Текст книги "По волчьему следу. Хроники чеченских войн"

Автор книги: Николай Асташкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Н.С. Асташкин
ПО ВОЛЧЬЕМУ СЛЕДУ. Хроники чеченских войн

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Первое издание книги, вышедшее в 2003 году в Ростове-на-Дону под названием «Записки фронтового корреспондента. Прыжок одинокого волка. Хроники времен Джохара Дудаева», разошлось в самое короткое время. Запустив, как говорится, «пробный шар», я стал внимательно прислушиваться к отзывам читателей, пытаясь понять, чем же их взяли за живое мои «фронтовые записки»? И с кем бы ни беседовал, ответ, как правило, был один: «Так правдиво и откровенно о чеченской войне не писал никто... »

Мне пришло большое количество писем, в которых выражались пожелания скорейшего выпуска нового издания. Вместе с тем многие читатели, благосклонно оценивая книгу в целом, высказывали мнение, что ее следовало бы расширить, больше внимания уделить той обстановке, которая царила в Грозном осенью 1991 года. Были и такие суждения: если в подзаголовке написано «Хроники времен Джохара Дудаева», то и надо насыщать содержание именно хроникой, иначе говоря – беспристрастными свидетельствами драматических событий того времени. Наконец, третьи предлагали открыто, невзирая на чины и звания, назвать главных виновников чеченской трагедии – Ельцина, Хасбулатова, Грачева...

Я очень внимательно отнесся к замечаниям читателей и постарался их учесть при работе над вторым изданием. Я пересмотрел текст книги, где-то частично сократив его, где-то дополнив документами и хроникой событий. Неизменной оставил лишь форму подачи материала – репортажный стиль, главной особенностью которого является так называемый «эффект присутствия».

Как военный репортер, я всегда стремился успеть на событие, стать его участником, потому что только в этом случае не надо ничего придумывать. Когда видишь своими глазами, как идет бой, как бойцы и офицеры, не жалея сил, порой даже ценой собственной жизни стремятся выполнить приказ, в душе возникают впечатления, яркие и неповторимые, и слова сами «ложатся в строку», выстраиваются в ту единственную фразу, которая, словно мелодия скрипки в руках маэстро, волнует душу человека.

Изложение строго документально. Возможно, кому-то покажется, что оно перегружено различными документами, цитатами, газетными публикациями, аналитическими записками, но я хотел, чтобы читатели с помощью этих первоисточников смогли своими глазами увидеть лицо ушедшей эпохи.

Я писал прежде всего для тех, кто действительно хочет разобраться в событиях, происходящих в Чечне. То, что нам показывают по телевизору, на мой взгляд, лишь оболочка, лишь скорлупа ореха, – но что же спрятано внутри него?

Я до сих пор мучаюсь вопросом: почему именно здесь произошла эта страшная трагедия? Еще совсем недавно, каких-нибудь 25—30 лет назад, Чечено-Ингушетия была одной из самых стабильных автономных республик в России. Вот что писалось тогда во всевозможных справочниках: «Ведено – центр горного района, красивое селение, окруженное горами, покрытыми густым лесом. А вокруг кипит жизнь – в школах и на колхозных полях, в цехах слюдяной фабрики и в рокоте моторов могучих лесовозов, в высокогорных животноводческих фермах и на туристских тропах. Она – везде. Эта жизнь, словно кисть художника, изменяет лицо некогда дикой Ичкерии, придавая ей человеческий облик».

А что же сегодня? Опять, как более полутора веков тому назад, стрельба, взрывы, и все более нарастающая неприязнь между чеченцами и русскими...

«Сержен-Юрт, – читаем дальше, – растянулся вдоль реки Хулхулау на целых шесть километров. В этом красивом селении создана база летнего отдыха для чеченских детей. На его южной окраине расположились пионерские лагеря "Светлячок", "Дружба", "Горный ключ"...

