Текст книги "Охота на минотавра(сб)"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 69 страниц)

Поле, предназначенное для битвы, было плоское, как сковорода, изрезанное сетью неглубоких балок и сплошь поросшее кустарником. Нигде не нашлось мало-мальски приличного холмика, чтобы устроить наблюдательный пункт, и нам приходилось полагаться только на устные сообщения вестовых, которых Шапур загодя разослал во все стороны.

Перед боем почему-то хотелось вкусить немного тишины, но повсюду стоял гул, который в двадцатом веке можно услышать только на суперважном футбольном матче.

С утра у меня было самое паршивое расположение духа. Все валилось из рук, в голову словно опилок натолкали, даже кусок не лез в горло. Хотелось лишь одного – побыстрее отбыть этот дохлый номер. Честно сказать, на победу я уже и не надеялся.

О том, что арии двинулись вперед, возвестил пронзительный вой труб и грохот барабанов. Над неровной полоской кустарников, ограничивавшей дальнюю сторону поля, взметнулся лес разноцветных знамен. Похоже, что Ганеша намеревается нанести главный удар именно здесь, на нашем левом фланге.

По всем тогдашним канонам сражение полагалось начинать с единоборств, причем равным оружием и на равных условиях. Конный бился с конным, пеший с пешим. Меч против меча, палица против палицы. Были и такие удальцы, которые предпочитали выяснять отношения голыми руками.

Сначала со стороны ариев примчалось несколько в пух и прах разукрашенных колесниц, знамена которых полоскались на ветру, как паруса, по здесь их экипажам подходящего соперника не нашлось. Аналогичную военную технику имели только греки, стоявшие на правом фланге.

Кто – то из возничих, заодно выполнявший и роль глашатая, протрубил в сигнальную раковину, а потом прокричал на санскрите, благодаря моим урокам понятном уже для многих языгов, в том числе и Шапуру.

– Мой господин, могучерукий Кшема, царь чедиев, вызывает на смертельный поединок богомерзкого предателя Ачьюту, сына Васудевы, опозорившего не только свой род, но и всех кшатриев. Выбор оружия остается за Ачьютой. Мой господин согласен сражаться хоть пешим, хоть конным, хоть на колеснице, хоть на крыльях, дарованных ракшасами.

Сам Кшема, кстати, в прошлом мой добрый приятель, в это время поочередно натягивал все свои луки, очевидно, выбирая самый тугой. Позолоченные латы покрывали не только кшатрия и его возничего, но даже запряженных в колесницу лошадей.

– Как ты намерен поступить? – поинтересовался Шапур, сам отчаянный поединщик.

– Как и подобает воину, которого вызывают на единоборство, – ответил я. – Приму вызов, а все остальное пусть зависит от воли богов.

– Но ты не просто воин, – напомнил Шапур. – Ты собиратель народов, усмиритель распрей и наш главный советчик. Если бы не твое мудрое слово, кости многих из нас, перебитых поодиночке, уже растащили бы волки. Ты сам по себе стоишь целой рати, и бесчестный Ганеша прекрасно понимает это. Он обязательно попытается пленить тебя или убьет предательским образом.

– Я знаю этого Кшему. Он благородный воин и не допустит в поединке каких-либо грязных уловок. Совсем другое дело его возничий. От него можно ожидать любой подлости.

– Так и быть, сразись с Кшемой, – после недолгого колебания сказал Шапур. – Деритесь прямо в речке, она здесь неглубокая. Пусть его доспехи станут не подспорьем, а помехой в поединке. Но ни в коем случае не выходи на противоположный берег. Возничего не опасайся. Я все время буду держать наготове свой лук.

На том мы и порешили. Осталось выбрать наиболее подходящее для этого случая оружие.

Я с одинаковым успехом владел и секирой, и палицей, и алебардой, однако на сей раз предпочел меч – не самый длинный, но и не самый короткий, расширяющийся на конце, как лопата.

Мой противник избрал меч совсем другого типа, с тяжелым волнистым лезвием, чей удар, наверное, сразил бы и слона.

