Текст книги "Коротко лето в горах"

Автор книги: Николай Атаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

6

Некрасиво выглядели обрывы Джурского ущелья там, где сошла лавина. Исполинские сосны расколоты в щепу. Лиственные деревья – березы, бук, рябины – изогнулись, точно сабли. На косогорах дочерна сорван грунт.

Но склоны еще жили лавиной: с обрыва летели, скакали камни.

Беспомощно ужасаясь, люди видели, как под грозным камнепадом с фатальным спокойствием ехал всадник. Он придерживал коня, чтобы оглядеться получше, выбрать безопасный путь. Храпела лошадиная морда, и пена летела с удил.

– Ну, Чубчик, Чубчик…

Похлопывая коня по шее, всадник понукал его двигаться дальше под свистящими осколками, как под навесом.

– Вот вам и автор проекта. Летягин, – сказал Калинушкин, и трудно было понять, чего больше в тоне: восхищения или усмешки? – Легок на помине…

– Что значит «ле-гок на по-ми-не»? – спросил Галю любознательный Дорджа и вынул блокнот из кармана, чтобы записать непонятное выражение.

Ведя в поводу Чубчика, Иван Егорыч Летягин шел в снеговой траншее. Искал кого-то в толпе рабочих. Крупный, седой, загорелый человек в сером кителе с зеленым кантом (в форме, давно вышедшей из употребления), в сапогах со смятыми в гармошку голенищами, он грыз на ходу яблоко.

– Эй, Огуренков, вот ты где! Собирай своих молодцов, сходим на Чалый Камень. – Летягин бросил в снег яблоко: кисловато…

Молодой лесоруб сонными глазами поглядел на блистающую под солнцем снеговую вершину Джурского хребта и тихонько присвистнул.

– Чего там не видали… Ветер да лед. Да камушки летят.

– Меня поведешь, – сказал Летягин. – Никогда там не бывал. Расставим рейки по гребню, выкопаем шурфы, нанесем на план контур лавины.

– Не пройдем мы с тобой, Иван Егорыч, там воздух редкий, – улыбнулся Огуренков.

Рабочие тоже посмеялись.

– Годы не те, Иван Егорыч!

– Туда и молодой не всякий взойдет.

– И для здоровья вредно.

Летягин взглянул на говорившего.

– Жить вообще вредно.

Разговор шел почти рядом с машиной Калинушкина, но Летягин не торопился кивнуть ему головой.

– Мы-то пойдем, – сказал Огуренков, – а ты и Афоню вербуй, он ходок легкий, по любому опасному полю пройдет.

Маленький мужичок освобождал улей от снега. У него огневая бородка, каверзные глазки – странная помесь мичуринца-опытника с попом-расстригой, из тех, что бродят по таежным тропам, ищут лучшего от хорошего. На длинных космах касторовая просаленная шляпа.

– Пойдешь с нами, Афоня? – спросил Летягин.

Афоня не принял шутливого тона, отвернулся.

– Житья от вас нету, дьяволов… Люди говорят: взыщут с тебя за недосмотр.

Наступило неловкое молчание.

– Мало ли, что бабы болтают, – сказал Летягин.

– Не болтают, а сказывают, – язвительно поправил Афоня.

– Сказывают? Ну, тогда, стало быть, взыщут.

Летягин собирался потянуть Чубчика за повод, когда Калинушкин вылез из машины – для разминки, что ли.

– А я предложил бы вам вертолет, так будет проще. – И он показал на висевший в небе вертолет.

– Спасибо, это потом. Сперва надо ногами пощупать.

– Потом, это смотря по погоде, – возразил Калинушкин. – А вообще что ж мимо ходите? Может, соберемся у меня, обсудим? «Что делать», ну и, конечно, «кто виноват»… Чья тут недоработка. Или, может, спишем на небесную канцелярию?

– Всегда в таких случаях виноват автор проекта. Так что виноват я, – сухо признал Летягин. – Хотите, чтоб подтвердил под стенограмму?

Калинушкин опешил:

– Нет, хочу поблагодарить: вы говорите громко. Всем хорошо слышно… Кстати, знакомьтесь – представитель прокурорского надзора товарищ Селивон.

