Текст книги "Вторая встреча"

Автор книги: Николай Лобко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

XIV
ТОТ, У КОГО СЛАБЫЕ НЕРВЫ

Гарри Макбриттен искал и нашёл Павлюка. Майор Кочетов сразу понял это, как только дежурный отделения милиции показал запонки, которые Афанасий Павлюк пытался утром продать на базаре.

Точно такие запонки Григорий Иванович видел на манжетах Томаса Купера, когда он, отвернув обшлаг пиджака, показывал на своих часах время отъезда делегации на вокзал.

– Откуда у Павлюка могла появиться такая вещь? – со своеобразным украинским выговором спросил дежурный и сам ответил: – Ясно откуда – украл. Мы ж этого типа знаем, як облупленного.

Кочетов быстро познакомился с протоколом допроса и, узнав, что начальник отделения милиции уехал и кабинет его свободен, попросил проводить туда задержанного.

Афанасий Павлюк переступил порог неторопливо, вразвалку, и, хотя майор, стоя у двери, оказался за спиной, сразу заметил его присутствие.

«Держится настороже», – отметил Григорий Иванович.

А Павлюк нудно загудел на одной ноте:

– Гражданин начальник, что ж тут у вас делается? Заступитесь за невинного человека. Схватили ни за что, ни про что, привели сюда и держат, не выпускают. Где на это законы писаны? По какому такому праву меня арестовали?

Высокий, широкоплечий, он горбился и ёжился, будто старался стать меньше ростом, сделаться незаметнее. Как у большинства запойных, багроватое, густо обросшее рыжей щетиной лицо его припухло и обрюзгло. Щёки, словно наполненные жидкостью, обвисли. Маленькие, заплывшие глазки беспокойно метались в узеньких щёлках, торопясь всё увидеть, угадать, откуда грозит опасность и, главное, какая. Одет он был в закалённую солдатскую стёганку, старые, обтрёпанные внизу и заплатанные на коленях штаны. На ногах – жёлтые, без каблуков и шнурков затасканные туфли, на голове – облезлая цигейковая шапка с надорванным правым ухом.

«Вот это вид! – усмехнулся про себя майор. – Давно ничего подобного не встречал».

А Павлюк, угадав, что майор госбезопасности оказался тут не случайно, ещё надеясь на счастливый исход дела, хрипловато ныл:

– Если я бедный человек, так меня можно хватать когда и кому захочется? Так, да? А я больной! У меня всё от сердца происходит! Врачи лечить отказались, безнадёжный, говорят. Вон ведь болезнь какая...

– Хватит, Павлюк, – прервал его Кочетов. – Садитесь.

Афанасий сел, но не умолк.

– Неужели, гражданин начальник, и вы не поймёте истерзанной души больного человека? – всхлипнул он вдруг. – Всю жизнь, как святыню, берёг запонки моего горячо любимого, дорогого покойного папочки. С кровью от сердца отрывал, когда нёс их на базар...

– Всё это лишнее, Павлюк. Поговорим лучше о другом.

Задержанный насторожился, но сделал вид, что он крайне обижен и ему трудно унять слёзы.

– Вы знаете, что за это бывает? – после непродолжительной паузы, тихо, но с подчёркнутой значимостью слов, спросил Кочетов.

Пальцы Афанасия, размазывая слёзы по грязной щеке, упёрлись в нос и задержались, словно наткнулись на непреодолимое препятствие. Из-под опущенных бровей тревожно сверкнули глаза, но тут же прикрылись веками.

Павлюк выжидающе молчал.

– Или голова не мила? – тем же тоном продолжал майор.

Пальцы Павлюка медленно поползли вниз, вытерли губы и сжались в кулак.

– Что-то не пойму, – неуверенно выпрямляясь, прошептал он.

Такое заявление, конечно, не могло обмануть Кочетова. Майор отлично понимал, какое смятение творилось в душе Павлюка, объятой животным страхом, что нервы его в эту минуту напряглись до того последнего предела, когда теряется способность управлять ими. Афанасий даже не решился заговорить громко, чтобы не выдать своего состояния.

А майор Кочетов приблизился к нему и очень внятно произнёс:

– Мне сказали, что у вас имеется томик уникального издания стихотворений Николая Алексеевича Некрасова, 1853 года.

