Текст книги "Вторая встреча"

Автор книги: Николай Лобко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

XVI
БЕРЕГИТЕ СЕБЯ, РОДНЫЕ

Лейтенанты добросовестно колотили кулаками по створкам двери до тех пор, покуда не щёлкнул замок.

Дверь открылась, и на пороге появился майор Кочетов.

– Хватит, хватит, товарищи, – сказал он. – Дети у соседей уже спят, разбудите.

Он прошёл в комнату, посмотрел на разбросанные по столу карты и спросил:

– Кому везло?

– С переменным успехом, товарищ майор, – вытянул руки по швам Рудницкий.

– Отлично. Первая часть как будто удалась нам. Во всяком случае, Павлюк поверил, что ему представился удобный случай бежать из-под ареста, и воспользовался им. Он так спешил, что едва не свалился с крыши, но потом благополучно добрался по лестнице до земли и без оглядки побежал. Что ж, – с сожалением вздохнул майор, – он сам выбрал себе судьбу.

– Прямо за шиворот хотелось схватить подлеца, когда он с ключом в кулаке уходил из комнаты, – закипел Шовгенов и, растопырив пальцы, брезгливо поморщился: – Где бы руки помыть? Я вообще не терплю карт, а тут ещё, как назло, попались грязные, засаленные.

– Ты ведь знаешь, – улыбнувшись, напомнил Рудницкий, – вода в прихожей.

– Ах, верно, – засмеялся Шовгенов и обратился к Кочетову: – Разрешите, товарищ майор.

– Мойте, только быстрее. Нам нужно торопиться...

– Расчёты наши оправдываются, – сообщил полковник Чумак, когда майор и лейтенанты вошли для доклада в его кабинет. – Павлюк уже на железнодорожной станции и прячется за поленницами дров. Один поезд он пропустил. Видимо, ожидает какой-то другой.

– Через тридцать шесть минут отправляется местный, затем Ленинградский, – взглянув на часы, пояснил Рудницкий.

– Возможно он их и ждёт. Так что вам, товарищи, надлежит быть готовыми к поездке.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – за себя и за лейтенантов ответил майор.

– Пока вы занимались Афанасием Павлюком, – продолжал Чумак, – я побывал у Забелиной. Могу сообщить для всех нас приятную весть. Жизнь девушки вне всякой опасности.

Лейтенанты удовлетворённо переглянулись.

– Но она ещё настолько слаба, – полковник достал из портсигара папиросу, – что профессор разрешил мне очень короткое свидание. Мы разговаривали минут пять-шесть. К сожалению, ничего существенного к тому, что мы уже знаем, Забелина добавить не смогла. Но одно стало ясным: не явись она к нам с повинной, её бы не было в живых. Встретиться с мерзавцем, который звонил, ей всё равно пришлось бы, но при таких обстоятельствах, когда помочь было бы некому или помощь пришла бы слишком поздно.

– То есть так, как это получилось с Рогулиным, – продолжая мысль полковника, добавил Кочетов.

– Совершенно верно, – подтвердил Чумак и многозначительно улыбнулся. – В срочном вызове скорой помощи к внезапно заболевшей Забелиной лейтенант Шовгенов в достаточной мере проявил присущую ему расторопность.

– Товарищ полковник, – вспыхнул лейтенант, но Чумак прервал его:

– Вы правильно поступили, лейтенант. Тогда нельзя было терять ни секунды. А то, что вы напомнили медикам об их обязанностях и ответственности, дело не лишнее. Зато теперь жив человек... Учитывая уже известные нам обстоятельства, – обратился он к Кочетову, – вашей группе, товарищ майор, придаётся врач. В схватке всё может произойти. Отправится с вами подполковник медицинской службы Герасимов. Он уже предупреждён, за ним послана машина.

– Всё ясно, товарищ полковник.

– Добро.

Чумак отпустил лейтенантов, взял со стола папку и, направляясь к двери, сказал:

– Ты бы, Григорий Иванович, позвонил пока домой. Кстати, передай, пожалуйста, привет от меня Зое Васильевне и Евдокии Григорьевне.

Благодарно взглянув на полковника, который в этот момент выходил из кабинета, Кочетов подошёл к телефону и набрал номер.