Спустя тридцать лет на их базе разместятся другие лагеря – по подготовке террористов и смертников, – ив них арабы-наемники станут обучать тех самых чеченских «детей», подросших и окрепших, подрывному делу. А потом, после окончания «курса», они, эти «детки», должны будут сдать экзамены на «аттестат зрелости», и чтоб обязательно с кровью! Нападение на воинские части в Дагестане, подрывы домов в Каспийске, Волгодонске, Москве – дело их рук!

Такие вот парадоксы истории...

Как бы то ни было, но знать ее надо. И здесь, мне кажется, нелишне привести высказывание знаменитого американского философа Джорджа Сантаяны: «Народ, который не помнит своего прошлого, обречен вновь его пережить».

Тот сепаратизм, что так бурно взрос на благодатной чеченской земле, конечно же, имеет свои корни, которые продолжают его питать и с помощью которых он существует. Когда они наконец-то будут обрублены, тогда, надо полагать, и «лицо» горной Чечни вновь обретет человеческий облик.

Николай Асташкин

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕИСТОВЫЙ ДЖОХАР

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ

Сепаратизм – стремление к отделению, обособлению.

Словарь иностранных слов

Поездка в Грозный

Впервые о генерале Джохаре Дудаеве я услышал в июне 1991 года на съезде народов Чечено-Ингушетии, куда был приглашен лично руководителем республики Доку Завгаевым. Ехал туда фирменным поездом «Терек». Весь путь от Беслана до Грозного простоял у открытого окна в коридоре купейного вагона, с интересом рассматривая местность вдоль железной дороги: изумительной красоты перелески, зеленеющие поля, луга с неглубокими балками...

После одной неприятной истории, о которой расскажу чуть позже, я уже заинтересованно следил за событиями в этой вайнахской республике. В конце апреля произошел конфликт между ингушами и казаками. В селении Карабулак зарезали атамана Сунженского отдела Терского казачьего войска Александра Подколзина. Я был на его «сороковинах». Народу пришло видимо-невидимо. Помню, как некоторые горячие головы, поминая атамана, предлагали безжалостно расправиться с семьей убийцы – ингушами. С каждым днем в станицах росла взаимная неприязнь ингушей и русских. Многие семьи казаков, не дожидаясь бойни, снимались с обжитых мест и уезжали на Дон, Кубань, Ставрополье.

Незадолго до моей поездки в Грозный там работала седьмая сессия Верховного Совета Чечено-Ингушетии, которая обсудила положение в Сунженском районе и наметила ряд различных мер по стабилизации жизни в республике. Например, добиться представительства всех национальностей в руководящем звене района, самым серьезным образом заняться пересмотром кадрового корпуса, увеличить количество рабочих мест, особенно в горной зоне, чтобы занять делом молодежь, перестроить воспитание в школе. А затем на той же сессии Верховного Совета Чечено-Ингушской Республики – так теперь стала именоваться бывшая автономная – рассматривался проект договора о Союзе суверенных республик России. Чечено-Ингушетия должна была его подписывать как суверенный субъект государства.

Итак, я ехал на съезд народов Чечено-Ингушетии, куда, повторяю, был приглашен лично Доку Завгаевым. На перроне станции Грозный меня встретил военный комиссар республики капитан 1-го ранга Ибрагим Дениев.

– Как доехали? – крепко пожимая руку, спросил военком.

– Нормально, – ответил я.

Дениев, маленького роста, плотный, подвижный и энергичный офицер, тотчас предложил программу:

– Сначала в гостиницу. Оставим вещи, и в Дом культуры завода «Грознефть»: там уже идет регистрация делегатов съезда. Представитесь Завгаеву. Вечером – знакомство с городом. Идет?

Дениев понравился мне сразу. Рассудительный, гостеприимный, не суетной, ведет себя достойно и степенно. Чувствуется, цену себе знает.

У Дома культуры нефтеперерабатывающего завода полно людей. Однако Завгаева отыскали без труда. Он стоял неподалеку от центрального входа, оживленно разговаривая с высоким худощавым мужчиной в коричневой каракулевой папахе, в котором я без труда узнал знаменитого танцора Махмуда Эсамбаева.

Дениев, извинившись, представил меня.

– Заждались Вас в гости, Николай Сергеевич, – хитро улыбаясь, сказал Завгаев. – Нехорошо, нехорошо...