Отличались и наши доспехи. Он остался в тех же латах, в которых красовался в колеснице, а я сбросил с себя все лишнее.

– Как поживаешь, благородный Кшема? – поинтересовался я, когда мы с двух сторон подошли к речушке.

– Плохо, любезный Ачьюта, – ответил он, а продолжил уже заунывным речитативом: – Но моя жизнь станет во сто крат краше, как только я отправлю тебя в столицу царя мертвецов Ямы. Этим я весьма порадую нашего верховного властелина Ганешу, которого ты посмел оскорбить. Трепещи, нечестивец. Тебя ожидает судьба собачонки, попавшейся на глаза голодному льву.

– Не смеши меня, приятель, – произнес я с той же интонацией. – Твои слова не могут напугать даже лягушек, населяющих эту славную речку. А сам ты похож на грозовую тучу в осеннюю пору. Гром вроде бы и гремит, только молнии не дождешься. Боюсь, что сегодня ты ничем не порадуешь своею хозяина, бесчестного Ганешу, а, напротив, весьма огорчишь своей смертью.

Наша перебранка не была вызвана личной неприязнью, а носила скорее ритуальный характер, являясь неотъемлемым атрибутом каждого поединка. Примерно те же слова произносили в сходной ситуации отец и дед Ачьюты. Кшатрии с детства заучивали эти дразнилки наравне с молитвами.

Прикрываясь щитами из воловьей шкуры, мы одновременно вошли в тонкую речку, причем я погрузился только до середины бедра, а Кшема по пояс. Первые же удары в клочья разнесли щиты, предназначенные в основном для защиты от стрел, и теперь уже ничего не мешало нам махать мечами и свое удовольствие.

– Слыхал, какую награду пообещал за тебя Ганеша? – поинтересовался Кшема, за миг до этого едва не отрубивший мне руку.

– Слыхал, – откликнулся я, лихим ударом смяв его наплечник. – Собираешься заполучить ее?

– Не отказался бы. – Лезвие меча сверкнуло над моей макушкой. – Хотя возни с тобой, конечно, хватает…

– Какое доказательство моей смерти устроит Ганешу?

– Твоя голова.

– Жаль, но лишней головы у меня нет…

– Уступи ту, которая есть. Когда попадешь в плен, пожалеешь о том, что остался жив.

Почему это я, интересно, должен попасть в плен?

– Потому что все вы там будете… Кто, конечно, уцелеет… Варварам долго не продержаться. Центр их войска уничтожат боевые колесницы, а вас растопчут слоны. Кроме того, Ганеше удалось подкупить некоторых племенных вождей. Они переметнутся на нашу сторону в самый решающий момент.

Его меч рубил все подряд – и тростник, и береговой ил, и воду. Не человек, а прямо косилка какая-то. Когда мне надоело уворачиваться, я зацепил своим лопатообразным мечом изрядный ком жирной грязи, и швырнул его Кшеме в рожу. Попробуй утрись, если на голове у тебя наглухо застегнутый шлем, а на руках кольчужные перчатки.

– Это нечестный прием! – взвыл он. – Благородные воины так не поступают! Позволь мне умыться!

– Тот, кто верой и правдой служит этому негодяю Ганеше, не смеет даже заикаться о благородстве! Умоешься кровью!

От моего косого удара застежки на шлеме кшатрия лопнули, и он, сверкнув на солнце метеором, улетел неведомо куда. Кшема остался жив, но получил изрядную контузию. Его меч, словно огромная серебристая рыба, скользнул в мутную воду.

Подхватив полубесчувственного Кшему под мышки, я хотел было позвать на помощь возничего, но наши взгляды сошлись на линии, часть которой, длиной в два локтя, составляла стрела, направленная в мою сторону.

Пришлось прикрыться телом Кшемы, да простит он мне на том свете этот неблаговидный поступок. К счастью, вновь натянуть лук возничий не успел. Стрела моего побратима навеки успокоила его. Еще один подлец получил по заслугам.

Вернувшись к Шапуру, я передал ему все, что услышал от Кшемы. Новости, конечно, были самые худые, но изменить что-либо мы уже не могли.