Расчёт оказался точным.

Павлюк растерялся.

Он широко открыл глаза, приподнялся, но опять опустился на стул, крепко ухватился за сидение руками и, не спуская взгляда с лица майора, крикнул:

– Я... я ничего не знаю! Отпустите меня!

– Теперь я что-то не пойму, – усмехнулся майор.

– Я ничего не знаю. Я ничего не знаю, – зачастил Павлюк.

– Вы о чём это? – спросил Кочетов.

Афанасий понял, что провалился окончательно, но всё же сделал ещё одну попытку вывернуться.

– Я признаюсь, гражданин начальник, – с трудом переводя дыхание, заныл он. – Признаюсь, украл запонки, будь они прокляты. Украл. Пишите протокол, всё как было расскажу...

– У кого украли?

– В магазине.

– Не хотите говорить правду, – спокойно заключил Кочетов, – дело ваше. Не пришлось бы потом жалеть.

– Клянусь, начальник. Думал, в кармане у него деньги, а оказались – запонки. Сажайте, судите, запираться не стану! Раз виноват, значит виноват.

– А как с уникальным изданием?

– Не знаю.

– Продали на той неделе в субботу?

– Да, – машинально подтвердил Павлюк, но испугался и в страхе крикнул: – Нет, Нет!.. Я ничего не знаю. Отпустите меня! Я больной, у меня сердце... У меня бывают припадки!..

Он вдруг грохнулся на пол, завыл и забился всем телом.

Кочетов, наблюдая за ним, подошёл к столу и набрал номер телефона.

– Пятый...

Афанасий сразу притих.

– Хочешь послушать? – прикрыв трубку ладонью, усмехнулся майор.

Павлюк со злобой посмотрел на него, поднялся с пола и с вызывающей наглостью развалился на стуле.

– Хочу!

«Опытный, со всех сторон пробует, где легче взять. Откуда у него такая сноровка?» – подумал Кочетов, но в это время ответил телефон.

Короткий разговор, во время которого майор в основном говорил: «есть», «да», «нет», – ничего нового Павлюку не принёс. Он уже отлично понимал, какое обвинение ему будет предъявлено, но ещё не знал, какие материалы находились в руках следователя. Узнать это для него сейчас было очень важно.

«Запонки – не улика! Заявил правильно – украл их! Залез в чей-то карман в магазине и вытащил! Зря баланду травил, с этого надо было сразу начинать... Но откуда майор знает пароль? Кто сообщил? Неужели «белобрысый» попался? Знать бы точно, тогда – нутро навыворот, пока фактами не припёрли. Тут важно момент не упустить, вовремя сделать заявление, чтобы потом на своём «чистосердечном признании» играть. Но это, если у следствия улик достаточно. А если их нет или маловато, тогда тянуть волынку. Ничего, мол, не знаю и баста!..»

Так рассуждал Афанасий Павлюк и возвращаясь в камеру предварительного заключения, и спустя минут двадцать, поднимаясь по лестнице к своей квартире.

Двумя ступеньками ниже сзади шёл майор Кочетов.

– Отоприте дверь, – приказал он, когда Павлюк остановился на верхней площадке.

Афанасий тяжело вздохнул, но приказание выполнил.

– Входите, – распорядился майор.

Следом за хозяином он вошёл в маленькую, тёмную прихожую, окинул её взглядом и, не останавливаясь, прошёл в комнату.

Здесь никого не было. Простой стол, не покрытый скатертью, кровать с измятым шерстяным одеялом, из-под которого виднелся грязный полосатый тюфяк, старый, покосившийся набок гардероб, тумбочка в углу и два стула составляли всё убранство комнаты.

– Небогато живёте, – оглядывая обстановку, заметил Кочетов.

– Живём, как умеем, – угрюмо ответил Павлюк.

– Но гостя можно было бы встретить поприветливее.

– Какого гостя? – не понял Афанасий, но потом усмехнулся: – Что ж мне целоваться с вами?

– Целоваться не нужно, но говорить можно другим тоном.