– Алло! Верочка? – обрадовался он, услышав голос дочки. – А мама где?

– Здесь, – последовал ответ.

– Передай ей трубочку.

– А ты мне краски купил?

– Нет, не купил. Но зато я тебе купил куклу.

– Куклу? восторженно взвизгнула Верочка и с беспокойством спросила: – Красивую?

– Очень красивую.

Девочка взволнованно ойкнула и что-то непонятно и глухо затараторила, очевидно передавая кому-то свой разговор с отцом.

Немного погодя в трубке послышалось короткое, но полное скрытой тревоги:

– Да.

– Зоенька, – с напускной бравадой заговорил Григорий Иванович. – Вы ужинать меня не ждите.

– Почему? – холодно и даже как-то отчуждённо спросила жена.

– Д-дежурю, – чуть заикнувшись, ответил он.

Она не отозвалась. Всего две-три секунды продолжалось молчание, но оно показалось Кочетову особенно тягостным.

– Тебе и маме Алексей Александрович... – начал было он, но жена прервала его:

– Берегите себя, родные, – тихо сказала она, и голос её потонул в коротких, отрывистых гудках.

Григорий Иванович посмотрел на трубку и бережно положил её на рычаг. Он знал, с этой минуты в его квартире наступила гнетущая, полная напряжённого ожидания тишина, нарушаемая только беззаботным щебетанием дочурки. Мать и бабушка, конечно, постараются уложить её пораньше в постель, а сами будут сидеть допоздна – одна за школьными тетрадями, другая с вязанием в руках. Они будут молчать и прислушиваться, не донесутся ли знакомые шаги с лестницы.

Не позвонить было ещё хуже...

В кабинет вернулся полковник.

– Ну как, передали привет?

– Разговор состоялся, – слабо улыбнулся Кочетов. – Но с тех пор, как я, позвонив вот точно так же вечером, утром оказался в госпитале с простреленным плечом, доверием в семье не пользуюсь.

– Быть матерью или женой чекиста нелегко, – вздохнул Чумак.

XVII
ГЛАВНЫЙ ВОПРОС

Неожиданно широко открылась дверь кабинета. Высокий, худощавый мужчина лет сорока, в отлично сшитом тёмно-сером с голубоватой полоской костюме, не переступая порога и сдержанно улыбаясь, нарочито громко и чётко произнёс:

– Разрешите войти, товарищ полковник.

Алексей Александрович поднял очки на лоб и обрадованно воскликнул:

– Кого вижу! – он поспешил навстречу посетителю. – Михаил Тимофеевич, здравствуй. Здравствуй, дорогой. Откровенно признаюсь, не думал, что ты к нам пожалуешь. – Правой рукой Чумак сжал его сухую, крепкую ладонь, а левой дружески похлопал по лопатке. – Ну, заходи, заходи, полковник. Надеюсь, в воздухе тебя не сильно растрясло?

– Кое-что осталось, – пошутил Михаил Тимофеевич, кладя на стол большой кожаный портфель, перетянутый ремнями.

Кочетов незаметно вышел из кабинета и осторожно прикрыл за собой дверь.

– Я ведь к вам на реактивнике примчался, – продолжал, улыбаясь, гость, – так что ничего толком и почувствовать не успел. Только было хорошенько умостился, чтобы вздремнуть чуток, а тут и посадка. Пилот докладывает: «Прилетели, товарищ полковник». Дескать, чего расселся? Вылезать пора... Ну, как ты здесь? Дай-ка я на тебя погляжу.

– Э-э, брат! – отмахнулся Алексей Александрович. – Как это в старину певали: были, мол, когда-то и мы рысаками. А теперь вот со дня на день жду приказа, сдавать стал, на покой пора.

– Конечно, каждого из нас такое ждёт впереди. От годков не уйдёшь! Но, не лукавя, скажу, не верится, что полковник Чумак отдыхать когда-то будет. Это, если хочешь, даже с твоим именем не вяжется. Полковник Чумак на покое, – прислушиваясь к своему голосу, с расстановкой произнёс Михаил Тимофеевич и засмеялся: – Фраза, лишённая смысла, абракадабра.

– Спасибо. Однако учти, пройдут годы и то же самое скажут о полковнике Михаиле Тимофеевиче Круглове, возможно, к тому времени, о генерале!

