Текст книги "Малознакомый Ленин"

Автор книги: Николай Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

К политическим высказываниям Горького Ленин относился с презрительной снисходительностью. «Зачем Горькому браться за политику» – писал он однажды, но к Горькому, по словам Ленина, человеку с «неподражаемой милой улыбкой и прямодушным заявлением, что я плохой марксист», – Ленин чувствовал симпатию. Горький «парень очень милый, капризничает немного, но это ведь мелочь». Смотря на «милого парня», как взрослый на очень талантливого ребенка, Ленин в письмах 1909–1913 годов все время его учит, подтаскивает к большевизму, вводит в курс партийных (правильнее сказать, его – Ленина) планов, предостерегает от критиков ленинской политики и, вместе с тем, не перестает шпынять и упрекать Горького за всякие прегрешения. В 1912 году по поводу статей Горького «Из далека», помещенных в журнале «Запросы Жизни», он без стеснения ему заявляет: «А в «Запросах Жизни» неудачные Ваши статьи. Странный, между прочим… журнал, – ликвидаторски-трудовическо-вехистский». Немного раньше он выражает недовольство по поводу сотрудничества Горького в журнале «Заветы» вместе с социалистами-революционерами Черновым, Ропшиным. Произведения Ропшина-Савинкова «Конь бледный» и «То, чего не было» – Ленин называл «позорными».

Большие упреки получил от Ленина Горький и за его участие в журнале «Современник» рядом с буржуазным демократом Амфитеатровым. «Я думаю, что политический и экономический толстый журнал, при исключительном участии Амфитеатрова, – указывал Ленин, – вещь еще во много раз худшая, чем особая фракция махистов-отзовистов».

Иногда письма Ленина принимали уже угрожающий характер. Горький в 1912 году ему написал, что очень радуется тому, что большевистская группа «Вперед», то есть Богданов, Луначарский, Станислав Вольский и другие, отказываясь от многих своих взглядов, как будто «возвращается» к Ленину. Ленин на это отвечает: «Вашу радость по поводу возврата впередовцев от всей души готов разделить, ежели… Но я подчеркиваю «ежели»,ибо это пока еще пожелание больше, чем факт… Поняли ли они, что марксизмштука посерьезнее, поглубже, чем им казалось…? Ежелипоняли, – тысячу им приветов, все личное (неизбежно внесенное острой борьбой) пойдет в минуту насмарку. Ну, а ежели не поняли…» И тут Ленин, памятуя, что многие впередовцы – лекторы школы на Капри – друзья Горького и что сам Горький «плохой марксист», делает ему явное предостережение: «Ну, а ежели не поняли, не научились, тогда не взыщите: дружба дружбой, а служба службой. За попытки поносить марксизм или путать политику рабочей партии воевать будем, не щадя живота».

Горький долгое время с поразительным терпением выслушивал нотации Ленина. Тот восхищал его силой воли, своим «воинствующим оптимизмом». «Эта нерусская черта характера особенно привлекала душу мою к этому человеку».

Моментами Горький все же терял терпение. Однажды он написал Ленину, что вечная распря в партии ему кажется отвратительной, и он удивляется, почему Ленин постоянно стоит в самом центре склоки. «Людей понимаю, а дела их не понимаю». За что Ленин его немедленно отчитал: «Нехорошую Вы манеру взяли, обывательскую, буржуазную – отмахиваться: «все вы склокисты»».

Другой раз Горький писал, что было бы лучше, если бы лидеры партии вместо склоки и взаимного поливания грязью взялись за составление полезных книг и брошюр. На что Ленин ответил: «Лидеров ругать дешево, популярно, но мало полезно…».

В ноябре 1913 года Ленин, придравшись к словам в статье Горького, что «Бога у вас нет, вы еще не создали его…», «Бог есть комплекс… идей, которые будят и организуют социальные чувства, имея целью связать личность с обществом, обуздать зоологический индивидуализм», – разразился по адресу Горького грубейшей нотацией: «Все Ваше определение (бога. – Н.В.) насквозь реакционно и буржуазно… Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыносимейшая мерзость… Всякий боженька есть труположство… Вы против богоискательства толькоради замены его богостроительством!.. А богостроительство не есть ли худшийвид самооплевания?? Всякий человек, занимающийся строительством бога…«созерцает» самые грязные, тупые, холопские черты или черточки своего «я», обожествляемые богостроительством… Вы, зная «хрупкость и жалостную шаткость»… мещанскойдуши, смущаете эту душу ядом, наиболее сладенькими и наиболее прикрытыми леденцами и всякими раскрашенными бумажками!! Что же это Вы такое делаете? – просто ужас, право!» [60]60
  Ленин., т, XVII, с. 81, 82, 84, 85.