Судя по азартным выкрикам, доносившимся к нам со стороны союзных дружин, поединки там еще продолжались.

Вскоре погиб венед, сражавшийся на секирах. С правого фланга прискакал савромат, на пику которого была насажена голова поверженного противника. Исход остальных единоборств так и остался для нас неизвестным, поскольку в войске ариев снова раздался вой труб, на сей раз возвещавший атаку колесниц.

Ради такого зрелища я даже покинул боевые порядки языгов и вместе с Шапуром перебрался поближе к центру союзной армии, где стояли аланы – высокие светловолосые люди, охочие до битвы, но в степи привыкшие сражаться наскоками, а потому не имевшие никакого опыта позиционной обороны.

Колесницы, запряженные четверками великолепных лошадей, приближались так быстро, что древки их знамен гнулись от встречного ветра еще круче, чем рога арийских луков, готовых вот-вот дать свой первый смертоносный залп.

Заранее зная, чем это может грозить, я сказал побратиму:

– Давай отъедем подальше, а иначе заработаем много лишних дырок в шкуре.

Сквозь стук копыт, грохот окованных железом колес и ржание лошадей донесся слитный мелодичный звук, словно могучие пальцы бога-создателя Брахмы тронули струну, проходящую через все три мира. Это несколько тысяч воинов-ратхинов разом спустили тетивы своих тугих луков.

Стрелы воспарили столь плотной тучей, что, подобно стае саранчи, на какое-то время затмили солнце. Первый залп еще не достиг цели, а в небо уже излетела вторая туча. В таком темпе умели стрелять только кшатрии.

Несколько стрел, подхваченных порывами ветра, долетели до нас, и Шапур поднял самую красивую из них, с одного конца снабженную стальным неизвлекаемым наконечником, а с другого – павлиньим пером.

– Осторожней, – предупредил я его. – Случается, что кшатрии перед боем вымачивают свои стрелы в трупном яде.

– Если так, то я сохраню чту стрелу для Ганеши, – сказал Шапур. – Говорят, что змей-нагов, к породе которых, он, несомненно, принадлежит, убивает только такой яд.

– Нам следует возвращаться. – Я пришпорил своего коня. – Если колесницы прорвутся через строй аланов, то они непременно зайдут нам с тыла. В противном случае нам следует ожидать нападения боевых слонов.

Едва мы заняли свое место в первых рядах дружины языгов, как стали прибывать вестовые. Доклады их были неутешительны.

Арии давно прорвали бы центр союзного войска, но дальнейшему продвижению колесниц мешали горы истыканных стрелами трупов. Однако на помощь колесницам уже двинулась пехота, и, если ее действия будут успешными, наша армия окажется разрезанной на две части и полуокруженной.

Правый фланг пока удерживал свои позиции, неся лишь единичные потери от шальных стрел, но греки, видя, что события на поле боя развиваются отнюдь не в пользу союзников, уже выбросили пестрые знамена, означавшие готовность к переговорам.

– Чтобы спасти центр войска, надо уничтожить пехоту Ариев, или хотя бы отогнать ее прочь, – сказал я. – Оставайся здесь с половиной войска и готовься воевать со слонами, а другую половину я поведу в атаку.

– Поступай так, как считаешь нужным, – ответил Шапур. – Но давай сначала простимся, ибо на том свете нас ждут совсем разные обиталища.

Мой отряд переправился через речушку, на берегу которой лежал мертвый Кшема, уже полностью раздетый мародерами, и, набирая скорость, помчался по полю, еще не затронутому битвой, заходя во фланг пешим ариям, спешившим на помощь своим колесницам, застрявшим в нагромождении трупов, как в трясине.

Не знаю, кто руководил сражением со стороны ариев – сам Ганеша или кто-то из его приближенных, – но наш маневр застал этого стратега врасплох. Стрелы языгов помешали пехоте вовремя перестроиться, а когда пешие и конные бойцы смешались, началось уже форменное истребление.