– Ну, ну, не спеши, Алексей Александрович, – ещё громче засмеялся Круглов, оправляя гладко расчёсанные на прямой пробор, чёрные, с синеватым отблеском волосы.

Чумак подошёл к стене и щёлкнул выключателем.

Люстра, подвешенная к потолку, мягко осветила комнату.

– А я тут ружьишко присмотрел, – продолжал Алексей Александрович, – удочками обзаведусь и обязательно цветник во дворе разобью, с клумбами, дорожками. Сколько себя помню, всегда хотелось с землёй возиться и цветы выращивать. Много цветов и разных. Розы, флоксы, тюльпаны, георгины, табаки... – он вдруг оборвал предложение и тяжело вздохнул: – М-м да... табаки...

Круглов, понял, Чумак отвлёкся на минуту от дел, но теперь опять вернулся к действительности.

– Ты, Алексей Александрович, уверен, что это... Джек Райт? – опускаясь в кресло, негромко спросил Михаил Тимофеевич.

Чумак ответил не сразу. Он подошёл к столу, взял папиросу и подвинул открытый портсигар гостю.

– Как тебе сказать? – задумчиво глядя на огонь зажжённой спички, промолвил он. – И да, и нет. «Почерк» его, это несомненно. Однако могло статься, что кто-то другой перенял повадку.

– Возможно и это, – закуривая папиросу, согласился полковник Круглов. – Я ведь почему спрашиваю. Как тебе известно, Джек Райт только один раз, и то неудачно, пытался пробраться к нам. Потом он никогда не повторял этой попытки. Один из наших товарищей даже высказал предположение, что Райт обходит стороной нашу границу, руководствуясь некими этическими соображениями.

– Этическими? Райт... Что-то невероятное, – усмехнулся Чумак. – Как ты говоришь, фраза, лишённая смысла, абракадабра.

– Я с тобой согласен, – поспешил заявить Круглов. – Мнения я этого не разделяю, потому, собственно, и оговорился, что таково суждение только одного из наших товарищей.

– Однако какие-то доводы он всё же высказывает.

– Зыбковатые. Дело в том, что Джек Райт ведь русский.

– Русский? Это для меня новость.

– Причём принадлежит он к одной, в прошлом довольно известной фамилии. Тебе не приходилось ничего слышать о генерале Радецком?

– Радецком? – Чумак, припоминая что-то, сдвинул брови. – Если мне не изменяет память, Константин... нет, нет... Ксенофонт Кондратьевич...

– Точно.

– В 1904 году, – увереннее продолжал Чумак, – в разгар Русско-Японской войны произошёл большой скандал, связанный с поставками армии негодного обмундирования. В центре скандала – имя генерал-адьютанта Радецкого, одного из приближённых и доверенных лиц Николая второго. Чтобы оградить любимца от неприятностей, царь жалует его золотым оружием. Торжественная церемония вручения высокой награды совпадает с известием о сдаче Порт-Артура.

– Царская «милость» не помогла «кавалеру золотого оружия», – продолжил Круглов. – Ему пришлось скромно укрыться в одном из своих тамбовских поместий. После Февральской революции Радецкий снова появился на горизонте, но ненадолго. В начале 1920 года, вместе с разгромленными частями белогвардейцев, он бежал из Одессы. С ним покинул родную землю последний отпрыск рода – трёхлетний сын Дмитрий.

– Который, повзрослев...

– И окончив несколько шпионско-диверсионных школ...

– Назвался Джеком Райтом.

– Пословица права: яблочко от яблони недалеко падает. – Круглов расстегнул ремни на портфеле и достал толстую папку. – Здесь собраны некоторые документы об отце и сыне.

– Интересно взглянуть, – потёр ладони Алексей Александрович, но его прервал телефонный звонок. – Чумак слушает, – откликнулся он. – Да... да... Отлично... Места наблюдения?.. Удобные? Хорошо... Ещё один местный поезд отправился, а он всё сидит за поленницей? Ну что ж, пусть сидит. Ни на секунду не выпускать его из поля зрения, но чтобы он ничего не заметил... Добро. Продолжайте наблюдение.