[Закрыть].

Не передаем всех грубостей Ленина – укажем лишь, что они очень раздражали Горького. Не обращая внимания на попытки Ленина в следующих письмах смягчить грубость: «Не сердитесь, что я взбесился. Может быть, я Вас не такпонял?» (письмо от 15 ноября 1913 года) – Горький, не порывая с большевиками, решил отдалиться от Ленина.

И действительно, в течение последующих пяти летон не переписывался и не встречался с ним. Он увиделся с ним лишь осенью 1918 года в Кремле, приехав навестить Ленина после покушения на него Фанни Каплан.

С Капри Горький (попавший под амнистию по случаю 300-летия дома Романовых) уехал в декабре 1913 года в Петербург, послав Ленину в некотором роде отповедь за все испытанные им нападки. Хранится ли это письмо в каких-нибудь архивах или давно уничтожено – не знаем, в кратких чертах его содержание мне поведал сам Горький при одном разговоре, имевшем место летом 1916 года. «Что я написал Ленину? Написал, что он очень интересный человек, ума – палата, воля железная, но те, которые не желают жить в обстановке вечной склоки, должны отойти от него подальше. Создателем постоянной склоки везде являлся сам Ленин. Это же происходит оттого, что он изуверски нетерпим и убежден, что все на ложном пути, кроме него самого. Все, что не по Ленину, – подлежит проклятию. Я написал: Владимир Ильич, Ваш духовный отец – протопоп XVII века Аввакум, веривший, что дух святой глаголет его устами и ставивший свой авторитет выше постановлений Вселенских Соборов» [61]61
  В некрологе о Ленине в журнале «Русский Современник» (1924, № 1) Горький снова уподобляет его Аввакуму, однако изымает из этого едкий и обидный смысл. Он лишь указывает, что у того и другого была «железная воля».


[Закрыть].

После такого письма о прежних отношениях нельзя было и думать. «У меня, – писал в 1916 году Ленин Покровскому, – к сожалению, порвалась отчего-то переписка с ним (Горьким. – Н.В.)…». Он превосходно знал отчего.

Отношения между ними стали еще более натянутыми во время войны. Узнав из газет, что Горький подписал протест против немецких методов войны, Ленин написал Шляпникову в октябре 1914 года: «Бедный Горький! Как жаль, что он осрамился, подписав поганую бумажонку российских либералишек».

Знал Ленин и другое. Горький в 1915 году организовал в Петербурге журнал «Летопись», куда Ленина не пригласил, тогда как в числе сотрудников указан А. А. Богданов, а для Ленина он bete noire. Кроме того, направление «Летописи», в основе придерживавшейся лозунга «мир без аннексий и контрибуций», не отвечало политике Ленина – превращения войны в гражданскую войну.

Приехав в 1913 году в Петербург, Горький в течение нескольких лет занимал совершенно особую позицию, противоположную той, что защищал с 1929 года при Сталине.Прожив восемь лет за границей, отрешаясь в значительной доле от большевистских идей и чувств, он, как никогда раньше, считал себя «западником» и «европейцем». Он резко противопоставлял Запад, Европу, российскому Востоку. «Европеец, – писал он в «Летописи», – вождь и хозяин своей мысли, человек Востока – раб и слуга своей фантазии. Запад рассматривает человека как высшую цель природы, для Востока – человек сам по себе не имеет значения и цены».

Лозунг «стать Европой» был постоянным рефреном Горького в 1914–1916 годах, и когда ему приходилось объяснять, что значит «быть Европой» – он неизменно отвечал: «это значить быть не рабами, а свободными и культурными людьми, уметь работать и знать». Слова «знать»и «просвещать»не сходили с его языка, как могли то заметить все, кому пришлось, как мне, в то время часто встречаться с Горьким. Знанию он придавал значение почти все решающего фактора. «Интересы всех людей, имеют общую почву, где они солидаризируются, несмотря на неустранимое противоречие классовых трений. Эта почва – развитие и накопление знаний.Знание – это сила, которая, в конце концов, должна привести людей к победе над стихийными энергиями природы и подчинению этих энергий общекультурным интересам человека и человечества».