– В тонах не разбираюсь. – Павлюк подошёл к столу, на котором стояли пустые бутылки из-под водки, а на куске серой обёрточной бумаги лежали огрызки колбасы и ломти хлеба, и достал из валявшейся тут же пачки последнюю папиросу. – Есть дело – говорите, нет дела – уходите. Я спать хочу.

– В ночной смене работали?

– Водку пил, – вызывающе повысил голос Афанасий. – Всё?

– Всё, – спокойно произнёс Кочетов и спросил: – Куда гость ушёл?

Павлюк неторопливо зажёг спичку, закурил папиросу, затянулся и выпустил целое облако дыма.

– Какой гость?

– Не притворяйтесь, Павлюк. Вы отлично знаете, о ком я спрашиваю.

– Мало ли кто ко мне приходит, – пожал плечами Павлюк.

– Где мужчина в сером костюме?

Павлюк облегчённо вздохнул: «белобрысый» не пойман!..» Он насмешливо посмотрел на майора и сдул пепел с папиросы.

– Такого что-то не помню. И вообще, майор, ты меня на пушку не бери. Понял?

– А это откуда?

Кочетов рывком отбросил подушку, под которой оказалась толстая пачка денег, и быстро сунул правую руку в карман. Но прежде чем он успел вынуть её обратно, Павлюк выхватил из-под тюфяка пистолет и направил его на майора.

– Руки вверх!

Майор презрительно усмехнулся.

– Слабые, оказывается, у вас нервы, гражданин Павлюк. Впрочем, если бы они были у вас крепкими, то вы не стали бы предателем. Положите оружие на стол, – приказал он.

– Но, но! – угрожающе прикрикнул бандит. – Командовать теперь буду я. Руки!

– Положите оружие на стол, – повторил Кочетов. – Стрелять вы всё равно не станете.

– Ну, это как придётся.

– Стрелять нужно было раньше, когда вас фашисты вербовали.

– А тебе откуда это известно? Докладывали они тебе?

– Знаю.

– Вы всё знаете, – с ненавистью пробормотал Павлюк. – Как только увидел, сразу догадался, что ты за птица.

– Кладите оружие.

– Ну, это ты брось, не на дурака напал. Кончим дело миром. Ты остаёшься здесь, а я ухожу.

– Никуда вы без меня не уйдёте. Ясно?

Павлюк испуганно покосился на дверь:

– Ты что... не один?

– Это не имеет значения. Вы арестованы. А то, что вы не сдаёте оружия, только усугубляет вашу вину.

Руки Павлюка задрожали. Он растерянно посмотрел ещё раз на дверь, перевёл широко открытые от страха глаза на спокойно стоявшего у кровати майора и едва слышно прошептал:

– Не губите...

– Оружие.

Павлюк торопливо положил пистолет на край стола и повалился на колени:

– Не губите!.. Не губите!..

– Прочь от стола.

Афанасий поспешно на коленях пополз по грязному полу в сторону и забился в угол.

– Гражданин начальник, – шептал он, то кусая свои пальцы, то протягивая трясущиеся руки к Кочетову, – гражданин начальник, не губите... Клянусь, всё скажу. Был он у меня, был...

– Где он сейчас, вам известно?

– Не знаю.

Григорий Иванович взял пистолет со стола, подошёл к двери и открыл её:

– Входите, товарищи.

В комнату вошли Рудницкий, Шовгенов и Михаил Тимофеевич Зарубин со своим неизменным потёртым чемоданчиком в руке и фотоаппаратом «Зоркий», висящим на длинном, тонком ремешке, перекинутом через левое плечо.

На допросе Павлюк показал, что был завербован фашистами в то время, когда находился у них в плену.

– Гитлеровские шпионы на службе у новых хозяев, – усмехнулся полковник Чумак. – Не ново.

Где в настоящее время находился «белобрысый» (Макбриттен никак не назвал себя), что собирался делать – Павлюк заявил, что этого он не знает.

– Пришёл он ко мне вчера вечером, когда я уже спал, – рассказывал Афанасий. – Обругал меня за то, что я не сообщил, куда переехал со старой квартиры. Потом потребовал, чтобы я нагрел воды. Когда вода была готова, он насыпал в неё какого-то порошка и помыл голову, отчего волосы его сразу почернели. Потом я дал ему паспорт. Он наклеил на него свою фотокарточку, выдавил, как положено, все печати. Переоделся, переобулся и на рассвете ушёл. Больше я ничего не знаю.