В стане ариев завыли трубы и ударили особые барабаны – мриданги. Как я и предполагал заранее, в атаку посылали слонов, эти танки-амфибии древнего мира, в отличие от колесниц способные преодолевать почти любые препятствия.

Конечно, на это стоило посмотреть!

Но, разумеется, только со стороны. А еще лучше с высоты птичьего полета. Когда на тебя, растопырив уши, несется разъяренный слон-самец, бивни которого удлинены специальными бронзовыми наконечниками, невольно хочется посторониться, но когда такие слоны надвигаются сплошной стеной, начинаешь остро сожалеть о том, что вообще посетил сей мир в его минуты роковые.

Обычно степняки плохо слушались команд, но сейчас призыв к отступлению не пришлось повторять дважды. Даже не пытаясь отстреливаться, они во весь опор понеслись назад.

Шапур издали махал нам своим флагом – уходите, дескать, в сторону, очищайте дорогу для тех, кто в состоянии сразиться со стадом атакующих слонов. Пока я заворачивал своих воинов влево, Шапур увел остальных языгов вправо, а в образовавшийся коридор ринулись матерые быки, до этого удерживаемые на месте цепями. Вперед буйных рогоносцев гнало отнюдь не пьянящее чувство свободы, а горящая просмоленная пакля, которой были обмотаны их хвосты.

Две всесокрушающие лавины: серая, будто бы всхолмленная – слонов, и черная сплошная – быков – должны были неминуемо столкнуться и уничтожить друг друга, как взаимоуничтожаются два огненных вала, пущенные навстречу. Однако слоны, несмотря на свой внушительный вид, характером оказались куда слабее быков, каждого из которых, подобно ракете, сопровождал шлейф дыма и пламени.

Не подчиняясь командам вожатых, серые великаны заворачивали обратно и давали стрекача – на сей раз опустив уши, зато задрав хвост. Налетающие сзади парнокопытные придавали хоботным дополнительное ускорение.

Полкам ариев, в чье расположение предстояло врезаться всей этой ораве взбесившейся скотины, можно было только посочувствовать.

„Победа!“ – не веря самому себе, произнес Шапур, но наши надежды развеял примчавшийся с правого фланга гонец. Оказывается, пока мы здесь воевали с пехотой и слонами противника, греки бежали, увлекая за собой соседей-меотийцев. Этим не преминули воспользоваться арии, бросившие против ослабленного крыла союзной армии всю свою кавалерию, которая в самое ближайшее время должна была оказаться за нашими спинами…»

На этом наиболее сохранившаяся часть рукописи закончилась, и вновь пошли отрывочные абзацы, а потом и отрывочные фразы.

«…конь увяз по брюхо. Шапура еще можно было спасти, и сразу несколько языгов швырнули своему вождю арканы, но тяжелая стрела с серповидным наконечником, стрела, легко перешибавшая древко копья, угодила моему побратиму в затылок. Прощаясь со мной, он как будто бы заранее предвидел подобный исход дела. Ну что же, пусть его чистой и благородной душе будет уготовано достойное место в раю языгов, где каждому павшему в бою герою кроме многих иных благ полагается еще и шестиногий конь-демон, быстрый, как вихрь. Что касается моей собственной души, то сейчас она находилась в куда более худшем положении…»

«…но ночи еще надо было дождаться. Вот и еще один жизненный урок – если не уверен в победе, то выбирай для битвы короткий зимний денек, чей скорый закат гарантирует спасение в гораздо большей степени, чем острый меч да борзый конь. А лучше всего не лезь туда…»

«…недолгого сопротивления. Приставив нож к его горлу, я спросил на санскрите, почему арии, изрядно изнемогшие в битве, не вернулись в лагерь, а продолжают рыскать по степи. После такого удара кшатрий соображал довольно туго, однако из его ответа можно было понять, что это идут поиски богомерзкого предателя Ачьюты, сына Васудевы, и все воины, посланные в степь, в случае неудачи будут жестоко наказаны. Если же кому-то из них вдруг улыбнется счастье…»

