Текст книги "Малознакомый Ленин"

Автор книги: Николай Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Ни Елизавета Васильевна, ни Крупская, – первая потому, что не могла (она очень уставала от хозяйства), вторая, главным образом, потому, что не хотела, – не занимались тем, что называется грязной стороной домашнего хозяйства (топка печей, мытье полов, посуды и т. д.). Для такой работы всегда приглашалась на несколько часов приходящая прислуга. А в Кракове, где на помощь одряхлевшей Елизаветы Васильевны уже нельзя было рассчитывать, в семье Ленина служила уже постоянная работница. Нигде нет указаний, что Ленина это смущало.

Он придавал огромное значение здоровью. «Хворать и подрывать свою работоспособность, – вещь недопустимая во всех отношениях… а запускать (болезнь. – Н.В.) – прямо безбожно и преступно», – писал он Горькому 30 сентября 1913 года.

В его терапевтике – есть и спать играли первенствующую роль. «Ешь и спи больше, – писал он Крупской, – тогда к зиме будешь вполнеработоспособна». Такие же советы он давал и жившей у него сестре Марии: «Я ей советую усиленно пить больше молока и есть простоквашу, – писал он матери 24 августа 1909 года. – Она себе готовит ее, но на мой взгляд недостаточно все же подкармливает себя: из-за этого мы с ней все время ссоримся».

В случае болезни Ленин обычно обращался к очень хорошим врачам или знаменитостям. У брата своего Дмитрия он не стал бы лечиться. Из Женевы в конце 1903 года он ездил в Лозанну к знаменитости – доктору Мермоду. В Париже оперировать сестру Марию от аппендицита позволил только в хорошей клинике известному хирургу д-ру Дюбуше. Крупскую, страдавшую базедовой болезнью, свез из Кракова в Берн к знаменитому специалисту Кохеру.

Свой взгляд на лечение и на докторов он весьма оригинально формулировал в письме к Горькому, узнав, что того лечит от туберкулеза по новому методу какой-то неизвестный русский врач – Манухин: «Дорогой Алексей Максимыч!.. Известие о том, что Вас лечит новымспособом «большевик», хотя и бывший, меня ей-ей обеспокоило. Упаси боже от врачей-товарищей вообще, врачей-большевиков в частности! Право же в 99 случаях из 100 врачи-товарищи «ослы», как мне раз сказал один хорошийврач. Уверяю Вас, что лечиться (кроме мелочных случаев) надо толькоу первоклассных знаменитостей. Пробовать на себе изобретение большевика – это ужасно!!» [20]20
  Ленин, т. XXIX, с. 44.


[Закрыть]

При взглядах Ленина на здоровье и лечение – трудно понять, как могло случиться то, что он испытал в Лондоне, доверившись Крупской, в медицине совершенно невежественной, никакого касательства к ней не имеющей. Накануне переезда из Лондона в Женеву он заболел тяжелой нервной болезнью, воспалением – по позднейшему определению докторов – кончиков грудных и спинных нервов, и покрылся сыпью. «Нам и в голову не приходило обратиться к английскому врачу, – рассказывает Крупская, – ибо платить надо было гинею». И, ничтоже сумняшеся, она сама взялась за лечение: заглянув в медицинский справочник и решив, что у Ленина стригущий лишай, она густо вымазала его йодом. «Дорогой в Женеву Владимир Ильич метался, а по приезде туда свалился и пролежал две недели». Не после ли этого Ильич пришел к убеждению, что «пробовать на себе изобретение большевика или большевички – ужасно»?

Ненарушимый, правильный порядок жизни всегда, сказали мы, был стремлением Ленина. Он считал за правило каждый год летом бросать работу и ехать с женой отдыхать в горы, к морю, в деревню. Это правило ведет свое происхождение еще со времен выезда на лето в имение Кокушкино и позднее в Алакаевку. Каждый день между работой или после работы Ленин считал нужным выйти погулять или прокатиться на велосипеде. В эти интервалы его дня он любил иметь компаньона. По воскресеньям выходы часто превращались в большие прогулки за город. Утром, проснувшись, полуголый Ленин, в одних кальсонах, в течение 10–15 минут усердно проделывал установленную им самим порцию и систему гимнастики: приседал, разводил руки, сгибал корпус. Но если, нарушая правильный образ жизни, что часто с ним случалось, Ленин читал или писал до поздней ночи, гимнастика отменялась: «В этом случае, как показал опыт, гимнастика не рассеивает усталость, а ее увеличивает», – поведал мне он в одной из наших бесед.

