Текст книги "«Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Николай Туроверов

СТИХИ. 1942

 
Какой мой долг перед тобой, когда
Не год, не два, а долгие года,
С рождения, быть может, мы с тобой
Обручены таинственной судьбой.
Как не любить друг друга нам, когда
Не виделись с тобой мы никогда.
Ах, не любовь! Тому названья нет,
Что оставляет свой бессмертный след,
Что раз найдя, мы жадно ищем вновь:
Животворящее дыхание стихов.
 

1941

 
― Жизнь не проста и не легка.
За спицею мелькает спица.
Уйти б на юг, и в казака
По-настоящему влюбиться.
Довольно ждать, довольно лгать,
Играть самой с собою в прятки
Нет, не уйти, а убежать,
Без сожалений и оглядки,
Туда, где весело живут,
Туда, где вольные станицы,
И где не вяжут и не ткут
Своих нарядов молодицы;
Где все умеют пить и петь,
Где муж с женой пирует вместе,
Но туго скрученная плеть
Висит на самом видном месте.
Ах, Дон, Кубань – Тмутаракань!
А я в снегах здесь погибаю.
Вот Лермонтов воспел Тамань,
А я читаю и мечтаю,
И никуда не убегу…
Твердя стихи о Диком Поле,
Что знаю я и что могу,
Живя с рождения в неволе.
И мой недолгий век пройдет
В напрасном ожиданье чуда, ―
Московский снег, московский лед
Меня не выпустят отсюда.
 

1940

Наташе Туроверовой

 
Поднимал все выше ты и выше
Свой бунчук, зовя ко мне мальчат ―
Однолеток, уличных мальчишек,
Жаждущих сражений казачат.
И в наш сад за низкую ограду
Уводил меня ты и гостей
На кровопролитную осаду
Неприступных польских крепостей.
Снежный прах летел в саду над нами,
Мы дралися из последних сил.
Детскими моими снами
Ты легко потом руководил.
По ночам внезапно страшный запах
Гари наполнял наш дом,
И меня ― наследника Остапа
Распинали ляхи над костром;
Но еще не мог в страданье диком,
Как Остап, терпеть я до конца,
И будил своим постыдным криком
Безмятежно спящего отца.
Кончились мальчишеские драки,
Ты подвел немедля мне коня:
С казаками в конные атаки
Бросил, не задумавшись, меня.
Полюбить заставил бездорожье,
Полюбить заставил навсегда
Новое донское Запорожье,
Юность опалившие года,
Мне до смерти памятные грозы.
Позже, в Севастопольском порту,
Ты сурово вытер мои слезы
И со мной простился на борту
Корабля, плывущего в изгнанье,
Корабля, плывущего на юг.
Ты мне подарил воспоминанье,
С детства неразлучный друг,
Память подарил такую,
Без которой невозможно жить.
По тебе я все еще тоскую,
Не могу тоску свою запить,
Не могу никак угомониться
И поверить просто, без обид,
Что любая маленькая птица
Через Днепр легко перелетит.
 

1939

 
Казаков казачки проводили,
Казаки простились с Тихим Доном.
Разве мы ― их дети ― позабыли,
Как гудел набат тревожным звоном?
Казаки скакали, тесно стремя
Прижимая к стремени соседа.
Разве не казалась в это время
Неизбежной близкая победа?
О, незабываемое лето!
Разве не тюрьмой была станица
Для меня и бедных малолеток,
Опоздавших вовремя родиться?
 

1939

 
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня,
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо,
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
 

1940

 
― Богородице молилася ―
Вся слезами изошла,
Головой о стенку билася ―
К колдуну в аул пошла.
Замерзала за станицею,
Погибала на пути…
Обернись, желанный, птицею ―
Над станицей пролети,
Опустись на подоконнике
И в окошко постучи,
Не на крыльях ― так на конике,
Снег взметая, прискачи.
Пролетают низко голуби,
Не летит мой голубок…
Под горою в новой проруби
Терек темен и глубок.
 

1940

Украина плачет

Тарас Шевченко

 
Трещат жидовские шинки.
Гуляет Сечь. Держитесь, ляхи!
Сегодня-завтра казаки
Пропьют последние рубахи.
Кто на Сечи теперь не пьян,
Но кто посмеет пьяных трогать?
Свой лучший выпачкал жупан
Сам атаман в колесный деготь.
Хмельней вино для казака,
Когда близка его дорога,
И смерть для каждого легка
Во имя вольности и Бога.
В поход, в поход! Гуляет голь,
Гуляют старые старшины.
В поход ― за слезы и за боль
Порабощенной Украины.
За честь поруганной страны
Любой казак умрет как витязь.
Ясновельможные паны,
Готовьтесь к бою ― и держитесь!
 

