Текст книги "Охота на минотавра(сб)"

Автор книги: Николай Чадович

Соавторы: Юрий Брайдер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 69 страниц)

– Гостей? – недоуменно переспросил Астерий. – Каких гостей?

– Э-э-э, да у тебя совсем память отшибло. Сам же вчера стишок читал про милого дружка, который придет не слева, не справа не сзади, а совсем с другой стороны.

– Так это ты? Мой смертный враг? – Мрачная истина стала постепенно доходить до сознания Астерия. Представляю, как он взвился бы от этой новости еще час назад. Однако сейчас неодолимая сила опиума опутывала не только его члены, но и страсти.

– Как тебе лучше сказать… – замялся Настромо, видимо, понявший, что сболтнул лишнее. – Я его попутчик. А твой смертный враг явится позже. В удобное для него время.

– Или я сошел с ума, или мной действительно овладели злые демоны, – пробормотал Астерий.

– Бери второе, – подсказал Настромо.

– Но это нечестно… Вы с помощью колдовства проникли в мою душу. Я требую поединка по всем правилам.

– Хватай себя за нос и дергай, – хохотнул Настромо. – Чем не поединок? А о правилах лучше и не заикайся. Ты ведь у нас душегуб известный. Это я еще вчера понял.

– Что вы сделаете со мной? Лишите разума? Отравите?

– Успокойся. Я к тебе вообще никаких претензий не имею. А уж если отравимся, так вместе.

– Ты действительно не тот, кто прежде называл себя Тесеем? – В душе Астерия зародилась сумасшедшая надежда, наркотиками только усугубленная.

– Боже упаси!

– Тогда мы можем договориться. Вместе со мной ты проживешь прекрасную жизнь.

Ага, намечаются сепаратные переговоры. Не хватало еще, чтобы Настромо переметнулся на сторону Астерия. Надо срочно подсуетиться. Как говорится, пришло время сбрасывать маски.

– Настромо, замолчи! – сказал я как можно более твердо. – И сделай так, чтобы я о тебе забыл. У меня есть серьезный разговор к хозяину этого тела.

Терпеть не могу, когда дуэлянты на оперной сцене, прежде чем разрядить пистолеты, поют прочувствованные арии или хороший киногерой, взяв плохого на мушку, долго и нудно пересказывает ему то, о чем зрители и так уже давно догадались. По-моему, это дурновкусие. С учетом специфики жанра, конечно.

Каюсь, но и я отдал должное этому штампу. Завел с Астерием разговор. Не удержался. Хотя мог бы молчать до самого конца.

Странно, но Астерий, похоже, даже обрадовался моему появлению. Как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

– А-а-а, вот и ты, – произнес он вкрадчиво. – Встретились…

– Да, это я. Тот, кого ты знал прежде под именем Тесея и в прошлый раз сумел одолеть. Но я обещал вернуться. И вот я снова здесь. Думаю, что это наша последняя встреча.

– Даже бесправный раб, осужденный на смерть, должен знать свою вину. Какое же преступление совершил я? На том же Тесее гораздо больше человеческой крови, чем на мне.

– Ты осужден за преступления, которые твои потомки совершат в будущем, – отчеканил я.

– Ни один суд не признает такую вину, – возразил минотавр.

– Есть суд, наделенный особыми правами. Назовем его для краткости судом истории. Я всего лишь исполняю его решение.

– Как же тогда понять предсказание? При чем здесь лоно прекрасной подруги? Честно признаюсь, что мои подозрения сначала пали на Ариадну.

– Подозрения твои были вполне обоснованными. Я пришел сюда из далекого будущего по лестнице поколений. От сына к отцу, от отца к бабушке и так далее. Это стало возможным только благодаря тому, что я породнился с тобой. Ариадна действительно родила ребенка от меня.

По мере того, как я говорил, внимание Астерия постепенно слабело. Последние слова, которые он пробормотал уже в полусне, были таковы:

– Ты рано радуешься… Я еще жив… А ты лишь бестелесный призрак… У тебя нет способа убить меня… Наша схватка еще впереди.

Я не стал спорить с Астерием, а терпеливо дождался того момента, когда он безвольной тушей откинется на подушки. Настромо заснул еще раньше.