Каждое утро, перед тем как начать читать газеты, писать, словом, начинать день – он наводил порядок в своей комнате. На то, что делалось в других частях квартиры, он по выражению Крупской, смотрел «отсутствующими глазами», в той же комнате, где читал и писал, беспорядка не переносил. Масса книг, повсюду с ним передвигавшаяся, располагалась не только на полках, этажерках, но часто и на полу. В этой внешней беспорядочности был, однако, установленный им порядок: он знал, что где находится. Нужные ему книги, папки, газеты всегда держал под рукой, в удобном месте. Нигде ни пылинки, ни чернильных пятен. Их он не терпел, как не терпел грязных гранок в типографии его статей. Он называл их «свинством» и требовал, чтобы ему давали другие, чистые.

Не было беспорядка и в его дешевом, но всегда чистом костюме. Плохо держащуюся пуговицу пиджака или брюк иногда укреплял собственноручно, не обращаясь к Крупской. Елизавета Васильевна находила, что он это делал лучше, чем ее дочь. Если на костюме появлялись пятна, он старался немедленно вывести их бензином.

Ленин – воплощение порядка, аккуратности, изумительного прилежания и усидчивости в работе. У него нет ничего от бестолкового образа жизни прежней российской интеллигенции и ничего от богемы, Ему, как будто, чужды всякие эксцессы. Его нельзя вообразить выпивающим лишнюю кружку пива или вина. Его нельзя себе представить пьяным. Вид одного пьяного товарища (Шулятикова) в Париже вызвал у него содрогание и отвращение. Из эмигрантских собраний, где пахло начинающейся дракой, Ленин стремглав убегал. В Париже в 1911 году в кафе на авеню д'Орлеан между двумя фракциями большевиков – группой «Вперед» и той, что стояла за Ленина, была готова разразиться драка. Опытный по этой части хозяин кафе потушил электричество, оставив в темноте антагонистов. Ленин выскочил из кафе и, как передает Крупская, «долго после этого, чуть не всю ночь, бродил Ильич по улицам Парижа, а вернувшись домой, не мог заснуть до утра».

Хотя Ленин давал самые детальные советы и даже директивы как драться с царской полицией, бить шпионов, поджигать полицейские участки (см. его письмо от 29 октября 1905 года в Боевой Комитет при Петербургском Комитете) [21]21
  Ленин, т. VIII, с. 325–326.


[Закрыть]никак нельзя себе представить, что лично он может все это проделывать. Этого величайшего революционера нельзя себе представить идущим во главе демонстрантов на бой с полицией или стоящим в первых рядах на баррикаде.

Почему? Потому ли, что у него не было личного мужества, или потому, что, по его убеждению, такие люди, как он, будучи призваны на пост верховного главнокомандующего, не должны заниматься тем, что делают простые солдаты?

Л. Троцкий, которому, конечно, бросалась в глаза эта загадка Ленина, разрешил ее следующим противоположением: «Либкнехт был революционером беззаветного мужества… Соображения собственной безопасности были ему совершенно чужды… Наоборот, Ленину всегда была в высшей степени свойственна забота о неприкосновенности руководства. Он был начальником генерального штаба и всегда помнил, что на время войны он должен обеспечить главное командование» [22]22
  Л. Троцкий,Моя жизнь. Из-во «Гранит», Берлин, 1930, т. II, с.120.


[Закрыть].