1941

Н.Н. Евсееву

 
Как в страшное время Батыя,
Опять породнимся с огнем.
Но, войско, тебе не впервые
Прощаться с родным куренем!
Не дрогнув, станицы разрушить
Разрушить станицы и сжечь;
Нам надо лишь вольные души,
Лишь сердце казачье сберечь;
Еще уцелевшие силы ―
Живых казаков сохранять,
Не дрогнув, родные могилы
С родною землею сравнять.
Не здесь ― на станичном погосте,
Под мирною сенью крестов,
Лежат драгоценные кости
Погибших в боях казаков;
Не здесь сохранялись святыни ―
Святыни хранились вдали:
Пучок ковыля да полыни,
Щепотка казачьей земли.
Все бросить, лишь взять молодаек.
Идем в азиатский пустырь ―
За Волгу, за Волгу ― на Яик,
И дальше, потом ― на Сибирь.
Нет седел ― садитесь охлюпкой[10]10
  Охлюпкой ― нареч. местн. ― без седла (при езде верхом).


[Закрыть],
Дорогою седла найдем.
Тебе ли, родная голубка,
Впервые справляться с конем?
Тебе ли, казачка, тебе ли
Душою смущаться в огне?
Качала дитя в колыбели,
Теперь ― покачай на коне!
За Волгу, за Волгу ― к просторам
Почти неоткрытых земель.
Горами, пустынями, бором,
Сквозь бури, и зной, и метель
Дойдем, не считая потери,
На третий ли, пятый ли год.
Не будем мы временем мерить
Последний казачий исход.
Дойдем! Семиречье, Трехречье ―
Истоки неведомых рек…
Расправя широкие плечи,
Берись за топор, дровосек;
За плуг и за косы беритесь,
Кохайте и ширьте поля,
С молитвой трудитесь, крепитесь,
Недаром дается земля ―
Высокая милость Господня,
Казачий престол Покрова;
Заступник Никола-Угодник
Услышит казачьи слова.
Недаром то время настанет,
Когда, соберясь у реки,
На новом станичном майдане
Опять зашумят казаки.
И мельницы встанут над яром,
И лодки в реке заснуют ―
Недаром дается, недаром,
Привычный станичный уют.
Растите, мужайтесь, станицы,
Старинною песней звеня,
Веди казаку, молодица,
Для новых походов коня,
Для новых набегов в пустыне,
В глухой азиатской дали…
О, горечь задонской полыни,
Щепотка казачьей земли!
Иль сердце мое раскололось?
Нет ― сердце стучит и стучит.
Отчизна, не твой ли я голос
Услышал в парижской ночи?
 

1939

Марии Волковой

 
Своей судьбе всегда покорный,
Я, даже в дни жестоких бед,
Не мог в стихах прославить черный,
Любимый твой, ― печальный цвет.
В часы бессмысленных крушений
Моих стремительных надежд,
Меня не раз пугали тени
И шорох траурных одежд;
Я ждал визита черной гостьи,
Сгущалась тьма вокруг меня,
Во тьме мерцали чьи-то кости
Мерцаньем адского огня, ―
Но снова музы голос милый
Меня из мрака вызывал,
Провал зияющей могилы
Травою снова зарастал,
И, зову нежному подвластный,
Я славил вновь сиянье звезд,
И светлый день, и вечер ясный,
И зеленеющий погост.
 

1939

 
Ужели у края могилы
Познаю в предсмертной тиши
Всю немощь растраченной силы,
Холодную праздность души?
Ужели у самого гроба
Расплатою прожитых дней
Мне будет унылая злоба
На этих живущих людей,
На краткое счастье земное,
На это, когда-то мое,
Веселое и молодое,
Чужое теперь, бытие?
О, нет! И в последние годы
Развею кощунственный страх
Пред вечным сияньем природы,
Меня обращающей в прах.
 

1942

 
Нет, ― никто еще так не любил,
Никому еще так не казалась
Жизнерадостна зелень могил,
Мимолетна земная усталость.
Ты вернулась опять, и опять
Засияла звезда у предела.
Я не знаю, куда мне девать
Это счастье и что мне с ним делать.
 

1939

Евгении де Жерве

 
О, моя стихотворная шалость ―
Шаловливая легкость пера!
Но зачем это терпкая жалость
Так настойчива и так остра?
О, моя благосклонная сила ―
Первобытная к людям любовь!
Но зачем голубые чернила
Превращаются в черную кровь?
Почему я не сплю до рассвета,
Почему не пишу по ночам?
Или страшное бремя поэта
Стало вдруг не по этим плечам?
 

1940

 
Все сегодня не то, все иначе.
Стал пушистым мой старенький мех.
Поняла, наконец, я, что значит
Над Парижем порхающий снег.
Поняла, наконец, догадалась,
Почему я с утра не своя ―
Мне дороже любви эта жалость,
Неподдельная нежность твоя.
 

1940

 
Средь скуки холодных приличий,
Назло благосклонной судьбе,
Я жадно мечтал о добыче,
Как варвар, мечтал о тебе.
Шатер да звериные шкуры,
На шкурах с плодами поднос,
Сиянье твоих белокурых
Тяжелых и длинных волос,
Покорно упавших на плечи,
Упавших на руки мои;
Умолкнут невнятные речи,
Ненужные речи твои.
Но завтра, кляня эту долю,
Кого ты из нас проклянешь?
В кого, вырываясь на волю,
Вонзишь подвернувшийся нож?
 