И вот я стал, пусть и на время, единственным хозяином этого могучего, но сломленного наркотическим дурманом тела. С кем меня можно было сейчас сравнить? Разве что с ребенком, севшим за руль автомашины, у которой утеряны ключи зажигания, пуст бензобак и проколоты шины.

Я попытался шевельнуть рукой, но вместо этого выпустил кишечные газы. Захотел встать на ноги – и бревном рухнул на пол. Пополз к дверям, а оказался под ложем.

Между тем время работало не в мою пользу. Надо было действовать, иначе другого столь удобного шанса мне могло и не представиться. В конце концов я овладел таким малораспространенным способом передвижения, как перекатывание. Началось долгое и мучительное продвижение к выходу.

За дверями ждала подмога. Бородатый мажордом, наверное, отходил от них только по нужде. Увидев, как я извиваюсь на полу, он побелел от страха.

– Что случилось, мой господин? Вы ранены?

– Нет, – прохрипел я. – Меч… Принеси сюда мой меч… Когда это распоряжение было исполнено, я отдал следующее:

– Помоги встать… Вот так… А теперь веди меня к сестре.

– Позвать на помощь слуг?

Не надо… Никто не должен знать об этом… Только ты и я… Веди меня к сестре…

Не знаю, что бы я делал без помощи этого маленького, но крепкого, как пони, человечка. Стены так и норовили толкнуть меня в плечо, а пол много раз пытался расплющить нос.

Ариадна сидела у прялки и сматывала в клубок уже готовую нить. Возможно, она предназначалась для Тесея. Какого-нибудь другого Тесея, которого попутный ветер обязательно принесет к берегам благодатного Кипра.

В дальнем углу комнаты мальчик с типичными чертами кефалогерета играл с глиняными зверушками.

При виде меня Ариадна вскочила, уронив прялку, а мальчик заплакал. Наверное, он не любил своего дядю.

Отшвырнув мажордома, я враскорячку двинулся на них, все выше поднимая меч, зажатый в правой руке. Для пущего эффекта надо было что-то сказать, но слова застревали в горле, словно комки колючей соломы.

– Отойди… – это уже была не членораздельная речь, а клокотание адской смолы. – Я не трону тебя… Мне нужен только этот выродок…

Когда мне осталось сделать всего три или четыре последних шага, Ариадна тигрицей бросилась вперед и почти без борьбы овладела мечом, на что, собственно говоря, я и рассчитывал.

– Это не поможет… – клокотание перешло в утробное шипение. – Я перегрызу его глотку зубами…

– Никогда! – звонко крикнула Ариадна. – Никогда тебе не причинить ему вреда! Получай, чудовище!

Слава богу, что я не ошибся в ней. Это была достойная дочь своего народа – быстрая, решительная и беспощадная. Меч с капустным хрустом вошел мне в грудь по самую рукоятку. Разрубленное пополам сердце затрепетало и остановилось.

Великая вещь наркотики, а равно и любая другая сильнодействующая «дурь». Под кайфом и смерть не страшна. Вместо боли я ощутил что-то вроде щекотки. Настромо и Астерий вообще не успели ничего ощутить…

…Вывалившись в ментальное пространство, я почувствовал себя по меньшей мере воздушным шаром, потерявшим гондолу. Неведомые силы подхватили меня и понесли в неизвестном направлении. Куда? Зачем? Что это – конец всему? Или начало чего-то совсем иного?

Враг за Гималаями

Поздно пить нарзан, если почки отвалились.

Народная мудрость

Пролог
Рассвет на поле Куру

Все, какие ни есть дурные знамения дали о себе знать этим утром – достопамятным утром, которому суждено было стать горестной вехой в истории человечества и с которого начала свой отсчет новая эпоха, жестокая Калиюга, время зла и насилия.

Сначала с ясного неба раздался гром, и на востоке появилась хвостатая комета. Потом неизвестно откуда налетевшие вихри подняли тучи пыли, затмившие только что вставший над горизонтом солнечный диск. Со всех сторон, предвкушая обильную поживу, слетались стаи стервятников. Громко выли шакалы, от алчности забывшие про осторожность.