Этой в высшей степени заботой охранить в своем лице от какого-либо риска «неприкосновенность руководства», нужно думать, объясняется, например, и то происшествие с Лениным в январе 1919 года, в котором он, по мнению многих, обнаружил «поразительную трусость». Ленин со своей сестрой Марией Ильиничной выехал вечером 19 января на автомобиле из Кремля, чтобы навестить в Сокольниках Крупскую, которая после болезни отдыхала там в доме лесной школы, и принять там участие в детском празднике «Новогодней елки». В пути на них – это было тогда в Москве почти обычным, бытовым явлением – напали бандиты. Ленина сопровождал телохранитель в лице чекиста Чебанова. Но сей муж так растерялся, что не оказал бандитам ни малейшего сопротивления. Никакого мужества не проявил и Ленин, хотя в кармане его пальто под рукой находился заряженный револьвер. Рисковать собою Ленин не пожелал. Он беспрекословно вышел из автомобиля, дал себя обыскать, ни слова не говоря, отдал бандитам паспорт, деньги, револьвер и в придачу автомобиль, на котором бандиты укатили.

Товарищи Ленина, из его же рассказов видевшие, что он имел полную возможность стрелять и одним выстрелом разогнать нападающих, удивлялись, почему же он не стрелял? Ленину эти вопросы и удивления так надоели, что в одну из своих статей он вставил следующий пассаж: «Представьте себе, что ваш автомобиль остановили вооруженные бандиты. Вы даете им деньги, паспорт, револьвер, автомобиль. Вы получаете избавление от приятного соседства с бандитами. Компромисс налицо несомненно. «Do ut des» – («даю» тебе деньги, оружие, автомобиль, «чтобы ты дал» мне возможность уйти подобру-поздорову). Но трудно найти не сошедшего с ума человека, который объявил бы подобный компромисс «принципиально недопустимым»…» [23]23
  Ленин, т. XXV, с. 184. В примечании к этому тексту редакция ошибочно указывает дату этого происшествия – 24 декабря 1919 года, в действительности же это произошло, как мы указали выше, 19 января 1919 года.


[Закрыть]

В переводе на другой язык это означает: бросьте говорить глупенькие речи о храбрости. Мудрость вождя революции и государства заключается в том, что, не поддаваясь рефлексам, он должен уметь уходить «подобру-поздорову» из опасности…

Если бы заснять фильм из повседневной жизни эмигранта Ленина в пределах его, только что отмеченных правил, привычек, склонностей, – получилась бы картина трудолюбивого, уравновешенного, очень хитрого, осторожного, без большого мужества, трезвейшего, без малейших эксцессов мелкого буржуа.

Когда он стал у власти, многие художники, рисуя его портрет, пытались в нем передать, отжать, наиболее бросавшиеся им в глаза психологические черты Ленина. И замечательно, что во всех рисунках и портретах 1920–1921 годов Малявина, Пархоменко, Бродского, Чехонина, Альтмана, – это была эпоха начинавшегося нэпа, – Ленин представляется именно таким, то есть уравновешенным, трезвейшим, пунктуальным, взвешивающим, спокойным, рассудочным человеком.

Однако это только одна половина Ленина. А вот если бы параллельно с первым, «немым» фильмом, заснять другой, с записью звуковой, передающей то, что проповедует Ленин, то, что чистенько, аккуратно он заносит на бумагу (без писания, сводящегося к наставлениям, команде, приказам, директивам – он не мог бы жить), предстанет феномен, бьющий своей противоречивостью. Этот трезвый, расчетливый, осторожный, уравновешенный мелкий буржуа – далек от уравновешенности. Он считает себя носителем абсолютной истины, он беспощаден, он хилиаст. Он способен доводить свои увлечения до ража, от одного ража переходить к другому, загораться испепеляющей его самого страстью, заражаться слепой ненавистью, заряжаться таким динамитом, что от взрыва его в октябре 1917 года будут сдвинуты с места все оси мира. Две души, два строя психики, два человека – в одной и той же фигуре. Как Фауст Гете он мог бы сказать о себе:

 
Zwei Seelen wohnen, achl in meiner Brust.
Die eine will sich von der andern trennen.
 

Возвращаясь из эмиграции и подъезжая 16 апреля 1917 года к Петрограду, Ленин, волнуясь, спрашивал: «Арестуют ли нас по приезде?» Это – одна ипостась Ленина.

