Текст книги "Вторая встреча"

Автор книги: Николай Лобко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Николай Прокофьевич Лобко
ВТОРАЯ ВСТРЕЧА

НАСЛЕДСТВО ДОКТОРА СИНЬОРЕЛЛИ

Сумерки медленно наползли на город, сгустились и словно поглотили его. Померкла в них яркая зелень каштанов. Точно растаяли в темноте островерхие крыши жилищ. Узкие, кривые улицы опустели. В окнах зажглись огни.

Из ресторана, вход в который освещался двумя матовыми шарами, вышел рослый, слегка сутулящийся мужчина. Он внимательно огляделся по сторонам, будто искал что-то, затем поднял воротник своего чёрного плаща, надвинул широкополую шляпу на брови и уверенно зашагал вдоль обильно смоченного недавним дождём тротуара.

Дойдя до перекрёстка, мужчина на ходу ещё раз огляделся, видимо желая убедиться, что за ним никто не следит, и свернул за угол.

Часы на ратуше пробили десять.

Путник прибавил шагу. Он перешёл на другую сторону улицы, ещё раз свернул за угол и остановился у следующего перекрёстка.

Шипя скатами по мокрому асфальту, дорогу пересекала автомашина.

Мужчина сошёл с тротуара, поднял руку и, когда машина, поравнявшись с ним, остановилась, открыл дверцу.

– Друг, меня ждёт девушка... – начал было он, но водитель прервал его.

– Сегодня обойдёмся без формальностей, Джек. Садитесь.

– Шеф? – с недоумением, едва слышно пробормотал Джек, вглядываясь в лицо водителя, освещённое слабым светом, излучаемым часами, спидометром и другими приборами, установленными на передней панели автомашины.

– Удивлены?

– Нет, – помрачнел Джек, сел в машину и быстро захлопнул дверцу передней кабины. – Скорее огорчён. Я уверен, этот неожиданный сюрприз ничего хорошего мне не сулит.

Шеф довольно усмехнулся. Маленькие глазки на его полном, холёном лице сузились. Он включил скорость, и машина рванулась вперёд.

– Бывают дела, которые я не считаю возможным доверять своим помощникам, хотя они и старательные парни, – пояснил он, выводя автомашину на широкое шоссе.

– Но вы могли вызвать меня к себе, – заметил Джек. Хозяин машины засмеялся:

– Вы плохо знаете мой кабинет, Джек. Стены его обладают чудеснейшим свойством – они слышат. А у меня сегодня появилось желание поговорить с вами наедине. Вы не против?

Джек промолчал. Насупив широкие, сросшиеся над переносицей чёрные брови, он сидел, уткнувшись тяжёлым подбородком в грудь, и угрюмо смотрел на убегающий под колёса автомашины освещённый фарами асфальт.

Промелькнули последние дома города, а машина, не сбавляя хода, мчалась дальше.

– Выше голову, старина! – покосился на Джека шеф. – На этот раз ничего опасного. Небольшая увеселительная прогулка вдоль берегов Средиземного моря. Ницца, Монте-Карло, Неаполь, Палермо...

Немного выдавшаяся вперёд толстая нижняя губа Джека чуть дёрнулась.

– И я буду там играть в казино, любоваться пальмами, флиртовать с южанками и принимать солнечные ванны на Лазурном берегу, – с иронией произнёс он.

– А вы почти угадали, Джек, – улыбнулся шеф, – и я вам завидую. Слово джентльмена! Но не стану вас томить неизвестностью. Вы будете сопровождать Артура Хэвиленда. Молодой принц угля и стали, перед тем как жениться на несравненной мисс Ребозе Чендлер, о чём второй месяц трещат все газеты обоих полушарий, решил последний раз кутнуть. Ну, это понятное желание. Жена хотя и с миллионами, всё равно жена... Вы будете следовать за ним всюду, но никому не мозолить глаза. В том числе и счастливому жениху. Учтите, он ничего не будет знать о вашей благородной миссии. Сделать вас его тенью – идея Хэвиленда старшего, который с трогательной отцовской заботой печётся о своём единственном наследнике. Поэтому, если молодой принц заметит вас и прибьёт, а это в его сиятельном характере, винить вам придётся только себя.

– Понятно.

– Но за жизнь его вы отвечаете головой.

– Это моя единственная и постоянная ставка.

– Чтобы не рисковать этой сомнительной ценностью, вам следовало бы избрать себе другую профессию, друг мой. Скажем, поступить в начальную школу учителем пения.