– Ваша правда, – развел я руками.

На какое-то мгновение наши взгляды сошлись. Я попытался угадать, как он относится к конфликту, вспыхнувшему из-за 30-строчной заметки в «Красной звезде». Но глаза Доку Гапуро-вича по-прежнему светились хитроватой улыбкой.

– Проблемы есть?

– Нет, все в порядке.

– Тогда ждем от вас в «Красной звезде» объективную информацию.

Вот и укол!

И снова – беженцы.

Это произошло в августе 1990 года в Ростове-на-Дону. От нас, постоянных корреспондентов «Красной звезды» в округах и на флотах, требовалось регулярно передавать в Москву злободневную общественно-политическую информацию. В поисках ее я частенько заглядывал в кабинет спецпропагандиста политуправления СКВО подполковника Александра Назарова, куда стекались вести из всех регионов Северного Кавказа. И вот однажды мне крупно повезло: на столе у Назарова я увидел только что полученные телефонограммы.

– Извини, дружище, – офицер торопливо сунул мне руку, – зашиваюсь с работой. Забегай завтра...

– Завтра не могу – командировка, – бесстыдно соврал я. – Не в службу, а в дружбу: позволь хоть одним глазком взглянуть на свежие сводки.

– Ладно, смотри, – махнул он рукой. – Только в темпе.

Назаров склонился над столом, а я взял в руки стопку телефонограмм. В сводках значилось множество фактов, произошедших на минувшей неделе в республиках Северного Кавказа.

Вот тут-то мне на глаза и попалась телеграмма из Грозного:

«...После того, как на юге Казахстана начались гонения па чеченцев и ингушей, ожидается их массовое переселение в ЧИ АССР. Первые беженцы уже появились в республике. В одном из микрорайонов Грозного ими возведен палаточный городок.

В ряде районов столицы Чечено-Ингушетии неизвестные лица в милицейской форме ходят по квартирам русскоязычных граждан и заставляют их выселяться, назначая конкретные сроки – от недели до месяца.

В Грозненском гарнизоне участились случаи обращения местных жителей к военнослужащим с просьбой продать боеприпасы. За патрон предлагают 3 рубля, за гранату —1,5 тысячи рублей...».

Вот информация – что надо!

– Кто готовил эту сводку? – спросил я у Александра.

Назаров оторвал голову от бумаг и, не поняв сразу вопроса, уставился на меня:

– Какую сводку?

– Из Чечено-Ингушетии.

– А, – щелкнул он пальцами, – майор Алексеев.

– Что он за человек?

– Дима? Нормальный мужик. Служит в политотделе республиканского военкомата.

Назаров, вдруг о чем-то вспомнив, быстро собрал со стола нужные бумаги и заторопился к выходу.

– Ты извини, – уже в дверях он развел руками, – начальство ждет.

– Телефоном воспользоваться можно?

– Звони, звони...

По военной связи вышел на Алексеева, сказал ему, что ознакомился с телефонограммой, которую он передал в политуправление округа, и спросил:

– Вы не возражаете, если я подготовлю в «Красную звезду» за Вашей подписью заметку о тревожной ситуации в республике?

На другом конце провода ответили не сразу. Затем мой собеседник не совсем уверенно произнес:

– Может, не надо? Информация-то закрытая.

Вот те на! Такие факты – и вдруг «не надо».

– Дима, – уже с нажимом продолжал я, – а чего, собственно, вы боитесь? Я ведь не собираюсь публиковать в газете всю сводку. Подготовлю к печати лишь эпизод с беженцами.

В трубке послышался тяжелый вздох.

– А вдруг что не так?

Я, конечно, понимал Алексеева. Эта заметка ему нужна была, как зайцу стоп-сигнал. За славой он не гнался, зато рисковал: если факты окажутся неточными – отвечать перед местными властями придется ему. Тут любой задумается. Мне же, без году неделя попавшему в центральную газету, не терпелось чем-то отличиться, показать себя. А тут такой случай.

– Ладно, – сдался он, – поступайте, как знаете.