– Пройду на Чалый Камень. Оттуда лавина – там и разберемся.

– Туда незачем. Лучше ко мне в кабинет.

– Главное, чтоб не повторилось. Надо думать, как преградить путь лавинам. Как спасти участок.

– Надо думать, как спасти… вас, – вполголоса заметил Калинушкин.

– Толстый вы стали, дядя Рика, – вдруг улыбнулся Летягин.

– Не слышу…

– Слышите, – нисколько не повышая голоса, отозвался Летягин.

Калинушкин поправил шнурок в ухе.

– Я вам добра желаю.

– Вам бы надо скромнее держаться, – наставительно заметил Селивон. – Придется дать объяснения. У хорошего инженера не каждый день такое бывает: обвал.

– Без разрешения начальства! – созорничала Галя.

– Вот видите – умница! – засмеялся Калинушкин. – Знакомьтесь: Галочка Устинович, единственная дочка главного…

Но Летягин не дослушал и молча потянул за собой Чубчика в знак окончания беседы.

Селивон поглядел вслед лошадиному крупу.

– Дошлый мужик, – заметил он. – На кривой кобыле не объедешь.

– Не слышу…

– Спился он тут, что ли?

– Нет, устарел, – быстро и небрежно аттестовал Калинушкин. – Человек на излете. А лавина просто так: аминь в конце молитвы.

– Просто так ничего не бывает, – сказал Селивон. – Он, кажется, находился однажды под следствием?

– Не с того конца ищете, молодой человек, – помолчав, сказал Калинушкин.

7

Арба в воловьей упряжи. Горная тропа. Ощущение соседства с небом.

Дорджа и Галя тряслись на чемоданах. Начальник партии Бимбиреков, озорной толстяк с распахнутой волосатой грудью, восседал на передке арбы, тыкал палкой в воловьи бока.

На базу изыскателей практиканты ехали без дороги, в обход аварийного участка. Их с собой взял инженер Бимбиреков. Дордже сразу не понравилось, как он поглядывал на Галочку.

Галя продрогла. Волны тумана, сырость. Галя решительно открыла чемодан и достала заграничный свитер. С мужским интересом, ничуть не таясь, Бимбиреков наблюдал, как она с головой и руками нырнула в свитер. Наглядевшись, инженер сказал, похоже, как утром шофер Володя:

– Вот у нас кручи какие. Не боишься?

– Скуки боюсь, – ответила Галя, вынырнув из горлышка свитера.

– Понятно. Ну, тут теперь не заскучаешь, начнут искать виноватого. Небо с овчинку покажется.

Дорджа достал блокнот и карандаш.

– Что такое: с ов-чин-ку?

– Чудак ты, потом объясню, – сказала Галя и погладила его по жестким волосам.

Волы остановились по своей надобности. Бимбиреков, желая смутить девчонку, показал на них.

– Вот ведь и пива как будто не пили…

– Думаете, умно?

– Каждый по-своему глуп, по-своему умен. – Бимбиреков почесал грудь. – Цоб-цобе! – прикрикнул на волов. – Тут у нас воздух прозрачный – глупость, она и заметней. – И, поглядев на Дорджу, спросил: – Что, зарубежник?

– Мой товарищ по курсу, его зовут Дорджа, – сказала Галя.

– Язык изучает? Ду ю спик инглиш?

– Я хочу говорить по-русски, – коротко ответил Дорджа.

– Похвально… А ты знаешь, что такое «под монастырь подвести»? Ивана Егорыча непременно попробуют подвести под монастырь.

И он со злобой хлестнул по воловьим бокам.

Самое трудное для Дорджи было вникать в русские поговорки. «Подвести под монастырь» – он этого не понял, но записал в свой блокнот.

Колеса арбы тяжело поворачивались на камнях. Лежа на спине, Галя тряслась при каждом повороте колеса.

– Далеко еще? – спросила она инженера.

– Часа два. Не успеем до темноты.

Соскочив на землю, Галя пошла рядом с арбой.

– Ну-ка, а не устанешь? – расплылся улыбкой Бимбиреков. – А ты, я гляжу, бедовая!

– Не тыкай – не лошадь, – неожиданно огрызнулась Галя и, помолчав, спросила: – Вы всегда такой? Наверно, от женского общества отвыкли.