«…два, а то и четыре… Не знаю, гарантировала ли успех такая тактика, однако ничего другого я просто не мог придумать. Проигрыш сражения еще не означает проигрыш всей войны. Арии понесли громадные потери, а пополнение вряд ли предвидится. Если поднять германцев, балтов и праславян, до которых, несомненно, уже дошли вести о нашествии с востока, то шансы Ганеши на успех сведутся практически к нулю. Но сначала надо позаботиться о спасении собственной шкуры, ибо нет никого другого…»

«…такими масштабами. Едва взошло солнце, как я увидел, что навстречу мне медленно движется цепь всадников, осматривавших каждый кустик, каждый овражек. Они еще не заметили меня, но это должно было неминуемо произойти. Как я мог спастись от них – пеший, с поврежденной ногой? Разве что зарыться в землю, но для этого нужна была как минимум лопата…»

«…хоть какой-то шанс. Своих мертвых они свозили в одно место, где предполагалось устроить жертвенный костер, а варваров лишь тыкали пиками, дабы убедиться в их смерти. Я сбросил доспехи, на которые мог позариться кто-нибудь из кшатриев, и улегся ничком между двумя трупами, для правдоподобия уткнувшись лицом в лужу подсыхающей крови. Все мои внутренние силы были сосредоточены на том, чтобы перетерпеть боль от укола пики…»

«…сыновья так не обращаются с дряхлым отцом. От меня даже мух отгоняли, вот только и пальцем не позволяли шевельнуть, буквально распяв на дне повозки…»

«…никогда прежде не приходилось встречать. С виду они напоминали бесхвостых, лишенных шерсти обезьян, и лишь глаза выдавали присутствие разума, но разума совсем другого, для нас почти недостижимого…»

«…весьма архаичные – каменные ножи, костяные крючки, горшки из необожженной глины, деревянные бумеранги. Их лица и плечи покрывали шрамы, имевшие какой-то ритуальный характер и как бы подчеркнутые мазками мела и охры. Предназначение большинства…»

«…испить это тошнотворное зелье. Результаты не замедлили сказаться. Все предметы, находившиеся в поле моего зрения, раздвоились, а вдобавок приобрели неестественные, зловещие цвета. За стеной жрец продолжал тянуть заздравное песнопение в честь богов-близнецов Ашвинов, и, понимая каждое отдельное слово, я совершенно не мог уловить общий смысл фраз…»

«…хотя я видел все это чужими глазами, находящимися сейчас совсем не там, где мои собственные, и воспринимавшими мир совсем в ином цветовом диапазоне. Тогда я попробовал шевельнуться, и это удалось. Все члены моего тела вновь слушались меня, но – о ужас! – это было не человеческое тело и не человеческие члены. Становились…»

«…в похожей ситуации. Раньше я и подумать не мог, что на такое способны существа, не имеющие никакого представления о гистологии, цитологии и молекулярной биологии. Возможно, здесь имело место…»

«…представлять какую-либо опасность. Перестав существовать как личность…»

«…поистине титанический труд. Собрать по крохам то, что было рассеяно в…»

«…никаких уступок, никаких компромиссов, поскольку объективный анализ хода истории указывал…»

«…это как бы две различные личности, вынужденные сосуществовать между собой. Такой вид мышления был, по-видимому, присущ всем людям на ранних этапах эволюции, недаром ведь они могли общаться с ими же самими придуманными богами. Позже тот же феномен стал расцениваться, как патология сознания…»

Фраза, которой заканчивалась рукопись, никакого смысла уже не имела, но звучала весьма многозначительно:

«…вопреки ожиданиям закончилось полной неудачей…»

– Вот уж поистине не в бровь, а в глаз, – сказал Донцов самому себе.

Аккуратно сложив все листы в стопочку, он сунул их в верхний ящик письменного стола, служивший как бы отстойником, откуда документы отправлялись потом по назначению – одни в архив отдела, другие в собственный сейф, третьи в утилизатор, превращавший бумагу в тончайшую лапшу.

Глава 20
Задержка рейса

– Эй, там! – Дежурный, которому в ночное время полагалось регулярно обходить все этажи, постучал вдверь кабинета. – Донцов, ты живой?