Двадцать минут спустя, после торжественного его приема на вокзале представителями Совета рабочих и солдатских депутатов, Ленин несся на броневике через весь Петроград к дворцу Кшесинской, ставшего помещением Центрального Комитета большевиков, бросая встречным толпам: «Да здравствует мировая социалистическая революция!» Это – другая ипостась Ленина.

От одной души пойдет нэп и завещание Ленина – «надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед» [24]24
  Ленин, т. XXVII, с. 407.


[Закрыть]От другой – Октябрьская революция и хилиастические видения кровавой мировой коммунистической революции. По-видимому, вторую ипостась и пытались запечатлеть художник Гринман (в 1922 году), скульптор Н. Аронсон (в Париже, в 1925 году), скульптор Королев (в 1924 году), последний – лучше других. У Гринмана – Ленин слишком уж «красив», а у Аронсона желание подчеркнуть волю, суровость и мудрость Ленина зашло так далеко, что в результате появилась символическая и стилизованная фигура, а не Ленин.

Благополучие Ленина в годы первой революции

В первый период эмиграции и до 1905 года из бюджета Ленина полностью выпадает гонорар от легальных русских изданий. Он ничего в них не пишет. К нему поступает лишь то, что должна за книгу «Развитие капитализма в России» издательница Водовозова. О получении от нее гонорара упоминается в некоторых письмах Ленина из Мюнхена в 1901 году. «От своей издательницы я получил на днях 250 р., так что и с финансовой стороны теперь дела недурны» (письмо от 7 июня). «Моя издательница прислала мне кое-что и я надеюсь обойтись этим еще довольно долго…» (письмо от 21 сентября).

Как и три остальных редактора «Искры» (Плеханов, Мартов, Засулич), Ленин получал в это время жалованье от партии. [25]25
  Остальные два редактора, Потресов и Аксельрод, имея другие источники существования, от редакторского жалованья отказались.


[Закрыть]Получал ли он в то время денежную помощь от матери? Вот письмо к матери из Мюнхена 19 сентября 1900 года: «Белья и денег у меня достаточно, дорогая мамочка, так что ни того, ни другого посылать пока не надо; надеюсь, что не скоро придется писать об этом, – а когда понадобится, я постараюсь рассчитать заранее».

Посылка белья производилась матерью в течение нескольких лет; находя, что некоторые вещи удобнее покупать за границей, Ленин затем от этих посылок отказался. В сентябре 1900 года (это дата цитированного письма), он только два месяца за границей и, естественно, взятого им с собой белья для него «достаточно». По той же причине ему «пока» достаточно денег. Но слова, что посылать денег «пока» не надо, а когда они понадобятся, он постарается «рассчитать заранее», ясно свидетельствуют, что между матерью и им существует на этот счет соглашение. Другими словами, отправляясь за границу, Ленин твердо знал, что это не прыжок в неизвестность: пока у матери есть деньги, он без средств не останется. Его бюджет, следовательно, слагается в это время из партийного жалованья и того, что посылала мать. Определить по письмам сколько и когда она – посылала – нет возможности. Писем за 1901–1904 годы сохранилось или напечатано ничтожное число. Он и тогда родным писал аккуратно, не менее чем письмо в неделю, то есть 52 письма в год, – в сборнике же мы находим за 1901 год лишь 18 писем, за 1902 год – 9, за 1903 год – всего 3, за 1904 год – 6. О деньгах упоминается в письме от 1 июля 1901 года. Это благодарность брату Дмитрию за перевод 75 рублей, вырученных, «должно быть, за продажу моего ружья». В другом письме (21 сентября) Ленин шлет матери благодарность за присланные ему 35 рублей. Их «мы наконец получили после долгой проволочки, происшедшей случайно по вине одного приятеля». Из этого брошенного вскользь Лениным видно, что по разным соображениям мать переводила Ленину не только обычным путем, открыто, через банк, а пользовалась и разными другими оказиями. На одной такой оказии и необходимо остановиться.