Идейные заботы Горького в это время можно характеризовать – как своего рода революционное «культурничество», «просветительство», что, вместе с влечением к западноевропейскому духу и укладу жизни, резко расходилось с идейными настроениями Ленина, начавшего писать о сгнившем, продавшемся буржуазии, европейском социализме. Ведь как раз в это время Ленин заимствовал у Гобсона отвратительную карикатурную картину о гниющей будущей Европе, «европейской федерации великих держав», паразитически живущей эксплуатацией народов Азии и Африки.

Идейный разрыв между Горьким и Лениным был явен и можно было думать, что Ленин, а это он часто делал с другими, просто скинет Горького со своего счета.

Нет! Ленин очень практичный человек, ему нужен «хлеб» и, забывая прозвище Аввакума и многое прочее, он в январе 1916 года обращается к Горькому с просьбой посодействовать ему в получении заработка. Не считая уже возможным называть его по-прежнему «дорогим Алексеем Максимовичем», он именует его только «многоуважаемым». «Многоуважаемый Алексей Максимович! Посылаю Вам на адрес «Летописи», но не для «Летописи», а для издательства рукопись брошюры с просьбой издать ее. Я старался как можно популярнее изложить новые данные об Америке, которые, по моему убеждению, особенно пригодны для популяризации марксизма и для фактического обоснования его… В силу военного времени я крайне нуждаюсь в заработке и потому просил бы, если это возможно и не затруднит Вас чересчур, ускорить издание брошюры. Уважающий Вас В. Ильин».

Ответа на письмо нет. Не обращая на это внимание, Ленин шлет Горькому новое письмо на этот раз с просьбой издать брошюру жены «Народное образование и демократия». Он сугубо рекламирует ее: «Автор занимается педагогикой давно, более 20 лет. И в брошюре собраны как личные наблюдения, так и материалы о новой школе Европы и Америки… Изменения в школе новейшей, империалистической эпохи очерчены по материалам последних лет и дают очень интересное освещение для демократии в России».

И на это письмо Горький ничего не ответил и, не намереваясь издавать полученные брошюры Ленина в своем издательстве «Парус», просто передал их в издательство Бонч-Бруевича.

Снова, не обращая внимания на молчание Горького, Ленин в июле 1916 года посылает ему еще одно свое произведение «Империализм, как высшая стадия капитализма», ставшее потом кораном Коминтерна. Относясь отрицательно к «Летописи» – журналу Горького, – Ленин, тем не менее, просит Покровского, жившего тогда в Sceaux, под Парижем, и поддерживавшего переписку с Горьким, «ходатайствовать», если книжка его не будет издана, о напечатании рукописи на страницах «Летописи». Ленин прибавляет: «Что касается до имени автора, то я предпочел бы обычный свой псевдоним, конечно. Если неудобно, предлагаю новый: Н. Ленивцын» (письмо к Покровскому от 2 июля 1916 года).

Никакого ответа и на эту посылку Ленина Горький не дал, но в декабре 1916 года Ленин стороною узнал, что, прочитав рукопись, Горький выразил свое недовольство резкими выпадами в ней Ленина против Каутского. «О, теленок!» – со злостью восклицает Ленин по адресу Горького в письме к Арманд от 18 декабря 1916 года.

Угроза «поколеванием». Наследство тетки Крупской

Хотя Ленин в письмах к секретарю Энциклопедического словаря жаловался на «исключительно дурные условия» по части литературного заработка, но, по-видимому, в первые месяцы по его приезде в Берн это не вызывало у него особенного беспокойства.

К концу 1915 года в настроении Ленина что-то меняется – об этом говорит письмо Крупской к Марии Ильиничне от 14 декабря 1915 года: «У нас скоро прекращаются все старые источники существования, и вопрос о заработке встает довольно остро. Тут найти что-либо трудно. Обещали мне урок, но дело все как-то тянется, обещали переписку – тоже ни черта. Предприму еще кое-что, но все сие весьма проблематично. Надо думать о литературном заработке. Не хочется мне, чтобы эта сторона дела падала целиком на Володю. Он и так много работает. Вопрос же о заработке его порядком беспокоит. Так вот я хотела о чем попросить тебя. Я последнее время очень много занималась педагогикой вообще и историей педагогики в частности, так что подкована в этой области недурно. Написала даже целую брошюру: «Народная школа и демократия» [62]62
  Брошюра Н. Крупской «Народное образование и демократия» в 103 страницы была выпущена книгоиздательством «Жизнь и Знание» в 1917 году. Крупская, критикуя режим начальной школы в «буржуазной» Западной Европе, утверждает, что он «обезличивал ученика, приучал его к автоматическому послушанию, усыпляя его способность к самостоятельному мышлению» (с. 100). Она, конечно, заблуждалась – такова школа именно при советском тоталитарном строе.