– Женщин у нас маловато, не держим.

– Почему?

– Практически… Курица – не птица…

– Сами вы не птица!

Бимбиреков захохотал. Арба накренилась над пропастью.

– Есть у нас Лариса Петровна, но она больше в избушке пребывает, там ее муженек. И еще есть Прасковья Саввишна. Мы ее зовем «Леди Гамильтон»… Алкоголенькая. Ее Калинушкин прогнал из поселка, она к нам приблудилась…

8

А потом наконец приехали.

Изыскательская партия обитала в лесу, в одиноком доме лесника. Крутой и неудобный по рельефу двор с сеновалом, палатками и очагом под навесом. Устинович, усталая и продрогшая, ничего не видела, только вечереющий воздух казался ей неправдоподобно прозрачным не то после грозы, не то от высоты местности, от близости снеговых вершин.

Наконец-то распахнулись долгожданные ворота.

Ни вывески никакой, никакого оживления на дворе. Дряхлый дом ушел окнами в землю. Тишина… Встреча могла быть и более оживленной.

Из дверки в чердаке сарая, где угадывался сеновал, выглянул какой-то малый в ковбойке. Из комнат дома в подслеповатые окна смотрели мужские лица со сплющенными носами. И был еще один наблюдатель – медвежонок. Он звонко потряхивал цепью – нельзя его не заметить! Мокрый, почти дымящийся, в бурых ососках шерсти, он глядел на Галю смеющимися глазами: куда, дескать, тебя занесло!

Галя выскочила, стесняясь своего дорожного вида – на ней были кофточка, черные шаровары, подвернутые до колен, и заграничный свитер. И некуда спрятать грязные руки. Высокая, длинноногая, устремленная вверх, стояла она сконфуженно на крохотном, прижатом к обрыву дворе. Ее личико, неопределенно круглое, с расплывчатым носиком, еще как бы по-детски смазанное, совсем безбровое и только с сияющими из-под длинных ресниц глазами, несколько секунд было беззащитно открыто для всеобщего обозрения. Смотрите, я приехала!.. Потом Устинович опомнилась, отчего сразу подурнела. Вытаскивать вещи ей помогал Дорджа. Бимбиреков деловито пошел за конюшню. И все было буднично на этом вековечном дворике, наверно в тысячу первый раз омытом грозой.

Мужчина с маленькими усиками, в дождевике и разношенных сапогах, с бухгалтерскими счетами в руках, показался на крыльце и ввел прибывших в дом.

– Студенты приехали, – сказал он.

Несколько лиц повернулись с улыбкой. Кто-то отсалютовал линейкой. Никто не встал. В двух комнатках с низкими потолками, освещенных мигающим светом лампы, тесно заставленных деревенской мебелью и фикусами, люди работали, сидя на алюминиевых стульях за алюминиевыми столами. Это и был коллектив изыскательской партии – конечная цель долгого путешествия.

– Наш монгольский товарищ, его зовут Дорджа, – представила Галя попутчика.

Ей хотелось немножко приподнять значение своего приезда.

– А моя фамилия Устинович… Мы не думали вас застать в конторе. Там такая лавина, а вы работаете. – Она тряхнула головой, но волосы были влажные и не тряхнулись.

– Работаем, от работы кони дохнут… – пробормотал человек со счетами, заталкивая студентов в угол за печкой. – Строители жмут, чертежи им выдаем под лопату…

Он усадил их перед собой, вполголоса назвался Василием Васильевичем, заместителем начальника партии, и вкратце ввел в обстановку. Он рассказал, что вчера они кончили вариант и даже выпили по этому случаю, а утром Летягин, главный инженер проекта, по радио распорядился прогнать еще один вариант, уже четвертый по счету.

– Вот мы и уселись, а завтра на трассу… Гнать будем с одной попытки… А вообще-то дела плохи, потому что рабочие ушли на расчистку обвала, в лагере одни инженеры и техники. К тому же нет трактора, чтобы трубы отвезти для бурения геологам, а Калинушкин – зверь и жлоб…

Увлекшись, он рассказал, что нынешний год у изыскателей самый трудный за все двенадцать лет: они переделали трассу с паровой тяги на электрическую – все размещение раздельных пунктов новое, три станции и пять разъездов вообще исчезли из проекта.

