Текст книги "«Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Николай Туроверов

Марии Волковой

 
Нас все пытается с тобою разлучить,
Мне с детских лет доверчивая муза,
Тебя ― бесплодному томленью научить,
Меня ― поэзии картавой и кургузой.
Но нам ли, от мамаевых костров ―
Сквозь сотни лет ― пришедших к Перекопу,
Довериться баюканью метро,
Склонясь челом на сонную Европу?
Тебе ли, с жестоким словом на устах,
Нести другое ― не казачье ― знамя,
Когда лежат у вечности в ногах
И совесть оскудевшая, и память?
И не тебя ли Пушкин воспевал,
Держа свой путь на вольные станицы,
Когда в горах еще шумел обвал,
Чтоб и тебе, и Дону поклониться?
С тобой одною Лермонтов вдвоем
Пел песню колыбельную…
                                    Такую,
Что до сих пор растет богатырем
Праправнук твой, о Родине тоскуя,
Ты все, как есть, смогла перестрадать, ―
Казачий шлях ― что Млечная дорога:
Есть сыновья? О них поплачет мать,
И Гоголь их проводит до порога.
О, как любил тебя Толстой потом
(Ты на него тогда и не глядела), ―
И он жалел, что не был казаком
Но ты никак об этом не жалела!
 

Памяти матери

 
Было время, на Украйне
Пушки грохотали,
Было время, запорожцы
Жили ― пировали.
 
 
Пировали, добывали
Славы, вольной воли,
Все то минуло, остались
Лишь курганы в поле.
 
 
Те высокие курганы,
Где лежит зарыто
Тело белое казачье
С головой разбитой.
 
 
И темнеют те курганы,
Словно скирды в поле,
И лишь с ветром перелетным
Шепчутся про волю.
 
 
Славу дедовскую ветер
По полю разносит.
Внук услышит, песню сложит
И поет, и косит.
 
 
Было время, на Украйне
Шло вприглядку горе;
И вина, и меду вдоволь,
По колено море!
 
 
Да, жилось когда-то славно,
А теперь вспомянешь:
Станет как-то легче сердцу,
Веселее взглянешь.
 

О, суд людской, неправый,

Что пьянствовать грешно.

 
Казался он уродом
С кудлатой бородой.
Сияла в нем природа
Звериной красотой.
Не ведал лицемерий
В казачьей простоте
И верность старой вере
Носил на высоте.
Железный сын эпохи,
Гоня чертей окрест,
Струею рома в кофе
Всегда он делал крест.
 

 
Я не знаю, где он живет,
И не знаю, чем он занимается,
Знаю только, что курит и пьет,
Знаю только: ему это нравится.
Ничего я не знаю о нем,
Поджидаю его каждым вечером ―
Говорит, что владел он конем
И что делать ему уже нечего.
 

 
И старцев нет. Есть молодые люди.
Уланщина, гусарщина ― все есть!
И водка, и шампанское. На блюде
Еще ни кем не тронутая честь.
Конечно, были неудачи.
Полвек не в счет. Полвека нет.
И надо всем еще маячит
Казаче-конный силуэт.
 

Чистилище ―

промежуточное место

между раем и адом.

Словарь

 
Терпеть не могу я больных,
Себя больным ― ненавижу.
Смерть подходит. Я чувствую, вижу
Эту ведьму в космах седых.
Смерть подходит. Не ведаю холода.
Трубный звук. Ты ведь любишь меня?
И легко, уверенно, молодо
Сажусь опять я на коня.
 

 
И вот в том чудесном саду,
В котором я не был, но буду,
Сниму я седло и узду,
И конь в лошадином бреду
Возляжет среди незабудок.
Закрою глаза я коню:
Догонишь меня?
                      Обгоню!
 

Марку Шагалу

 
Небесный сыр, ―
                         моя луна
Уже изъедена мышами,
Они живут за облаками,
В корнях потусторонних верб.
И нет луны. Есть лунный серп.
Надолго ль он в ночи?
                               Но вот,
Мой пожилой покойный кот
В мышиный табор сиганул, ―
Одних сожрал, других ― вспугнул.
И нет луны. Есть звездный свет,
Мерцающий тьму тысяч лет.
 

