Текст книги "Бандитская Лиговка"

Автор книги: Николай Пономаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Мое ты чудо-юдо! Третью голову должно быть Илья Муромец срубил? А можешь вырасти в дракона?

Головы нашли две прорехи в рубашке, но рептилия не могла выползти наружу из-за строенья тела. Гриша беседовал с ними и играл пока разочарованные рыбаки не объявили об отъезде. Поймавшие всего лишь ерша, они выпили ещё и двинулись на Маныч.

– Не поймаем, так хоть искупаемся.

Когда далекий шум мотора растворился в тишине, Гоша выбрался на берег, отошел шагов на десять и развязал рубаху. Притихший уж ползти не торопился и мальчик зачарованно смотрел как головы исследуют пространство, как это существо определяет направление. Как согласуются его желания? Вдруг одному захочется погреться на земле, другому искупаться?

– А ты не разорвешься?

Георгий рассмеялся, потом сел рядышком и с мукой в глазах продолжал размышлять о раздвоении змейки. Кто из них чувствует голод? Если одна голова поймает лягушку, то ищет ли пищу другая в это же время? Как они выжили, выросли на целый метр? Могли же запутаться, покусать друг друга, достаться на обед стервятнику.

– Что с тобой делать, дружок? Другие увезли бы тебя с собой, умертвили, засушили или заспиртовали. А мне тебя и показать-то некому. Разве что маме, но она только расплачется. Ползи давай.

Уж послушался и медленно направился в сторону речки. Георгий шел за ним, удивляясь согласованности движений двух голов. Они синхронно сближались и отодвигались в стороны. Мальчик думал, что змея хоть на мгновенье озадачится перед стеною камыша, ведь каждый ствол для неё как дерево перед лыжником. Но уж пополз иначе – как тот же лыжник огибает флажки. Головы прильнули друг к дружке, два тела как бы слились и в мгновение Гоша мог увидеть только скрывающийся в зелени хвост. Мальчик ещё раздумывал секунды – вернуть находку? – но повернулся и пошел к арбе.

– Прощай, дракончик.

ЭРОТИЧЕСКИЙ ТАНЕЦ

– Через год я нашел в зарослях змеиную шкурку. Представляешь? Его шкурку. Моего дракончика.

Полина слушала Янсона, затаив дыхание.

– Неужели?

– Он вырос, он жил! Это придало мне сил на многие годы. И я тоже жил, как мой Горыныч. Я долго считал, что ужик с двумя головами – единственная, неповторимая, но прелестная ошибка природы. Но однажды я прочитал, как один король ради искупления грехов живым лег в гроб со змеей о двух головах!

– Это легенда?

– Исторический факт, я думаю. В восьмом веке жил в Испании король Родриго, последний король вестготов. Любовь или похоть, уж я не знаю, заставили его похитить дочь графа Хулиана по имени Ла Кава. Отец обесчещенной девушки не мог отомстить иначе, как обратиться к врагам вестготов – маврам. Африканцы вторглись на Пиринеи и в битве, которая длилась восемь дней, победили войско короля Родриго. Он остался в живых и бежал, терзаемый своей совестью. Из-за страсти к Ла Каве он сам погубил королевство. Родриго ушел от людей в горы, где встретил монаха отшельника. Поплакался ему в рясу, попросил отпустить грехи. И монах услышал глас божий: грехи простятся, если король ляжет в могилу живым с двуглавой змеей.

"Король благодарный заплакал

И богу воздал хвалу,

И сам без всякого страха

В могилу лег под скалу".

Это из романсов о короле Родриго. Испанцы сочинили о нем десятки песен.

– И он скончался, укушенный двуглавой змеей?

– По разному толкуют. Когда отшельник спросил у несчастного что он чувствует в могиле, то услышал из-под земли:

"Грызет меня змей ужасный,

Король говорит в ответ,

Грызет мое бедное сердце

Источник грехов и бед..."

В этот момент, якобы, сами собой зазвонили колокола, возвещая, что Родриго прощен. А раз прощен – то свободен. Хотя, в одном из романсов его прощенная душа возносится на небо. А у Пушкина он уходит из могилы живее всех живых.

– У Пушкина?

– История Родриго долго привлекала внимание поэтов всей Европы, многие перелагали её в своих произведениях. А Пушкин описал её в стихотворении "Родрик".