– Во что он переоделся? – спросил полковник.

– Мою одежонку взял. Мне потом пришлось вот это с чердака тащить, чтоб одеться.

– Какую одежду вы ему дали?

– Гимнастёрку, сапоги керзовые, галифе тёмно-синее. Тужурку у нашего дворника сторговал. Чёрная, суконная, потёртая, но ещё носить можно.

– На голову что он надел?

– Мою фуражку, тоже суконная, чёрная.

– Паспорт на чьё имя?

Павлюк потупился и вздохнул:

– Паспорт мой.

– Куда он ушёл от вас?

– Я уже сказал, не знаю.

– Когда должен вернуться?

– Тоже не знаю. Он приказал никуда не уходить из квартиры, пока снова не появится.

– А вы ослушались.

Павлюк молча развёл руками.

– Как же это случилось? Он вам столько денег оставил, а вы запонки на базар потащили.

– Привычка подвела – чужое с рук скорее свалить. А деньги, они не пахнут. Да и спрятать я собирался их так, что сам чёрт не отыскал бы.

– Как к вам попали запонки? Он их подарил?

– Свои вещи «они» не дарят. Это ведь закон. Зная такое дело, я взял их не спрашивая.

– И он не заметил? Не может этого быть.

– Ну так и я кое-что умею делать, – слегка обиделся Павлюк. – И голова и руки есть.

– А где одежда, что он снял?

– В чемодан положил и унёс с собой.

– Уведите арестованного, – приказал полковник Рудницкому.

Павлюк поднялся со стула и покорно пошёл к двери.

Полковник Чумак вышел из-за стола, закурил папиросу и зашагал по кабинету.

– Где же Гарри Макбриттен?..

XV
ПИКОВАЯ ДАМА

Пока наводились нужные справки и производилась оперативная проверка некоторых заявлений, сделанных Афанасием Павлюком, майор Кочетов спустился в столовую.

Во втором зале в углу за столиком сидели Рудницкий, Шовгенов и Зарубин. Григорий Иванович направился к ним.

– Не помешаю?

– Пожалуйста, товарищ майор.

Лейтенанты вскочили и любезно предложили ему стул.

Заказав официантке обед, Григорий Иванович обратился к Зарубину:

– Ну, Михаил Тимофеевич, как удалось тебе колдовство на этот раз?

– Всё в порядке. Следы его. В квартире Павлюка он не стеснялся.

Шовгенов покосился на Рудницкого и лукаво подмигнул.

– Похоже два места в театре сегодня будут пустовать. Жаль! – вздохнул он. —Очень жаль!

Рудницкий под столом толкнул коленкой своего приятеля и с укоризной посмотрел на него.

– О чём вы? —не поняв Шовгенова, поинтересовался майор.

– Да тут один лейтенант собрался сегодняшний вечерок провести с девушкой, – с незлобливой товарищеской иронией принялся объяснять Шовгенов, – Приятно, конечно... Как говорил ашуг:

Своя у каждой красота,

У всех, как финики, уста.

Слова, как сахар, неспроста

У чаровницы, девушки...

Но... имеются серьёзные опасения, что намеченное мероприятие сегодня не состоится.

– Я догадываюсь, кто этот лейтенант, – сдерживая улыбку, сказал Григорий Иванович, – и, кажется, знаю его девушку. Если эта та, о ком я думаю, то уверен, что она поймёт и не обидится на лейтенанта, – закончил он серьёзно и чуть грустно.

После обеда Кочетов возвратился в кабинет полковника.