 
Твой браслетик номерной
29-18.
Был ты парень озорной
И любил когда-то драться.
А вокруг тебя, пострел,
Ветер пел, и пули пели;
Ты случайно уцелел,
А друзья не уцелели.
Ты остался одинок,
Двадцать лет бродил в неволе,
И опять подходит срок
Погулять на Диком поле.
Ах, не Диком ― без коня,
Что казак, но сердце радо:
Не любя и не кляня ―
Если надо ― значит надо.
Не заплачет горько мать…
Но с мечтой о бранной славе,
Право, лучше умирать
Не в постели, а в канаве.
 

 
Где ты, девочка?..
На чулочках стрелочки,
Ледяные каблуки,
Легкое пожатие руки…
В суете вокзальной ―
Стыдно целоваться,
В тесноте вокзальной ―
Трудно расставаться…
Крестик на груди,
Синие погоны.
На втором пути ―
Красные вагоны,
А за вагонами ―
Все безпогонное
И ― белая метель…
Где ты, девочка, теперь?..
 

 
Убиенные подростки-подголоски
Поют в небесной тишине.
К нам долетают отголоски
Казачьих песен в вышине.
Ремнем могучим опоясан
Казачий стан. И старики
Им отвечают низким басом:
Мы казаки! Мы казаки!
 

 
Одиноко сижу я в тоске,
Но чарка не дрогнет в руке:
Я за казачество пью,
За светлую долю свою,
За счастье быть казаком!
 

 
Пепельница. Пепел мимо.
Задрожал стакан в руке.
Чувствую, ―
                    опять незримо
Ты со мною в кабаке.
Чувствую особым чувством,
Не шестым, не номерным.
Та же пытка: для искусства
Нужен ли табачный дым
И вино?
               Какая сила
Нас опять с тобой свела?
Одинокая могила
Новой травкой поросла.
 

13/2 1971

 
Прижалась бутылка рома
Стеклянной щекою к руке.
Холодной щекою. Мы дома,
Мы снова с тобой в кабаке.
Конечно, весь мир по колено!
Отныне ― навеки, давно.
Хрустальная стопка Верлена,
На дне ― золотое руно.
 

1971

 
Тебе не страшны голод и пожар.
Тебе всего уже пришлось отведать.
И новому ль нашествию татар
Торжествовать конечную победу?
О, сколько раз борьба была невмочь,
Когда врывались и насильники, и воры, ―
Ты их вела в свою глухую ночь,
В свои широкие звериные просторы.
Ты их звала, доверчивых собак,
В свои трущобы, лютая волчица.
И было так, и снова будет так,
И никогда тебе не измениться.
 

 
Гимназистом, реалистом и кадетом
Начиналась беспощадная война.
Голубым необычным светом
Жизнь моя теперь озарена.
Ничего не тронет и не ранит
Закаленных неожиданной судьбой;
Мертвые мои однополчане
По ночам беседуют со мной.
Старшие ― времен Елизаветы,
Надо каждого запомнить и учесть
Чинопочитание, при этом
Не роняя и казачью честь.
Младшие ― совсем еще недавно
Юность не испившие до дна,
Страшно, и таинственно, и славно
Вы доверились снегам Каледина,
Той зимы семнадцатого года
Без которой, уверяют знатоки,
Лучшего всемирного похода
Не смогли б придумать казаки.
 

 
Я знаю ― не будет иначе,
Всему свой черед и пора,
Не вскрикнет никто, не заплачет,
Когда постучусь у двора.
 
 
Чужая на выгоне хата,
Бурьян на упавшем плетне,
Да отблеск степного заката,
Застывший в убогом окне.
 
 
И скажет негромко и сухо,
Что здесь мне нельзя ночевать,
В лохмотьях босая старуха,
Меня не узнавшая мать.
 

«Бурей растревоженная степь».
Москва, 2008

 
«В скитаньях весел будь и волен,
Терпи и жди грядущих встреч, ―
Тот не со мной, кто духом болен,
Тому не встать, кто хочет лечь.
Простор морей, деревья пущи
И зреющий на ниве злак
Откроют бодрым и идущим
Благословляющий Мой знак.
В лицо пусть веет ветер встречный, ―
Иди ― и помни: Я велел», ―
Так говорил Господь, и Млечный
На темном небе путь блестел.
 