"В той пещере он находит

Крест и заступ – а в углу

Труп отшельника и яму,

Им изрытую давно".

– Труп?

– Да, такой весельчак наш Пушкин. Он посчитал, что проживание короля в одной пещере с мертвецом произведет большее впечатление.

"И с мольбою об усопшем

Схоронил его король,

И в пещере поселился

Над могилою его".

– Жуть какая.

– Пушкина двуглавый змей не вдохновил. В "Родрике" душа отшельника на небесах заступается за короля перед всевышним. Родриго прощают и он покидает пещеру.

– Страсти какие. Из-за женщины рухнуло королевство. Как её звали?

– Ла Кава.

– Странно, что во всей этой красивой легенде тебя больше всего поразила двуглавая змея.

– Нас поражают совпадения, переклички со случаями из собственной жизни.

Они тихо разговаривали, пили легкое вино. Свет торшера растворялся в сумраке большой залы. Видны лишь предметы на столе, да чуть подсвечены лица. Черты Янсона показались Полине схожими с обликами статуй римских богов. Дородность, достоинство подчеркивались такой подсветкой.

– А змеи долго живут?

– Его уже нет, дракончика – грустно ответил Георгий.

– Если бы ты даже его придумал, твой рассказ все равно так поэтичен и загадочен...

– Не придумал, – неожиданно жестко сказал хозяин дома.

Эта фраза напомнила гостье о её подозрениях.

– Вы один живете? Я имею ввиду родителей, братьев, сестер.

– Я один.

– А не покажете ли мне весь дом. Чисто женское любопытство.

– В комнатах такой бардак. Но если есть желание...

– Только не подумайте, что я интересуюсь вашей спальней.

– ...посмотреть мое жилье по долгу службы...

– ... твоя спальня пока меня не интересует ни как сотрудника органов, ни как Полину Шкворень, ни как шлюху Анжелу. А хочешь...

Полина Антоновна задумалась.

– Я заметила, что тебе неприятно, когда в кабаках меня щупают мужчины. Так?

– Мне это крайне неприятно.

Полина засмеялась.

– А хочешь покажу тебе кое-что? Только сиди и не двигайся. Можешь сделать свет поярче. Пей вино и смотри.

Она опять задорно засмеялась.

– Не могу отказать себе в удовольствии.

Шкворень включила музыкальный центр, покрутила ручку настройки.

– Вот легонький музончик. Как раз для этого дела.

Женщина томно прошлась по комнате, села на банкетку спиной к мужчине, обнажила плечи. Эротический танец сидя сменился соблазнительным потягиванием, при котором руки расстегнули платье. Янсону показалось, что оно сползало с тела слишком долго. Георгий что-то промолвил едва слышно, поерошил свои волосы на правом виске, сел в пол оборота.

– Вот это да!

Восклицание грубоватым голосом долетело сквозь звуки музыки до ушей Полины непонятным междометием. Она стояла в эротичном белье, держась за плечи. Ее немного раздражали ворчание и телодвижения Янсона, ей хотелось, чтобы мужчина смотрел на неё заворожено. К счастью, Георгий уже действительно застыл. Постепенно Полина развеселилась, стала двигаться быстрее, изредка лишаясь то чулочка, то подвязочки. Лифчик сняла, приблизившись ближе к мужчине и опять ушла в полумрак в одних трусиках. Она заметила смятение и вопрос в глазах – как это понимать? Полина эффектно играла бедрами, приседала, широко расставив ноги. Янсон, наверное, думает, что трусики все же останутся на теле. Так нет же! Шкворень швырнула их через всю комнату на колени ошалевшего Георгия. Пройдясь ещё немного в танце, стриптизерша выключила музыку. К Янсону она подошла по деловому, уже как подполковница в своем учреждении. Но совершенно голая. Села в свое кресло, закурила. Ни стыда ни совести.

– Ну как? Опешил?

Георгий, сидевший боком, резко выпрямился, повернул к ней лицо в анфас.

– Опешил. У тебя классное тело, ты хорошо двигаешься.

– Совершенно верно. Многие так говорят.

– Очень многие?

– Только за этот месяц не меньше десятка похотливых самцов.

– Я не верю.

– Чему?

– Разве я тебя чем-нибудь обидел?

– Намеком на спальню. Так знай...