– Ведь скорости разные, к тому же электровоз не боится крутых подъемов… Все делаем по-новому, а строители сидят на плечах, у них техника простаивает. В главке считается, что трасса давно уже разбита в натуре. Но ведь под паровую тягу, а не электрическую! Это, конечно, бывает. Финансовая программа летит. Калинушкин рвет и мечет. И сегодня эта лавина… Впрочем, вам-то главное сейчас – подзаправиться, – спохватился Василий Васильевич. – Да и не спать же на улице… Лариса!

Он передал студентов с рук на руки геологу Ларисе Петровне, которая тотчас повела их через крутой двор под навес столовой.

– Вы того Устиновича? – спросила между прочим Лариса Петровна.

Столовая была уже по-ночному пуста и чиста. И было в ней что-то от домашней кухни. Пахло древесным дымом и сдобой. Горки тарелок сверкали на полках, а на железном листе какая-то старуха, наверно Леди Гамильтон, раскатывала тесто в белой муке.

– Что будешь заказывать? – спросила Галочка Дорджу.

– Что хо-чешь…

Лариса Петровна простодушно рассмеялась, он улыбнулся своей белозубой улыбкой.

– Заказывайте, что осталось от ужина, и пейте крепкий чай, как говорится, пахнущий веником, – пошутила Лариса Петровна.

Гале стало стыдно своего вопроса, и она вежливо осведомилась:

– Вы знали папу?

– Нет. Мой муж в институте слушал у него курс проектирования.

– Ваш муж с вами?

– И да и нет. Он сейчас в избушке.

– В избушке? Бимбиреков говорил, но я не поняла.

Лариса Петровна рассмеялась.

– Так называется стоянка на Джурском перевале. Там действительно избушка и больше ничего. Даже на карте обозначено: «Избушка». На триста километров на восток – ничего. Мой муж геолог.

Румяная, с пышной, хорошо промытой кроной светлых волос, с оттопыренными карманами на груди и сзади на штанах, с золотыми часиками на тонком запястье, она производила какое-то смешанное впечатление «своего в доску парня» и изящной горожанки. Галя успела оценить ее маленькие ножки и особую манеру курить, как должны курить мужние жены, а не геологи на краю света.

– А у вас рижская сумка… – похвалила Галя. – В Москве такую трудно достать…

Лариса Петровна рассмеялась.

– Я уже заметила, что здесь девушки, как в Москве, повязываются клетчатыми платками, под подбородок, – продолжала Галя, нисколько не раздумывая, уместен ли такой разговор для начала знакомства.

Чутье никогда ее не обманывало, она уже знала, что говорить, чтобы понравиться такой, как Лариса Петровна.

– Папа мой – заядлый изыскатель, он еще позавидует, что я сюда попала, – говорила Галочка, уминая пирог со зверским аппетитом. – Он собирается приехать к концу моей практики. Да, кстати, кто такой Олешников?

Лариса Петровна, которая так простодушно смеялась по любому поводу, скользнула взглядом по девушке и без улыбки, нехотя проговорила:

– Долго рассказывать…

Видно, вопрос был задан некстати.

– Откуда вы слышали о нем? – спросила Лариса Петровна.

– Шофер что-то сказал.

– Ах, Володя… Ну, погодите, однажды вам расскажут. У костра, ладно?.. Вот познакомитесь с нашей Прасковьей Саввишной.

– Ладно, познакомлюсь.

Чай, пахнущий веником, Галя не стала пить, уступила свой стакан Дордже. Зато ей понравился недурной клюквенный кисель, она его повторила. «Жить можно», – подумала она.

– Здесь вам будет неплохо, – как бы угадывая ее мысли, говорила Лариса Петровна. – За конюшней чистенькая уборная. Пчел не боитесь?..

Чем дальше, тем она становилась болтливее. Ей хотелось поскорее акклиматизировать москвичку. Это слово – акклиматизировать – она дважды повторила: «Вот акклиматизируетесь… Я тоже поначалу не могла акклиматизироваться…» На рассвете она собиралась в Избушку.