Закончив разговор, полковник отодвинул аппарат и снова заговорил с Кругловым.

– Обстановка, связанная с исчезновением Гарри Макбриттена, тебе, конечно, известна из нашего донесения.

Михаил Тимофеевич утвердительно кивнул головой.

– Нам удалось обнаружить его сообщника – некоего Павлюка, человека без определённых занятий. Однако мы не смогли сразу получить от него все необходимые сведения. На это нужно время, а его, к сожалению, у нас в обрез. Пришлось создать условия, чтобы он сам начал активно действовать.

– Понимаю.

– Он пробрался на железнодорожную станцию. Сейчас мне сообщили о том, что отправляется второй местный поезд, но Павлюк на нём не уезжает. Что-то выжидает... Сейчас было бы особенно важно узнать, насколько точны наши предположения, что за именем Гарри Макбриттена скрывается Джек Райт.

– Возможно наша папка поможет, – развязывая тесёмки, сказал Круглов. – Вот фотографии его, описание примет...

– Как там сказано про левое ухо? – осведомился Чумак.

– Сейчас посмотрим, – Круглов отыскал нужное место и прочитал: – На мочке левого уха шрам. След от пули. Смотри страницу 16.

– Страницу можно не читать, – удовлетворённо улыбнулся Алексей Александрович и вдруг воскликнул: – А это его дактилоскопическая карта?

– Его.

– Поздравляю, полковник, – Чумак крепко пожал руку Михаила Тимофеевича. – Вот это работа! Теперь я понимаю, почему он так старательно избегал возможности оставить отпечатки пальцев. Экзему выдумал!.. Сейчас всё уточним.

Он нажал кнопку электрического звонка и приказал появившемуся секретарю:

– Немедленно пригласите ко мне Кочетова и Зарубина с фотоотпечатками пальцев Гарри Макбриттена.

– Слушаюсь.

– Прямо скажу, не рассчитывал, – указывая на карту, признался Алексей Александрович.

– Радецкий, или, если угодно, Джек Райт, последнее время вёл себя очень дерзко, однако не всегда осторожно и особенно в Венгрии, – заметил Круглов. – Очевидно, он считал, что дело там верное и таиться особо не следует. Пытался даже проникнуть в места расположения наших частей, но вовремя был задержан.

В кабинет явились Зарубин и Кочетов.

Чумак тотчас представил их полковнику.

– Помогите нам, пожалуйста, установить тут одну личность, – приветливо пожимая руки офицерам, сказал Круглов.

Вооружившись лупой, Зарубин долго и внимательно сличал дактилоскопическую карту с принесёнными фотоснимками, хмыкал со свойственной ему привычкой, затем доложил:

– Отпечатки большого пальца правой руки принадлежат одному и тому же лицу.

– Есть сомнения? – поинтересовался Чумак.

– Никаких, товарищ полковник.

Алексей Александрович, лукаво прищурившись, улыбнулся Кочетову.

– Оказывается, Григорий Иванович, мы не ошиблись. Это, действительно, твой крестник.

– Джек Райт?

– Будем пока называть его так, хотя правильнее: Дмитрий Ксенофонтович Радецкий.

Изумлённый Кочетов посмотрел на обоих полковников так, словно спрашивал: не шутят ли они с ним.

– Да, да, – подтвердил Чумак. – Младший сын царского генерала, эмигрировавшего в двадцатом году за границу.

«Не подвело-таки шестое чувство», – с восхищением глядя на старого чекиста, подумал Кочетов.

А Чумак продолжал, обращаясь к Круглову:

– Я думаю, полковник, нам следует ещё раз посоветоваться, взвесить все обстоятельства предстоящей операции. Теперь мы точно знаем врага. Знаем, что в борьбе он не гнушается выбором средств.

Совещание подходило к концу, когда снова зазвонил телефон.

Кочетов поднял трубку и передал её Алексею Александровичу.

– Сейчас сюда явится Томас Купер, – кладя на место трубку, сказал Чумак и пояснил Круглову: – Это руководитель иностранной профсоюзной делегации, в состав которой входил мнимый Гарри Макбриттен.

Томас Купер вошёл, любезно поклонился офицерам и смущённо пробормотал:

– Прошу извинять меня. Два ночь Гарри нет, мы беспокоиться.