Все говорило о том, что звезды, которые появятся в свой срок на вечернем небосводе, отразятся не в хрустальных водах целебных источников, столь многочисленных в округе, а в остекленевших глазах витязей и озерах горячей крови.

Две огромные, до зубов вооруженные армии сходились на широкой равнине, издревле считавшейся священным местом, где раз в месяц бессмертные боги собирались вместе для дружеских бесед и жертвоприношений, и где райские небеса соприкасались с грешной землей.

Кауравы, имеющие за спиной восходящее солнце, построили свои несметные рати в виде «шаката», плотного каре.

Пандавы, надеявшиеся не столько на численность, сколько на выучку войска, предпочли строй журавлиного клина – «краунца».

Центр армии пандавов возглавлял Арджуна Светоносный, осененный знаменем Рыжей Обезьяны. В руках он сжимал дальнобойный лук – гондиву, самое эффективное оружие убийства из всех созданных человеком вплоть до эпохи пороха. Раззолоченная, сплошь покрытая драгоценностями колесница Арджуны, по меткому выражению одного придворного пиита, сверкала «ярче тысячи солнц».

Знал бы сей стихоплет, да и сам дваждырожденный хозяин колесницы, что впоследствии этот эпитет будет применен к ослепительной вспышке, порожденной атомным взрывом.

Левым крылом войска командовали братья Арджуны – Юдхиштхира Справедливый и Бхима Волчье Брюхо. Правым – близнецы Накула Змееборец и Сахадева Божий Избранник.

Сам я, одетый в легкие латы, правил тройкой белых лошадей, запряженных в колесницу Арджуны.

Должность возничего кажется малозначительной только на первый взгляд, а на самом деле в пылу сражения он заменяет своему высокородному напарнику и слугу, и советника, и телохранителя, и даже санитара. Этим обязанности возничего не исчерпываются – на пирах он должен славить доблестного витязя в возвышенных стихах.

Недаром многие прославленные воины начинали свою карьеру возничими. Пример тому – кичащийся своей неуязвимостью Карна Ушастый, единоутробный брат Арджуны, а ныне – один из вождей вражеского войска, и смертельный враг всех пандавов.

Да, так уж получилось, что сегодня на поле Куру сошлись в непримиримом противоборстве сплошь друзья и родственники, еще недавно друг в друге души не чаявшие. Брат встал на брата, отец на сына, племянник на дядю, ученик на учителя.

Одним только всемогущим богам известно, сколько моральных сил, золота и красноречия я потратил для того, чтобы стравить между собой всех этих героев, уже собравшихся было двинуться на Европу.

Если провести аналогию с другим историческим событием, пусть и не свершившимся на самом деле, но в принципе возможным, то распрю пандавов и кауравов, людей одной крови, одной веры и общих устремлений, можно сравнить с войной между сыновьями Чингисхана. Случись такое в свое время – и судьбы многих народов имели бы совсем другое развитие.

Медленно вставало солнце, замутненное пыльной бурей, но еще медленнее сближались враждебные армии, как будто бы люди, составлявшие их, стремились хоть на краткий срок продлить свою жизнь, уже вычеркнутую богом Ямой из Книги бытия.

Вперед рвались только боевые слоны, но опытные вожатые до поры до времени сдерживали их.

Еще не поступила команда к началу сражения, еще молчали бубны и не протрубили сигнальные раковины, а стрелы всех видов, дротики и пущенные из пращи железные ядра уже летели в обоих направлениях, легко находя свои жертвы в плотном скопище воинов.

Затем в ход пошли метательные диски «сударшана», острые по краям как бритва. Их насаживали на специальные шесты, раскручивали в воздухе и посылали в сторону врага, поразив которого, диски возвращались на манер бумеранга, и хозяева ловко ловили их при помощи тех же самых шестов.

Так на поле Куру пролилась первая кровь, но по сравнению с кровавым ливнем, который обещал вскоре затопить все кругом – это был только легкий дождик.

Полоса неистоптанной зелени неумолимо сокращалась, и в какой-то момент армии остановились друг против друга на расстоянии, позволявшем заглянуть в чужие глаза. Никто не решался начать битву первым, ибо сомнительная слава зачинщиков не привлекала ни пандавов, ни кауравов.