Она что-то хотела сказать, но передумала и с лукавой улыбкой спросила о другом:

– Хочешь потрогать? Только без нервов.

Полина взяла руку мужчины, преодолевая его нерешительность и легкое сопротивление, заставила погладить свою грудь.

– Ну как?

Георгий молчал.

– Неужели не чувствуешь, как бьется сердце?

Янсон, кажется, стал догадываться. Он слегка улыбнулся.

– Не услышишь ты моего сердца! Это не я, ты понял, наконец? Сосок потрогай. Самое мое уязвимое место.

Тело женщины было прохладным, будто не живым. Полина рассмеялась. Она пальчиком вдавила сосок и он остался в таком вдавленном состоянии, как сосок какого-нибудь мячика.

– Ну?!

Янсон закрыл лицо ладонью и глядел на Полину сквозь пальцы. В глазах читалось: "Сдаюсь. Ну ты и приколола!". Потом они громко долго смеялись, даже нарочито громко. Если на Полине и была искусственная кожа, все-таки она вроде бы голая.

– Это силикон. Я у одного бандюхая, упокой его душу грешную, экспроприировала резиновую куклу. Модель Мак-Муллена, пять тысяч долларов штука. "Всегда готова и доступна, кредитную карточку требует раз в жизни при её покупке!". Как раз моих размеров. Из неё мне сделали второе тело, как доспехи. Чтобы ни одна грязная лапа не дотрагивалась до моего личного тела. Считай, что и ты только что разглядывал куклу в секс-шопе. А саму себя я тебе не покажу.

Полина поднялась, быстро накинула на себя платье, белье запихала в сумочку. Вдруг, озорно подмигнув, на пол секунды приподняла до пупа подол платья.

– А волосики тоже не мои.

Янсон всплеснул руками.

– Совсем добила.

– Спереди и сзади – накладки. Даже если изнасилуют, все равно не меня, а вагину госпожи "Real doll".

– Мне показалось, что некоторые места слишком... как это...

– Сиськи преувеличены на три размера, скажу честно. Если какой-нибудь хам лапнет, до моего тела все равно не дотронется.

– А про десятерых в месяц это правда?

– Пошел ты!

– Не обижайся, ты этими словами тоже меня взбесила.

– Кадрят – да. Лапают за все места, когда мне совсем уж не отвертеться, когда информация нужна до зарезу. А резиновое тело видел один. Сверху до пояса. Наглый гад. Его потом убили, а башку насадили на манекен. Так ему и надо, прости господи. Дружки его тоже сгинули, а недавно откопали их в лесочке. Семь трупов. Эксперты считают, что их пришил один и тот же человек. Маньяк какой-то.

Янсон внимательно слушал. Полина с улыбкой придвинулась к нему.

– А ты бы смог убить из ревности ко мне?

Георгий отстранился.

– Давай не будем о твоей работе.

– А меня мог бы прикончить из ревности?

– Прекрати. Пойдем, я покажу тебе...

– Спальню?

– Спальню тоже. Ведь ты пришла посмотреть нет ли у меня остальных голов убиенных бандитов? Так пойдем.

Янсон открыл дверь первой комнаты. Шкворень поспешила за ним. Георгий стоял возле единственной картины, висевшей на левой стене. Назвать белый квадрат в раме картиной было бы большой натяжкой, но Полина Антоновна помнила что-то такое – "Черный квадрат" или "Белый квадрат"...

– Шедевр?

– Картина Малевича. Копия.

Шкворень улыбнулась.

– Очень хорошая копия. Копиист великолепно передал цвет оригинала. Именно тот белый, а ни какой другой.

Полине больше не хотелось юморить по поводу глубокого произведения. На других стенах висели более занимательные вещи. Живописные полотна, офорты, рисунки. В основном на мифологические и религиозные темы. Две иконы. Перекрестившись на них, Шкворень спросила:

– О чем вы говорили в церкви со священником?

– О жизни, о погоде.

Большую часть комнаты занимал сложный тренажер.

– Как вы затащили сюда столько железа?

Штанга, гантели, перекладина, экспандер. С потолка свисает канат.

– Это все разборное, затащил по частям.

Письменный стол, большая кровать.

– Однако, у вас здесь полный порядок.

Это было правдой. Янсона уличили. Но он смахнул со стола пылинку или крошку и сказал:

– Беспорядок. Бардак.