1922

 
Крушила, топтала, сжигала,
Но до конца не сожгла!
Если бы молодость знала,
Если бы старость могла!.. Что же!
Старость ― как старость! А мне
Снится веселый, пригожий
Дед на буланом коне.
 

1949

Марии Волковой

 
Ты все поешь о жизни тесной,
Но погляди: в свой час ночной,
Какой единственной, чудесной
Над нашей страшной нищетой
Звезда заветная сияет…
Так знай же ты, как кто-то знает,
Тебя не видев никогда,
Что это верная звезда.
 

1950

Памяти Петра Кумшатского

 
Где-то там, ― за тридевять морей,
Под названьем острова Буяна,
Есть страна, и я стремлюсь все к ней
По волнам ночного океана.
Месяцы, года, десятки лет
Я стою ночами у штурвала,
Сколько раз уже сиял рассвет
И заря печально догорала.
Днем всегда один и тот же штиль:
Франция ― неспешная отрава,
Край мой бесковылистый, не ты ль
На меня давно имеешь право?
Больше нечем мне тебе должать, ―
Перепел все песни и напевы,
Это право ― мертвому лежать
Под Парижем на погосте Женевьевы.
И не путеводною звездой,
Не моей животворящей силой
Ты теперь склонилась надо мной,
Над моею склонишься могилой.
Но и там, когда остынет кровь,
Буду тем же: из подземного тумана
Каждой ночью уплыву я вновь
В сонный поиск острова Буяна.
 

1952

 
Мы все гости на погосте,
Ожидая вечный дом.
Посетят нас также гости,
Когда в дом мы перейдем.
Будут взрослые и дети,
Будет нежность оттого,
Будет многое на свете,
Кроме сердца твоего.
 

1953

 
Опьянеть от солнечного света,
Обойти прозрачные леса
И поверить, что долина эта
Лучшая на свете. Чудеса
Сами знают, ― просим иль не просим, ―
Свой, от Бога, предрешенный срок,
Как, пришедших на свиданье, восемь
Этих мимолетных строк.
 

1953

 
Сквозь кровь и смерть ордынского пожара,
Сквозь дым, чрез муки, пытки и гроба,
Нас, уцелевших, провела недаром,
Как под уздцы, чудесная судьба.
И нам самим неведомая сила
С тех пор навек судьбою вручена, ―
Недаром смерть нашел в степях Корнилов,
Едва покинув гроб Каледина.
Над Ледяным и над Степным походом
Был тот же ветер. Снежная земля
Вела единственным, неповторимым ходом
Нас в белые просторы февраля.
А он, суровым инеем развеясь,
Скрывал следы непрошенных могил.
С тех пор февраль наш ― драгоценный месяц.
Кто уцелел ― его не позабыл.
Вот так всегда своим последним снегом
Прикроет все, что замерло давно,
А по весне божественным побегом
Воскреснет погребенное зерно.
Недаром дед мой пел казачьи песни,
Недаром верил в Божью благодать,
Мой милый внук, казачество воскреснет,
Чтоб и другим дать силу воскресать.
 

1953

Когда я ночью жду ее прихода,

Жизнь, кажется, висит на волоске.

Анна Ахматова

 
Ты всем поешь, а тем, единым,
Находишь разные слова.
Ты в солнце превращаешь льдины,
Цветет невидимо трава
Одним твоим прикосновеньем
На миг, на час и навсегда.
Твое глухонемое пенье,
Как снега горного вода, ―
Звеня, идет потоком вечным,
Дробя гранит угрюмых скал,
И звездный путь ― путь бесконечный ―
Тебе Господь на небе дал.
И будет ночь. И ты в молчанье
Придешь ко мне в последний раз,
Оставив где-то на прощанье
Почти написанный рассказ.
 

1953

«Там, где кровь текла казачья, ―

трава зеленеет».

Казачья песня

 
Мертвое лежит казачье тело,
Кружится над телом воронье,
Но душа еще не улетела,
Не явилась в царствие Твое.
Где-то здесь еще душа летает,
Сорок дней парит степным орлом.
Ничего хозяюшка не знает,
Прибирает свой казачий дом,
Ничего не знают казачата,
На дворе играют в копырка[16]16
  Копырок ― так называли игру в «чижика».


[Закрыть].
А степной орел летит все выше,
Улетает дальше в небосвод…
Ты все знаешь, Господи, и слышишь:
Не оставь покинутых сирот.
 

