Текст книги "Реальный социализм"
Автор книги: Николай Старилов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
За 1929-33 годы в народное хозяйство по пятилетнему плану должно было быть вложено 64,5 миллиарда рублей, в 2.5 раза больше, чем за предшествующие пять лет. Предположим, что был принят "другой путь" Бухарина. Умножаем 5 лет на 2,5 и получаем ... 1941 год. С чем бы мы его встретили? И где гарантии, что это был бы не 1941, а 1939 год, например?
При всех усилиях и жертвах, даже после завершения первой пятилетки страна продолжала отставать от развитых стран Запада, промышленность не могла еще обеспечить обороноспособность страны. Таким образом ясно – темпы роста промышленности должны были быть максимально высокими, на грани возможного, на грани срыва.
И все же, давайте не только встанем на точку зрения Бухарина и его единомышленников, но согласимся даже с невозможным – с тем, что не было Запада, не было Гитлера, не было 1941 года. Не будет "сталинской коллективизации". Чтобы получить хлеб у крестьянина понижаются цены на продукцию промышленности или, соответственно, повышаются закупочные цены на хлеб. Поскольку на 10% снижение он не отреагировал, их надо было снижать еще и еще – на сколько? Крестьяне богатеют, усиливается социальная дифференциация на полюсах – кулаки богатеют, естественно, быстрее, чем середняки, а бедняки? Ну, а бедняки, понятно, беднеют. В 1927 году на территории СССР насчитывалось свыше 25 миллионов крестьянских хозяйств. Удельный вес кулацких хозяйств с 1924 но 1927 вырос с 3,3 до 3,9%, середняцких с 61,1 до 62,7%, бедняцких сократился с 25,9 до 22%. Удельный вес батрацких хозяйств вырос с 9,7 до 11,3%. В 1927 году 3,2% хозяйств имело 16,1% средств производства, в то же время 28,3% хозяйств не имело рабочего скота и 31,6% – пахотного инвентаря. Уже в конце 20-х годов эта тенденция, определилась и набирала силу. Что же мы получаем в результате, даже в такой тепличной обстановке? Большевики сами усиливали бы своего врага, и с каждым годом "бухаринского пути" их победа в неминуемо предстоящей схватке становилась бы все более и более проблематичной. По существу Бухарин предлагал (вряд ли всерьез – вообще человека, не имеющего твердых принципов трудно понять и еще труднее с ним спорить – сначала он призывает к борьбе с кулаком, потом шарахается назад, потом снова туда же – можно только гадать, когда он говорил всерьез, когда он просто боялся чего-то – второй Гражданской войны, Сталина и т.д., но все эти колебания получают объяснения в том случае, если мы примем версию, что эти его "'колебания" были подчинены одной цели – свалить Сталина. Момент был действительно удобный – сразу после пятнадцатого съезда, призвавшего к медленному, осторожному развитию отношений с крестьянином, Сталин был вынужден выступить инициатором "чрезвычайных мер хлебозаготовок", т.е. формально нарушить решения съезда, которые еще просохнуть не успели. Для Троцкого, Зиновьева и Каменева такая политика уже кончилась крахом и, видимо, Бухарин решил воспользоваться удобным случаем, но он не понял и не учел одного существенного момента, разницы в выступлениях Троцкого и других и Сталина. Если эти трое по очереди и все вместе "лезли вперед батьки в пекло", то за Сталиным стояла простая экономическая необходимость, поэтому он был поддержан. всем правящим классом, а Бухарин и его соратники оказались за бортом истории) правящему классу поступить вопреки своим классовым интересам – затея заранее обреченная на провал. Кто сказал "а" тот должен говорить и "б" – свободная торговля и частная собственность в тех условиях шли рука об руку. В 1928 году 1/3 всех основных производственных фондов принадлежала частным собственникам – от крестьян до владельцев предприятий в городе. Рано или поздно наступает момент, всегда наступает, когда буржуазия начинает требовать власть. "Позвольте это вам сказать без всякого преувеличения, так что в этом смысле, действительно, "последний и решительный бой" не с международным капитализмом – там еще много будет "последних и решительных боев" – нет, а вот с русским капитализмом, с тем, который растет из мелкого крестьянского хозяйства, с тем. который им поддерживается. Вот тут предстоит в ближайшем будущем бой, срок которого нельзя точно определить." " Мы сейчас отступаем, как бы отступаем назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперед." ( Ленин имел ввиду, конечно, социализм – субъективно, для себя, но обстановка, жизнь вокруг столь отличалась от незыблемых признаков социализма, что пусть подсознательно он не мог этого не заметить, и то немногое, что он заметил, естественно, преломлялось у него в голове самым невероятным образом: в одном из своих последних выступлений на Х1 съезде он, например, завел речь о государственном капитализме ... при социализме. Если допущение или оставление при определенных обстоятельствах частного капитализма в сферу торговли и частично производства – понятно и объяснимо, то совершенно непонятен и необъясним государственный капитализм при "власти пролетариата". Зачем пролетариату государственный капитализм? Ведь если власть политическая и экономическая у пролетариата, т.е. победила социалистическая революция, то на кой черт ему самому вводить государственный капитализм, т.е. ...эксплуатировать самого себя? Кроме того, что это нонсенс в политическом отношении, это еще и глупость в экономическом – ведь свободная ассоциация производителей при социализме более эффективна, чем даже частный капитализм, не говоря уж о госкапитализме, всегда экономически менее эффективном, т.е. получающем на единицу затрат меньший результат, чем частный капитализм).