Вторая комната оказалась не столь ухоженной. Вместо живописи на стенах небрежно были наклеены репродукции Босха, Мандейна, Брейгеля, иллюстрированные вырезки из журналов. Подборка фотокопий работ Бориса Валледжо. Непристойные фотографии и тексты из газет с криминальными сообщениями.

– А вы подозрительный человек. Просматривается странный, болезненный интерес к преступности.

– Это материал для будущих постановок. Не вечно же показывать бандитскую оргию. Хочется чего-нибудь поинтеллектуальней.

Книги, газеты, предметы одежды, пакеты, флаконы – все это было разбросано на столе, валялось на полу и на кровати. Постель в этой комнате оставалась неприбранной. Женская интуиция подсказывала Полине Антоновне, что в этой комнате живет не Янсон.

– Такое ощущение, что у вас здесь кто-то квартирует.

– И какой он, этот кто-то?

– Не очень организованный, судя по разбросанным вещам. Мятущийся, о чем говорят художественные пристрастия. Испорченный – вон та фотография с девицей не должна выставляться на обозрение. Постель не прибрана – признак лени и даже обломовщины. У вас живет кто-то еще. Я права?

– Женщину не проведешь. Приезжал тут один земляк, гостил. Вам понравилась экскурсия?

– Сильное впечатление. Как от белого квадрата. Или от черного.

– От двух противоположностей не может быть одинаковых впечатлений. Ты проголодалась?

– Надо понимать, что ты хочешь выпроводить меня в ресторан? Так вот, я сыта и хочу только вина.

Они снова расположились за столиком.

– Ты сказал, к тебе приезжал земляк. Из Арзгира?

– Я не поражен твоей осведомленностью. Как товарищ из органов, ты просто обязана была проверить того, кто стал тебе хоть немного близок. Да, я родился на Ставрополье.

РОЖДЕНИЕ

24 августа 1967 года по полынной степи мчался козелок. Самая надежная и самая принятая в этих краях машина. Здесь ночь не церемонится с вечерними сумерками. Она свергает солнечный диск с горизонта и выбрасывает свои звезды для любования неожиданно быстро, презрев полутьму. Шофер моментально улавливает этот знакомый миг. Щелк! Фары освещают ночную дорогу, только что бывшую вечерней. Но в этот раз не получилось. Вечер вдруг повторился. Тьма снова рассеялась и Виктор Крещук, сидевший за рулем, вонзил свой локоть в бок сидевшего рядом начальника.

– Арвидович, чего это?!

– Чего?!

Ян Арвидович Янсон, откушавший на дорожку больше, чем следовало, разлупил глаза. Зарево нового дня предстало перед ним. Но он-то помнил еще, что не согласился на эту ночевку, что приказал выезжать на соседнюю кошару. И все-таки утро... Слишком быстро оно наступило. Ян таращился на восходящее солнце, только что ушедшее за горизонт.

– Ты выпивал, Виктор? – икнул Янсон.

– Не, Арвидович, ты чего?

Черные земли. На Ставрополье есть далекие выпасы, куда вывозят отары откормиться и там сдают бечек на мясо в тяжелейшем весе. Там черная земля, не суглинок, там корм от души. Там мясо нарастает под шубами овечьими быстрее. Поездка в земли черные неделю занимает. И ездит председатель колхоза потому, что деньги там. Для всех. Откормленных овец сдают – идет зарплата.

Рассвет во время ночи на черных землях – верный знак председателю, что он подзадержался на кошарах чабанов. Рассвет в ночное время – это пробужденная совесть. Пил водку, зная, что Мария ждет его. Молодая учителка живет на краю села и, возвращаясь со степей, Ян грешным делом регулярно навещал её.

– Стой, Виктор!

Ветровое стекло приподнято снизу, встречный ветер в жару обдувает потные лица в дороге. Стали, а в лица – тепло. Не природное, а будто с десяток тракторов вокруг работают.

Нет, это не солнце. Тяжелый корабль пыхтел перед ними, сжигая степную траву. Похожий на шайбу со светящимися гранями.

– Сгорим! – закричал Виктор и вывалился из козелка.