– А что, есть сомнения? – отозвался Донцов.

– Хватит сидеть взаперти. Домой иди.

– Я тебе мешаю?

– Ты мне на нервы действуешь. Здесь не ночлежка. Про последний случай в восемнадцатом отделении слышал? Там опер тоже остался после работы в кабинете, высосав втихаря пол-литра и в полночь застрелился. На почве семейных неурядиц. А крайним, как всегда, дежурный оказался. Недоглядел, дескать… Попробуй, догляди за вами всеми. Так что заканчивай эти посиделки. Если что-то, касающееся тебя, случится, я сразу перезвоню.

Конечно, дежурного можно было просто послать куда подальше, но «на пороге вечности», как выразился недавно некто, назвавшийся Олегом Наметкиным, опускаться до банального хамства не хотелось.

Прихватив рацию, Донцов покинул кабинет, на пару секунд придержав дверь, дабы дежурный смог убедиться, что посторонние лица внутри отсутствуют, электроприборы выключены и признаков возгорания не имеется.

– Кстати, тебе сегодня пакет прислали, – сообщил дежурный, как бы извиняясь за излишнюю настырность. – Из главка, спецпочтой.

Это могли быть только результаты биологической экспертизы образцов мусора, изъятого из агентурной квартиры, самовольно покинутой Тамаркой-санитаркой. Донцову они были позарез нужны.

– Почему ты сразу не сказал? – накинулся он на дежурного.

– Потому что не обязан. Вас много, а я один.

– А почему сейчас сказал?

– Сдуру, – признался дежурный. – Просто взбрело на ум. В следующий раз обязательно промолчу.

– Где этот пакет?

– В секретариате, как и положено. Людка его утром зарегистрирует и выдаст тебе чин чинарем.

– Мне он в сей момент нужен, а не утром! Как воздух нужен! Это ты можешь понять?

Вконец обозленный Донцов вернулся в кабинет (дежурный, убравшись от греха подальше, в этом ему больше не препятствовал) и, полистав записную книжку, отыскал домашний телефон эксперта. Конечно, звонить в такую пору изрядно намотавшемуся за день человеку было сущим свинством, но все проблемы морального порядка как бы отступили для Донцова на задний план.

Сейчас он ощущал себя не только слугой закона, но и стражем чего-то неизмеримо более важного – Великой исторической предопределенности, которая (а вовсе не любовь, как утверждают поэты) движет солнцем и светилами.

Телефон пиликал невыносимо долго, словно связь устанавливалась не с соседним районом, а с соседней галактикой. Донцов начал уже терять надежду (все сегодня шло наперекосяк, и в русле этой скверной тенденции эксперт мог скоропостижно скончаться, заночевать в другом месте или просто отключить назойливый аппарат), но трубку в конце концов сняли.

– Ал-ло-о! – произнес женский голос, столь сонный, что невольно самому хотелось зевнуть.

– Простите за беспокойство, но дело неотложное, – извинился Донцов. – Георгий Куприянович дома?

– Георгий Куприянович в туалете, – ответила женщина, судя по сварливым ноткам в голосе, законная супруга. – У него от вашего звонка понос случился. Ожидайте.

Судя по времени, которое эксперт провел на унитазе, его мучил не просто понос, а настоящая невротическая диарея, именуемая в народе «медвежьей болезнью». Можно было представить, что за звуки нарушают сейчас ночную тишину его жилья.

Наконец тот, кого Донцов так домогался, буркнул в микрофон:

– Слушаю…

– Георгий Куприянович, это Донцов тебя разбудил. Не обижайся, пожалуйста.

– Ничего страшного. Я все равно не спал. Живот что-то прихватило…

– Надеюсь, не по моей вине?

– Нет, исключительно по собственной. Мне ведро осетровой икры на экспертизу передали. Было подозрение, что это лягушачья, подкрашенная. Есть такая тварь, сибирский углозуб, очень похожий продукт мечет. Но все оказалось вроде бы в порядке. Заодно, конечно, и дегустацию провел. Как выяснилось, зря. Зато мой сортир благоухает теперь, как ресторан «Дары моря». А ты, собственно говоря, по какому поводу звонишь?