[Закрыть]. Вот я и хотела попросить тебя поискать издателя… Жаль так-же, что не вышло дело с Гранатом. Володя писал им летом, но ответа не получил…».

Невозможно думать, что родные, считавшие своим священным долгом всегда помогать Ленину, узнав, что денежный вопрос его «порядком беспокоит» и его положение таково, что Крупская вынуждена для заработка искать даже «переписку» – остались глухими к зову. Мобилизация помощи началась немедленно, и деньги стали направляться в Цюрих, куда в начале 1916 года перебрались Ленин с женой.

За первое полугодие 1916 года писем, относящихся к этому предмету, нет. От того времени писем вообще почти не сохранилось, военная цензура многие не пропускала. Проследить, да и то с пропусками, поступление к Ленину денег можно лишь с сентября 1916 года. Так, 20 сентября 1916 года он извещает Елизарова, что «200 р. я получил и писал уже об этом; спасибо еще раз».

Обращает на себя внимание следующая фраза в этом письме: «…засяду писать что бы то ни было, ибо дороговизна дьявольская, жить стало чертовски трудно».

Как далеко время, когда Ленин гордо заявлял, что не может писать «по заказу», когда метал гневные диатрибы против «буржуазно-торгашеских», «продажных» нравов в печати. Проблема «хлеба» делает несгибаемого Ленина готовым «писать что бы то ни было».

Следующая порция денег – но неизвестно сколько – получена им месяц позднее, на это есть указание в письме от 22 октября к сестре Маняше: «Очень благодарю за хлопоты с издателями и посылку денег».

Приходит и третья порция денег, о ней 26 ноября Ленин извещает ту же сестру Марию: «Мы живем по-старому. Дороговизна все сильнее. За деньги большое спасибо». В этом же письме Ленин уведомляет сестру, что он писал «М.Т.» (то есть Елизарову. – Н.В.) о «получении 500 руб. = 869 frs.».

Неважно знать, из каких источников идут эти деньги: являются ли они гонораром, займами, если только они существуют, из остатков «ульяновского фонда», сбором ли средств на помощь Ленину (такой сбор производился в 1916 году) или тем, что выделял из своего заработка Елизаров, служивший в правлении общества «Пароходство на Волге». Но факт налицо: Ленин не оставлен без помощи. Деньги к нему идут. Идут уже несколько месяцев. Поэтому совершенно не понятно паническое письмо, посланное им в октябре 1916 года члену Центрального Комитета Шляпникову, жившему в Стокгольме и поддерживавшему связи с Петроградом: «О себе лично скажу, что заработок нужен. Иначе прямо поколевать, ей-ей!! Дороговизна дьявольская, а жить нечем. Надо вытащить силкомденьги от издателя «Летописи» (М. Горького. – Н.В.), коему посланы две мои брошюры (пусть платит; тотчас и побольше!)…Если не наладить этого, то я, ей-ей, не продержусь, это вполне серьезно, вполне, вполне» [63]63
  Ленин,т. XIX, с. 276.


[Закрыть].

Это не язык Ленина, а насмерть испуганного человека. Это не лик громовержца, как раз в это время в своих статьях и на конференциях в Циммервальде и в Кантале, призывавшего кровавой гражданской войной повергнуть ниц весь буржуазный мир. Это лицо простого обывателя, человека улицы, с ужасом повторяющего: «дороговизна дьявольская», мясо вздорожало, сахар вздорожал, масло вздорожало. Ленин готов писать «что бы то ни было», лишь бы «не поколевать». Его письмо cri d'alarme, корабль тонет. Ленин клянется – «ей-ей жить нечем». И именно это-то и странно. Ведь кроме того, что ему посылают из России, у него (что обнаружится позднее) есть еще дополнительные средства.