– Ну, ты проверь все-таки, – уже по-дружески посоветовал я ему. – Если что – звони.

В тот же день я отправил в Москву 30-строчную заметку под заголовком «И снова – беженцы».

Прошла неделя. Как-то с утра я поехал в штаб округа за телеграммой из Москвы. По пути на узел связи столкнулся с генералом Петровым.

– Как дела, отец? – осведомился Герман Евгеньевич. – Почему не заходишь?

С Петровым, начальником управления кадров округа, у меня были свои, особые отношения. Год назад, когда я только прибыл в Ростов, встречавший меня в аэропорту фотокор окружной газеты Вячеслав Петрович Забашта по прозвищу Дед, предупредил: «Завтра в штабе тебя ждет генерал Петров». «А кто он?» – удивился я. «Большой юморист, – засмеялся Дед, – и почитатель посткоров "Красной звезды"».

Потом я узнал: этот выдержанный и рассудительный генерал, не один год прослуживший в Забайкалье, дружил со многими газетчиками. Почему Петрова тянуло к нам? Наверное, потому, что умели ценить тонкий юмор, которым он был начинен, как бомба взрывчаткой. Тем, кто попадал под прицельный огонь его иронии, приходилось несладко. Многие побаивались острого языка Петрова.

Я попробовал проскочить мимо генерала.

– Некогда, Герман Евгеньевич, – пытаясь обойти его, сказал я. – Срочная телеграмма из Москвы.

– Минутку, – удерживая мою ладонь, он ловко загородил дорогу. – Ты разберись, что там за заметка в «Красной звезде» о беженцах, которые прибывают в Грозный. Сегодня Центральное телевидение все утро извиняется перед чеченцами.

– Какая заметка? – опешил я.

– Ты что, телевизор по утрам не смотришь? – съязвил Петров. – Сегодня по программе «120 минут» процитировали заметку майора Алексеева о гонениях на чеченцев в Казахстане. Якобы первые беженцы уже прибыли в Грозный, оборудовали там палаточный городок. На самом же деле нет в Грозном ни беженцев, ни палаточного городка. Не через тебя ли, отец, эта информация попала в газету?

Веселенькое утро, нечего сказать. Теперь поди-ка объясни, что ты не верблюд. Попрощавшись с генералом, я забрал на узле связи телеграмму и поспешил в корпункт. Подходя к кабинету, услышал, как разрывается телефон. Звонки частые-частые. Междугородка!

Сняв трубку, сразу узнал голос полковника Косарева – заместителя редактора отдела военно-политической информации.

– Николай, что за заметку ты прислал о беженцах!? – Косарев говорил возбужденно. – Ты хоть знаешь, что ЦТ сегодня трижды извинялось перед руководством Чечено-Ингушетии за твою информацию? Какой к черту палаточный городок возвели беженцы в Грозном? Ты его видел? Какие милиционеры выселяют русских из квартир? Что ты там выдумываешь?

Как можно спокойнее объяснил Косареву, откуда взял информацию.

Может, пора и погоны снимать?

Настроение – ни к черту. Все валилось из рук. И вдруг звонок. Я снял трубку.

– Полковник Гончаренко, – представился звонивший, – помощник Бакатина – министра внутренних дел.

Началось!

– Слушаю вас, – взволнованно сказал я.

– Николай Сергеевич, —продолжал полковник, – министра внутренних дел заинтересовала заметка в «Красной звезде» о ситуации в Грозном. От кого, если не секрет, поступила первичная информация?

– От майора Алексеева, – у меня екнуло сердце, – из республиканского военкомата...

Через некоторое время снова звонок из Москвы. На сей раз звонил начальник отдела корреспондентской сети «Красной звезды» полковник Михаил Михайлович Лишний. К этому моменту я знал точно: палаточный городок был, как было и то, что по квартирам русских в Грозном продолжали ходить националисты в милицейской форме и принуждали людей покидать жилища.

– Николай Сергеевич, ситуация вокруг тебя обостряется, – в трубке я услышал тяжелый вздох шефа. – Сегодня главного редактора вызывали в ГлавПУР [1]1
  ГлавПУР – Главное политическое управление СА и ВМФ.