Янсон сидел завороженный, наблюдал явление. Водочная поддержка говорила – а и фиг с ним, главное до конца узнать что это. Огненный шар или шестеренка дала задний ход. Или это шестеренка в мозгу Яна Арвидовича покрутилась обратно. Корабль уплывал по направлению к их селу. Янсон выволок шофера из-под машины и сам сел за руль.

– Оно нас забоялось, садись рядом.

Машина двинулась за шаром, но вдруг свалилась ночь. Одинокий козелок трясло в темноте на грунтовой дороге. Янсон торопился. Он приехал к Марии и остался до утра. Именно в эту ночь в белой мазанке Мария зачала внебрачного ребенка заместителя председателя колхоза Яна Янсона.

По просьбе Марии её, едва живот стал заметным, отвезли от глаз подальше в степь на кошару к знакомому чабану. Янсон оформил её кухаркой. И не знал, что навсегда. Спустя положенное время роды принимала специально приставленная Яном к любовнице старая доярка Матрена Дмитриевна. Не ахти какая опытная, зато немая.. Янсон заплатил именно ей потому, что не желал разговоров о своей причастности к появлению на свет новорожденного.

Изгнанные из домика чабан, третьяк и подпасок ночевали в кошаре. Утром повивальная бабка знаками дала понять, что Мария родила, поставила перед мужчинами три бутылки водки, которые грешник Ян оставил ей для такого случая. Кто родился чабаны понять так и не смогли, потому что Матрена Дмитриевна уже немного приняла с устатка. То она показывала два пальца, то один.

– Мальчик? – спросил подпасок.

Бабка кивнула.

ДРАКОН

Рассказав о рождении, Янсон выпил полный бокал вина и спросил Полину, глядя ей в глаза:

– Хочешь, я тебе кое-что покажу?

– Мужской стриптиз? Неужели есть силиконовые мужчины? То-то у тебя плечи широковаты. Наверное, это накладки.

– Не смейся.

– Музон включить?

Вдруг громко раздался совсем другой голос:

– Заткнись, тебе говорят!

Окрик донесся со стороны Янсона, но за его спиной никто не стоял. Другим, более мягким голосом, было сказано:

– Сиди, смотри и молчи. Можешь слегка увеличить освещение.

Полина вспомнила свои слова, сказанные ею перед сеансом стриптиза. Янсон медленно повернулся спиной к женщине. Полина хотела пошутить, что это прием из её репертуара , но благоразумно решила промолчать. Все-таки ожидается раздевание. В руке Георгия откуда-то появился большой гребень с длинными зубьями, подобный скифскому, известный посетителям золотой кладовой Эрмитажа. Полина даже разглядела на ручке фигурки варваров, удерживающих лошадей. Желтый металл... Неужели тот самый? Янсон снял шнурок, постоянно удерживавший его прическу. Волосы рассыпались по плечам. Поблескивая золотом, гребень поднял наверх большую прядь, потом другую, третью... Янсон стал медленно поворачиваться к Полине Антоновне. Вскоре на неё смотрело лицо "Малышева". Но самым поразительным оказалось то, что Шкворень одновременно видела на голове профиль лица Янсона!

– Кто ты? – вырвался изумленный возглас.

В копне волос черты лица казались мелкими. Усы, борода, нос хищной птицы, черные дуги бровей, острый взгляд глаз, упивающихся произведенным впечатлением.

– Я – Георгий Янсон. Можно просто Жора.

Полина попыталась справиться с собой и с напускной веселостью спросила:

– Это тоже маска? Как мое второе, силиконовое тело?

Голова захохотала. В комнате смеялось двое мужчин! Это было невероятно, но Шкворень слышала два голоса, два тембра. Жора вдруг замолчал, закрыл рот... Но смех продолжал звучать!

– Это мой братец хохочет, Гоша. Вы, кажется, знакомы с ним.

Голова стала поворачиваться вправо. Полина пришла в ужас. На неё снова смотрел знакомый ей Янсон, но одновременно смотрели и глаза второго лица. Они как бы срослись висками и щеками. Брови и усы одного лица перетекали в растительность другого. Легкого поворота головы было достаточно, чтобы смотревший в фас, обратился в профиль, зато в анфас смотрело уже другое лицо. Они могли смотреть вперед и разом, правда искоса. Так и смотрели одновременно на Полину Гоша и Жора Янсоны. Жора смотрел дерзко, а в Гошиных глазах застыла мука, разочарование. Полина, наконец, очнулась. Она поняла , что на её лице была написана брезгливость от уродства сидящего напротив человека.