– Павлюк говорит не всю правду, – убеждённо произнёс Чумак, закурив папиросу и протягивая зажжённую спичку Кочетову. – Он что-то утаивает. Но что?.. Макбриттену – будем пока называть его так – нужна была одежда и место, чтобы спокойно переодеться и перекраситься. Сделать это в гостинице он не мог. К его досаде, члены делегации постоянно находились в центре внимания всего обслуживающего персонала. Понятно, русский народ всегда славился своим гостеприимством. Проделать необходимую метаморфозу в магазине или в парикмахерской Гарри Макбриттен не решился. Малейшее подозрение грозило для него провалом. Но возможно, что он пошёл бы на этот риск, если бы не нашёлся Павлюк. Как будто роль Павлюка на этом и заканчивается. Что же он тогда скрывает? Не думаю, чтобы Макбриттен посвятил его в свои секреты. Для этого не было никакой необходимости, если допустить, что Павлюк не должен был принимать непосредственного участия в выполнении задания. Однако могло случиться и по-другому; для выступления Павлюка не настало время или мы ему помешали... Во всяком случае, придётся побудить его к активным действиям. Подумаем, как это сделать...

Прошло больше часа, прежде чем был тщательно разработан план действий.

Афанасия Павлюка снова привели на допрос.

– Вы сказали, что этот человек ушёл от вас на рассвете, – обратился полковник к арестованному.

– Да, на рассвете, – подтвердил тот.

– Но тужурку у дворника вы купили в девятом часу.

– Разве в девятом? – заволновался Афанасий, но тут же нашёлся: – У меня нет часов, может, и в девятом.

Полковник молча посмотрел на Павлюка, стараясь отгадать его мысли.

Афанасий сидел с видимой покорностью и, втянув голову в плечи, поёживался.

– А куда вы уходили утром? – спросил вдруг полковник.

– Уходил? – переспросил Павлюк, причём руки его задрожали, и, чтобы скрыть это, он беспокойно задвигал пальцами, словно начал что-то плести. – Я ходил, – повторил он ещё раз и вдруг выпалил: – На базар я ездил.

– Зачем?

– Хотел тужурку там купить.

– Купили?

– Нет.

– В городе тужурки не нашлось? – насмешливо спросил полковник.

– Я торопился.

Чумак с укоризной покачал головой:

– Вы что-то скрываете, Павлюк.

Тот вскочил и приложил руки к сердцу.

– Клянусь честью!..

– Лжёте, Павлюк, – прервал его полковник. – А честью не клянитесь, её у вас нет, вы её продали врагам.

– Я не знаю, как сказать, чтобы вы поверили, – с отчаянием воскликнул Афанасий, сел на стул и утёр кулаком глаза.

– Вы знаете, что вас ждёт? – сухо спросил Чумак.

Павлюк испуганно взглянул на него и медленно опустил голову.

– Ну вот что, – продолжал полковник, подходя к Павлюку, —если вы поможете поймать человека, который приходил к вам, обещаю сделать всё от нас зависящее, чтобы вам смягчили наказание.

– Гражданин полковник, – часто и отрывисто дыша, арестованный поднял лицо, залитое слезами, – да я с большой радостью!.. Я этого гада сам задушил бы вот этими руками. Я ведь человеком был... И у меня, как у других, могла быть семья. А я, как собака... Грязный, вечно голодный, никому не нужный, – он сжал кулаки и несколько раз ударил ими себя по голове.

– Перестаньте, Павлюк, – холодно сказал полковник. – Всё равно я вам не верю.

Кулаки Павлюка повисли в воздухе.

– Что?

– Не верю. Понятно? – полковник сделал паузу для того, чтобы его собеседник имел время осмыслить услышанное, и продолжал: – Но у вас есть возможность начать новую жизнь. Мы вам поможем. Подумайте об этом.

– Да что тут думать, – Афанасий опустил руки на колени и тяжело вздохнул. – Я выполню всё, что вы прикажете.

– От вас потребуется немного. Сейчас вы отправитесь домой. С вами поедут наши работники. Когда этот человек вернётся к вам, – а он вернётся, ему нужно снова перекраситься и переоблачиться, – вы ему откроете дверь. Остальное уже дело не ваше.

– Открою, гражданин полковник, обязательно открою.

– Но учтите, Павлюк, это единственный для вас случай, когда вы сможете в какой-то степени загладить свою вину перед Родиной и выйти на правильный, честный путь.

– Понимаю, гражданин полковник. Не беспокойтесь, я сделаю всё, что нужно...