– Посмотри на сыновей слепого лицемера Дхритараштры в последний раз, – сказал я, озираясь через плечо на Арджуну. – Очень скоро ты не узнаешь их, обезглавленных и расчлененных, истыканных стрелами и растоптанных ногами боевых слонов.

И тогда этот рыжий ариец, кшатрий черт знает в каком поколении, что означает прирожденного убийцу, буквально вскормленного человеческой кровью, отшвырнул свой грозный лук и со словами: «Я не буду сражаться» – уселся на дно колесницы, устланное тигровыми шкурами.

Конечно, я всегда ожидал от него какой-нибудь подлянки, очень уж скользкая публика эти самые кшатрии, недаром их презирают все сословия, начиная от брахманов, и кончая шудрами, но такое поведение вообще ни в какие ворота не лезло.

Зная, каким авторитетом пользуется Арджуна в обоих станах, можно было заранее утверждать, что если он сейчас хотя бы заикнется о мире, то долгожданное сражение не состоится, и сотни тысяч отборных воинов, сопровождаемых колесницами и боевыми слонами, немедленно устремятся в соседние страны, неся смерть и разрушение, а главное – совершенно иной миропорядок, в котором не найдется места ни греческим полисам, ни Римской империи, ни всему тому, что должно им наследовать.

Допустить такое было невозможно, иначе все мои старания шли коту под хвост. Если придется, я заколю Арджуну, облачусь в его доспехи и сам поведу пандавов в бой, благо, что под шлемом мои смоляные космы нельзя отличить от его рыжих кудрей.

– Ты хоть понимаешь сам, о чем говоришь? – обратился я к нему. – В последний момент отказаться от сражения – поступок, недостойный мужчины, а тем более кшатрия. Это то же самое, что не донести до рта кубок с вином или не овладеть девой, которая уже готова отдаться тебе.

– Я ничего не могу поделать с собой, – почти простонал Арджуна. – При виде дорогих и близких мне людей, которых придется лишить жизни, мои ноги подкашиваются, а руки отказываются держать оружие. Зачем мне сокровища, царства, все земные блага и даже власть над тремя мирами, если ради этого надо убивать сородичей? Пусть кауравы корыстолюбивы и вероломны, но, погубив их, мы подорвем основы нашего древнего рода. А когда рухнут родовые устои, исчезнет закон, которому мы следовали на протяжении многих веков. Никто не будет соблюдать предписанные ритуалы. Женщины, оставшиеся без присмотра, станут на путь порока, в результате чего смешаются касты, и благородные арийки понесут от поганых шудров. Предки, лишенные жертвенных даров, низринутся с небес в ад, а за ними последуем и все мы, проклятые богами грешники. Уж лучше умереть самому, чем допустить подобное святотатство.

«Нет, сам ты не умрешь, я тебя, тварь рыжая, собственными руками задушу!» – подумал я, но речь повел почтительно и спокойно. Размолвки у нас случались частенько, но прежде мне всегда удавалось уломать этого хоть и буйного, но недалекого воителя, к тому же не имевшего и сотой доли моего жизненного опыта.

– Столь малодушное поведение недостойно арийца. Это минутная слабость, и ее следует побороть. Бери в руки лук и сражайся.

– Легко тебе говорить! – возразил Арджуна. – Как мне сражаться с мудрым Бхишмой, моим дедом? Или с учителем Дроной? Убив их, я тем самым вкушу отравленной пищи. Зачем жить дальше, ощущая вину за гибель столь достойных людей?

– Ты болен, дваждырожденный, – процедил я сквозь зубы. – Твоими устами вещает сумасшедший.

– Да, я болен! – дерзко ответил Арджуна. – И болезнь моя называется состраданием. Может, ты знаешь лекарство от нее? Дай хотя бы дельный совет, а то я совсем запутался. Просвети меня. Наставь на путь истинный, ведь в народе тебя прозвали пастырем.

«Ладно, – подумал я, – если не помогает психологическое давление, пустим в ход этические доводы. Тем более, что все кшатрии помешаны на мистике».