[Закрыть]и потребовали наказать тебя, вплоть до отстранения от должности.

Оказывается, председатель Верховного Совета ЧИ АССР Зав-гаев направил телеграммы в адрес президента СССР Горбачева и министра обороны Язова, в которых с возмущением сообщал, что «Красная звезда» разжигает в Чечено-Ингушетии межнациональную рознь. Уж больно ему хотелось, чтобы его чиновничий мундир был чист. В тот же день на Старую площадь в Москве вежливо пригласили прибыть начальника Главного политического управления Вооруженных Сил СССР генерал-полковника Николая Ивановича Шлягу, где по нему изрядно «потоптались», после чего впавший в панику генерал, вызвав к себе главного редактора «Красной звезды», потребовал строгого наказания сотрудника, готовившего информацию к печати.

Ну и дела! Невеселая перспектива передо мной рисовалась. Я растерянно произнес:

– Михаил Михайлович, может, пора уже и погоны снимать?

– Что тебе сказать, Николай, – посочувствовал шеф. – Ситуация действительно серьезная. Но отчаиваться, думаю, рано. Главный редактор за тебя, я – тоже.

Я молчал. На душе кошки скребли.

– Да, вот еще что, – продолжал Лишний. – Тут на днях на меня выходила собкор одной из московских газет. Хочет выступить в твою защиту. Я дал ей твой служебный телефон. Терять, сам понимаешь, нечего. А хорошая публикация может пригодиться.

– Николай, – почувствовав мое настроение, попросил шеф, – главное – не сломайся.

– Постараюсь, – вымолвил я.

Вот так помогла...

В тот же вечер в корпункт позвонила собкор «Московских новостей» по Северному Кавказу Людмила Леонтьева.

– Николай Сергеевич, – без предисловий начала она, – слышала о ваших неприятностях. Хочу попытаться вам помочь. Расскажите, пожалуйста, как все случилось?

Поверив в ее искренность, я во всех подробностях поведал о своих злоключениях. В общем, доверился. Через какое-то время заглянул в штаб округа к Назарову. Поинтересовался, как дела.

– Как сажа бела, – усмехнулся тот. – Вчера из Грозного звонил Дима Алексеев. Давят там на него со всех сторон. В военкомат приходили старейшины: зачем, говорят, пишешь неправду? А в республиканском комитете компартии прямо сказали: из Грозного тебе лучше исчезнуть, и чем быстрее, тем лучше – иначе не ручаемся за твою безопасность. Жаль парня. В общем, влипли вы с ним, что называется, по самое не хочу. Видно, правда ваша кое-кому поперек горла стала.

Попрощавшись с Назаровым, я направился к выходу. В коридоре окликнул дежурный офицер:

– Товарищ подполковник, зайдите, пожалуйста, к начальнику политуправления.

Все, приехали. Осталось еще получить взыскание по партийной линии, и тогда полный ажур.

Генерал-лейтенант Сеин встретил меня, как всегда, с улыбкой.

– Что, попал в переделку? – съязвил он.

– Это уж точно, Владимир Иванович.

Мне, конечно, было не до шуток. Но я все же пытался не терять себя.

– Сегодня утром звонил Николай Иванович Шляга, – уже серьезно продолжал генерал. – Спрашивал: не слишком ли «Красная звезда» драматизирует ситуацию в Чечено-Ингушетии? А я и говорю: то, что написано в заметке, лишь капелька той страшной правды, которую все почему-то стараются скрыть. Обстановка там более чем взрывоопасная.

Я даже немного растерялся, поскольку не ожидал от начальника политуправления округа такой откровенности.

– На Северный Кавказ, – продолжал Сеин, – я прибыл из Прибалтики, где своими глазами видел, к чему приводит потворство национализму. А ведь Северный Кавказ посерьезней Прибалтики...