– Извини...те... Я...

Жора пренебрежительно перебил:

– Неприятно, да? Не извиняйся, кроха. Нам самим, порой, противно видеть друг друга. Особенно, когда бреемся.

– Почему же... Нет, этого не может быть... Невероятно! Гоша, ты меня разыгрываешь?

Жора в ответ проскрипел:

– Только не трогай экспонат руками, ладно?

Гоша одернул брата:

– Не пугай её, пусть немного привыкнет.

– Как же, её испугаешь. Героическая женщина из ментовки.

Когда два лица на одной голове заговорили одновременно, Полина Антоновна впервые в жизни лишилась чувств.

– Вот те на, героиня! Давай я ей в рожу водой брызну.

– Не будь хуже, чем ты есть. Она от такого зрелища вообще концы отдаст. Отвернись лучше.

Янсон суетился у кресла Полины. Прыснув в лицо водой, легонько пошлепал по щекам.

– Может, отнесем её на мою кровать? – предложил Жора.

– Еще чего.

Полина стала приходить в сознание. Открыв глаза, она увидела перед собой обеспокоенного Янсона, почувствовала влагу на щеках.

– Что со мной?

– Ничего страшного. Видимо, вино свалило тебя в сон. Ты чуток вздремнула, тебе что-то нехорошее приснилось, вот я тебя и разбудил.

– Да? Вино, действительно... А приснилось...

Полина вдруг вспомнила! На неё смотрел Георгий Янсон и никто другой.

– Приснилось, будто...

Она вдруг вжалась в кресло.

– Это было наяву?

– Что, Поля?

Он впервые назвал её Полей. Нет, она спала... А волосы?!

– Зачем ты распустил свои волосы?

Гоша не успел отпрянуть. Полина схватила его за голову и справа, где должно быть ухо, нащупала... нос! Они вскрикнули одновременно. Полина от испуга, Жора от боли.

– Это не сон!

Со стороны виска Янсона раздался Жорин голос:

– Так что ж, за это в нос давать?

На этот раз Шкворень потеряла чувства надолго. Братья, незлобиво поругиваясь, перенесли её на диван в Гошиной комнате, сделали холодный компресс.

Жора: Надо было бабу подготовить, нежный ты наш.

Гоша: Если б ты не скрипел, как бричка, а говорил чуть мягче...

Жора: Ты лезешь к ней как нормальный человек, а сам – урод. Понятно, если б гадкий утенок на глазах превратился в лебедя, а у нас наоборот вышло. Какая вынесет подобную перемену?

Гоша: Тише, она приходит в себя.

Жора: Сам затихни, давай я её встречу из обморока.

Гоша: Она такое не переживет.

Жора: Женщины любят настойчивость и дерзость. У меня получится. Отвернись.

Янсон уселся в кресло возле дивана и стал ждать, когда Полина очухается.

ЛЮБОВЬ ЗЛА

Шкворень слегка приподняла голову:

– Где я?

Жора закинул ногу на ногу.

– В потустороннем мире, барышня. Ахаешь в обмороки как девица из Смольнинского института после аборта. А ещё командир. Из пистолета в тебя стреляли, морду били – и ничего. А от моего уродства, то есть, нашего с Гошей, падаешь на спинку. Хватит раскисать. Возьми себя в руки.

Резко выбросив руку вперед, Жора легонько шлепнул Полину по щеке.

– Еще?

Полина инстинктивно отбросила руку мужчины.

– Другое дело. Ожила баба. Лежи пока, не вставай. Я братцу своему говорил, что если она, то есть ты, увидит такого Тяни-Толкая, как мы, то или пристрелит или в обморок грянет. Есть такая шутка: грянул Иванушка оземь и... стал инвалидом 2 группы. А Гоша знаешь что сказал? Будто ты всякого дерьма на своей службы навидалась и мы тебе не покажемся такими уж противными. Идеалист, падла. Помолчи пока.

Полина смотрела на волосатую морду говорящего и пыталась сообразить что это – способность перевоплощаться или в теле, что сидит напротив, действительно два человека. Нет же, их правда двое, сросшихся близнецов. Они разыгрывают её жестоко, мерзко... Шкворень хотела сказать, что ей все это надоело, чтобы ей дали уйти, но мужчина грубо заставил её замолчать.