Сопровождаемый лейтенантом Шовгеновым Афанасий Павлюк вошёл в свою комнату, остановился посредине и обвёл её неприязненным взглядом. Всё тут показалось ему чужим, враждебным, точно собственная квартира превратилась вдруг в ненавистную тюрьму. Когда в прихожей щёлкнул запираемый замок, Афанасий вздрогнул, точно от удара, насупился и закусил нижнюю губу.

С ключом в руках на пороге появился Рудницкий.

– Садитесь, Павлюк, – приказал он.

Павлюк, сгорбившись, сел на кровать и опустил голову на сжатые кулаки.

– А ты чего стоишь? – обратился Рудницкий к товарищу. – Кто знает, сколько нам здесь торчать придётся.

Тот посмотрел на часы и улыбнулся.

– А я ведь угадал. Сейчас раздвигается занавес, и на сцене...

В двух семьях, равных знатью и славой,

В Вероне пышной разгорелся вновь

Вражды минувших дней раздор кровавый,

Заставив литься...

– Оставь, Сулейман, – перебил его Рудницкий, – И без тебя тошно.

– Да, – шумно вздохнул тот. – Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.

Он нехотя опустился на стул и брезгливо покосился на грязный стол и валявшиеся на нём объедки.

Наблюдавший за товарищем Рудницкий усмехнулся.

Положив ключ от входной двери на тумбочку, стоявшую в углу, он взял за концы бумагу, на которой лежали огрызки колбасы и ломти хлеба, и спросил Павлюка:

– Кушать будете?

Афанасий, не меняя позы, отрицательно качнул головой.

Лейтенант кинул остатки еды на подоконник, рядом с затрёпанной колодой карт. Куском газеты смахнул пыль и крошки со стола, придвинул к нему стул и сел.

Все трое молчали.

Тишина в комнате нарушалась только глубокими вздохами Павлюка.

– Ты хоть предупредил её? – негромко спросил Сулейман.

– Нет, – недовольно буркнул в ответ Рудницкий и повернулся к Павлюку: – В квартире радио есть?

Хозяин квартиры с недоумением посмотрел на лейтенанта, будто тот заговорил о чём-то немыслимом, и опять отрицательно качнул головой.

Рудницкий зевнул.

– Закурим? – предложил он Шовгенову.

– Давай закурим, – вяло согласился тот, доставая из кармана портсигар.

Закурили. Рудницкий спичечной коробкой начал выбивать на доске стола такт какой-то песни, но это ему быстро надоело, и он сунул коробку в карман.

– Как по-твоему, наша команда в этом сезоне выйдет в группу «А»? – спросил он.

– Если они будут играть так, как в последний раз, – усмехнулся Сулейман, – то и в «Б» не удержатся.

– И это верно, – безразлично произнёс Рудницкий, извлёк из верхнего кармана кителя два узеньких голубых билета в театр, с грустью повертел их в руках и спрятал обратно.

– Нужно было захватить что-нибудь почитать, – после большой паузы заговорил Шовгенов.

Рудницкий поискал глазами куда деть окурок, но, не найдя пепельницы, положил его на подоконник.

– Я перечитываю «Войну и мир», – несколько приподнято и мечтательно продолжал Сулейман. – Вот книга написана!

Товарищи начали вспоминать особенно запечатлевшиеся в памяти отдельные места, героев произведения.

Павлюк поднял голову, послушал их и угрюмо попросил:

– Дайте закурить.

– Пожалуйста, – Рудницкий протянул ему папиросу.

Арестованный тяжело поднялся, подошёл к лейтенанту и взял из его рук папиросу. Пока лейтенант доставал из кармана спички, Павлюк насупившись стоял перед ним, разминая пальцами табак. Равнодушный взгляд его скользнул по высокому, ровному лбу Рудницкого, светлым волосам и остановился на тумбочке. Она стояла в углу позади офицера, почти касаясь спинки стула, на котором он сидел.

На тумбочке лежал ключ!

Лейтенант чиркнул спичкой.

Афанасий быстро отвёл глаза от ключа, закурил папиросу и вернулся на своё место. Но теперь он сидел не в той неподвижной, полной покорности позе, что раньше, а поминутно шаркал ногами по полу, откидывался на постель, нетерпеливо тёр ладонями колени, шумно отдувался и украдкой поглядывал в угол, где стояла тумбочка.

В комнате начало темнеть.