Сейчас, на третьем году работы в этих местах, ей нравилась и база с ее удобствами и дальняя Избушка.

– Пойдемте в баню?

– Ой, что вы! Я что-то спать захотела.

– Пошли бы. Сегодня воскресенье, баню хорошо протопили.

Она так уважительно говорила о бане, что Галине нетрудно было сообразить, что значит горячая вода и мочалка после таежного маршрута.

– Все у вас есть… – похвалила Галина.

– Даже качели… – Лариса Петровна показала в глубину двора, где, несмотря на поздний час, хозяйская девочка, пряча босые ноги от разыгравшегося щенка, качалась на веревках под деревом.

– Чего же вам все-таки недостает? – сонно спросила Галина.

– Спальных мешков. Не было бы вам холодно ночью…

9

В предрассветной мгле клочья тумана, точно дым, заволокли женскую фигуру. Стряпуха Прасковья Саввишна закладывала дрова в полевой очаг. Иногда вглядывалась в четкий контур снеговых хребтов, где ожидался рассвет, и лицо ее, укутанное в шерстяной платок, испитое, со слезящимися глазами, казалось очень значительным на фоне светлеющего неба и розоватого снега вершин.

В глубине сеновала на ворохах сена стояли зеленые ящики полевой рации. Бимбиреков принимал депешу, отхлебывал молоко из кружки и писал в тетрадь, потом он вскочил и по мосткам сбежал к стряпухе.

За столом сидели рабочие. И пес умильно следил за работой стряпухи.

– Не встал Иван Егорыч? – спросил Бимбиреков.

– Он и не спал всю ночь.

Бимбиреков с журналом радиодепеш прошел мимо коновязей, где седлали коней, мимо группы рабочих с теодолитами, мимо умывальников, где плескались и болтали парни, мимо палаток…

Штабная палатка Летягина была освещена изнутри. Тень человека прыгала и горбилась на полотне.

Бимбиреков зашел в палатку.

И первое, что бросилось в глаза: охотничье ружье лежало на чертежном столе.

– Ворон стрелять собрался? – мрачно спросил Бимбиреков.

– Ружье чистил, – ответил Летягин и, вдруг поняв смысл вопроса, засмеялся. – Толстый ты стал, Бимбиреков!

– От работы толстею. Парадокс!

– Безобразная небрежность…

– Чья?

– Моя! Проектировали трассу под снеговым хребтом, а от лавинной угрозы отделались опросом местных жителей.

– Старожилы не помнили. Что ты зря на себя клепаешь?

– Лавины иной раз падают с перерывом в сто лет… Знобит.

– Ты утомлен до крайности.

– Я устал, но это не вчерашняя усталость. Я ехал, и знаешь, о чем думал? Может быть, прав Калинушкин? Пора мне уйти. Зажился я тут. Привык работать «на полку». И ведь хорошо получалось: на пятьдесят километров выправили трассу, сократили пробег поездов по горам. А когда дело стало срочным, сразу набежали люди другого склада. А я немасштабен стал. И смешон.

– Брось молоть чепуху! Такого, как ты, поискать. А этот глухарь запросто хочет подмять тебя под свои практические соображения.

– Все это сложнее. Его личные интересы совпадают с государственными. Ведь дорога нужна через три года, не позже.

– «Время – решающий фактор»? – Бимбиреков рассмеялся. – Мы все усвоили это с пионерского возраста. Но он-то досконально знает только один вопрос: как в предложенных условиях получать большие премии.

– Нет. Он понимает все наши доводы. И если пренебрегает ими, то не потому, что жулик или дурак… Голова что-то трещит.

– Вот читай, – сказал Бимбиреков, положив перед Летягиным журнал радиодепеш.

– Прокуратура? – не заглядывая в бумаги, спросил Летягин.

– Догадлив.

– Это мне знакомо.

– Вызывают срочно. Слетай-ка за восемьсот километров.

– Никуда не поеду. Пусть дает показания дядя Рика, – сказал Летягин, рассматривая ствол ружья на свет.

– У тебя нет худшего врага, чем ты сам, – тихо сказал Бимбиреков.

Было заметно, что Летягину тяжело продолжать разговор.