Шутка показалась шефу удачной, и он захохотал.

– Но не унывайте, Джек. Вам предстоит выпить не один стакан чудеснейшего вина, – весело продолжал он.

Джек хотел что-то возразить, но шеф, продолжая смеяться, приказал молчать, приложив палец к губам. Затем, ловко сняв стекло с часов, укреплённых на передней панели кабины, он остановил их, подвёл машину к обочине дороги и выключил мотор.

– В часы вмонтирован магнитофон, – отведя Джека шагов на десять от машины, объяснил свои действия шеф. – Остроумная штучка ювелирной работы. Наш разговор записан от первого до последнего слова на тончайшую стальную нить.

– Коммунисты? – насторожился Джек.

– О, нет. Коммунисты такими методами брезгуют. Это дело наших друзей. – Последние слова он произнёс с подчёркнутой иронией. – Наши союзники доверяют нам столько же, сколько и мы им.

Вдоль пустынного шоссе дул неприятный, пронизывающий насквозь ветер.

– Понятно, – поёжился от сырости Джек. – Отлично же вы снабжаете их информацией. Сразу чувствуется блестящий опыт, незаурядный ум...

Откровенная лесть, видимо, не смутила шефа. Подвижный, пухлый от жирка, он напоминал преуспевающего бизнесмена в момент заключения выгодной сделки.

– Вот, вот! – самодовольно усмехнулся он. – Учтите это, Джек, когда опять перемахнёте к ним на работу. – И шеф хвастливо продолжал: – Сегодня механик, которого они старательно подсунули мне, задержится в гараже у моей автомашины несколько дольше обычного, чтобы незаметно сменить в магнитофоне катушку со стальной нитью. Ну, а часом позже полковник в известном вам кирпичном доме с мраморными капителями будет внимательно вслушиваться в наши голоса и ликовать, что так ловко меня обставил.

– Значит поездка на Лазурный берег Средиземного моря...

– Чепуха, конечно. Работа не для вас. Эта легенда для них, чтобы они не рылись в нашем грязном белье, докапываясь, о чём мы говорили в автомашине.

– Та-ак, – протянул Джек. – Что же тогда для меня?

– Для вас? – шеф взял его под руку и отвёл ещё дальше от автомашины. – Для вас – достойное дело... Поездка в Советский Союз.

Джек вырвал свой локоть из рук начальника и негромко, но членораздельно выговорил:

– В Советский Союз я не поеду. У меня договор...

– Знаю, Джек, знаю. По договору вас не должны посылать туда, но обстоятельства заставляют нас это сделать.

– Меня это не касается.

– Дело очень серьёзное, Джек, если я вынужден говорить с вами ночью, выбрав для этого самое глухое место на всём шоссе. Вы окончили специальную школу, отлично владеете русским языком, на вашем счету десятки изумительных операций, проведённых вами на всех континентах. Вам завидуют, вас ставят в пример, про вас слагают легенды. Я ведь не забыл, за что прозвали вас «Медузой»...

Джек передёрнул плечами и слегка отвернулся. Он не любил вспоминать эту старую историю, когда чуть не поплатился жизнью.

Произошло это неприятное для него событие летом 1940 года, вслед за Дюнкеркской катастрофой. Джеку тогда было предъявлено обвинение в том, что он передал гитлеровскому командованию секретные сведения об уязвимых участках в обороне союзников, в результате чего последовало внезапное наступление фашистских войск на фронте от Северного моря до укреплений линий Мажино и чудовищный разгром английских, французских, голландских и бельгийских армий.

Такая суть дела грозила Джеку виселицей.

«Кровь солдат, слёзы вдов и сирот, дым пепелищ взывают к справедливому мщению, – наперебой трубили газеты. – Пусть свершится правосудие. Смерть предателю!..»

Обвинения строились на личных показаниях пленного фашистского разведчика, который, выдавая всё, что знал, зарабатывал себе помилование и право работать на двух хозяев.

На очной ставке Джек упорно отрицал заявления гитлеровского агента.

– Всё это ложь и провокация, – говорил он.

На суде, перед тем как получить слово для защиты, Джек попросил свидания с фашистским разведчиком. Свидание было ему разрешено здесь же в зале. Продолжалось оно недолго. В конце его Джек обнял своего противника, затем вернулся к своей скамье и начал говорить.