Рудницкий включил электрический свет, прошёлся из угла в угол и опять сел на свой стул.

– Ваш приятель скоро придёт? – спросил Шовгенов Павлюка.

Тот пожал плечами и безразличным тоном нехотя ответил:

– А кто его знает.

Мысли Павлюка в этот момент были заняты другим:

«Ключ от двери – путь к спасению. Но как взять его?..»

– Вот бы сюда шахматы, – закинув руки за голову, потянулся Шовгенов.

– Да, времени хватило бы не на одну партию, – согласился Рудницкий и вдруг предложил: – А, может быть, в «козла»? Карты есть. Хозяин, думаю, не будет возражать, если мы немного поиграем, – обратился он к Павлюку.

– Играйте, – буркнул тот.

– Не люблю я карты, – поморщился Шовгенов.

– И я не люблю, но делать-то ведь нечего, – Рудницкий протянул руку и взял с подоконника карты. – Давай? Безобидная игра.

– Ладно уж, – неохотно согласился товарищ.

Вначале они играли очень вяло, но после того, как Шовгенову пришлось три раза подряд сдать карты, игра оживилась.

– Помнишь? – подтрунивал Рудницкий. – Отец бил сына не за то, что тот играл, а за то, что отыгрывался.

Сулейман отшучивался:

– Цыплят по осени считают.

– Считай, считай, только со счёта не сбейся...

Павлюк молча наблюдал за их игрой и, упёршись локтями в колени, мерно покачивался всем туловищем взад и вперёд. Когда он, отклонившись посильнее назад, приподнимал голову, то видел ключ, лежавший на тумбочке. Павлюк отводил от него глаза в сторону, но через минуту опять тянул шею, чтобы лучше рассмотреть, как лежит там ключ, которым заперта входная дверь.

Полковник Чумак не ошибся, Павлюк сказал не всё, что знал. И сделал он это не без причины. «Белобрысому» было известно многое из прошлой деятельности Афанасия Павлюка на службе в Минском гестапо. Не зря белорусские партизаны два раза стреляли в него... Поэтому Павлюк с удовольствием свернул бы шею своему незваному и нежданному гостю, но совсем не хотел, чтобы он был пойман. Хотя гость и не сказал, что собирается делать, куда ехать, однако хозяин явочной квартиры тоже был «птицей стреляной». И он, правда не без труда, догадался, какой маршрут избрал себе «белобрысый». А после того, как утром гость потребовал, чтобы ему немедленно был куплен билет на один из местных поездов, догадка только укрепилась.

«День переждёт в лесу, а ночью пересядет в Ленинградский», – решил тогда Афанасий.

На допросе он чуть было не проболтался, но вовремя спохватился...

Рудницкий, наконец, проиграл.

– Лиха беда начало, – захохотал Шовгенов.

– Одна ласточка весны не делает.

Рудницкий собрал карты со стола.

– Который час? – спросил Павлюк, пересаживаясь ближе к краю кровати.

– Торопитесь куда? – тасуя карты, поинтересовался Рудницкий.

– Да нет, просто так спросил, – в душе ругая себя, хмуро и невнятно пробормотал Афанасий. – Время тянется.

– Ложитесь, спать. Когда нужны будете, разбудим.

– Какой уж тут сон? – вздохнул Павлюк и, прислонившись щекой к спинке кровати, покосился правым глазом на тумбочку.

До ключа было всего метра два, но взять его незаметно Афанасий не мог. Он медленно опустил веки, и если бы по-прежнему не вертел в пальцах давно погасшую папиросу, то можно было бы подумать, что он задремал. Однако мозг его продолжал напряжённо работать.

Постепенно созрел план, как освободиться от чекистов, которые казались слишком молодыми, неопытными и беспечными.

А офицеры, не обращая внимания на Афанасия Павлюка, продолжали играть.

Теперь не везло уже Рудницкому. Он всячески старался отыграться, но это ему никак не удавалось. Лейтенант злился и досадовал на то, что ему не шла карта.

Шовгенов ликовал:

– Капусты тебе, Алёша!..

Афанасий приоткрыл глаза, скользнул взглядом в сторону тумбочки, расслабленно поднялся с постели и подошёл к Рудницкому с окурком в левой руке.