Промышленность могла дать меньше половины необходимых средств для индустриализации. В случае понижения цен на ее продукцию до уровня, приемлемого для крестьян – не давала ничего, т.е. надо было бы отказаться не то, что от индустриализации, но и от роста промышленности вообще. Восстановленная промышленность, т.е. довоенная промышленность царской России производила только 1/5 часть необходимого для индустриализации оборудования. Остальные 4/5 нужно было покупать у капиталистов. А главным источником валютных поступлений был хлеб. Но потребности в хлебе росли вместе с ростом промышленности и городского населения, а государственные заготовки – нет. Даже чрезвычайные меры позволили едва достигнуть прошлогоднего уровня. Экспорт хлеба в начале 1929г. сошел на нет. Покупать станки, и не только станки – импорт черных металлов и изделий из них составил в 1929г. – 381 тыс. т, в 1931 – 1703 тыс. т, в 1932г.-1040тыс.т – было не на что. Нужно было взять хлеб у крестьян, но как? Ввести продразверстку? Восстания 1920-21гг. и неудача чрезвычайных мер, спасших страну от голода, но не решивших хлебную проблему, закрывали этот путь. Повысить еще больше цены на продукцию промышленности? "Кризис сбыта" 1923г. и "хлебный кризис" начала 1928г. ясно показали, что и этот путь невозможен. Все это уже было и не удалось.
И в этот момент Сталин безо всякого преувеличения делает открытие. Товарность хлеба у середняков и бедняков – 11,2%, а у малочисленных тогда колхозов и совхозов – 47,2%! В четыре раза выше! В два с половиной раза выше, чем даже у кулаков! Вывод
– для индустриализации нужна коллективизация.
Утверждают, что несмотря ни на что коллективизация была в конечном счете в интересах крестьянства, вот только проведена она была не так как нужно. С такой "логикой" можно далеко зайти – ведь и коммунизм в конечном счете в интересах всех людей, в том числе и капиталистов, что же это они не бегут сломя голову в коммунизм, выбрасывая по дороге из карманов ценные бумаги для ускорения? Попробовал бы кто-нибудь из нынешних умников заявить в 1929 году крестьянину, что отдать лошадь, корову, плуг, семена землю(национализированную, но переданную ему навечно, т.е. его, так он это и воспринимал) – в его же интересах, и не держа при этом руку на кобуре. Практически это означало экспроприацию крестьян как класса – не кулаков, а именно всех крестьян, ликвидацию крестьян как класса мелкой буржуазии, мелких собственников.
В 1927г. в СССР было более 15 миллионов середняцких хозяйств Кем был крестьянин-середняк в 1927 году? Он имел лошадь(часто не одну), корову(часто не одну), инвентарь и землю, то есть не отличался от кулака 1913 года, а если не наклеивать отечественных ярлыков, то это был уже совсем другой крестьянин, крестьянин-фермер. 15 миллионов фермерских хозяйств – это сила или нет? Не говоря уж о кулаках. Мог новый правящий класс чувствовать себя спокойно пока сохранялась эта сила, практически неподконтрольная ему и потенциально враждебная, что проявилось уже не единожды – в 1920-21, 1923 и 1928гг.?