– К сожалению, мы ещё не нашли его, – развёл руками полковник.

– О! – с досадой крякнул Томас Купер. – Прошу прощать моя откровенность. Когда мы готовиться поездка СССР, наш босс много предупреждал нас опасность это путешествие. Он давал совет не ехать, сидеть дома. Я очень огорчаться пропажа Гарри Макбриттен. Злой язык будет очень плохо говорить Советский страна.

– Успокойтесь, господин Купер, ваш соотечественник будет найден.

– Надо скоро находить. Я пришёл сказать – иностранец понизил голос, – завтра все газета моя родина будет печатать – Гарри Макбриттен украсть коммунисты.

– Ах, вот что? – усмехнулся полковник. – Спасибо за предупреждение. Я не спрашиваю, откуда вам это известно. Но могу вас заверить, что такой или подобной информации ваши газеты не напечатают.

– Будет печатать! – убеждённо воскликнул Томас Купер.

– Нет, – твёрдо произнёс полковник. – Не посмеют. Через несколько часов Гарри Макбриттен будет пойман.

– Пойман? – удивился руководитель делегации. – Прошу извинять. Я плохо понимать русский язык. Гарри надо искать, а не поймать.

– Гарри Макбриттен пробрался в нашу страну, чтобы совершить преступление. Я говорю вам открыто потому, что его сообщник нами обнаружен и схвачен.

– Господин полковник, я гость ваша страна, – обиделся Томас Купер, но тут же нерешительно улыбнулся: – Вы говорите шутка, я понимать.

– Нет, господин Купер, я не шучу. Гостям, которые приезжают к нам с открытым сердцем, независимо от того, нравится им наше государственное устройство или не нравится, мы всегда рады. Пусть все смотрят и делают такие выводы, какие им подскажет их совесть. Но диверсантам, шпионам, убийцам дорога в нашу страну закрыта.

Томас Купер долго молчал, а потом заговорил несколько торжественно и приподнято:

– Когда я собирался ехать ваша страна, я давать честное слово все мой товарищ сказать только правда СССР, только то, что будет видеть мои глаз. На вся пропаганда я будет закрывать мой уши. Я смотрел завод, три завод – это не пропаганда. Я видать стадион, школа, санаторий, больница – это не пропаганда. На шестой этаж стройка я без посторонний глаз разговаривать такой, как я, каменщик. Мы вместе там клал целый ряд кирпич. Это не пропаганда. Дома я будет говорить мой товарищ всё, что видеть мой глаза. Я будет давать честный слово. Мой товарищ будет верить Томас Купер. Я хочет смотреть Гарри Макбриттен.

– К сожалению, в настоящий момент вашу просьбу я не могу удовлетворить.

– Вы мне не верить? Я – строитель! Вот мой документ, – Томас Купер протянул свои мозолистые руки. – Такой документ один день, один год делать нельзя. Такой документ Томас Купер делал тридцать пять лет. Вся жизнь я кушать мало, но кушать всегда честный хлеб. Я хочет видеть Гарри Макбриттен, когда он есть диверсант и шпион. Я должен понимать, – настойчиво продолжал он, – главный вопрос. Кто хочет война?

На столе зазвонил телефон, и полковник, не успев ответить руководителю делегации, поспешил поднять трубку.

– Да... Сел в поезд? – полковник многозначительно покосился в сторону, где стоял Кочетов.

Тот понял взгляд.

– Пора, – шепнул он стоявшим рядом лейтенантам Рудницкому и Шовгенову.

Бесшумно ступая по ковру, все трое спокойно покинули кабинет.

– Добро, – продолжал разговор Чумак. – Постарайтесь, чтобы его не беспокоили... Да, да... Хорошо, господин Купер, – опуская трубку на рычаг, сказал он всё ещё ожидающему ответа руководителю делегации, – вы увидите Гарри Макбриттена собственными глазами и сможете убедиться в истинной цели, какую преследовал он, направляясь к нам в страну...

XVIII
СХВАТКА

Благополучно пробравшись через заднюю, оказавшуюся не запертой дверь в вагон, Павлюк залез на самую верхнюю полку, но чувствовал себя там, словно на раскалённых углях. Он всё время беспокойно ворочался, тяжело и приглушённо вздыхал, временами кряхтел, точно поднимал что-то тяжёлое. Полежав немного на спине, он вдруг приподнимался на локтях и к чему-то прислушивался.