Ленин выехал за границу не один. Еще раньше его (в апреле 1900 года) выехал туда Потресов, имевший беседы с немецкими социал-демократами и благодаря их указаниям нашедший техническую возможность наладить в Германии издание газеты «Искра». Сделав свое дело, Потресов уехал на время в Россию (Ленин остался в Мюнхене) и возвратился через несколько месяцев, в конце 1900 года или начале 1901 года. И тут, при встрече его с Лениным, произошло маленькое, быстро рассеявшееся недоразумение следующего рода. Первые взносы для издания «Искры» были сделаны Калмыковой, давшей 2000 рублей, Потресовым, внесшим такую же сумму, и Жуковским, знакомым Потресова, пожертвовавшим 1000 рублей. Ленин, со своей стороны, обещал, что его знакомый, некий «волжский капиталист», фамилию он не называл (мы знаем теперь, что он имел в виду Ерамасова), тоже сделает взнос в фонд для «Искры». Перед отъездом за границу Потресов получил из Москвы для передачи Ленину 500 рублейи был убежден, что это и есть первый взнос «волжского капиталиста». Ему показалось несколько странным, что при разговоре о субсидировании «Искры» Ленин не упоминает о переданных ему деньгах, и он на это намекнул. «Вы заблуждаетесь – разъяснил Ленин – относительно назначения и происхождения этих 500 рублей. Это совсем не те деньги, о которых вы думаете, они посланы лично мне матерью».

Так совершенно случайно стало известно, что в конце 1900 года или начале 1901 года Ленин получил от матери изрядную сумму – около 1100 немецких марок, которая, вместе с жалованьем редактора «Искры», надолго обеспечивала ему в Мюнхене неплохую жизнь, «Мы устроились здесь совсем хорошо своей квартирой… Обзаведение мы себе купили из подержанных вещей недорого, с хозяйством Елизавета Васильевна и Надя справляются сами без особого труда» (письмо от 7 июля 1901 года).

Получка им этой крупной суммы объясняет, почему в сентябре 1901 года он пишет не посылать ему денег, ибо «насчет финансов у нас вообще дело ничего себе». Сие нелепое, непереводимое на другие языки, ходовое русское выражение должно означать, что его «финансовое положение» весьма удовлетворительно. В связи с этим, становится понятной и сравнительная скромность суммы 35 рублей, посланной ему в этот месяц матерью. Это не фундаментальная поддержка, а только маленький подарок. Пользуясь оказией, она послала его сыну, чтобы он мог иметь какое-нибудь дополнительное удовлетворение.

Переводы из дому денег Ленину имели место и в последующие годы и, однажды, в 1904 году, опять таки только случайно, обнаруживается их след. В мае этого года Ленин выпустил брошюру «Шаг вперед, два шага назад», о которой Плеханов тут же писал по ее выходе, что она «в истории наших внутренних распрей будет играть роль масла, подлитого в огонь» (см. статью «Теперь молчание невозможно!», «Искра», 1904, № 66).

Ленин превосходно видел последствия своего шага. После того, что написано в его брошюре – ров между ним и меньшевиками углублялся. Раскол становился неизбежным. Ленин, выпустивший в конце года газету «Вперед» против «Искры», шел на него. Еще недавно любимая им «Искра», с его уходом из редакции, превращалась в его глазах в ненавистную, мерзкую, «новую» «Искру». Все же на раскол Ленин не шел с легким сердцем. Его «две» души мучительно боролись. Он худел, бледнел и нервничал. «Я был свидетелем, – писал Лепешинский, – такого подавленного состояния его духа, в каком никогда мне не приходилось его видеть ни до, ни после этого периода… – Я, кажется, – говорил Ленин, – не допишу своей книжки. Брошу все и уеду в горы…» [26]26
  П. Лепешинский.На повороте, Изд, 3-е, Москва, «Старый Большевик», 1935, с. 198.


[Закрыть]

Он все-таки дописал ее и лишь потом уехал из Женевы для продолжительного отдыха и приведения в порядок больных нервов. Ленин и Крупская поселились сначала в Лозанне, потом сменили ее на Montreux, отправной пункт их многонедельного путешествия по горам. «Мы, действительно, выбирали всегда самые дикие тропинки, – рассказывает Крупская, – забирались в самую глушь, подальше от людей. Побродяжничали мы месяц: сегодня не знали, где будем завтра, вечером, страшно усталые, бросались в постель и моментально засыпали».