– Странные речи я слышу от тебя, о лев среди людей. Ты сожалеешь о том, что не заслуживает сожаления. Мудрец не скорбит ни о живых, ни о мертвых, ибо жизнь и смерть – это лишь перемена обветшавших одежд, которые мы называем телом, а дух пребывает во веки веков. Любой из нас неоднократно менял свой земной облик, и так будет продолжаться до тех пор, пока неизбывны цепи кармы, судьбоносной предопределенности, порождаемой нашими собственными поступками. Человеческие тела тленны и преходящи, зато душа неуязвима. Она не страшится ни меча, ни огня, ни воды, ни голода. Никакие перемены не затрагивают ее. Душа не знает смерти, как не знает и рождения. А посему в равной мере неправы те, кто не хочет проливать чужую кровь, и те, кто страшится собственной смерти. Не стоит горевать о гибнущих на поле брани. В любом случае живого ждет смерть, а мертвого – возрождение. Убийство не должно приносить огорчение ни убийце, ни его жертве. В нынешнем воплощении ты принял облик кшатрия, а потому обязан выполнять долг воина, для которого битва – священная обязанность и путь достижения высшего блаженства. Твой меч не карающее оружие, а ключ от рая. Уклонившись от участия в сражении, ты навечно покроешь себя бесчестием и позором, которые неизбежно запечатляются в карме. От тебя отвернутся и люди, и боги. Ты прослывешь трусом как в глазах друзей, так и в глазах врагов. Дабы избежать столь злосчастной участи, тебе надлежит немедленно ринуться в бой. Но всегда помни о том, что удача ничем не отличается от потери, а победа равна поражению.

Увы, но моя речь, к которой прислушивался не только Арджуна, но и все, кто находился поблизости, не произвела должного впечатления.

– Это лишь доводы холодного рассудка, – продолжал упорствовать вождь пандавов. – Они не тронули моего сердца. Ты не дал мне ни просветления, ни надежды на душевное спасение.

Таким образом, у меня оставался один-единственный козырь – аргументы теологического порядка. Не исключено, что они убедят упрямого кшатрия, внезапно ощутившего разлад с суровой действительностью, и на самом деле оскверненной человеческими деяниями, а заодно просветлят его разум, омраченный отчаянием.

Для пущего вдохновения я приложился к походной фляжке, наполненной сомой – крутым настоем эфедры, которой хваленый кокаин и в подметки не годился. Все, что осталось, прикончил Арджуна, большой любитель этого напитка. Начал я издалека:

– Послушай, о неистовый бык, к чему нас призывает йога, великое учение о пути избавления духа от оков тела. Приобщившись к мудрости йоги, ты избежишь цепей кармы. Каждый шаг, сделанный на этой благой стезе, избавляет от многих горестей. Все наши земные свершения не идут ни в какое сравнение с величием этого учения. Лишь преодолев дебри заблуждений, порожденных прежним жизненным опытом, ты сможешь достигнуть счастья в себе самом, узреешь внутренний свет собственной души. Постепенно для тебя исчезнет не только постылый материальный мир, но и тяга к нему. Но это совсем не значит, что ты должен предаваться бездействию, поскольку оно противно самой природе человека. Ведь, поглощая пищу, вдыхая воздух и отправляя естественные надобности, ты действуешь даже помимо собственной воли. Запомни лишь одно: совершая какое-либо деяние, не заботься о его плодах. Действовать должно тело, а отнюдь не душа. Главный враг человека – желания. Именно желания порождают привязанность. Привязанность – причина гнева. Гнев ведет к заблуждениям. Заблуждения – первопричина гибели. Отрешившись от желаний, ты забудешь про страх, обретешь ясность ума и душевный покой. Мудрый, избавленный от привязанности как к самому себе, так и к другим, недоступный низменным страстям, ты достигнешь нирваны, состояния абсолютного неземного покоя. Лишь после этого тебе откроется высшая, спасительная истина. Хочешь знать какая?

– Хочу! – похоже, что сома уже начала действовать, а в сочетании с моим красноречием это была поистине гремучая смесь.

– Истина в том, что весь зримый мир – всего лишь иллюзия, а людишки, погруженные в суету жизни, мучимые низменными страстями, на самом деле спят.