– Пора выходить. Опасную зону надо пройти до полудня. – Он выглянул из палатки, крикнул: – Огуренков, вытягивайтесь со двора! Я догоню! – И стал надевать рюкзак.

– Погоди, – остановил его Бимбиреков. – Объясни, что собираешься делать?

– Нет у меня времени оправдываться, сутяжничать. За весной у нас сразу идет осень. Или успеем поправить дело, или уйдем под снег. Так уже бывало со мной.

Он взял ружье и вышел из палатки. Бимбиреков догнал его во дворе.

– Об одном прошу: не бери вину на себя, – сказал Бимбиреков, идя плечом к плечу. – Тут, в нашем краю, на сто верст никто не желает тебе плохого. Со мной поговорил – и точка. Забудь.

– Где у нас карта района Чалого Камня? – спросил Летягин.

– В доме. Сходить?

– Я сам. Догоняй ребят.

Летягин подошел к дому, дверь была заперта. Стряпуха с закопченным котелком тоже подошла к двери.

– Кто там? – спросил Летягин.

– Барышня с дороги крепко спит, – сказала стряпуха.

А Бимбиреков издали крикнул:

– Я вчера московских практикантов привез!

Заинтересовавшись, он вернулся от калитки. Летягин стучал в окно. Послышался сонный голос девчонки:

– Ну подождите! Сейчас…

– Почему со всеми не разбудили? – спросил Летягин.

– Несколько раз стучала – не встает, – с обидой ответила стряпуха.

– Столичная штучка, работать не будет, – сказал Бимбиреков.

Летягин поглядел на часы.

Наконец в узкую щель двери выглянула Галя. Она была не одета и потому смущена, ей хотелось произвести лучшее впечатление.

– С добрым утром! – сказала она, собравшись с духом.

– День добрый, – буркнул Летягин.

Отстранив девчонку, он прошел в комнату, где на шкафу лежали рулоны чертежей. Пока он искал нужную карту, Галя приводила себя в порядок. Ее раздражало молчание Летягина, и она принялась подчеркнуто беспечно болтать:

– Кажется, вы в горы собрались, на фирновые поля? А я перворазрядница по горным лыжам. Дорджа – тоже. Можно с вами?

– Да, это у нас игра, вроде как в снежки кидаться, – не оборачиваясь, сказал Летягин.

– Глупо! – Она пожала плечами.

Она не знала, как себя держать. Все-таки она не только практикантка, но и женщина. Могли бы с этим посчитаться. Но когда из-под рук Летягина упали и раскатились по полу рулоны, она совсем по-детски бросилась их собирать. Летягин наблюдал за ней искоса. Она улыбнулась.

– Кто вы такая, девочка? – спросил Летягин.

– Моя фамилия Устинович. Меня же представил вам вчера Калинушкин.

– Вы того Устиновича дочка? – спросил Летягин.

И Галя сразу повеселела.

– Все думают: в какую глушь загнал отец, не пожалел…

– Я так не думаю.

Но ее больше не смущала суровость начальника.

– А я сегодня плохо спала. В палатке холодно. Дорджа всю ночь полушубок натягивал на голову. Пришлось уступить ему спальный мешок, а самой – сюда. В Москве говорили, что будут спальные мешки.

– Спальных мешков на всех не хватает. К сожалению, студентам пока один на двоих.

– Остроумно!

Летягин не сразу понял, что сказал двусмысленность. А поняв, рассердился.

– Я хотел сказать, здесь в мешках спят по очереди. Понятно? Вы на практику приехали, понятно? Не к теще в гости! Потрудитесь вставать вместе со всеми. И со всеми работать! Работать!

И, на ходу сгибая карту гармошкой, он вышел из комнаты. Глядя ему вслед, Галя засопела от негодования, выбежала на крыльцо.

Солнечное утро ослепило ее. Она зажмурилась, вынула из кармана темные очки, надела. В ушах звучало: работать, работать! Она сняла очки…

И тогда впервые встали перед ее глазами громады хребтов в разреженном воздухе. Поближе – березовые горы. За ними – рябиновые, лиственничные, кедровые. Выше – извилистые желоба в скалах, отполированные до блеска. А еще выше – ледяные вершины Джуры.

И над всем земным – бесконечное небо в легких перистых облаках, похожих на след метлы.