Их путешествие было интересным: от Montreux, к Aigle, потом десятки километров вдоль реки Роны, отдых в Loeche-les-Bains, спуск через Gemmipass в горы Бернского кантона, заход к подножию Юнгфрау, снова отдых в Изентале на Brienzersee, оттуда путь в Женевский кантон, где перед возвращением в Женеву Ленин и Крупская жили в пансионе около lac de Bret в компании с Богдановым. С ним у Ленина был тогда нежный контакт, через несколько лет, как и полагается Ленину, превратившийся в ненависть. Крупская, с некоторым намеком на поэзию, писала, что прогулка оказала благодетельный эффект на Ленина: «Нервы пришли в норму. Точно он умылся водой из горного ручья и смыл с себя всю паутину мелкой склоки». Отлично отдохнув, он чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы броситься в очень большую склоку.

Сколько времени заняло оживившее Ленина путешествие? На это можно ответить точным образом. Их экскурсия началась в начале июля и продолжалась без малого два месяца. Могла ли она иметь место, если бы у Ленина обстояло плохо дело с «финансами»?

Крупская в своих «Воспоминаниях» не в такой степени искажала правду, чтобы утверждать, что Ленин и она в эмиграции жили «впроголодь» и очень нуждались. Тем не менее, для придания «пролетарского» колорита их жизни и фигуре Ленина, она подобно Анне Ильиничне, любила «прибедниваться», что отвечало требованиям и партии, и читательской среды. Ее упражнения в этом направлении бывали очень неловки и зачастую комичны. Так, описывая «плохонькую комнатешку», где Ленин до ее приезда жил в Мюнхене, кормясь мучными блюдами у какой-то немки, она сообщала: Владимир Ильич «утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвоздь около крана».

Допустим, что он это проделывал. Будучи стесняющимся человеком, возможно, он считал неловким просить хозяйку пансиона заменить «жестяную кружку» другой посудой. Есть ли это доказательство отсутствия у него денег? Фаянсовая посуда стоила в Германии гроши. Неужели Ленин не мог купить себе чашку с блюдцем, а предпочитал портить чай, наливая его в «жестяную» кружку?

Не могла Крупская не придать «бедненький» характер и их продолжительной прогулке по Швейцарии. «Деньжат у нас, – внушает она, – было в обрез, и мы питались больше всухомятку – сыром и яйцами, запивая вином да водой из ключей, а обедали лишь изредка».

На диких горных тропинках, куда они забирались, не на каждом повороте выстроен ресторан, и в должный час эти путешественники не всегда могли иметь завтрак или обед. Зачем только это изображать как следствие, что «деньжат было в обрез»? Правда, Ленин в это время уже не был в «Искре» и редакционного жалованья не получал, но, как видим, это не помешало ему совершить почти двухмесячное, весьма приятное и требующее затрат путешествие. Здесь, как и в других случаях, ему на помощь опять пришла мать, и это кое-кому из его окружающих товарищей случайно (от матери Крупской) стало известно. Сам Ленин никогда и ни с кем из чужихв разговоры о своих денежных делах не входил. По его письмам из Петербурга и Сибири можно вынести впечатление, что в этой области он совсем не был прям даже со своими родными. Из Шушенского в Сибири в 1898 году он сообщал матери в письме от 8 марта: «Получаю теперь большой перевод с английского (из Питера) Адама Смита, за который должно что-нибудь перепасть. Поэтому долги свои все возмещу». Он как бы хотел этим показать, что для уплаты долга готов приняться за любую работу. Однако никакого перевода «Адама Смита» (давно переведенного) он не получал и не делал. В 1904 году такого же рода «сочинительство» и, вероятно, с той же целью, можно усмотреть и после получения от матери денег, сделавших возможным только что описанное длительное путешествие Ленина и Крупской по горам Швейцарии. «Я получил теперь, – писал он матери 28 августа, – книгу Гобсона об империализме и начал переводить ее». Никакого перевода книги Гобсона, появившейся в 1902 году, Ленин в то время не делал. Он будет думать о том лишь в 1916 годуи будет писать сестре Маняше, что если она найдет издателя, он примется за перевод.