1953

 
Очень много света. Затянулось лето.
Жизнь моя короче, а стихи твои
Все еще пророчат о любви поэта,
Все еще мешают мне мой век дожить.
Что-нибудь такое, ― детское, простое, ―
Всем давным-давно знакомые слова:
Небо ― голубое, солнце ― золотое,
Глаз твоих веселых зеленей трава.
 

1953

 
Оно останется, дыхание твое,
Ты будешь жить еще за гробом,
Покуда я живу…
                         Поем
О жизни мы с тобою оба.
Еще не падает твоя звезда,
А нет ее, но свет еще струится,
И мне вдвойне не надо опоздать,
И мне вдвойне не надо торопиться.
 

1953

 
Незабываемые дни
Беспечной праздности, покоя,
Как ожерелье голубое,
Вокруг рассыпались они
В таком пленительном пейзаже
Лесов, лугов и облаков,
Что ничего не надо, даже
Других, заветных берегов.
 

 
Конечно, только деревенский мир
Благословит взыскательное небо.
Дощатый стол, овечий сыр,
Кусок черствеющего хлеба,
Стакан вина. Благословенный хмель.
Конечно, мир доверчив и прекрасен,
Как этот приблудившийся кобель,
У ног моих лежащий на террасе.
 

1954

 
На склоне лет, и памяти, и сил,
В твоем воображаемом просторе
Ты не найдешь покинутых могил
Своих родных. На длинном косогоре,
Где было кладбище, теперь стоит завод,
Огромнокаменный и многотрубный…
Но ты все думаешь, мой друг, наоборот:
Бунчук, рыдающие бубны
И звонкий хор, ―
     играют кременцы,
Как бить врагов, идти на супостата:
Идет твой полк, как будто под уздцы
Его ведет Матвей Иваныч Платов
Последним строем на станичных площадях,
Все, как один, на рыжих лошадях.
В просторе том, где в юности мечтал
Ты о священнейшем союзе
Меча и лиры, и не доверял
Еще себе, себя доверя музе.
Ты одинок. Печальные луга,
Дорога ― от ухаба до ухаба.
 
 
И вместо музы ― злющая Яга,
Переселенческая баба.
 

1954

 
С детских лет скакал я на коне,
Шел пешком потом в такой пустыне,
Что, до смерти, непонятно мне,
Как же можно ездить на машине?
Как же можно управлять рулем,
Нажимать какие-то педали,
Если думаешь все время об одном,
И додумаешь, как следует, едва ли.
 

1954

 
Я не знал, что в этом мире
Ведьмы есть и колдуны.
В замороженном эфире ―
Человеческие сны.
В голубых преддверьях рая,
Где, от счастья не дыша,
Не заблудится, летая,
Непокорная душа.
В предсказания созвездий
Никогда я не вникал,
И теперь, лишь при отъезде,
Очень многое узнал.
Но убог житейский опыт
И земной короткий срок.
Вольным пленником Европы
Все гляжу я на Восток.
 

1954

 
Не просто: вот так, не случайно,
Господь не дает нам познать
Такую чудесную тайну,
Что лучше о ней не гадать,
А сквозь недалекую вечность,
Под вифлеемской звездой,
Поверить в свою человечность,
История, ведь, ―
     под рукой.
В несчастье и в счастье, ―
     во взгляде:
Вся человечья душа, ―
Несчастную руку ― погладить,
Счастливую руку ― пожать.
 

1955

 
Какой там страшный век и беззаконный атом,
И как писать о нем стихами вообще,
Когда тысячелетняя заплата
Еще цела на романтическом плаще?
Страшился мир заслуженных потерь, ―
Вначале было Слово: но такое,
Что нечего бояться нам теперь.
И все равно, какой печальный отзыв
О наших днях услышим стороной,
Когда есть музыка, нетронутые розы,
И Млечный Путь, и ветер молодой.
 

1955

 
Ты мне являешься во сне,
Когда ты этого желаешь.
Твой выбор волен. И не мне
Искать соперника. Ты знаешь,
Что я теперь смирней живу
Под этим небом с облаками,
В торжественную синеву
К тебе плывущих со стихами.
 

1955

 
Хорошо, что все по-разному одеты.
Разные люди и дома,
Генерала отличают эполеты,
А поэта ― нищая сума.
Хорошо, что всех роднит могила,
И любовь повсюду хороша.
Хорошо, что все благословила
В этом мире одинокая душа.
 