В течение нескольких минут он восторженно расхваливал честность и добропорядочность немца, и наконец, потрясая над головой руками, воскликнул:

– Я был уверен в том, что этот человек найдёт в себе достаточно мужества, чтобы сказать вам правду, сознаться в том, что он обвинил меня напрасно. Господа судьи, умоляю, выслушайте его!..

Фашистский разведчик вскочил со скамьи, но тут же повалился на пол. Когда его подняли – он был мёртв.

Обвинять Джека стало некому. А потому за недоказанностью преступления суд вынужден был оправдать его.

Однако злые языки ещё долго болтали о том, что немец совсем не собирался отказываться от своих показаний, но умер он поразительно удачно для Джека. Это обстоятельство многих смущало и интриговало. И хотя при вскрытии трупа было установлено, что фашист скончался от молниеносного столбняка, они утверждали, что в смерти его крылось что-то непонятное.

Известно, тайна манит людей, словно гипнотизируя, она приковывает к себе их внимание. Однако люди не терпят тайн и каждую из них стараются возможно скорее раскрыть. Если же этого им не удаётся сделать, то готовы поверить любой выдумке, даже сознательно поддаться обману, но только чтобы тайны не существовало, чтобы она никого не тревожила. Видимо, поэтому заговорили о том, что Джек убил фашиста... взглядом!

Предположение было невероятным до нелепости, но ему верили. Основанием для такого суждения служило то самое короткое свидание подсудимого и главного свидетеля обвинения, которое происходило у всех на глазах. Джек своего противника не бил, не резал, ничем не угощал. Говорили они между собой мирно и спокойно и, главное, расстались, на удивление всем присутствующим в зале суда, хорошими друзьями. И вдруг – смерть! Точно по заказу – ни секундой раньше, ни секундой позже. Немец вскочил, но ни одного слова произнести не успел. Это спасло Джека от верёвки.

Тут было над чем задуматься.

Что произошло: счастливая для Джека случайность или тонко рассчитанное убийство, – для всех осталось загадкой. Вскрытие трупа загадки не решило. Врачи констатировали следствие, но не причину.

Вот тогда и вспомнили покрытую прахом давности легенду о страшных горгонах, убивающих взглядом всё живое. Появилось прозвище – «Медуза». Сразу же нашлись очевидцы, которые уверяли всех, что они лично заметили, как блеснули молнией чёрные, будто без зрачков, глаза Джека, когда он, обратившись к судьям, повернулся затем к немцу...

– Вы умеете легко убирать препятствия с пути, – прозрачно намекая на прошлое, продолжал уговаривать шеф. – И вам ли, Джеку Райту, чего-то опасаться?

– Мы зря тратим время, – недовольно буркнул Джек.

– Даже если я назову сумму в пятьдесят тысяч?

– С меня уже достаточно одной попытки пробраться туда. Она хорошо мне запомнилась, – и Джек машинально дёрнул мочку левого уха.

– Спокойствие, Джек. На этот раз всё будет проще.

– Нет.

– Хорошо. Семьдесят.

– Я не хочу делить участь «Серого», Родерро, Чарльстона старшего, Кнехта...

– Сто тысяч и ни цента больше, чёрт бы вас побрал!

Джек замялся. Затем менее уверенно продолжал:

– Оттуда редко кто выбирается, вам легко обещать любую сумму.

– Вы меня знаете, Джек, – прервал его собеседник, – а я сказал: ни цента больше, – уже раздражённо произнёс он.

Райт помолчал, со злобой посмотрел на своего шефа и вяло спросил:

– Ну... что там за дело?

– Вы славный парень, Джек, – улыбнулся шеф.

– Ладно, – неприязненно оборвал тот.

Начальник не обиделся. Он опять взял Джека под руку.

– Не будем стоять на месте. Любые случайности должны быть исключены. То, что вы узнаете, никто другой услышать не должен...

Словно влюблённые, они прижались друг к другу, склонились головами и медленно пошли вдоль тонущего во мраке шоссе. Усилившийся ветер сердито теребил полы их плащей, но они не обращали на это внимания.

– Вам, конечно, знакомо имя доктора Синьорелли? – очень тихо спросил шеф.

Джек Райт ответил не задумываясь:

– Франческо Синьорелли, – личный друг дуче. После казни Муссолини бежал из Италии и нашёл убежище за океаном. Там занимался научной деятельностью, в результате которой за три с лишним недели почти полностью было истреблено население одного островка, входящего в состав...