С фальшивым паспортом, нелегально, Ленин из Женевы приехал в Петербург 20 ноября 1905 года и на следующий день уже заседал в редакции газеты «Новая Жизнь».

То была странная газета, если судить по опубликованному списку имен ее сотрудников. С одной стороны, беспартийные писатели – поэты, символисты, декаденты, мистики, вроде Минского, Гиппиус, Бальмонта. С другой стороны, партийцы большевики – Богданов, Румянцев, Базаров (два первых – члены Центрального Комитета большевиков) и М. Горький, с политически шедшими за ним писателями – Л. Андреевым, Е. Чириковым, Скитальцем и др.

Каким образом мог появиться сей странный симбиоз, соединение несоединимого? Газета возникла в своеобразной обстановке «политической весны», всем кружившей голову. Русское общество, не знавшее до сих пор настоящей свободы слова, печати, собраний, союзов, с упованием ухватилось за свободы, открывшиеся перед ним, сначала в порядке захватного права, а потом в порядке самого широкого толкования царского манифеста. Беллетристы, поэты, адвокаты, артисты, инженеры, состоятельные люди разных слоев, до сих пор чуждавшиеся какой-либо общественной активности, бросились в политику, увлекаясь революционными лозунгами и идеалами. Кое-что здесь сильно напоминало французский 1848 год на страницах «L'Education sentimentale» Флобера.

Благонамеренному философу Минскому удалось получить еще до манифеста 30 октября разрешение на выпуск газеты. Он хотел ее сделать беспартийной, но очень левой, и для этого обратился за сотрудничеством к большевикам. С намерением в дальнейшем придать газете желательную им физиономию, те приняли предложение, – и так возникло соединение несоединимого. Официальным редактором был Минский, официальным издателем – М. Ф. Андреева, жена в то время М. Горького. В одном из примечаний к 10-му тому 4-го, «очищенного», издания сочинений Ленина, на странице 479-й, указывается, что газете «большую материальную помощь» оказал М. Горький. Из собственного кошелька Горький, кажется, ничего не вложил в газету. Он был только влиятельным посредником. Он привлек для поддержки газеты купца Савву Морозова и Шмита [27]27
  Эта фамилия в советских источниках встречается в двояком написании: Шмидт и – чаще – Шмит. Во избежание разнобоя всюду пишем Шмит.


[Закрыть]сына богатого московского купца.

Искусственный союз беспартийных писателей и ультрапартийных большевиков с приездом Ленина быстро окончился. 23 ноября в газете появилась статья Ленина «О реорганизации партии», 25 ноября «Пролетариат и крестьянство», не оставляющие никакого сомнения в том, что Ленин намерен из «Новой Жизни» – беспартийной левой газеты – сделать чисто партийное большевистского типа издание. А 26 ноября, то есть через четыре дня после вступления Ленина в редакцию, в «Новой Жизни» появилась его статья «Партийная организация и партийная литература», после которой в газете произошла реорганизация: некоторым лицам, приглашенным Минским, пришлось уйти, другим замолкнуть или слагать поэмы в честь пролетариата и большевистской гегемонии.

«Литература должна стать партийной, – провозгласил Ленин. – Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частьюобщепролетарского дела «колесиком и винтиком» одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса…

Найдутся даже, пожалуй, истеричные интеллигенты, которые поднимут вопль по поводу такого сравнения, принижающего, омертвляющего, «бюрократизирующего» свободную идейную борьбу, свободу критики, свободу литературного творчества и т. д., и т. д. По существу дела, подобные вопли были бы только выражением буржуазно-интеллигентского индивидуализма… Газеты должны стать органами разных партийных организаций. Литераторы должны войти непременно в партийные организации. Издательства и склады, магазины и читальни, библиотеки и разные торговли книгами – все это должно стать партийным, подотчетным.

За всей этой работой должен следить организованный социалистический пролетариат, всю ее контролировать.