– По-твоему, и я сейчас сплю? – Он вытаращился на меня.

– Конечно, о утеснитель врагов! Для пробуждения тебе придется приложить немало усилий. Первым делом избавься от желаний. Закрой глаза, сосредоточься, как тебя учили гуру, и повторяй за мной, да так, чтобы эти слова слышали не только боги на небе, но и твоя собственная душа. Ты готов?

– Да, пастырь, – впервые Арджуна произнес это прозвище без тени иронии.

– Я ничего не хочу, – молвил я ему прямо в ухо.

– Я ничего не хочу, – послушно повторил он.

– Еще! Проникновеннее!

– Я ничего не хочу! Я ничего не хочу! Я ни-че-го не хо-чу!

Когда эта исступленная мольба заставила притихнуть даже вражеское войско, я остановил его:

– Достаточно. А теперь скажи: у меня нет привязанностей.

– Нет привязанностей, нет привязанностей, нет привязанностей… – эхом повторил он.

– Этот мир всего лишь сон. Повторяй!

– Всего лишь сон, всего лишь сон, всего лишь сон…

– Но я должен действовать, поскольку продолжаю пребывать в цепях кармы.

– Должен действовать, должен действовать, должен действовать…

– Ну так действуй! – Я изо всей силы хлопнул его по плечу. – Труби в сигнальную раковину! Хватай свой лук! Поражай стрелами кауравов, ведь это не люди, а всего лишь кошмарные видения твоего сна!

Арджуна встал, еще более бледный, чем обычно, и с безумными глазами – и затрубил в огромную морскую раковину, носившую собственное имя Девадатта, Дар богов.

В ответ ему на левом фланге взвыла раковина Бхимы – Паунда, Сахарный Тростник, а на правом раковина Накулы – Сугхоша, Сладкозвучная. Затем армия пандавов издала громоподобный боевой клич, от которого слоны присели на задние ноги.

Еще минуту назад стрелы мелькали в воздухе, как проворные рыбешки, охотящиеся на стрекоз, а сейчас они хлынули потоком, словно идущий на нерест косяк, и наконечник каждой из них – то серповидный, то зазубренный, то бритвообразный, то похожий на зуб теленка, то на кабанье ухо, то на стрекало, – прежде чем поразить врага, успевал ярко блеснуть на солнце.

Сам Арджуна метал стрелы из своей гондивы с необычайной быстротой и ловкостью, так что каждая последующая в полете почти догоняла предыдущую.

Не остались в долгу и кауравы. Несколько точно нацеленных тяжелых дротиков поразили нашу колесницу, и мне пришлось проявить всю сноровку, чтобы прикрыть щитом Арджуну и самого себя.

День, еще не успев разгореться, быстро угасал в тучах пыли, поднятой атакующей кавалерией и контратакующими слонами.

Грохот схватки на какое-то мгновение распугал лаже стервятников, как крылатых, так и клыкастых.

Так началось великое сражение на поле Куру, – называемом иначе полем Дхармы, то есть закона, – по упорству, длительности и количеству жертв не имевшее себе равных вплоть до новейшего времени. Пандавам и кауравам предстояло истреблять друг друга восемнадцать суток подряд, причем схватка продолжалась и в темноте, при свете факелов.

Таким образом, мой расчет оправдался. Кровь, которая неминуемо пролилась бы на просторах Передней Азии и Европы, была остановлена кровью, затопившей Декан.

Хочу лишь добавить, что все, сказанное мной Арджуне, было чистейшей импровизацией, порожденной душевным надрывом и действием сомы. В те времена никакого целостного учения о йоге, карме, нирване и колесе жизни у ведических арийцев еще не существовало, а я в этом деле вообще был полный профан.

Один из воинов, стоявший возле колесницы, слышал наш разговор и запечатлел его в своей памяти. Впоследствии мои слова и реплики Арджуны, неверно понятые, превратно истолкованные, обильно сдобренные мистикой и сильно разбавленные риторикой, никакого отношения к делу не имеющей, составили знаменитую книгу «Бхагавадгита», что означает «Божественная песня» или «Беседы Кришны с Арджуной».

Между прочим, Кришна – это я. Как говорится, дожили!