– Молчи и слушай. Мы твой танец не прерывали, не стали обнажаться одновременно с тобой. Так что затихни.

Хамство и фривольность Жоры будили в Полине самолюбие и это помогало ей держаться в реальном мире. Хотя, какая к черту реальность. Протяни руку и нащупаешь на месте уха нос или того хуже – попадешь пальцами в рот.

– И не двигайся . Меня по носу съездила – хватит. Пощади братана, хотя он тычки в нос и заслуживает. Жалости к себе захотелось, женского тепла, задушевной беседы, к титькам прижаться... Он не виноват, что у матери был любимчиком. Штаны порвем вместе, а ругали только меня.

Жора засмеялся нехорошим смехом:

– Но пороли сразу обоих! Задница-то одна на двоих. И хоронить будут сразу обоих – сердце одно. Ну, чего вылупилась? Думаешь, я сумасшедший? Или думаешь, что у тебя крыша едет?

Шкворень вдруг громко спросила:

– Где Гоша?

– Здесь он, успокойся. Слышь, братан, у меня получилось. Пять минут без обморока. А теперь, киска...

– Я тебе не киска, урод!

– Совсем выздоровела, – грустно сказал Жора, но тут же засмеялся, Урод! Урод и есть!

Полина смутилась.

– Я не то имела ввиду. У нас так частенько задержанных называют, нравственных, так сказать, уродов.

– Я уже задержанный? Выкуси! Последний раз тебя вижу, курва ментовская. Не такие забывали, что я есть на белом свете. По поводу нравственного уродства я бы тебе сказал, да братана жалко. Из-за его переживаний сердце из груди выскакивает. Мое, наше сердце. Сама ты уродка. И морально-нравственная тоже.

Шкворень попыталась резко встать, но Янсон молниеносно толкнул её ладонью в лоб. Полина снова шлепнулась на диван.

– Сейчас ты сделаешь в точности то, что я скажу. Крепко накрепко зажмурь глаза. Зажмурь! Раскроешь когда Гошка разрешит, поняла? Кивни.

Полина кивнула. Что произойдет? Янсон могуч. Она не вырвется отсюда... Скрипучий голос пропал, вместо него со стороны кресла послышался знакомый баритон:

– Поля, прости меня. И ничего не бойся. Я с тобой.

Шкворень раскрыла глаза без всякого разрешения, потянулась к знакомому человеку, но рассудок сдержал порыв. Теперь, когда её не отчитывали, как девчонку, не оскорбляли, Полина Антоновна вспомнила свой статус. На ней никто не возил воду безнаказанно. Шкворень встала.

– Ты действительно... такой?

– Такой. Можно сказать, двуглавый. Я не просто так рассказал тебе про дракончика. А теперь – твоя воля. Можешь отшвырнуть меня, как безобразного. Можешь поиграться, как забавным. Но все равно потом отпустить. Брат прав. Никто на свете, кроме тебя, не знает о тайне Георгия Янсона.

Шкворень прошлась по комнате. Ей все казалось, что в ней есть ещё кто-то третий. Включила верхний свет. Белый квадрат на стене бросился в глаза. Янсон уловил этот взгляд. Он порывисто встал, подошел к картине.

– Это не Малевич. Это обратная сторона настоящего холста. Я так сделал, чтобы скрывать моего мифического предка от посторонних глаз.

Янсон снял квадрат, повернул другой стороной и повесил на прежнее место.

– Это двуликий Янус.

Полина Антоновна заворожено смотрела на изображение древнеримского бога времени. Два лица на одной голове были повернуты в разные стороны. Один смотрел в прошлое, другой зрил в будущее. В лицах угадывались Гоша и Жора.

– Это ты?

– Это мы. Портрет писали два разных художника. Один написал меня, потом другому позировал Жора. Заметно, что лица написаны в разных манерах. Оба живописца так и не догадались, что нас двое. Я верю, что этот бог существовал. Он был таким же, как я, только второе лицо располагалось у него на затылке. Таких детей в древности убивали, считалось, что они приносят неурожай и несчастья. Янусу удалось выжить и он стал богом. Такие, как я, рождаются один к шестидесяти тысячам. Говорят, что большинство погибает при родах, а остальных, я думаю, умерщвляют. И нас, по медицинскому термину – краниопагов, то есть сросшихся черепами, тоже.