– Есть слух, что ты мне сегодня акт экспертизы выслал.

– Не слух, а истинная правда. Но не сегодня, а еще вчера. Ты его разве не получил?

– Не успел. Замотался на службе. Ты результат на словах сообщить можешь? Хотя бы суть.

– Сам знаешь, что по телефону это делать не положено. Один мой товарищ как раз в такой ситуации и погорел. Уж подожди до утра. Недолго осталось.

– Не могу я до утра ждать! – взмолился Донцов. – Мне, может, еще хуже, чем тебе, приспичило. С минуты на минуту должна начаться операция. От твоей экспертизы жизнь и смерть людей зависит.

– Эк тебя разобрало! Ну ладно, сейчас попробую вспомнить… Хотя нет! Опять живот схватило… Подожди секундочку.

Ждать пришлось не секундочку, а намного дольше. Осетровая икра действовала на кишечник Георгия Куприяновича куда эффективнее касторки. Или все дело было в том, что он просто обожрался дармовым деликатесом.

Разговор возобновился только спустя четверть часа, но это время не прошло даром. Эксперт не только вспомнил, но и почти дословно восстановил в памяти весь текст официального заключения.

Вот что услышал от него Донцов:

– Представленные для исследования образцы биологического происхождения представляют собой бытовой мусор, основными компонентами которого являются текстильные волокна, целлюлоза, табачный пепел, клеши разных видов, а также пух и частички оперения какой-то крупной птицы, предположительно семейства врановых. В незначительных количествах присутствует почвенный гумус и кварц, то есть песок. Проще говоря, на интересующей тебя жилплощади проживают изрядные неряхи. Мало того, что, придя с улицы, они не вытирают обувь и стряхивают сигаретный пепел куда ни попадя, так еще и привечают у себя всяких сорок-ворон, а может, и в ощип их пускают. Многим супчик из ворон очень нравится, говорю это тебе как специалист. Сытно, а главное, не накладно… Ну как, такие выводы экспертизы тебя устраивают?

– Сам не знаю, – чуть помедлив, ответил Донцов. – Но ворона все же лучше, чем страус эму или жар-птица. Ворону еще как-то можно понять… Все, отдыхай. Еще раз извини, и большое спасибо.

– Как же, отдохнешь тут, – скорбно вздохнул эксперт. – Чую, опять брожение в утробе начинается.

– А ты икру под волку дегустировал? – поинтересовался Донцов, решивший убить на общение с хорошим человеком еще минуту-другую.

– Естественно. Икра без водки то же самое, что уха без рыбы.

– Водка из магазина?

– Обижаешь. Я же, кроме всего прочего, числюсь главным экспертом на складе конфиската. Из каждой задержанной партии спиртного беру ящик на анализы. Заглядывай в гости, если есть желание.

– Желания, к сожалению, нет. Но тебе могу дать совет. Еще раз проверь партию водки, из которой была та самая бутылка. Качественная водка считается почти идеальным дезинфицирующим средством. Пополам с ней можно пить даже испражнения холерного больного. А уж болотную воду тем паче. Еще американцами во Вьетнаме проверено… Боюсь, что вместо водки вам стеклоочиститель подсунули.

Еще одна ниточка заняла положенное ей место, и вязание, еще недавно казавшееся хаотической путаницей надерганной из разных мест корпии, стало обретать некие вполне определенные формы, пока, к сожалению, не похожие ни на что дельное.

Всякий раз, когда рация попадалась на глаза Донцову, его так и подмывало связаться с Кондаковым – выяснить обстановку в Экспериментальном бюро и хоть как-то ободрить старика. Однако такая роскошь, как человеческое общение, нынче была противопоказана обоим сыщикам. Подав голос в самый неподходящий момент, рация могла с головой выдать Кондакова.

Вынужденное безделье угнетало Донцова, и он стал размышлять над почти гамлетовским вопросом – ждать или не ждать.

Существуют разные способы разрешения насущных проблем. Один, причем не самый худший, – пустить все на самотек. Дескать, кривая вывезет.