– Завидная память, – прервал его начальник. – Оказывается, вы осведомлены больше, чем я предполагал. Ну что ж, это облегчает мою задачу... Доктор Синьорелли умер, оставив в наследство миру безграничную ненависть к коммунизму и... три ампулы.

И я должен доставить их в Советский Союз.

– Только одну, Джек, только одну...

– Две другие советская разведка успела уже перехватить и обезвредить.

– Как это стало вам известно? – вспыхнул шеф. – Кто сообщил?

– Вы, шеф, – спокойно ответил Джек. – Ведь я высказал только предположение, а вы своим вопросом подтвердили его.

– Чёрт! – рассердился патрон. – Я запрещаю вам проделывать эти дурацкие эксперименты надо мной.

– Слушаюсь, шеф. Так что я должен сделать с последней ампулой доктора Синьорелли?

– Передать её нашим людям.

– И только? – удивился Джек.

– В основном, да. Операция разработана во всех деталях. Риск минимальный. Мы сами позаботимся, чтобы с комфортом доставить вас в один из крупных центров России. Но вас там не будут ждать...

– Но вы сказали...

– Руководитель тройки, работавшей на нас, в конце прошлого месяца погиб.

– Погиб? – недоверчиво переспросил Джек.

– Не сомневайтесь, мы проверили, – поспешил успокоить его шеф. – Напился пьяный и свалился под колёса трамвая... Других людей, – продолжал он, – у нас там нет. Поэтому вам придётся лично связаться с оставшимися членами группы и решить, кому из них передать ампулу. Если окажется, что народ этот не способен выполнить задание, или перестал работать на нас, тогда вы сами доведёте дело до конца. Ну, а как поступать с теми, кто перебросился «к ним», не мне вас учить. Вот поэтому мой выбор и пал на вас, Джек, – льстиво закончил патрон.

– Что вы называете «концом»? – сухо спросил Джек.

– Ампулу нужно разбить на территории крупного животноводческого хозяйства, которое поставляет племенной скот во все концы страны. «Они» называют эти хозяйства совхозами. Местонахождение его мы вам укажем.

– Почему животноводческого?

– Я не специалист по этому вопросу, но думаю – таинственные бактерии доктора Синьорелли в первую очередь действуют на животных...

– А затем поражают и людей, – добавил Джек.

– Возможно. Точно я ничего не знаю. После смерти Франческо Синьорелли никто из бактериологов его ампулами не занимался. Это наследство имеет прямой адресат.

– Словом, мне поручается повторить опыт, проделанный этим сумасшедшим доктором на острове, но только в значительно большем масштабе. Ведь скот, вы говорите, направляется во все концы страны. Значит это дело будет посерьёзнее того, которое мы недавно начали и так бесславно провалили.

– Ну зачем, Джек, об этом вспоминать в такое время?..

Шеф остановился, укоризненно посмотрел и развёл руками, точно хотел сказать, что разговор идёт о безобидных вещах.

– С тех пор как Советский Союз вместе со своими союзниками поднял борьбу за мир, работать стало очень трудно. Симпатии на их стороне...

Он вдруг сделал порывистое движение вперёд, увлекая за собой Джека, и начал скороговоркой, словно боялся, что ему не дадут высказаться:

– Но главное состоит в том, что открытое нападение сейчас на Советскую Россию чревато серьёзными последствиями. На удар последует ответный удар, и кто знает, какой из них будет решающим. Диверсия на каком-либо заводе, шахте, электростанции для современной промышленности коммунистического государства – булавочный укол...

– И потому нашим боссам пришлось вспомнить наследство доктора Синьорелли, чтобы повторить его опыты, а затем вести работу дальше? Так?

– Нет, нет. В этом деле наши боссы ни при чём. Это частное предпринимательство. Личная инициатива того, кто платит.

– Ах вот как! Значит, кроме вас и меня, об этом знает ещё только один человек. Я правильно понял?

– Да.

– Следовательно, если бы я отказался от предложения, вы бы меня здесь пристрелили, шеф?

– Ну зачем, Джек, такие мрачные мысли?

– Я так и думал. – Джек усмехнулся и протянул шефу тускло блеснувший в темноте пистолет. – Возьмите обратно вашу игрушку. Мы договорились.

Шеф схватился за пустой карман своего плаща и засмеялся.

– Люблю вас, Джек, за ум. Вы неповторимы! Но оставьте эту, как вы сказали, игрушку себе на память о нашем разговоре. Высоко ценя ваши способности, я, на всякий случай, второй пистолет спрятал в рукаве.