Ленинский SOS, панический призыв о помощи, Шляпников не замедлил передать в Петроград. Отклик последовал довольно быстро. Свидетельство о том – письмо Ленина от 15 февраля 1917 года к сестре Марии: «Дорогая Маняша! Сегодня я получил через Азовско-Донской Банк 808 frs., а кроме того 22/1 я получил 500 frs. Напиши, пожалуйста, какие это деньги, от издателя ли и от которого и за что именно и мне ли… Я не могу понять, откуда так много денег; а Надя шутит: «пенсию» стал-де ты получать. Ха-ха! Шутка веселая, а то дороговизна совсем отчаянная, а работоспособность из-за больных нервов отчаянно плохая» [64]64
  Стиль ужасный, нелепый: «Шутка веселая, а то дороговизна совсем отчаянная». Некоторые письма Ленина просто поражают неряшливостью стиля. Кстати сказать, по мнению Плеханова, Ленин вообще не отличался большими литературными способностями. «Это не написано – как говорят французы. Это – не литературное произведение, это ни на что не похоже», – говорил Плеханов.


[Закрыть].

Не будем допытываться, откуда пришли эти деньги. С сомнением отнесемся и к потере Лениным работоспособности. Она у него громадна. Кроме множества статей и докладов, он за короткое время написал две книги: «Империализм, как высшая стадия капитализма» и «Новые данные о законах развития капитализма в земледелии». Получение удивившей своим размером денежной суммы, казалось бы, должно избавить Ленина от страха «поколеть» с голоду. Нет, он продолжает беспокоиться и ищет способы обеспечить себя верными и большими доходами. Их должно принести – как вы думаете – что? Издание «Педагогической энциклопедии»! План сего предприятия он весьма произвольно приписывает своей жене, но та в своих «Воспоминаниях» приписываемое ей авторство категорически отвергла, указывая, что «фантастический», по ее словам, план издания этой Энциклопедии составил Ленин. Мы понимаем теперь, что он серьезно говорил: «засяду писать что бы то ни было».

Вот что о сей «фантазии» Ленин писал своему шурину 18–19 февраля 1917 года (обратим внимание на дату!): «Из прилагаемого Вы увидите, что Надя планирует издание «Педагогического словаря» или «Педагогической энциклопедии». Я усиленно поддерживаю этот план, который, по-моему, заполнит очень важный пробел в русской педагогической литературе, будет очень полезной работой и даст заработок, что для нас архиважно.Спрос теперь в России, с увеличением числа и круга читателей, именно на энциклопедиии подобные издания, очень велик и сильно растет. Хорошо составленный «Педагогический словарь» или «Педагогическая энциклопедия» будут настольной книгой и выдержат ряд изданий. Что Надя сможет выполнить это, я уверен, ибо она много лет занималась педагогикой, писала об ней, готовилась систематически. Цюрих – исключительно удобный центр именно для такой работы. Педагогический музей здесь лучший в мире. Доходность такого предприятия несомненна. Лучше бы всего было, если бы удалось самимиздать сие, заняв потребный капитал или найдя капиталиста, который бы вошел пайщиком в это предприятие. Если это невозможно и если гоняться за этим значило бы лишь терять время, – Вам, конечно, виднее, и Вы, обдумав и наведя справки, решите этот вопрос, – тогда надо предложить сей план старому издателю, который наверное возьмется. Надо только, чтобы план не украли, т. е. не перехватили. Затем надо заключить с издателем точнейшийдоговор на имя редактора (т. е. Нади) обо всехусловиях. Иначе издатель (и старый издатель тоже!!) просто возьмет себе весьдоход, а редактора закабалит. Это бывает.Очень прошу подумать об этом плане хорошенько, поразведать, поговорить, похлопотать и ответить подробнее». В постскриптуме: «Издание – 2 тома, в 2 столбца. Выпускать выпусками,по 1–2 листа. Объявить подписку.Тогда деньги поступят быстро. Если удача, ответьте телеграммой: «Договор энциклопедии заключен». Тогда Надя усиленно возьмется за работу».

Письмо любопытное. В нем, прежде всего, сказывается присущая Ленину глубокая уверенность – раз он пропагандирует какой-нибудь план или идею, они не могут не иметь особую, высшую ценность. Нажимая на Елизарова, он уверяет его, что задуманная «Педагогическая энциклопедия» будет иметь большой успех, выдержит ряд изданий, станет «настольной книгой», и «несомненно» окажется доходным предприятием. Авторитетный тон, с которым Ленин утверждает, что «Педагогическая энциклопедия», по его мнению (а в этой области он полный профан), «заполнит очень важный пробел» в педагогической литературе – вызывает улыбку. Однако в числе изданий, осуществлявшихся по указанию Ленина после его прихода к власти, этой знаменитой «настольной» энциклопедии нет. Он просто забыл о ней и о других затеях цюрихского периода жизни.