Янсон стоял возле картины. При полном освещении Полину охватило любопытство. Надо рассмотреть это диво дивное!

– Давай, я закрою глаза, а ты, то есть вы, откроетесь оба.

Полина поспешно добавила:

– Если, конечно, брат согласен.

– Согласен, – проскрипело из-под волос.

Шкворень зажмурилась. Эти секунды для неё тянулись очень долго.

– Ну?

Жора буднично сказал, что его ещё не запрягли.

– У себя в ментовке будешь нукать. Дай показаться во всей красе. И не подглядывай.

Гоша: Веришь, мы впервые готовимся кому-то показаться. Я даже волнуюсь. Будто фотографируемся.

Жора: Любой фотограф сдохнет от нашей видухи. Кроме слепого. Может тебе, Полина, стул заранее подставить? Не упадешь?

Гоша: Усы поправь.

Жора: Будто ты видишь мои усы. Готов?

Гоша: Давай вместе: раз, два, три!

Полина распахнула глаза. Янус на портрете был конечно же привлекательнее Янсонов. Но на неё смотрели четыре глаза на одной голове с такой надеждой и опасением!

– Можно я подойду?

Гоша: Конечно.

Жора: Подойди, но руками не трожь. Братан и так нервничает.

Шкворень тихонько приблизилась. Два носа, два рта. Они теперь оба улыбались.

Гоша: Ты нас теперь не боишься?

Полина подошла совсем близко. В глазах стояли слезы. Она посмотрела на Гошу, порывисто поцеловала куда-то около носа, а затем так же чмокнула и Жору. Янсон нежно обнял её. Лицо Полины утонуло в густой бороде мужчины.

– Поля...

Жора притворно проворчал:

– Обещала не трогать.

– А кто из вас смотрит в будущее?

Они засмеялись в три голоса и в обнимку прошли в гостиную. Полина хотела сесть рядом на диван, но Гоша отстранился.

– Садись напротив, пока. Так будет лучше. Жора сейчас тоже открыт и тоже хочет тебя видеть.

Жора: Заботливый парень, хоть и страшненький. Чувствует родную кровь.

Гоша: Только в носу не ковыряй.

Полина расхохоталась. Перед ней находился забавный дракончик. Единственный на белом свете. И только она может общаться с ним. Он ухаживает за ней. Полина почувствовала себя красавицей с иллюстраций Валледжо, летящей на могучем драконе куда-то вперед, повелевающей им.

Жора: Смотри, у самого пар из носа пойдет. И из ушей.

Они смеялись вместе с женщиной, они были оба открыты и это было впервые в их жизни. Только мать могла видеть сыновей такими.

Гоша: Многие боги древности были необычными. Чтобы походить на богиню Астарту, вам понадобилось бы двадцать пять тысяч долларов. Потому, что на её изображениях можно насчитать десяток грудей! Как минимум у пяти кукол "Риал долл" пришлось бы заимствовать. Много сосков было у египетской богини Изиды, у эфесской Дианы.

Жора: Тоже мне невидаль. В моей подборке материалов о необычных людях есть восемь мужиков с удвоенными членами...

Гоша не дал брату договорить:

– Извини, Полина. Что у меня на уме, то у Жоры на языке.

Шкворень распахнутыми глазами смотрела на диво дивное – как человек перебивает сам себя. Их двое или он один?

– Давайте, ребята, выпьем за знакомство. Принесите третий бокал.

Жора захохотал:

– Она долго не привыкнет как с нами обращаться. Желудок-то у нас общий, дурочка! Какая разница кому из нас пить?

Гоша отвернул в сторону лицо брата так, что теперь оно было видно в профиль.

– Извини за дурочку. Жора разнузданный, хотя в душе добрый. Но если будет так себя вести, могу заставить его смотреть только в сторону.

Но Жора вдруг отвернул в сторону лицо Гоши.

– Не обращай внимания, подруга, такой уж у меня язык.

– Ладно вам, пейте кто хочет.

Янсон взял бокал, поднес его к губам Жоры. Потом, как бы дразня, к губам Гоши. Потом снова к Жоркиному рту. Полина во все глаза наблюдала, как руки одного человека обслуживают два рта на одной голове. Гоша выпил половину бокала, вторую – Жора.