II
ОПАСНАЯ ИГРА

Антонина Ивановна пекла блины на двух сковородках, когда кто-то осторожно постучал во входную дверь.

«Ах, как не вовремя», – с досадой подумала она, боясь оторваться от своего занятия.

Невестка, обычно помогавшая ей во всех домашних делах, ещё не вернулась с работы, внук ушёл во Дворец пионеров, где в свободное от учёбы время мастерил авиамодели, а сын хотя и был дома, но находился в комнате, отделённой от кухни коридором. Там был включён радиоприёмник, и звуки весёлой песни заглушали стук в дверь.

А стук немного погодя повторился.

Антонина Ивановна поддела ножом блин, перевернула его на другую сторону и, сделав шаг к коридору, крикнула:

– Костя, стучат!

Сын вышел из комнаты в расстёгнутой нижней рубахе, с намыленной щекой и с бритвой в руке.

– Ты что, мама?

– Стучит кто-то, открой.

– Не слыхал, – улыбнулся он, щёлкнул английским замком и открыл дверь.

На лестничной площадке, ярко освещённой косыми лучами клонящегося к западу июньского солнца, стоял высокий блондин средних лет.

– Простите, пожалуйста, мне бы хотелось видеть Константина Павловича Рогулина, – немного картавя, произнёс он.

– Я – Рогулин.

– Очень приятно. Андреев – доцент пединститута, – приподняв над головой шляпу, представился блондин. – Я к вам по личному делу. Мне сказали, что у вас имеется томик уникального издания стихотворений Николая Алексеевича Некрасова, 1853 года.

Рогулин побледнел, лицо его вытянулось. Он испуганно скользнул взглядом по лестнице – на ней никого не было видно, но сверху доносились чьи-то приближающиеся шаги, оглянулся в сторону кухни, где мать пекла блины, и кивнул головой:

– Входите.

Андреев шагнул в коридор, и Рогулин торопливо закрыл за ним дверь.

– Налево, – отрывисто произнёс он.

Доцент послушно направился в комнату и, переступив порог, скромно остановился. Следом вошёл Рогулин, плотно прикрыл дверь и, привалившись к ней спиной, резко спросил:

– Зачем вы пришли?

Андреев застенчиво улыбнулся и непонимающе развёл руками:

– Мне сказали, что у вас имеется томик уникального издания стихотворений Николая Алексеевича Некрасова, 1853 года.

– Я уплатил десять тысяч рублей, которые с меня требовали, и не хочу больше иметь с вами никаких дел, – с ненавистью глядя на доцента, сквозь зубы процедил Рогулин.

– Не понимаю вас, Константин Павлович, – пожал плечами Андреев и ещё раз подчёркнуто повторил: – Мне сказали, что у вас имеется томик уникального издания стихотворений Николая Алексеевича Некрасова, 1853 года.

– К сожалению, вы не ошиблись. Это, действительно, я.

Константин Павлович отошёл от двери, швырнул на стол бритву и, схватив висящее на спинке стула полотенце, вытер им с лица мыльную пену.

Андреев терпеливо молчал, подслеповато щурил глаза и выжидающе смотрел на хозяина квартиры.

А тот, видимо, с трудом сдерживая раздражение, тяжело перевёл дыхание.

– У меня был четвёртый том издания 1856 года, но я продал его на той неделе, в субботу, – глухо произнёс он.

Нижняя губа гостя немного выдвинулась вперёд, едва заметно подалась в сторону, и он удовлетворённо кивнул головой.

– Но с этим кончено, – решительно заявил Рогулин. – Уходите.

Он повернулся к радиоприёмнику и выдернул вилку из электрической розетки. Песня оборвалась на полуслове. В открытое окно, завешенное старенькой тюлевой занавеской, со двора донеслись победные крики мальчишек, играющих «в Чапая».

Андреев чуть заметно усмехнулся, открыл дверь, но не ушёл, а только выглянул в коридор. Плотно закрыв её, он положил шляпу на стол, затем внимательно оглядел с порога вторую комнату, которая, очевидно, служила хозяевам спальней, подошёл к радиоприёмнику, включил его, но звук немного приглушил. Делал он всё это неторопливо, как человек, уверенный в том, что поступает правильно и что ему никто мешать не станет.

Подойдя к хозяину, он учтиво улыбнулся.

– Я, вероятно, не в курсе дела, дорогой Константин Павлович, – любезно заговорил он. – Меня просили узнать, действительно ли у вас имеется уникальный томик Некрасова, и если это так, то предложить вам за него любую сумму. Вы, надеюсь, понимаете меня? Любую. Назовите цифру, и, я уверен, мы не станем торговаться.