Таким образом – были экономические и политические причины для ликвидации крестьянства как класса.
В чем была необходимость индустриализации? О внешних причинах я уже говорил, но не они были главными. Индустриализация расширяла и укрепляла экономическую базу нового класса государственных капиталистов – это была главная и основная причина индустриализации, которая отнюдь не была плодом чьих-то идеальных размышлений – "а хорошо бы нам, братцы, индустриализацию провести!"
Индустриализация, коллективизация, вопрос существования нового строя это даже не клубок проблем, а единое целое. Все эти проблемы не решались порознь – только сразу, одновременно.
Как же можно было на практике осуществить коллективизацию? Именно коллективизацию, а не кооперацию! К 1929г. в различных формах кооперации участвовало более половины крестьянских хозяйств. Речь шла не о кооперации, не о кооперировании, оно уже завершалось, а о экспроприации крестьян! Убеждениями? Уговорами? То что середняк, да что там середняк – даже бедняк, идти в колхоз не собирался, не теоретизирование – за десять послереволюционных лет в колхозы вступило...0,8% крестьянских хозяйств. Все, кто хотел, в колхозы вступил. Таким образом, коллективизация действительно должна была занять "целую эпоху" как говорил Бухарин, так и не понявший до своего конца, что происходит (впрочем, не он один ). Те 20% хозяйств, которые намечено было "коллективизировать" по пятилетнему плану (этот план не давал ответа на главный вопрос – как загнать в колхозы даже эти 20% – и почему именно 20, а не 15 или 31%?) не решали проблему – ни хлебную, ни ликвидацию крестьянства как класса.
Экспроприацию крестьян нужно было провести насильственно и быстро. Вполне естественно, что такая политика должна была поставить и поставила страну перед угрозой гражданской войны – то, что классовая борьба вещь действительно серьезная, понималось тогда очень хорошо – отсюда и статья Сталина "Головокружение от успехов", после которой из колхозов вышло 2/3 загнанных в них крестьян. Но дело уже было сделано. Своим тактическим ходом Сталин выпустил пар из котла, когда крестьяне уже почувствовали в массе своей мощь нового класса и его государства и поняли бесперспективность борьбы. Конъюнктурность статьи Сталина понимали даже низы правящего класса некоторые райкомы официально принимали резолюции о неподчинении Центру и продолжении коллективизации "во что бы то ни стало".
Рабочий класс тоже не был на стороне крестьян. Экспроприация рабочего класса, как говорится, тоже имела место, но как известно со времен К. Маркса и Ф. Энгельса, экспроприация не уничтожает пролетариат как класс, а наоборот, усиливает его – развивает классовое сознание, увеличивает численность, т.е. индустриализация объективно готовила его к будущей социалистической революции. Кроме того, индустриализация отвечала и непосредственным интересам рабочего класса, ведь к началу 1929 года число только официально зарегистрированных безработных составило около 2 миллионов человек. Во время первой пятилетки численность рабочих увеличивалась ежегодно в среднем на 21%.
Соотношение сил было явно не в пользу крестьянства. Против него были законы истории.
Упадок крестьянства как класса происходит во всех развитых странах. Конкретные исторические обстоятельства сложились так, что в России конца 20-х годов нашего века он должен был исчезнуть как класс с невероятной для частного капитализма быстротой. Для частного, но не государственного. Новый строй, государственный капитализм, ускоряет развитие отсталого общества во много раз за счет концентрации в одних руках всех производительных сил общества, да это и понятно, иначе ему бы не выжить в окружении передовых частнокапиталистических государств. Сам по себе государственный капитализм экономически менее эффективен, чем частный, но дело в том, что концентрируя ресурсы, каждая единица которых используется менее эффективно, особенно на последнем этапе его развития, чем при частном капитализме, за счет неимоверного ограбления народа, он может в начале своего развития , например, за четыре года увеличить, как это и произошло в 1929-32гг. объем тяжелой промышленности в 2 раза при том, что трудящиеся не будут иметь простейших предметов потребления – более того, умирать с голода. Это совершенно немыслимо при частном капитализме с принципиально другой организацией экономической жизни. Количество переходит в качество, но поскольку чудес в природе не бывает, это всегда происходит за счет чего-то.