1956

Г.А.

 
Ты власть теряла надо мной,
Потом ее в слезах искала.
Преступница и ангел мой,
Тебе всего, казалось, мало.
 
 
Повластвовать, как надо, всласть,
И бабьей волей насладиться.
О, женская родная власть, ―
Пяти-избянская станица.
 

1956

 
Она похожа на тебя.
Так удивительно похожа,
Что даже можно, не любя,
Ее позвать на праздник тоже.
Но пожелает ли она,
Как ты, смеясь, приблизить губы,
И выпить залпом, и до дна,
Не предназначенный ей кубок?
 

1956

 
Родина! Смущающее слово
Дня того, кто не привык к борьбе.
Сколько раз ее терял, и снова
Находил опять в самом себе!
За потери, за находки эти
Мне ли подлежать суду?
Без него прожил на этом свете
И на том, Бог даст, не пропаду.
 

1956

 
Конец весне, ―
     и слава Богу!
Нельзя все время расточать
Любвеобильную тревогу,
Не зная, как ее кончать.
Конец беспутного начала.
У поздних птиц уже семья.
Стоит у верного причала
Неугомонная ладья.
 

1956

П.П. Сп-кой

 
Какие там стихи, когда
Замерзла в комнате вода.
― Так вот, тогда и надо петь,
Чтоб эту воду разогреть.
Какая там любовь, когда
Пора прощаться навсегда.
― Так вот, тогда и надо петь,
Чтоб не бояться умереть.
 

1959

 
На меня ты потеряла право,
Но свободу я купил ценой
Монастырского строжайшего устава,
Этой страшной жизнью неживой.
Только хлеба черного коврига,
Ледяная родниковая вода.
Въелась в тело ржавая верига,
Но не въестся в душу никогда.
В бороде, в лохмотьях и в железе,
Распростившись навсегда с тобой,
Так ли я для Господа полезен,
Как когда-то в жизни озорной?
 

1961

Памяти М.В.Кузнецова

 
Привет тебе издалека.
Кто виноват ― судим не мною.
Здесь жизнь по-прежнему легка,
Но легче было б ей с тобою.
Но ты покинул мир земной,
В другой никак не собираясь.
Привет тебе, казак родной,
С тобой еще я повстречаюсь.
 

1961

 
За окном кудрявый дуб, и птица, ―
Я не знаю, как ее назвать, ―
Целый день поет и веселится,
Под окном стоит моя кровать.
Это лучшая больница в мире
Для того, кто сердцем прост,
Над больницей и над птицею в эфире
Голубой весенний мост.
 

1961

 
Вверху, весь в солнце, с детства предугадан,
Суровый Саваоф с простертою рукой.
На сырость древних плит Ему возжженный ладан,
Склоняется бессильною волной.
Внизу знакомо все: и скрещенные плоско
Ладони схимников, ―
                              и их бескровный лик,
И треск свечей, и смутный запах воска,
И длинный, к алтарю, станичный половик.
Все те же из бумаги пыльные тюльпаны,
И зайчиков веселая игра,
И стекол разноцветные обманы, ―
Все видел так давно, а, кажется, вчера.
И странно, как и встарь, когда среди обедни
Коснется голубь выцветших одежд:
Но грозная рука простерта, и победней
Глядит казачий Бог из-под нависших вежд.
 

1961

 
И будет день веселых похорон,
Напоминающий казачий праздник.
И будет гроб. И в гробе будет он,
Неугомоннейший проказник.
Могила будет. А в могиле дно.
Вокруг могилы радостные песни:
Христос воскрес! ―
                         И нам уже дано,
Не сомневаяся, воскреснуть!
И казаки-покойники, в усах,
Воссядут на открывшейся лужайке,
А будут птицы райские в кустах,
Зверье ручное и ручные зайки.
 

1961

 
Не приедет. И не надо!
Пожалею. А потом
Из взъерошенного сада
Поднимусь в прохладный дом.
На балконе канарейка
В той же клетке, и ― одна.
Одиночество! Налей-ка
Мне неспешного вина.
 