Проступает в письме и другая характерная черта Ленина: вечная подозрительность, неверие в самые элементарные людские добродетели. Всякий издатель, будучи представителем в этой области капиталистической фауны, по мнению Ленина – хищник. Даже в большевике Бонч-Бруевиче, которого в письме Ленин именует «старым издателем», он предполагает жулика, способного украсть, перехватить план, закабалить редактора, присвоить все доходы от предприятия.

Самое же замечательное, что письмо Ленина написано почти наканунефевральского переворота 1917 года (оно пришло в Петербург 11 февраля). Политическая атмосфера в то время была заряжена электричеством. Кажется, никто из обладавших минимумом политического чутья не сомневался, что гроза близится неминуемо. Об этом начали говорить еще в конце 1915 года, когда В. А. Маклаков в произведшей большое впечатление статье в «Русских Ведомостях» аллегорически изобразил царскую власть в виде шофера, ведущего машину (страну) к неизбежной гибели. Уже в 1916 году начались стачки рабочих. В январе они происходили в текстильном районе Иваново-Вознесенска, а в октябре – в Петрограде. Критика царя и царской фамилии, особенно после убийства Распутина, велась повсюду, почти открыто, без всякой осторожности. Правительственная власть, презираемая всеми, явно разлагалась. Чувствовалось, что нужен только небольшой толчок – и все рухнет.

Ленин читал и русские, и иностранные газеты, он получал письма из России из множества мест, даже из Сибири. В декабре 1916 года он сообщал Инессе Арманд: «Дорогой друг! Получилось сегодня еще одно письмо из СПб – в последнее время оттуда заботливо пишут… Письма… все о том же, об озлоблении в стране (против предателей, ведущих переговоры о сепаратном мире) etc. Настроение, пишут, архиреволюционное». 19 февраля 1917 года Ленин сообщал ей же, что «получили мы на днях отрадное письмо из Москвы… Пишут, что настроение масс хорошее, что шовинизм явно идет на убыль и что наверное будет на нашей улице праздник».

Сигналов из России о приближении революционной грозы, которая развалит как карточный домик все здание самодержавия, у Ленина было предостаточно,но – странный и неопровержимый факт – эти сигналы отскакивают от него. Они не производят на него глубокого впечатления, он не делает из них обычных для него выводов. Передавая полученные известия Арманд, он не провозглашает: «революция идет», а спокойно спрашивает ее: «А на лыжах катаетесь? Непременно катайтесь! Научитесь, заведите лыжи и по горам – обязательно. Хорошо на горах зимой! Прелесть и Россией пахнет» [65]65
  Из писем В. И. Ленина к Инессе Арманд, с. 45.


[Закрыть].

Вместо совета «собирайтесь» в Россию, Ленин, как видим, рекомендует Арманд учиться кататься на лыжах для будущих прогулок по горам Швейцарии. Но лучшее свидетельство того, что у Ленина не было ни малейшего предчувствия через две недели совершившегося свержения царской монархии – это, конечно, его письмо к Елизарову. Знаменитая хилиастическая машинка Ленина дала резкий перебой как раз наканунетой революции, в процессе развития которой изменится судьба Ленина и он обрящет своего рода «бессмертие». До сих пор его жизнь, начиная со времени Кокушкина, за исключением некоторых коротких интервалов, аккомпанировалась чувством «быть накануне», а когда «канун» пришел, когда от зари переворота, скажем словами Добролюбова, отделяла «всего какая-нибудь ночь», – Ленин его не узрел.

«Никогда кажется, – пишет Крупская, – не был так непримиримо настроен Владимир Ильич, как в последние месяцы 1916 и первые месяцы 1917 годов. Он был глубоко уверен в том, что надвигается революция». Крупская говорит неправду.Мысль, «что надвигается революция», ему вообще присуща с того времени, как он прочитал «Что делать?» Чернышевского. Это его idee fixe, такая же постоянная его принадлежность, как татарские черты лица. Но ведь не об этом идет речь. Речь идет о Февральской революции 1917 года, а ее-то он совсем в это время не ждал. В январе 1917 годана собрании молодежи в Цюрихском народном доме, говоря о революции 1905 года, он видел в ней пролог будущей революции, однако приближения ее не ощущал, горестно полагая, что «мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции» [66]66
  25 декабря 1916 года, то есть почти накануне Февральской революции, Ленин писал Арманд: «Мрачна картина... оттого, что революционное движение растет крайне медленно, туго». Даже узнав из телеграмм швейцарских газет, что в России произошла революция, Ленин отнесся к этому с большим недоверием. «Коли не врут немцы, так правда», – пишет он той же Арманд и, забывая им написанное в декабре, прибавляет: «Что Россия была последние дни наканунереволюции, это несомненно». Именно этой несомненности у самого Ленина и не было.