Коллективизация отнюдь не подорвала сельского хозяйства сразу, как сейчас утверждается. Это ложь. Она повлияла на животноводство, но земля родить не перестала и это доказывают не эмоции, а факты и цифры: урожай зерновых в миллионах центнеров – 1929г.– 717, 1930 – 835, 1931 – 695, 1932 699, 1933 – 898; технические культуры: сахарная свекла – 62,5; 140,2; 120,5; 65,6; 90,0; лен – 3,6; 4,4; 5,5; 5,0; 5,6; хлопок – 8,6; 11,1; 12,9; 12,7; 13,2; и так далее.
Во время коллективизации государственные заготовки хлеба подскочили вдвое. Хлеба было больше, чем достаточно, чтобы накормить всю страну, в том числе и крестьян и без всяких карточек, но он был главной статьей экспорта, его меняли на станки, металл и т.д., также как лес, нефть и пр. Но как я уже говорил хлеб был тогда главной статьей экспорта, а кроме того, если человека можно держать впроголодь и даже морить голодом часть народа, то в двигатель воду не зальешь и завод из воздуха не построишь.
На глазах умирающих от голода людей пароходы грузили зерном, мясом (тоже, кстати, не последняя причина убыли поголовья скота вдвое за годы первой пятилетки, вопреки распространенному мнению, что во всем виноваты крестьяне, забивавшие скот, чтобы не вести его в колхозы) и отправляли на растленный Запад, над которым вот-вот должна была заняться заря "мировой революции".
Жестоко? Еще как. Негуманно? Конечно. Но на мировом рынке гуманизм ничего не стоит, а само это понятие "гуманизм" совершенно чуждо новому отрою. А если учесть, что в это же самое время на Западе пшеницу сжигали в паровозных топках и представить себе по каким бросовым ценам продавали наш хлеб за границу и сколько его было нужно, чтобы назад теми же пароходами везти десятки тысяч станков и сотни тысяч тонн стали, то становится ясно последнему дураку, почему был неизбежен голод в 1933 году, о карточках, введенных в 1928 году на Украине, житнице государства и в 1929 году по всей стране я уж не говорю.
Сразу после завершения индустриализации и коллективизации, когда уже не стало классовых противников внутри страны, борьба с которыми поневоле сплачивала весь правящий класс, началась борьба за власть внутри правящего класса. Борьба внутри правящего класса шла и до этого, но ей не давали развернуться в полную силу три обстоятельства – первое и главное: наличие опасных классовых противников, второе – в правящем классе еще не было единого мнения в вопросе о том, как и куда должна идти страна и третье обстоятельство – новое, второе поколение правящего класса в двадцатые годы еще только появилось и оформлялось. Робкие, нерешительные схватки после которых кого-то ссылали, арестовывали, потом выпускали, восстанавливали в партии, а человека, по существу, выступившего открыто с отрицанием социалистического характера нового строя – Троцкого – всего-навсего выслали за границу, да и то после нескольких лет колебаний, хотя простой смертный за такие речи и действия скоро увидел бы по меньшей мере вечную мерзлоту, постепенно уступали место решительным действиям. К 17 съезду (1934 год) в правящем классе кроме старой, основной группировки, сосредоточившей в своих руках всю власть, сформировалась новая, численно во много раз превосходящая старую группировка правящего класса – по существу новое поколение правящего класса. Несмотря на свое превосходство у них было пока мало реальных шансов подняться высоко – не потому что их не пускали, а потому что места уже были заняты "ленинской гвардией", которая не собиралась никуда уходить. Но в начале тридцатых годов старая группировка оказалась расколотой – на Сталина и его ближайшее окружение, сосредоточивших в своих руках верховную власть и на основную массу "стариков", недовольных тем, что им отводится роль безропотных исполнителей – их политическая культура уже безнадежно не отвечала потребностям нового общества. Зато новое поколение такие порядки вполне устраивали – оно выросло и воспиталось на них. Кроме того, "молодые", прошедшие школу раскулачивания, сплошной коллективизации, индустриализации, в которых были непосредственными исполнителями, в результате уже не были обременены вообще никакими моральными устоями. Таким образом "ленинская гвардия" оказалась зажата между молотом и наковальней и не имела никаких шансов на успех. История обрекла их на смерть, также как совсем недавно они обрекли на смерть от голода миллионы людей. "Бой", который эти люди дали Сталину на 17 съезде, рукоплеща ему, а затем опуская бюллетени против его избрания в ЦК, был столь робким, столь трусливым, что не мог вызвать ничего кроме презрения. Убийство Кирова послужило сигналом к началу репрессий. Сталин встал во главе "молодых", что было более, чем естественным – эти люди уже видели в нем своего испытанного вождя, квинтэссенцию их наихудших (с общечеловеческой точки зрения) качеств. Логика исторического развития нового строя неумолимо вела к тому, что именно такой человек как Сталин и должен был встать во главе этого строя, окончательно победившего к 1937 году.