1962

 
Уже столетия звучит привет:
«Христос воскрес». Воистину воскресе!
Господь для каждого года отвесит
Земною мерой человечьих лет.
Соратники, погибшие в боях!
У нас весна, опять щебечут птицы,
И хочется мне с вами поделиться
Вот этой радугой в пасхальных небесах.
 

1964

 
Запомнить отлетевшее. Потом
Ходить с искаженным лицом.
Пылает над нами
Полдневное пламя
И звезды сияют в ночи.
У каждого знамя ―
У каждого память.
И к памяти этой ключи.
Закрой ими двери,
Где смерть и потери.
И двери другие открой.
Ты видывал виды,
Ты пел панихиды, ―
Молебен веселый запой.
 

1965

«Сияющее течение

                    Куберле-реки»

Гоголь, «Ив. Барашкин»

 
Если мертвый, опадающий листок
И не знает, где ему упасть,
Если каждый расцветающий цветок
Распусканью отдает всю страсть,
Что же нам, блуждающим во мгле? ―
Только повторять растенья!
Амазонка мира ― Куберле ―
Все еще в сияющем теченье.
 

1967

 
Я в арабском городе живу.
На заплате новая заплата.
И во сне, как будто наяву,
Достархан несут мне арапчата.
Сердце с перебоями стучит,
И журчит, не прерываясь, сказка
В тысяча одной ночи
Никогда не спящего Дамаска.
 

1967

 
Казалось бы, ―
     пора на сруб.
Промчались войны, лихолетья,
Но вот стоит столетний дуб,
И постоит еще столетья.
В лесу все стало зеленей,
Но дуб не верит. И весною
Нагая тень его ветвей
Еще трагичней, чем зимою.
Зато, когда поверит он
Ветхозаветным осязаньем, ―
Ты будешь первым поражен
Его могучим распусканьем.
 

1967

 
Надо пить и надо есть.
Спать, покуда спится,
На колесах кресло есть,
Кресло ― колесница.
И везет ее толкач,
Инвалид убогий,
Хочешь смейся, хочешь плачь,
По моей дороге.
Но, живя среди калек
(Я и сам калека),
Понял я, как человек
Любит человека.
 

1970

 
Безнадежно. Неизлечимо.
За окном деревья и трава.
Не касаясь, пролетают мимо
Эти беспощадные слова.
 
 
За окном деревья и трава.
Светит солнце, и мерцают звезды.
И ― мне кажется ― еще не поздно
Пережить ужасные слова.
 

1970

Старухи страшные появятся…

Верлен ― Брюсов

 
Ева ― налево, направо ― Лилит, ―
Вечные дамы Адама.
Здесь много старух. И одна говорит:
«Была еще третья дама».
Здесь есть старики, но здесь больше старух.
Для престарелых больница.
Откуда такой изумительный слух,
Который и мне не приснится.
 

 
Снова до́ма. Все знакомо.
И молитвы, и грехи.
Мерный кофе, рюмка рома,
Папироса и стихи.
 

 
Золотые зайчики-лучи.
Праздник, флаги. А опять звучит
«Марсельеза», «Марсельеза»:
Это бархат и железо.
 

1970

 
Над Парижем русский ветер веет ―
Бесшабашный, грубый, озорной,
И Париж под ветром хорошеет,
Будто новобранец молодой.
Счастлив тот, кто в эти годы молод,
Кто готов весь мир обнять, как брат, ―
Не пугает больше серп и молот,
Как пугали десять лет назад[17]17
  «Анна Туркина» ― за этой подписью ряд стихотворений Н.Н. Туроверова в 40-е годы был опубликован в машинописных сборниках «Кружка казаков-литераторов».


[Закрыть].
 

ПОЭМЫ

Крым

 
Клубятся вихри ― призрачные птицы.
Июльский день. В мажарах казаки.
Склонилися по ветру будяки[18]18
  Будяки ― татарник колючий.


[Закрыть]
На круглой крыше каменной гробницы.
 
 
Струится зной. Уходят вереницы
Далеких гор… Маячат тополя,
А казаки поют, что где-то есть поля,
И косяки кобыл, и вольные станицы.
 

 
По улицам бег душных, летних дней,
А в небе облака, как комья грязной ваты,
На синем шелке бухт корявые заплаты
Железных, дымных, серых кораблей.
 
 
По вечерам сторожевых огней
На взморье вещие сполохи ―
Огни стремительной эпохи
Над древней скукою камней.