Время шло. Вроде бы вокруг заметки наступило затишье. По-видимому, наверху многие думали так, как генерал Сеин. Да и факты – неопровержимая вещь – говорили сами за себя. Как вдруг снова позвонил шеф:

– Тут в одной из московских газет, точнее, в «Московских новостях», по тебе прошлись. Заметка называется «Как рождаются слухи?». По мнению автора, они рождаются в «Красной звезде» и придумываешь их ты, посткор по Северному Кавказу. Так-то вот, Николай Сергеевич, делай выводы... Ну, в общем, работай. Удачи тебе.

Так неожиданно и весьма странно закончилась, как мне тогда казалось, эта неприятная история – с правдой и кривдой, с друзьями и лжедрузьями, с журналистской солидарностью и подлостью. Но на самом деле все только начиналось. Жизнь подтвердит неправоту тех людей, которые пытались не замечать надвигающийся вал чеченских событий. Но скольким ни в чем не повинным парням и мирным жителям чиновничьи реверансы, их лицемерие и нежелание смотреть правде в глаза, их преступная близорукость стоили жизни!

Раздоры в вайнахской республике

Вернемся, однако, к съезду народов Чечено-Ингушетии. Атмосфера на нем была неоднозначной. Звучали и здравые мысли о том, что нужно очень осторожно подходить к вопросам межнациональных отношений, и призывы к немедленному выходу из состава России, к изгнанию с земли вайнахов всех иноверцев.

Я слушал выступления старейшин, представителей интеллигенции, казаков и пытался найти ответы: отчего у ингушей возникли территориальные претензии к осетинам? почему казаки недолюбливают ингушей? к чему чеченцам обособляться от ингушей, а последним – от казаков?.. И такие свары на крохотном участке земли – всего-то 19,3 тысячи квадратных километров, большая часть из которых горы, где, кроме нефти, и нет ничего! Только и слышишь: мир, богатая и красивая жизнь, суверенитет без иноверцев. Вот уж поистине прав был тот мудрец, который сказал, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Впрочем, благими ли? Что будет без России в этом забытом Богом уголке, что получат его аборигены, кроме амбиций?

За раздумьями не заметил, как на трибуне оказался ингуш Бем-булат Богатырев.

– Не так давно в «Красной звезде» прошел материал под заголовком «Проблемы из 44-го и не только», – начал Богатырев. – Кстати, автор статьи присутствует в зале...

Так вот для чего меня пригласили персонально – чтобы учинить публичную порку. Ну что ж, придется пройти и это.

– Автор статьи и небезызвестная Галина Старовойтова, выступающая в роли провидца, – продолжал Богатырев, – подсказывают, как можно запросто решить сложнейший территориальный вопрос, возникший после депортации ингушей в 1944 году из Пригородного района Северной Осетии...

Богатырев говорил, а я вспоминал, что и как было. В двадцатых числах марта 1991 года на Северный Кавказ отправился Борис Ельцин—тогда еще председатель Верховного Совета РСФСР. Мне было поручено освещать его визит в Осетию и Ингушетию.

Помню, в воскресенье мы приехали в Назрань, где уже четырнадцатые сутки продолжался многотысячный митинг. Основной вопрос, который обсуждали его участники, – восстановление ингушской автономии и возврат территории, на которой они проживали до выселения в 1944 году.

Я находился в головной машине сопровождения ГАИ. Народу на площади море, яблоку негде упасть. Милиционеры, взявшись за руки, образовали живой коридор, по которому кортеж автомобилей медленно пробирался к трибуне. Там я расположился в двух шагах от Ельцина. Старовойтова находилась за его спиной и что-то быстро писала на небольших листочках бумаги.

Когда председательствующий предоставил слово Ельцину, я мельком бросил взгляд в его сторону. Ельцин, отведя руку назад, растопырил широкую пятерню. Старовойтова, вложив в его ладонь, как я понял, листок с тезисами выступления, принялась заполнять другой.

Ельцин говорил мощно и впечатляюще, почти не заглядывая в бумажку. Площадь замерла. Перед трибуной полумесяцем на табуретах сидели аксакалы. Их длинные бороды и взгляды-молнии производили довольно неприятное впечатление. Стоило Ельцину сказать что-то, на их взгляд, не то, как острые клюки старейшин, будто змеиные жала, тотчас устремлялись в нашу сторону. Видно было, что не нравится старцам мнение российского лидера, не по душе компромисс. Так что не будь охраны – не поздоровилось бы нам.