Ничто в истории не проходит безнаказанно – жестокость к противникам, особенно во время Гражданской войны и коллективизации (часто вынужденная, но не всегда) – в конце концов была перенесена на своих. Привыкшие к одной мере воздействия на классовых противников – ставить к стенке, в соответствии с заветами "дедушки Ленина", они точно также расправились со своими "братьями по классу".
Ожесточенная борьба за власть и последовавшее затем уничтожение побежденных, не могли не затронуть и низы. Террор необходим для существования государственного капитализма, он присущ ему органически просто открытый террор на первой фазе развития в дальнейшем переходит из физического в духовный, но потенциально он всегда готов к жестокой расправе – достаточно вспомнить расстрелы польских рабочих на Балтийском побережье и, видимо, последний акт, последняя попытка этого террора произойдет непосредственно перед социалистической революцией. Кроме объективной потребности нового строя в подавлении, запугивании масс, "средние", "маленькие" и "совсем крошечные" Сталины справляли кровавый бал и, пользуясь благоприятной обстановкой, посылали на смерть простых людей, не имеющих вообще никакого отношения к происходящему, кроме самого факта своего существования – посылали ради повышения по службе, ордена, путевки в санаторий и т.д.
Укрепившей, как ей кажется, окончательно и навсегда свое положение группировке, ставшей представительницей всего класса, так как соперники были физически уничтожены и их места заняты, уже ни к чему такие вакханалии насилия против самой себя и поэтому в таких масштабах их больше не будет. Ленинградское дело не идет ни в какое сравнение с 1937-38 годом – так, дружеское выяснение отношений.
Страна не могла выбирать, но представляя чисто умозрительно "альтернативы", приходится признать, что встретить 1941 год со Сталиным, промышленностью и репрессиями было предпочтительней, чем с Бухариным, без промышленности и (весьма проблематично) без репрессий.
Здесь не место подробно обсуждать почему Гитлер пришел к власти в Германии, хотя главные черты режимов в Германии и СССР своим подозрительным сходством невольно наталкивают на мысль, что при определенных условиях буржуазия, частный капитализм могут отказаться от значительной части атрибутов (существенных атрибутов) частного капитализма в пользу государственного капитализма. Они-то, естественно, делают это временно, с конечной целью спасения частного капитализма, другое дело, чем бы это закончилось в действительности – к концу войны по существу сформировавшийся новый правящий класс в лице нацистов перешел к репрессиям против тех, кто в свое время привел их к власти.
Как бы там ни было, в 1933 году Гитлер пришел к власти в Германии, занимавшей по уровню развития первое место в Европе и второе в мире. И сразу же начал на этой основе развивать военную промышленность. Мы догнали Германию только в 1937 году. Эти 3-4 года – стратегическая разница наших положений перед войной. В 1944 году никакой Гитлер просто не посмел бы на нас напасть. И Гитлер, кстати, это отлично понимал. Репрессии против командного состава армии сыграли определенную роль в наших неудачах, но не решающую. Здесь снова нужно сказать о том, что неподготовленность к войне зависела еще и принципиально от природы строя, разделившего страну на кучку олигархов и весь народ. До тех пор, пока шла война олигархий, менее подготовленная олигархия проигрывала, но когда началась война национальная, дело пошло по-другому. И дело тут не в приказе No227 или "руководящей и организующей" роли партии, а в народе. Медленное перевооружение армии было следствием нашего отставания в промышленности. Стратегической ошибкой Сталина была отнюдь не его ошибка в сроке начала войны, тем более не неверие в то, что она начнется со дня на день, действительной стратегической ошибкой Сталина и всей правящей верхушки (но его в первую очередь) было то, что в 1939-41гг. он тратил на оборону 30-40% бюджета, а надо было 80%, не считаясь ни с кем и ни с чем. Ему же хотелось продемонстрировать народу успехи своей политики – на этот раз ему не хватило ни ума, ни воли, чтобы понять действительные, глубинные потребности страны. Это его ошибка, но не просто ошибка, а ошибка корыстная – он поставил свои личные интересы выше национальных, и это его единственное действительно историческое, а не моральное преступление перед народом и страной, за которое ему не может быть прощения даже с точки зрения объективного хода истории.