[Закрыть].

Ничего уверенного «старикам» не мог сказать Ленин и об европейской революции, хотя доказывал, что капитализм и буржуазия стоят у пропасти. В «Сборнике Социал-Демократа» № 1 в октябре 1916 года он писал: «Социалистическая революция может начаться в самом близком будущем… Возможно, однако, что до начала социалистической революции пройдет 5, 10 и более лет».

В масштабе истории, оперирующей веками, срок в 25 лет может почитаться прогнозом, для ориентации повседневной политики и личной жизни смутная вера, что мировая революция может прийти скоро, а возможно через 10 и более лет – никаким компасом служить не могла. Ленин потом стыдился своей слепоты и несколько раз настойчиво убеждал, что абсолютно никто не мог предусмотреть, что был так близок момент падения царской монархии. «За два месяца перед январем 1905 года и перед февралем 1917 года ни один, какой угодно опытности и знания, революционер, никакой знающий народную жизнь человек не мог предсказать, что такой случай взорвет Россию» – говорил Ленин на V Всероссийском съезде Советов в июле 1918 года [67]67
  Ленин, т, XXIII, с. 118−119.


[Закрыть].

Месяцем позднее, в полном противоречии с убеждением, что революцию можно сделать назначением восстания (такова была руководимая им Октябрьская революция), Ленин снова пытался реабилитировать свою слепоту. «Революцию нельзя учесть, революцию нельзя предсказать, она является сама собой. И она нарастает и должна вспыхнуть. Разве за неделю до Февральской революции кто-либознал, что она разразится? Разве в тот момент, когда сумасшедший поп вел народ ко дворцу, кто-либо думал, что разразится революция 5-го года?» [68]68
  Ленин,т. XXIII, с. 195.


[Закрыть].

Ленин забыл, что в 1905 году, когда поп Гапон вел народ ко дворцу, он, Ленин, не только «думал», но и писал, что это начало революции и ей предстоит в ближайшем будущем разразиться во всей ее силе. Подобных дум у него не было накануне февраля 1917 года. Он искал тогда капиталиста, способного ему и жене обеспечить такую «архиважную» вещь, как заработок. Он полагал, что надолго, возможно, «на 5, 10 и более лет», обречен быть эмигрантом в каком-нибудь Цюрихе и, чтобы «не поколеть», изобретал планы получения заработка.

И так ли в действительности было тяжко материальное положение Ленина, что вынуждало его писать отчаянные письма: «жить нечем». Нужно же дать на это ответ.

Начнем с одной странной мелочи. В Берне и Цюрихе Ленин с супругой посещали театры и кино, но «ничтожность пьесы, – писала Крупская, – или фальшь игры всегда резко били по нервам Владимира Ильича. Обычно пойдем в театр и после первого действия уходим. Над нами смеялись товарищи: зря деньги переводим». Подобные налеты на театры Ленин и Крупская практиковали и раньше. В Женеве в 1908 году им было трудно «после революции вновь привыкнуть к эмигрантской жизни. Целые дни Владимир Ильич просиживал в библиотеке, но по вечерам мы не знали, куда себя приткнуть… и мы каждый день ходили то в кино, то в театр, хотя редко досиживали до конца, а уходили обычно с половины спектакля бродить куда-нибудь, чаще всего к озеру».

Такое бросание «зря» денег Ленин мог свободно себе позволить в 1908 году – ведь этот год относится к периоду его просперитэ. Но когда «жить нечем» – мыслимо ли «зря» бросать деньги? Привычек богемы, не думая о завтрашнем дне, тратить все, что есть в кармане, на какой-нибудь пустяк – у Ленина не было. Все, что угодно, только не это: он человек весьма и весьма расчетливый.