Скоро поезд тронулся, застучали колёса вагона.

В соседнем купе кто-то тихо разговаривал. Где-то дальше женщина, укачивая ребёнка, негромко и монотонно напевала:

– А-а-а, а-а-а, а-а-а...

Павлюк осторожно переваливался на бок и, свесив голову, внимательно осматривал купе, в котором находился.

Время было ночное. Пассажиры спали. Тускло светила электрическая лампочка дежурного освещения.

Афанасий ложился навзничь, утомлённо опускал голову на согнутую руку, но спустя минуту опять приподнимался и настораживался. Когда хлопала входная дверь, он поджимал ноги, забивался в дальний угол и со страхом глядел на ту часть прохода, которая была ему видна с верхней полки.

Поезд миновал одну станцию, другую. Павлюк несколько успокоился, повернулся на живот и, уткнувшись лицом в кулаки, забылся в тяжёлом сне.

Проснулся он оттого, что вагон, звякнув буферами, вдруг качнулся от сильного толчка. Афанасий поднял голову, глянул в окно на мокрый асфальт перрона, по которому торопливо бегали во все стороны пассажиры, и быстро спустился со своей полки.

– Давно стоим? – спросил он пассажира, старавшегося засунуть чемодан под сидение.

– Давно, паровоз прицепили.

– А на дворе дождь, – Павлюк посмотрел на рябые лужицы, в которых ярко отражались мелкими блёстками электрические фонари.

– Сыплет небольшой, – подтвердил пассажир.

Афанасий нерешительно потоптался на месте, затем направился к выходу. Не дойдя до тамбура, он остановился в маленькой прихожей перед служебным купе и посмотрел в окно.

На перроне стоял милиционер.

Павлюк отшатнулся от окна, торопливо вернулся обратно и залез на верхнюю полку. Его трясло, точно в лихорадке.

Сипло прозвучал свисток паровоза, и поезд снова двинулся в путь. Мимо окон прополз перрон, потом мелькнули фонари на стрелках, отражая откуда-то падающий свет, сверкнули рельсы соседнего пути, и всё погрузилось во мрак. Часто-часто застучали колёса вагона.

Выждав немного, Павлюк опять спустился на пол, прошёл через весь вагон, заглядывая в каждое купе, вышел в тамбур и по шатким, скрежещущим стальным листам перехода перебрался в другой вагон.

Здесь, как и в первом вагоне, он шёл, внимательно засматривая в лица пассажиров.

У четвёртого купе Афанасий немного задержался, посмотрел по сторонам и осторожно присел на свободный край скамьи.

В тот же момент мужчина в чёрной тужурке, сидевший в тёмном углу у окна, поднял голову, пристально посмотрел на Павлюка и дёрнул себя за левое ухо.

Афанасий приглушённо вздохнул, поднялся со скамьи и поплёлся обратно. Он остановился в тамбуре и, словно от холода, передёрнул плечами.

Дверь открылась, и в тамбур быстро вошёл высокий, несколько сутулый мужчина в чёрной тужурке.

Павлюк бросился к нему и растерянно отпрянул.

Лицо, одежда мужчины были хорошо известны Павлюку, но глаза были совершенно другие, чёрные, точно без зрачков.

– Почему вы здесь? – резко прозвучал знакомый голос «белобрысого».

«Вот ведь как может человек изменить свою наружность», – мелькнула мысль у Павлюка, и он сказал: – Всё погибло. Домой возвращаться нельзя, там вас ждут. Мне удалось бежать.

– Бежать?

Толстые губы Джека Райта скривились от презрения и злобы.

Знакомя Райта с деталями предстоящей диверсии, шеф предупреждал:

– Всё предусмотрено и рассчитано с такой ювелирной точностью и тонкостью, что вам, Джек, нужно страшиться только одного: чтобы вас не схватили за руку с поличным. Всё остальное вам никак не угрожает. Поэтому я и утверждаю: если вы не совсем безнадёжный тупица, то ваш провал практически невозможен. О своей поездке в Советскую Россию вы станете очень скоро вспоминать, как о приятнейшем времяпровождении. Ведь, находясь там, вы, хотя и под чужим именем, но будете на легальном положении, в качестве, так сказать, «желанного гостя»...