В сороковых – начале пятидесятых годов формируется новое поколение "борцов за идеалы справедливости" и поскольку смена поколений при госкапитализме не может происходить вполне мирно и ненасильственно, как в частнокапиталистическом обществе (естественно, что частная собственность от отца к сыну переходит более или менее мирно, но частнокапиталистическое общество устроено так, что собственность это еще не вся власть, вернее, это как бы неоформленная до конца власть, неосвященная – за непосредственную государственную власть группировки частных капиталистов грызутся постоянно, причем здесь дело доходит до прямого физического уничтожения соперников, примеры чего, я думаю, приводить не нужно; иное дело государственный капитализм – ни собственность на средства производства, ни власть объединенные в единое целое – не наследуются автоматически, их нужно добиться; первое поколение нового класса добивалось власти в огне боев, второе – шагая через трупы умирающих от голода миллионов и по крови "своих товарищей", последующие – интригами и подлостью. Сталин исподволь начал готовиться к тому, чтобы снова встать во главе теперь уже третьего поколения. Он отдаляет старых преданных Молотова, Маленкова и др., а "дело врачей", по-видимому, было подготовкой, первой фазой нового "1937 года". Но вмешалась смерть.
Переход власти в руки нового поколения был неизбежен, но ни "старики", ни "молодые" уже не хотели устраивать "варфоло-меевскую ночь" побежденным, ведь заранее неизвестно, кто именно окажется побежденным, а прежних энергии, напора и наглой безоглядности уже не было ни у тех, ни у других. Сталин умер вовремя, он исчерпал себя и был никому не нужен со своей старомодной кровожадностью. "Новая буржуазия" обрастала жирком самодовольства и постепенно главным для нее становилось стремление к спокойной, размеренной жизни, что обещало в будущем эпоху компромиссов. Так и случилось – старое и новое поколения правящего класса сравнительно мирно разделили власть, что, понятно не исключало периодических схваток, вроде "антипартийной группировки" и октября 1964 года.
А прежних напора и энергии и не должно уже было быть. Первый период развития госкапитализма – период стремительного взлета, окончился, наступил второй – спокойный, самый благополучный и самый краткий период стабилизация. Промышленность не рвется к небесам, но и не катится под гору, развивается устойчиво и сравнительно высокими темпами. На этой основе впервые появляется возможность дать кое-что и народу, живущему в бараках и землянках, тем более, что это просто необходимо из чувства самосохранения, ведь новый строй существует не в безвоздушной пространстве, а в развивающемся и стремительно меняющемся мире. Кажется, что "разоблачение культа" не в интересах правящего класса, но если вспомнить, что нельзя бесконечно повышать давление пара в котле – это рано или поздно кончается взрывом, куда безопасней выпустить пар, если учесть, что сам факт репрессий народу и так был известен, то издержки заключались всего лишь в публичном развенчании "великого вождя", но его-то как раз и не последовало, да и не могло последовать в полной мере. Доклад Хрущева был прочитан делегатам съезда с пониманием того, что, естественно, правящий класс не отделен китайской стеной от остального народа – сам факт признаний станет известен, но только факт (не зря СССР – единственная страна в мире, где до сих пор этот доклад не опубликован), а народу уже было заготовлено "объяснение" в виде постановления ЦК 1956 года. Все грехи, беды, печальную необходимость все свалили на "банду Берии" и частично, за то, что допустил – на покойника, оставив за кадром вопрос о том, где была и чем занималась в те времена "ленинская гвардия" и сами "разоблачители". Таким образом, при минимальных издержках, правящий класс еще и страховал себя на будущее от повторения 1937 года, не понимая, что это уже невозможно.
В 60-х годах начался последний период госкапитализма – упадок.