Как! закричит, пожалуй, какой-нибудь интеллигент, пылкий сторонник свободы. Как! Вы хотите подчинения коллективности такого тонкого индивидуального дела, как литературное творчество! Вы хотите, чтобы рабочие по большинству голосов решали вопросы науки, философии, эстетики! Вы отрицаете абсолютную свободу абсолютно-индивидуального идейного творчества!

– Успокойтесь господа! Во-первых, речь идет о партийной литературе и ее подчинении партийному контролю».

Статья Ленина зловещая. Его фразу «успокойтесь, речь идет о партийной литературе» следовало бы дополнить одним словом «пока».«Пока речь идет о партийной литературе». Ленин в 1905 году, хотя многое его на то уже наталкивало, еще не дошел до простой соблазнительной мысли, что при строительстве социализма удобнее всего свободу печати уничтожить и иметь лишь одну партийную большевистскую прессу, подчиненную, конечно, не контролю пролетариата, а контролю командующего партийного центра или диктатора. К этому он пришел после 1918 года. «Свобода печати в РСФСР, окруженной буржуазными врагами всего мира, есть свобода политической организации буржуазии и ее вернейших слуг – меньшевиков и эсеров. Это факт неопровержимый. Буржуазия (во всем мире) еще сильнее нас и во много раз. Дать ей еще такое оружие, как свобода политической организации (свободу печати, ибо печать есть центр и основа политической организации), значит, облегчать дело врагу, помогать классовому врагу. Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем» [28]28
  Ленин, т. XXVI, с. 473.


[Закрыть].

Никто не предвидел, что ленинская статья от 26 ноября 1905 года была страшна тем, что вела к тоталитарному уничтожению свободы печати и мысли, к тому, что позднее осуществил Сталин, превративший искусство и печать, действительно в «колесико и винтик» его охраняющей и прославляющей государственной машины.

Руководимая Лениным «Новая Жизнь» не продолжалась долго. Вышло всего 28 номеров, последний уже нелегально. В числе 8 газет она была закрыта правительством 16 декабря за опубликование призыва не платить налогов. Вместо нее появилась «Волна». Даже после подавления декабрьского восстания в 1905 году – правительство не решалось уничтожить свободу печати, узаконенную манифестом 30 октября. Запрещая наиболее зло берущие его за горло революционные газеты, царское правительство позволяло появляться их заместителям. Так, после закрытия «Волны», появился «Вперед», за ним «Эхо», «Зрение», «Новый Луч», «Наше Эхо».

Откуда шли средства на эти издания, как и на руководимую Лениным нелегальную газету «Пролетарий», печатавшуюся в Выборге и договаривавшую то, что не всегда казалось удобным в легально появлявшейся большевистской прессе? Три года спустя в издававшемся в Париже большевистском сборнике «Вперед», разбиравшем положение дел в партии, указывалось на одну кричащую «ненормальность»: значительнейшую часть средств партийных организаций «образуют пожертвования со стороныи доходы от случайных предприятий, тогда как действительно прочную и надежную материальную опору для партии могут составлять только трудовые гроши самих борющихся и сознательных рабочих». Такие «гроши» в небольшом количестве стали поступать в кассу большевистских газет лишь в 1912–1914 годах, когда появились большевистские газеты («Правда» появилась 5 мая 1912 года, преследуемая цензурой, она все-таки до войны 1914 года продолжала выходить под названием «Рабочая Правда», «Северная Правда», «Правда Труда», «За Правду», «Пролетарская Правда», «Путь Правды», «Трудовая Правда»). В 1905–1907 годах «трудовые гроши» в издании большевистских газет никакой роли не играли. На многие фабрики и заводы, больше всего вне Петербурга, газеты доставлялись просто как прокламации, как бесплатный агитационный материал, подлежащий распространению, невзирая на расходы и убыточность. Все революционные газеты были в огромном дефиците. Хозяйство газет, их бухгалтерия, велись неопытными партийными людьми, и были в хаотическом состоянии. Кратковременность жизни газет не позволяла приступить к упорядочению дела. Средства на большевистскую печать и на всю партию создавались не грошами из кармана пролетариев, а пожертвованиями, дарами из кошелька буржуазии и свободных профессий,шли из источников, подобных тем, что питали «Новую Жизнь» – первую легальную большевистскую газету в России.