И все же Ельцину удалось обуздать страсти митингующих. Он пообещал, что на сессии Верховного Совета Российской Федерации поставит вопрос о восстановлении автономии ингушского народа в составе РСФСР.

– Ингушский народ всей своей историей доказал, – потрясая кулаком левой руки, воскликнул Ельцин, – что он не агрессивен, трудолюбив, что он требует только одного – справедливости. И я поддерживаю его в этом!

Под бурю оваций Ельцин сошел с трибуны и по живому коридору направился к машине. Я подошел к Старовойтовой и, представившись, попросил об интервью для своей газеты.

– О, «Красная звезда», – протянув мне руку, улыбнулась Галина Васильевна. – С удовольствием.

Мы медленно двигались с ней по площади, находясь в кольце людей с зелеными повязками. Старовойтова, держа меня под руку, живо интересовалась армейскими проблемами. На ней было длинное черное кожаное пальто, волнистые русые волосы покрывал красный вязаный берет. Боковым зрением я видел, как разглядывали нас окружающие «Старовойтова идет...» – доносилось из толпы:

Мы подошли к машинам.

– А где Борис Николаевич? – поинтересовалась Галина Васильевна у водителя одной из «Волг».

– Он уехал в Грозный, – ответил тот.

Водитель открыл перед ней заднюю дверцу машины.

– Присаживайтесь рядышком, – пригласила меня Старовойтова.

Я сел.

– Слушаю вас, – произнесла она.

– Галина Васильевна, – немного волнуясь, сказал я, – как вы оцениваете ситуацию на Северном Кавказе?

– Вы, по-видимому, хотите знать мое мнение, каким образом разрешить узел проблем, что возник после депортации ингушей в 44-м?

– Да-да, – согласился я.

– Поскольку до сих пор проблема не решалась, – ответила Галина Васильевна на свой же вопрос, – а было стремление любой ценой сохранить сложившееся положение, так называемый статус-кво, следствием стало то, что мы видим сегодня: межнациональные распри, напряженность. Держать и не пущать – не решение проблемы. Но, с другой стороны, просто перекраивать границы по желанию их национальных лидеров, разумеется, тоже нельзя. Это приведет к хаосу и кровопролитию. Значит, изменять границы надо лишь там, где без изменений обойтись невозможно. И, главное, этот процесс должен осуществляться исключительно парламентским путем. И должен быть ориентирован на определенные критерии.

– На какие же?

– Первый – на историческую принадлежность территории тому или иному народу. Хотя и это, безусловно, не является решающим. К сожалению, народное сознание часто переоценивает свое мнение, полагая, что, если исторически земля в течение нескольких веков принадлежала данному народу, значит, она должна быть ему возвращена. В жизни все гораздо сложнее. Второй критерий, который, как правило, не совпадает с историческим принципом, – этническое большинство населения, проживающее на данной территории. И, наконец, третий критерий – волеизъявление народа тем или иным законным парламентским путем, то есть решение вопроса с помощью органа представительной демократии или референдума.

– Какой же из этих критериев главный?

– На мой взгляд, для принятия решения об изменении границ необходимо совпадение всех трех, что случается крайне редко. Если из трех принципов совпадают лишь два, то вопрос становится более сложным и спорным. Вот и в случае с требованиями ингушей и правами осетин ситуация очень непростая. Поэтому здесь весьма вероятна вспышка межнационального конфликта, которая может привести к кровопролитию. На мой взгляд, сейчас самым важным условием мира и спокойствия является усиление государственности всей России, ее суверенитета, что позволит создать институт третейских судей для решения спорных вопросов.

В гостях у Аушева

Попрощавшись со Старовойтовой, я побрел по площади в поисках Валерия Бучукури, который должен был приехать за мной из Владикавказа. С ним я служил на Дальнем Востоке. И вот, спустя десять лет, неожиданно встретил в Беслане, где он был военкомом Правобережного района.