Авантюрист, увлекшийся "разоблачением культа" и метаниями из одной крайности в другую, оказался ненужным собственному классу, который уже слышал как стучит в дверь своим увесистым кулаком пролетариат, и больше всего хотел спокойно наслаждаться жизнью перед инстинктивно предчувствуемым концом.
"Второе издание" "разоблачения культа", "сталинизма" – объясняется тем, что стоящему на краю гибели правящему классу нужно "очиститься" от коллективизации, раскулачивания, голода, репрессий, чудовищных потерь войны, а это возможно только одним путем – пожертвовав Сталиным совсем, без остатка, представив дело таким образом, будто все это было не объективной необходимостью государственного капитализма, а "извращениями социализма". Одновременно творится миф о "другом пути" Бухарина. Что это был за "путь" народ не знает, а пока разберется – глядишь еще лет двадцать пройдет, а как известно – "после нас хоть потоп". Но отвела ли экономика, заваливающаяся в пропасть, им эти двадцать лет?
В 1956 году такой резкий поворот был невозможен – ведь тогда получилось бы, что не только мертвые Киров, Орджоникидзе, Куйбышев, Рудзутак и все остальные, но и живые Хрущев, Брежнев и прочие – тоже боролись каждый на своем месте против этого самого "другого" "светлого" "пути". Другое дело сейчас – когда нынешнее поколение правящего класса в силу просто своего возраста не имеет ко всем этим передрягам никакого отношения, а новое поколение эксплуатируемых ничего этого не видело.
Гигантски развитые государственным капитализмом производительные силы перестали соответствовать производственным отношениям, объективным свидетельством чего явилось падение темпов роста, стагнация, а затем и катастрофическое отставание в новейших (да и всех остальных) отраслях промышленности и низкое качество продукции.
Никакие реформы, не затрагивающие классовых основ строя, не способны кардинально решить вопрос. Именно в этом заключается объяснение "пробуксовки" перестройки и ее неминуемого итога.
Политика "перестройки" – это агония правящего класса. Крики слабонервных о том, что если перестройка не удастся – "страна погибнет", не имеют под собой реальной основы – не нужно отождествлять социальную гибель сравнительно немногочисленного
класса и всей страны. Впрочем, так было всегда – сходящий с исторической арены класс предрекал гибель всего мира вместе с ним – никак не меньше, и эти настроения захватывают даже часть эксплуатируемых.
Ни один класс добровольно от власти не отказывался и проблему несоответствия выросших производительных сил старым производственным отношениям должна будет решить СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!
2. Производственные отношения
В производственных отношениях нет ничего принципиально нового – это те же капиталистические отношения эксплуатации наемного труда, только вместо многих частных капиталистов выступает один – государство-олигархия, а отсюда все особенности государственного капитализма. "Сконцентрировать, укрупнить эти раздробленные, мелкие средства производства, превратить их в современные мощные рычаги производства – такова как раз и была историческая роль капиталистического способа производства и его носительницы – буржуазии."
Организация производства в каждой стране госкапитализма в разные времена имела и имеет свои особенности, но это несущественные, формальные различия. Суть госкапиталистической организации экономики и, соответственно, политической власти – в централизации. Это огромное преимущество госкапитализма перед частным капитализмом, и в то же время его главный недостаток, самое уязвимое место. Преимущество в том, что госкапитализм имеет возможность сосредотачивать все силы и средства страны (за счет других участков экономики и, прежде всего, конечно, за счет народа – это основа всего госкапитализма ) – на каком-нибудь одном участке, а ценой величайшего напряжения сил и ограбления масс, возможного только при госкапитализме – на нескольких. Причем это сосредоточение в силу самой природа госкапитализма может дать сколько-нибудь значительный эффект только в первый, начальный период развития госкапитализма и ценой огромных непроизводительных затрат, ибо недостаток его в том, диалектически, как общее явление централизация всегда должна выступать и в действительности выступает в соединении с децентрализацией. И если при социализме децентрализация в соединении с централизацией будет благом, ибо будет понята необходимость и неизбежность таково соединения, то при госкапитализме децентрализация принимает абсолютно уродливые формы, т.к. она вынуждена пробивать себе дорогу, а это приводит к хаосу, который все усиливается по мере упадка госкапитализма и постепенной утери им возможности противостоять этой тенденции.