– Дайте прикурить.

Лейтенант недовольный тем, что его оторвали от игры, зажёг спичку.

Павлюк, прикуривая, наклонился. Правая рука его упёрлась в спинку стула, затем потянулась дальше и осторожно опустилась на ключ.

– Спасибо.

Афанасий кивнул головой и, сжимая ключ в руке, неторопливо вернулся к кровати.

Рудницкий опять проиграл.

– Алёша, – хохотал Шовгенов, – я тебя обязательно капустой накормлю.

Рудницкий быстро сдал карты.

– Ладно, ходи, – сказал он с плохо сдерживаемым раздражением.

Павлюк докурил папиросу, швырнул её на пол и раздавил каблуком. Крепче сжав в руке ключ, он, нагнув низко голову, исподлобья посмотрел на играющих офицеров. Злая усмешка презрительно скривила его губы. В узких щёлках холодно блеснули серые глаза.

Только на один миг промелькнула у него тень сомнения. Что-то уж очень вольно и шумно вели себя офицеры. Но тут же объяснил их поведение обычной неосмотрительностью, которая нередко сопутствует молодости.

Рудницкий резкими, короткими рывками хлёстко бросал карты на стол, Шовгенов небрежно клал свои, но с таким видом, словно эти карты имели основательный вес.

Но вот Рудницкий, подняв зажатую в руке карту, задумался.

– Мои, – решительно заявил он, сгребая карты со стола.

– Ну и «козёл»! – бросив свои карты на стол, воскликнул Шовгенов и захохотал. – Ты напрасно задержал пиковую даму. Она подвела тебя.

– А с чем бы я остался? – вспыхнул Рудницкий, открывая свои карты.

Молодые люди заспорили. Каждый с разгоревшимся азартом старался доказать правильность своего мнения.

Павлюк уже несколько раз порывался встать, но, приподнявшись, опять опускался на кровать. Сейчас он вдруг вскинул голову и хриплым, приглушённым голосом сказал:

– Пить хочется.

– А где вода? – недовольно спросил Рудницкий.

– В прихожей.

– Пойдите напейтесь, – разрешил Рудницкий и, уже обращаясь к Шовгенову, продолжал: – Мне ведь играть было нечем!

– И всё же пиковую даму не стоило держать, – настаивал Шовгенов.

Кряхтя, Павлюк медленно поднялся и, тяжело ступая, словно его ноги вдруг страшно отяжелели, направился в прихожую. Здесь он на секунду остановился и прислушался. В комнате продолжался горячий спор. Афанасий нарочито громко загремел кружкой о водопроводный кран, затем, сдерживая дыхание, на носках подскочил к двери, быстро вставил в замочную скважину ключ и осторожно повернул его.

Открываясь, дверь тихо скрипнула заржавленными петлями.

Павлюк вздрогнул и, крепко сжав пальцами край двери, застыл на месте. Крупные капли пота выступили у него на лбу.

– Вот тебе и нужно было дамой пойти, – донёсся из комнаты возбуждённый голос Шовгенова.

Афанасий облегчённо перевёл дыхание, тыльной стороной кисти смахнул пот со лба и выглянул за дверь.

Там никого не было.

Путь свободен!..

Павлюк выскользнул на лестничную площадку, запер за собою дверь и бросился вверх по лестнице.

Взбежав на чердак, он ударился головой о переплёты стропил, но не почувствовал боли. Нащупывая в темноте руками дорогу, спотыкаясь на каждом шагу о балки наката, он добрался до слухового окна.

Снизу донеслись частые и сильные удары.

– Спохватились, – испуганно и в то же время со злорадством подумал Павлюк: – Растяпы. Поздно!

Он быстро вылез на крышу и, пригибаясь, побежал по гребню.

Недалеко от трубы он споткнулся, упал и скользнул по гладкой наклонной плоскости железной кровли.

От падения с высоты пятого этажа его спас водосточный жёлоб, в который он упёрся ногами.

Трясясь всем телом от испуга, беглец не смог заставить себя подняться на ноги и продолжал свой путь на четвереньках.

Добравшись до края крыши, он спустился по пожарной лестнице на землю, не оглядываясь добежал до угла здания и скрылся за ним.