Бучукури отыскался возле трибуны. Он о чем-то оживленно беседовал с Русланом Аушевым. На Аушеве ладно сидела новенькая генеральская форма. С ним я тоже познакомился на Дальнем Востоке – в Уссурийске, где он командовал «румынским» полком, названным так в шутку за то, что его солдаты из-за отсутствия воды вечно ходили неумытые, а оказавшись за пределами части, по своему разгильдяйству обязательно попадали в какие-нибудь истории, принося коллективу одни лишь ЧП.

Бучукури представил меня Аушеву. Мы обменялись рукопожатиями.

– Валера, – прощаясь, сказал Аушев Бучукури, – завтра мы собираемся узким кругом у Бекхана Барахоева. Приезжайте и вы. Посидим, повспоминаем...

На следующий день мы отправились в Назрань. По дороге нас то и дело обгоняли иномарки с чечено-ингушскими номерами.

– Богато живет народ, – заметил я.

– Для ингуша «Жигули» – не машина, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал Бучукури. – Он лучше будет ходить пешком, чем сядет за руль «ВАЗа» – соседи засмеют.

В полдень подъехали к дому Барахоева. Через широкую калитку прошли на просторный двор. Рядом с высокой верандой, на которой мирно беседовали несколько мужчин, стояли два автомобиля – «Ауди-100» и «ГАЗ-2410». Поднявшись на веранду, поздоровались с гостями. Это были, как я позже узнал, близкие друзья Аушева: Беслан Коренов, Бесан Юсупов, председатель КГБ республики Игорь Кочубей...

Все ждали Аушева, который задерживался. Но вот, наконец, приехал и Руслан.

– Прошу всех в дом, – пригласил Барахоев.

Я уже было направился к двери, как Бучукури, взяв меня за локоть, шепнул на ухо:

– Когда входишь в ингушский дом, непременно снимай обувь.

Я последовал его совету. Переступив порог, мы оказались в просторной прихожей, где нас приветствовало несколько женщин – обитательниц дома. Справа от прихожей находилась кухня, откуда исходил приятный запах шурпы.

Гостей позвали в зал – большую комнату, обставленную дорогой мебелью, посреди которой был накрыт стол – закуски, фрукты, дорогие коньяки и водка.

Пока я осматривался, Бучукури вполголоса рассказывал об обычаях, присущих ингушам.

– При входе в дом, – говорил он, – нужно обязательно спросить разрешения. Если с собой имеется оружие, ствол должен быть опущен вниз. Нельзя заходить в дом, если там нет мужчин, тем более к молодой женщине...

Слушая Бучукури, я вдруг вспомнил старейшин на площади в Назрани с взметнувшимися клюками.

– Что это значило? – спросил у Валерия.

– Старшие у нас на Кавказе пользуются беспрекословным авторитетом, – пояснил Бучукури. – А в ингушской семье – тем более. В присутствии старика нельзя курить, быть вызывающе одетым. Когда он входит в комнату, полагается вставать и первым приветствовать его. Если старейшина показал на кого-то своей клюкой, значит тот человек – обидчик. И молодежь должна быть готова его тотчас наказать...

Вот так.

– Гостей прошу к столу, – выставив вперед обе руки, сказал хозяин.

За столом я расположился рядом с Аушевым.

Тамада, как и положено на Кавказе, стал провозглашать тосты. Со слов Бучукури я знал, что его никто не смеет перебивать, так как это будет расценено как нарушение дисциплины стола. Однако Аушев, по-видимому, от избытка чувств, навеянных встречей с друзьями, вел себя по-мальчишески, то и дело бросал реплики, за что и поплатился – получил от тамады едкое замечание:

– Руслан, ты так редко бываешь в родных местах, что вовсе забыл наши обычаи...

Примерно через час, в разгар застолья, тамада объявил перерыв. Все вышли на воздух. Застолье застольем, а у меня «пунктик» в голове: завтра утром я должен был передать в редакцию материал о политической ситуации на Северном Кавказе. Легонько взяв Аушева за локоть, отвел его в сторонку, задал вопрос: