа, но и принимает участие в его творении.

С этой точки зрения одна из основных ценностей философского образования заключается в том, чтобы утверждать и развивать самостоятельное мышление студентов, то есть способствовать их самотворению. Философия приглашает к размышлению. Она должна будить мысль, но «не должна брать в плен наш ум сказанным или написанным словом, – последнее всегда убийственно действует на ум…» – считал Фейербах (1955: 67). Никто (даже в рекламе) не смеет входить в мою голову без моего разрешения и навязывать свои представления.

По замечанию Фейербаха, философ проповедует не немым рыбам, он обращается к мыслящим существам. Однако основного смысла вещи он не дает, он вообще ничего не дает, – «иначе философ в самом деле мог бы создавать философов, что доныне никому не удавалось…» (Фейербах 1955: 67).

Размышление совершается в диалоге, где при столкновении различных мнений рождается истина, как высекается искра. Если взаимодействие является causa finalis природных вещей, то диалог оказывается оптимальным способом существования философии, классической формой ее бытия. Диалог – суть философии, когда он есть размышление, устремленное к истине. Философия диалогична. Самовлюбленный монолог оскорбителен для нее.

Размышление предусматривает доказательство. «Для доказательства необходимы два лица; мыслитель раздваивается при доказательстве; он сам себе противоречит, и лишь когда мысль испытала и преодолела это противоречие с самой собой, она оказывается доказанной. Доказывать значит оспаривать» (Фейербах 1955: 73).

Нередко же студентов учат так, пишет Э. Фромм, чтобы они могли повторить основные идеи автора. Именно в этом смысле студенты «знают» Платона, Аристотеля, Декарта, Спинозу, лейбница, Канта, Хайдеггера, Сартра. По мнению Фромма, так называемые отличники – это учащиеся, которые способны наиболее точно повторить мысли каждого из философов. Они напоминают хорошо информированного гида в каком-нибудь музее. Они не учатся мысленно беседовать с философами (Фромм 1990а: 43).

Однако мысль можно передать только посредством мысли, философию – посредством философствования. Или, говоря словами Фейербаха, изложение философии само должно быть философским. Это значит, что рассказывать о философии можно только размышляя. Иначе просто невозможно показать деятельность разума. Тогда на лекциях и семинарах осуществляется «таинство воскрешения» философского мышления разных времен. Разум преподавателя является «живой водой», тем чудотворцем, которым оживляет, воскрешает мысль прошлого.

Между тем многие историко-философские сочинения имеют один и тот же недостаток: схематичность, отсутствие живой мысли и произвольные оценки. Такая история философии превращается в историю… без философии, в обыкновенную положительную науку со своим духом позитивизма.

На наш взгляд, историк философии – это профессионал, «переболевший» теми или иными философскими доктринами и потому способный рассказать о них. Кто пишет повести о мировой философии, тот является человеком, который своим духом «пребывал» в духе, скажем, Платона, Декарта, Канта, Гегеля. В самом деле, как можно аутентично рассказать о Платоне, если мы сами не мыслили, не чувствовали, не переживали реальность в его категориях? Только уловив вибрации другого философского духа, можно о нем поведать.

Думается, критерием для нашего адекватного понимания метафизических дискурсов мог бы служить следующий экзистенциальный опыт. Мы правильно поняли мыслителя, когда, во-первых, из его исходных посылок самостоятельно получили его же выводы; когда, во-вторых, мы можем указать факторы (теоретические, социальные и др.), обусловившие его первые постулаты. Мы лучше поймем исследуемую доктрину, когда, в-третьих, преодолеем ее, возвысимся над ней в своем духовном развитии. В этом случае величие и ограниченность превзойденной философской системы станут более очевидными.

Можно сказать, что философия занимается постановкой разума у человека. Она не вливает в его голову мысли, словно капли лекарства. Истина не транслируется. «Мудрость непередаваема», – говорил Сиддхартха, герой одноименной повести Германа Гессе. Передаются слова, некоторая информация о ней. Постижение истины – прежде всего личностный процесс, связанный с саморазвитием познающего субъекта; существует момент истины, время ее откровения, которое, правда, может никогда не наступить, если к нему не стремиться.

В самом деле, как можно наделить кого-нибудь мудростью Платона? Здесь никакой исчерпывающий рассказ, например, о его теории идей, не поможет. Не поможет и институционализация в виде дипломов самых лучших университетов. Чтобы понять требуемый смысл, нужно возвыситься до философии Платона, если угодно, приобрести его мышление, а для этого необходима самостоятельная работа собственного духа.

Способность понимать другого, его идеи и чувства во многом предопределяется внутренним состоянием личности. Лишь развивая свою экзистенцию, свои мысли и чувства, можно подниматься до более высоких ступеней человеческого духа. Научение философии предполагает в первую очередь пробуждение разума студента, а не механическое усвоение им тех или иных постулатов. Мы должны начать думать, чтобы увидеть, почувствовать и понять философию. Одухотворение личности есть непременное условие качественного образования.

Философия не является эзотерическим знанием, она может быть понятна всем, кто к ней обращается. Однако ее не следует приземлять, принижать до уровня обыденного рассудка. Восхождение же к ней требует серьезных усилий. При этом преподаватель занимает позицию Сократа, выступает в роли повивальной бабки, помогающей рождению мысли и истины, то есть владеет искусством майевтики.

Проблема суверенного духа оказывается весьма актуальной, если иметь в виду псевдомышление, столь распространенное среди людей. Эрих Фромм демонстрирует его на следующем примере. Предположим, что мы на острове, где встречаем местных рыбаков и дачников-горожан. Мы хотим узнать, какая будет погода: спрашиваем об этом рыбака и двух дачников, про которых знаем, что все они слышали прогноз по радио. Рыбак, имеющий большой опыт и постоянно заинтересованный в погоде, обдумает все исходные данные (направление ветра, температуру, влажность и др.) и придет к определенному заключению. Вероятно, он вспомнит и прогноз, переданный по радио, и соотнесет его с собственным выводом. Но во всяком случае он скажет нам свое мнение, результат своего размышления.

Первый из спрошенных нами горожан – человек, который в погоде не разбирается; ему это не нужно. Он просто повторит услышанный прогноз. Другой дачник – человек совсем иного плана; он из тех, кто полагает, что прекрасно разбирается в погоде, хотя это далеко от истины. Немного подумав, он сообщает нам «свое» мнение, в точности совпадающее с прогнозом.

Поведение этого человека внешне не отличается от поведения рыбака, но, если разобраться, становится очевидным, что он просто усвоил прогноз. Однако он ощущает потребность иметь собственное мнение и потому забывает, что просто-напросто повторяет чье-то авторитетное утверждение. Очень может быть, что он предскажет погоду правильно, а рыбак ошибется, но это дела не меняет: правильное мнение такого горожанина не является собственным, а ошибочное мнение рыбака – собственное.

То же самое можно наблюдать, изучая мнения людей по любому вопросу, например, в области политики или искусства, считает Фромм (1990: 162–163). Многие не думают, а рационализируют.

Если подобная ситуация характерна для больших масс людей, то она достаточна тревожна. Не говоря о том, что псевдомыслящие легко подвержены манипулированию со стороны власть имущих, они не способны к подлинно человеческому развитию. Только действительное мышление (и чувствование) делает человека человеком. Именно действительно мыслящий и чувствующий субъект способен к настоящему творчеству, псевдомышление и фальшивые чувства не поднимаются выше псевдотворчества. Вот почему вопрос о воспитании самостоятельного мышления представляет собой нечто большее, чем, скажем, модное течение в современной педагогике. Решение этой проблемы является важнейшим условием гуманистического прогресса общества с целью обеспечения подлинного человеческого бытия.

Разумеется, мышление без знания фактов, определенной информации невозможно. Преподаватель подает не только импульсы для другого мышления, но и предлагает богатое содержание. В свое время Гегель называл предрассудком положение, согласно которому развитие самостоятельного мышления безразлично к содержанию учебного материала. «По общему заблуждению иному кажется, что мысль лишь тогда несет печать самостоятельности, когда она отклоняется от мыслей других людей… Вообще отсюда идет стремление к тому, чтобы у каждого была своя собственная система и что выдумка считается тем оригинальнее и замечательнее, чем более она безвкусна и безумна, потому что именно этим она в большинстве случаев доказывает своеобразие и отличие от мыслей других людей» (Гегель 1972: 423).

Еще одно замечание (возможно, лишнее): философией нельзя… пугать. Так, на учебных занятиях, зачетах и экзаменах не должно быть атмосферы страха. Философия – это прежде всего размышление, а мышление есть радость. Бояться философии – значит бояться думать, своей мысли, самого себя. На первым взгляд, это – нелепость. Но ведь действительно многие боятся и не хотят думать. Вероятно, оттого, что не верят в себя, не доверяют своему разуму. Весьма любопытная вещь: люди с удивительной легкостью отдают свою веру кому-то, Другому, но не верят в себя; они страшатся поверить в себя.

Верно, что размышление, выдвигая проблемы, создает внутреннее напряжение, которое подчас бывает просто невыносимым. Однако для преодоления этого дискомфорта нет иного положительного средства, кроме… дальнейшего размышления, приводящего к ответу. Философия предлагает верить в себя, в свой разум и чувства, и тогда человеку откроются истины бытия.