– Плевать мне на ваши цифры, – грубо оборвал его Рогулин. – Один раз я попался. Но и тогда не за деньги продался – смерти испугался, страшно показалось. Вот, – он провёл рукой по коротко остриженным седым волосам. – А мне ведь только тридцать восьмой. Эсэсовцы шесть раз на расстрел водили... Но теперь всё, второй раз на тот путь не стану.

– Здесь какое-то недоразумение, Константин Павлович, – мягко возразил Андреев. – Боюсь, вас обманули.

– То есть, как это... обманули? – испугался Рогулин.

– Вы упомянули о каких-то десяти тысячах... Я не знаю, что вы хотели сказать, но догадываюсь... Однако вам отлично известно, что те, кому нужен уникальный томик стихов Некрасова, не нуждаются в деньгах. Они сами платят.

– Мне показали письмо.

(Пропуск страниц 14 – 17)

– Вы смелый человек, Константин Павлович... А я вот не могу решиться. Чувствую – надо, а мужества не хватает. Но беседа с вами, кажется, не останется напрасной. Я не забуду, как вы... – он выразительно кивнул в угол, где лежала бритва, и хихикнул: – Но я не сержусь... Я постараюсь там объяснить, и, может быть, всё для вас обойдётся благополучно. Мне ведь что? Приказали, я и пошёл...

В коридоре послышались шаги.

– Кажется, мамаша идёт, – проговорил спокойно Андреев и взял со стола шляпу. – Мы с вами, Константин Павлович, надеюсь останемся друзьями и не будем дурно вспоминать нашу случайную размолвку, – продолжил он, подавая руку Рогулину.

Антонина Ивановна видела, как прошёл в комнату незнакомый мужчина и следом за ним её сын. Никакого значения этому она, конечно, не придала. Мало ли кто мог прийти!.. Она спокойно продолжала печь блины и вдруг услышала, будто сын повысил голос. Мать насторожилась: «Кажется, спорят...» Но из-за двери опять доносились лишь звуки радио, и Антонина Ивановна успокоилась. Однако спустя некоторое время она уловила резкий выкрик.

«Что-то там неладно», – решила она, допекла блины, что были на сковородках, и поспешила в комнату.

Вошла она как раз в тот момент, когда сын и мужчина, прощаясь, жали друг другу руки. Лицо сына было возбуждено, однако расставались они мирно и даже любезно.

– До свидания, Константин Павлович, – негромко сказал гость.

Затем он повернулся к Антонине Ивановне и, приподняв перед собой шляпу так, что она закрыла всю нижнюю часть его лица, низко поклонился и бочком выскользнул в коридор. Там мелькнула его спина с широкой складкой, заглаженной на пиджаке, и исчезла. Это произошло так быстро, что Антонина Ивановна не успела даже разглядеть посетителя. Запомнились только его светлые волосы, пёстрый галстук да подслеповато прищуренные глаза.

За мужчиной в коридор последовал сын.

Антонина Ивановна слышала, как гость ещё раз учтиво произнёс: «До свидания». Сын что-то буркнул в ответ, но так, что она, не разобрав слов, поняла – он чем-то недоволен. Затем хлопнула входная дверь, и сын возвратился в комнату.

– Кто это приходил? – поправляя занавеску, безразличным тоном спросила Антонина Ивановна, хотя ей не терпелось узнать, что взволновало сына. Как каждой матери, ей казалось, если она узнает, какие неприятности грозят сыну, то непременно найдёт способ помочь ему.

– Так, знакомый один, – нехотя ответил он, поднял бритву и начал править её на ремне.

– Но вы... спорили.

– Тебе показалось.

Сын явно не хотел отвечать на расспросы.

Она поняла это и, скрыв обиду, поспешила на кухню. Не успела она дойти до неё, как услышала, что в комнате что-то грузно повалилось на пол.

«Наверное, фикус с подоконника уронил. Вечно кладёт там свой ремень», – гневно подумала Антонина Ивановна и громко спросила: – Костя, что там у тебя?

Сын не ответил.

Оскорблённая его невниманием, она ещё некоторое время провозилась у плиты, затем открыла дверь в комнату и в ужасе остановилась.

На полу скорчившись лежал сын.

Антонина Ивановна бросилась к нему, приподняла его голову и вскрикнула.

Сын был мёртв.