И действительно, до сих пор, по твёрдому мнению Райта, всё шло сравнительно гладко, и он, не без оснований, считал себя в полной безопасности. Таился и путал свои следы он только для того, чтобы не быть раньше времени разгаданным, и чтобы это не помешало ему выполнить задание.

Он отлично понимал, что его внезапное исчезновение из состава делегации будет очень скоро обнаружено и розыском займутся лучшие оперативные силы советской контрразведки. В короткий срок всё будет поставлено на ноги. Но и при таких обстоятельствах сохранялась возможность проскользнуть в совхоз незамеченным. Гарантией успеха служили внезапность исчезновения и небольшое время, требующееся для того, чтобы добраться до цели. Правда, в первый же день, как рассчитывал Райт, до совхоза добраться не удалось. Единственный в сутки поезд в ту сторону отправился раньше, нежели Джек успел преобразиться. Это несколько осложняло положение, но не могло настолько обескуражить опытного диверсанта, привыкшего к большему риску, чтобы заставить его отступиться от намеченных планов. Тем более, что перед Райтом, по существу, стояла только одна трудность – незамеченным добраться до совхоза. Взрывать и жечь там было ничего не нужно, а следовательно, и беспокоиться о безопасных путях отхода. В этом заключалась сильнейшая сторона разработанного шефом плана! Требовалось сделать короткий и быстрый бросок в одну сторону. После выполнения задания, когда в карманах останутся носовой платок, зубочистка, перочинный ножичек и кошелёк с мелочью, Джек мог совершенно не опасаться разоблачения. Он даже подумывал, а не объявить ли самому, выйдя за ворота совхоза, что он гость из-за границы, случайно попавший не туда, куда его приглашали. Возможно, его при этом задержат, доставят в милицию или ещё куда-нибудь, но судить или сажать в тюрьму никто не станет. За что? Улик ведь никаких!

Микроскопические посланцы доктора Франческо Синьорелли примутся за своё страшное дело не вдруг и, главное, без излишнего шума. Самое большее, что могут сделать с Райтом – предложить ему немедленно покинуть пределы Советского Союза! А это к тому времени будет полностью соответствовать его интересам...

Конечно, Райт был уверен, что так он не поступит, это походило бы на ребячество. «А жаль, – досадовал он, – могла бы получиться довольно забавная история! Было бы над чем посмеяться!..» В мемуарах, которыми Райт полагал заняться «на склоне лет», это была бы, как ему представлялось, любопытная страничка...

Простота и безнаказанность диверсии настолько увлекли Райта, что он предложил шефу выполнить задание, не прибегая к содействию помощников. Но шеф отклонил эту просьбу. Не менее важным он считал необходимость установить нарушенную связь с агентами, которых, как знал Райт, не так уж много. Советские люди не поддавались вербовке...

Обвинения в убийстве Рогулина и Забелиной Джек совсем не опасался. А что они покойники, это у него сомнений не вызывало. Прежде всего, казалось весьма сомнительным, чтобы кто-то вообще заподозрил бы тут насильственную смерть. Но даже если бы это всё же случилось и, больше того, Райту пришлось бы признаться в том, что он навестил Рогулина в его квартире, то сама мать покойного засвидетельствовала бы, что её сын любезно проводил гостя до двери и затем возвратился в комнату здоровым и невредимым. С Забелиной дело обстояло ещё проще. Вместе их никто не видел, а в зале кинотеатра присутствовали сотни зрителей, которые могли подтвердить, что на девушку никто не покушался. Поэтому установить хотя бы сомнительную закономерность между смертями Рогулина и Забелиной и встречами с Райтом становилось невозможным. Опытный следователь мог бы, конечно, докопаться до такого предположения, но доказать его суду он бы не сумел. А суду нужны факты!

Опасался Джек Райт только одного: чтобы ему никто не помешал добраться до совхоза. А потом – всё, что угодно! Он может даже назвать своё имя.

И вот, когда до цели осталось немногим больше двух десятков километров, является вдруг Павлюк и сообщает, что он бежал из-под ареста.