Удивляет и другое обстоятельство, назвать его мелочью уже нельзя. Мы упоминали о его правиле: летом бросать работу и ехать куда-нибудь отдыхать. В годы жалоб на безденежье, на то, что «жить нечем» – это правило не отброшено. В 1915 году чета Лениных выехала из Берна, прожила с мая по конец сентября в отеле Мариенталь у подножия горы Ротхорн, в Сбренберге, где «устроились мы очень хорошо». В 1916 году, покидая Цюрих, Ленин и его супруга провели шесть недель в доме отдыха Чудивизе «очень высоко, совсем близко к снеговым вершинам». Высокие местности выбирались потому, что «Ильич очень любил горы», а Крупская находила, что пребывание в таких местах превосходное средство против базедовой болезни, которой она страдала.

Делать заявление вроде того, что «устроились мы очень хорошо», не было в правилах Крупской. Адресуясь к советскому читателю, нужно было тщательно избегать возбуждения у него зависти или мысли, что в эмиграции Ленин жил неплохо. Сообразуясь с этим, она всегда в описаниях их летнего отдыха, сознательно вносила серые или черные тона, клала своего рода большую ложку дегтя в маленький сосуд с медом. Этот прием с большим нажимом применен и при описании их жизни в доме отдыха в Чудивизе. С усмешкой (ее вечный прием) она говорит: «Правда, это был «молочный» дом отдыха – утром давали кофе с молоком и хлеб с маслом и сыром, но без сахара, в обед – молочный суп, что-нибудь из творога и молока на третье, в 4 часа опять кофе с молоком, вечером еще что-то молочное. Первые дни мы просто взвыли от этого молочного лечения, но потом дополняли его едой малины и черники, которые росли кругом в громадном количестве. Комната наша была чиста, освещенная электричеством, безобстановочная, убирать ее надо было самим и сапоги надо было чистить самим» [69]69
  Подчеркнуто нами. – Н.В.


[Закрыть].

Мы понимаем, что Ленин и Крупская, привыкшие к мясной пище, употреблявшие мясо даже в постные дни, введенные в Швейцарии во время войны [70]70
  В Цюрихе Ленин и Крупская жили у некой фрау Каммерер, и в ее кухне Крупская приготовляла пищу. Однажды, это было после того, как швейцарское правительство обратилось к жителям с призывом не потреблять два раза в неделю мяса, Крупская, жаря мясо, спросила Каммерер, как, может правительство проверить – исполняют ли граждане его призыв, ходят ли для этого какие-то контролеры по домам? «Зачем же проверять? – удивилась фрау Каммерер. – Раз опубликовано, что существуют затруднения, какой же рабочий человек станет есть мясо в «постные» дни, разве буржуй какой?» И, видя мое смущение, она мягко добавила: «К иностранцам это не относится». Перешла ли после этого чета Лениных к двум дням без мяса в неделю? О том история умалчивает.


[Закрыть], – могли «взвыть» от молочного стола. Все-таки в этом доме отдыха они прожили полтора месяца и не все же в нем было плохо. Даже допустим, что, по выражению Крупской, «порядочная» публика в сей дом не приезжала, трудно подавить естественно возникающие сомнения: возможны ли выезды на летний отдых, если денег нет, – ведь такие вакации требуют дополнительной траты денег?

Колебания относительно того, нуждался или не нуждался Ленин во время войны, перестают иметь место при знакомстве со следующего рода фактами. После вооруженной демонстрации, организованной большевиками в июле 1917 года, Временное правительство, возглавленное Керенским, хотело арестовать Ленина. Вовремя предупрежденный, он скрылся недалеко от Петрограда. При твердом желании найти его было не трудно, но твердых желаний ни в какой области у Временного правительства не было. По своем приезде в Петроград из Цюриха Ленин поселился в доме № 48–49 по Широкой улице в квартире М. Т. и А. И. Елизаровых, с которыми жила и Мария Ильинична (матери Ленина уже не было в живых, она умерла в 1916 году). В этой квартире и был произведен обыск, только в одной комнате. Производившему обыск Начальнику Контрразведывательного Отделения Штаба Петроградского Военного Округа Крупская заявила, что Ленин и она в квартире родных пользуются одной комнатой. Начальник Контрразведывательного Отделения, нужно думать, был не настолько глупый, чтобы этому поверить, но, очевидно, большой законник, дальше указанной комнаты не пошел и вместе с тем любезно разрешил всем обитателям квартиры – Елизарову, его жене Анне, ее сестре Марии – присутствовать при обыске.