Есть и другой способ, диаметрально противоположный первому, – путем какой-либо провокации довести ситуацию до белого каления или даже до взрыва, и тогда все подспудное, затаенное само вылезет наружу. Boт только как при этом сохранить собственную шкуру?

Грандиозность открывшейся вдруг проблемы и состояние жизненного цейтнота, в которое угодил Донцов, как бы предоставляли ему карт-бланш именно на второй способ, почти не употребляемый в цивилизованном обществе.

Кроме того, частые контакты с коллективом психиатрической клиники, как лечащим, так и находящимся на излечении, убедили его, что шок – лекарство куда более действенное, чем, например, внушение или электросон.

Номер Алексея Игнатьевича Шкурдюка он помнил наизусть и потому набрал его почти моментально. Заместителю главного врача по общим вопросам, как и любому другому законопослушному гражданину, не обремененному муками совести, полагалось сейчас спать без задних ног, однако ответ последовал незамедлительно.

– Все готово, – бодро отрапортовал Шкурдюк. – Машина уже вышла. Через пять минут спускайтесь.

– Здравствуйте, – произнес Донцов нарочито безучастным тоном. – Узнаете меня?

– Узнаю, – голос Шкурдюка, и без того не фельдфебельский, упал почти до мышиного писка.

– Говорите, все готово… – задумчиво повторил Донцов. – Это любопытно. А куда ушла машина? Забирать очередной труп?

– Я вас не понимаю, – пробормотал Шкурдюк. – Я ожидал звонок от родственника, покидающего город, потому и оговорился… Зачем вы пугаете меня?

– На чем, интересно, собирается уехать ваш родственник? В такое время поезда с вокзалов не отправляются.

– Проходящие отправляются… – продолжал оправдываться Шкурдюк.

– Назовите хотя бы один, ну? Только учтите, что железнодорожное расписание прямо у меня перед глазами.

Ответом ему было только тягостное молчание, куда более красноречивое, чем прямое признание во лжи. Употребляя боксерскую терминологию, можно было сказать, что Алексей Игнатьевич находится в состоянии «грогги», и, дабы окончательно добить его, Донцов без тени человеческого чувства в голосе провещал:

– Гражданин Шкурдюк, позвольте предъявить вам официальное обвинение в укрывательстве преступления и заведомо ложных показаниях. Попрошу оставаться на месте и дожидаться прибытия лиц, которым поручено проводить дальнейшие следственные мероприятия. Не пытайтесь сбежать или каким-либо иным способом помешать ходу расследования. Этим вы только усугубите свою вину.

– Какую вину? Вы, наверное, с ума сошли! – Поведение Шкурдюка еще раз доказывало, что мышонок, загнанный в угол, иногда начинает мнить себя львом. – Где ваши доказательства? Я буду жаловаться!

– Это ваше законное право. – Донцов положил трубку и уже для самого себя добавил: – Спорить со следователем вы все мастера, а теперь попробуй поспорить с собственной совестью.

Впрочем, никаких особых претензий он к Шкурдюку не имел. Человек неплохой, да душонка мелковата. Дабы творить зло, тоже характер надо иметь. Шкурдюк был нужен Донцову единственно для того, чтобы выйти на Котяру. Выйти не завтра, не через три дня, а именно сейчас, пока многоликое существо, выдающее себя за воскресшего Олега Наметкина, не успело совершить что-нибудь непоправимое.

Просить машину у дежурного, с которым только что довелось поцапаться, было не в правилах Донцова, однако тот сам пошел на мировую.

– Домой-то как доберешься? – поинтересовался дежурный. – В такое время, поди, и такси не поймаешь.

– Уж как-нибудь… Долечу на крыльях, дарованных ракшасами. – Донцову припомнилась фраза из только что прочитанной рукописи.

Дежурный, конечно же, ничего не понял, но на всякий случай хохотнул.

– Возьми нашу машину, – милостиво предложил он. – Только передай водиле, чтобы сигарет на обратном пути купил. Он знает каких. И пусть нигде не задерживается.