Конечно, Афанасий Павлюк мог поверить, что ему удалось обмануть бдительность охраны. Но не так прост был Райт. Очевидцем событий он не являлся, но ему сразу стало ясно, что Павлюку сознательно предоставили возможность побега. И сделано это было для того, чтобы Афанасий Павлюк навёл на след!..

Как быть? Разгрузить немедленно карманы и спокойно ждать прихода советских контрразведчиков, чтобы заявить о том, что он сел не в тот поезд... или попытаться довести дело до конца?

Как всегда, в трудную минуту мысль Джека Райта работала чётко и быстро.

До совхоза считанные минуты езды. Можно сейчас же на ходу спрыгнуть с поезда и дойти пешком, можно, повиснув на сцепах и соединительных шлангах, проболтаться небольшое время под вагонами. Джек специально этому обучался. Пока офицеры советской госбезопасности будут метаться из конца в конец по всему железнодорожному составу в поисках вдруг пропавшего пассажира, Райт будет у цели. О дальнейшем тревожиться не следовало...

Можно так, можно иначе. Но в обоих случаях Павлюк оказывался лишним. К тому же, любой следователь непременно постарается сделать его главным свидетелем обвинения, на его показаниях будут строиться доказательства.

Павлюк становился опасным для Райта, его нужно было немедленно «убрать».

Но сюда обязательно должны явиться советские контрразведчики. Возможно, они уже совсем близко.

Близко, но ещё не здесь!

Афанасию Павлюку показалось, что известие, которое он сообщил, на какую-то долю секунды смутило «белобрысого». Он выдвинул вперёд нижнюю челюсть, недобро прищурил глаза, тронул перстень на пальце, но тут же оправился и благодарно протянул руку.

– Спасибо. Вы хорошо сделали, что предупредили меня. Этого я не забуду.

Павлюк обрадовался. Он спешил найти агента, но в то же время опасался встречи с ним. Обычно в подобных случаях диверсанты, чтобы надёжнее замести следы, убивали своих помощников. Афанасий это знал и, на всякий случай крепко сжимал в кармане тяжёлый остроугольный камень, который поднял с земли, когда ещё садился в поезд.

Неожиданно дело приняло хороший оборот. От сердца отлегло, Павлюк почувствовал себя спасённым. Он довольно улыбнулся и с признательностью крепко пожал протянутую ему ладонь двумя руками.

– А теперь быстро в вагон, – приказал Джек Райт и добродушно похлопал его по шее.

Павлюку при этом показалось будто Райт неосторожно царапнул его чуть повыше ворота рубахи, но не придал этому значения.

– Проедете пять остановок, на шестой сойдёте, – продолжал Джек. – Ждите меня там и никуда не отлучайтесь. Будьте готовы немедленно следовать дальше, куда – я скажу потом.

– Не беспокойтесь, всё будет в порядке, – охотно согласился Павлюк, решив даже, чтобы не портить установившихся отношений, не просить денег на курево и питание. «Как-нибудь обойдусь, – подумал он. – Вытерплю...»

Короткое свидание закончилось.

Ободрённый, повеселевший Афанасий Павлюк двинулся обратно, однако почувствовал вдруг такое сильное головокружение, что оказался вынужденным остановиться и припасть лбом к холодной и скользкой стене вагона.

– Ничего... это сейчас пройдёт, – через силу виновато пробормотал он. – Видать, переволновался очень...

Джек Райт, хладнокровно наблюдавший за Павлюком, зло усмехнулся. Удовлетворённо кивнув головой, он шагнул к наружной двери и сильным рывком распахнул её.

Из темноты обдало сырым, пронизывающим ветром.

Павлюк с трудом повернулся. Глаза его расширились, лицо потемнело и исказилось болью. Он силился что-то сказать, очевидно, попросить Райта помочь ему. Но посиневшие губы только беззвучно вздрагивали, взбивая пенящуюся слюну.

Джек безразлично оглянулся на своего помощника. Готовясь к прыжку, чтобы не выронить в темноте пистолет, вынул его из кармана, перенёс ногу за порог и нащупал верхнюю ступеньку.

Внезапно в тамбуре появился Рудницкий. За ним в дверях показались ещё двое.