1941

 
Нам этой ночи было мало.
И с каждым часом все жадней
Меня ты снова целовала,
Искала жадности моей.
Едва на миг во мраке душном
Мы забывались полусном,
Как вновь, я был твоим послушным
И верноподданным рабом.
И только утром, на прощанье,
Я, как прозревший, в первый раз
Увидел синее сиянье
Твоих всегда невинных глаз.
 

1941

 
Ты мне дана, как Божий дар,
Ты мне дана, как вдохновенье,
Как ворожба, как наслажденья
Испепеляющий пожар.
И я опять легко пою
И не ищу в плену объятий,
Благословений и проклятий
На долю светлую свою.
 

1941

Стихом размеренным

и словом ледяным.

Лермонтов

 
Ты пришла к моей избушке,
Постучалась у дверей,
Увела меня с пирушки,
Отняла моих друзей;
Простодушный нрав молодки
Больше знать мне не дано, ―
Поднесла ты вместо водки
Иноземное вино.
И я выпил это зелье,
Осушил стакан до дна,
Мне досталась на похмелье
Гробовая тишина…
Но твое не властно пенье
Отогнать земные сны,
Голубое дуновенье
Расцветающей весны,
И средь мрака гробового
Не внушает больше страх
Заклинающее слово
В этих ангельских устах.
 

1940

 
С каждым годом все лучше и лучше
Эти ночи весною без сна,
С каждым годом настойчивей учит
Непонятному счастью весна.
Все скупее, вернее и проще
Нахожу для стихов я слова;
Веселее зеленые рощи,
Зеленее за ними трава,
Голубее высокое небо,
Все короче положенный срок.
О, как вкусен насущного хлеба
С каждым годом все худший кусок.
 

1939

Благословен час, когда

мы встречаем поэта.

Пушкин.

 
Брат дервиша и пророка,
Да хранит тебя Аллах,
К нам пришедший одиноко,
С вещим словом на устах.
Одинок в своем ты счастье ―
И в несчастье ты один,
Целый мир тебе подвластен,
Одинокий властелин;
Целый мир твое жилище,
Но влечет тебя Кавказ ―
Сердце знает, сердце ищет,
Сердце любит только раз.
Жизнь все лучше, все короче.
Для нежданного конца
Бережет судьба кусочек
Смертоносного свинца.
Но сегодня в дымной сакле
Беззаботен твой привал.
Ночевать в горах не так ли
Ты на севере мечтал?
Мы простимся на рассвете,
Поклонюсь тебе я вслед ―
Счастлив тот, кого ты встретил,
Кто узнал тебя, поэт.
 

1939

 
Еще твой мир и мудр, и прост,
Еще легко его дыханье;
Вечерних зорь, полнощных звезд
Еще незыблемо сиянье;
Еще сменяет ночь рассвет,
Полдневный свет еще ликует
И слово краткое ― поэт
Тебя по-старому волнует.
А ты, как Божий мир проста,
А ты ясна, как песни эти.
Ах, без любви, как без креста,
Нельзя прожить на этом свете.
 

1939

 
Каждый раз, в один и тот же час,
На мосту, среди моей дороги
Я встречаю траурные дроги.
Спотыкаясь, конь едва бредет,
И никто за гробом не идет.
Над рекой туманится рассвет.
Я спешу… Мне тоже дела нет
До того, кто в нищенском гробу
Без креста, без венчика на лбу
Одиноко едет на погост.
Божий мир и благостен, и прост,
И без нас Господь благословил
Свежий прах безыменных могил.
 

1940

Графине М.Я. Толстой

 
Постучится в эти двери нищета,
С нищетою постучится доброта,
Две сестры ― два Божьих близнеца ―
Будут ждать тебя у этого крыльца.
Все, что было раньше ― позабудь!
Собирайся же в последний путь,
Выходи, не опасаясь, на крыльцо:
Знают две сестры тебя в лицо.
Даст тебе свой посох доброта,
И суму наденет нищета.
Выведут к просторам всех дорог
И, прощаясь, скажут: «Ты убог,
Но теперь ты Господом храним,
Лишь Ему подвластный пилигрим».
 

1941

 
Мне сам Господь налил чернила
И приказал стихи писать.
Я славил все, что сердцу мило,
Я не боялся умирать,
Любить и верить не боялся,
И все настойчивей влюблялся
В свое земное бытие.
О, счастье верное мое!
Равно мне дорог пир и тризна, ―
Весь Божий мир ― моя отчизна!
Но просветленная любовь
К земле досталась мне недаром ―
Господь разрушил отчий кров,
Испепелил мой край пожаром,
Увел на смерть отца и мать,
Не указав мне их могилы,
Заставил все перестрадать,
И вот, мои проверя силы,
Сказал: «Иди сквозь гарь и дым;
Сквозь кровь, сквозь муки и страданья,
Навек бездомный пилигрим,
В свои далекие скитанья,
Иди, мой верный раб, и пой
О Божьей власти над тобой».
 

1940

 
И придет внезапно срок,
(Слишком рано, слишком рано),
Ты получишь от султана
Тонкий шелковый шнурок.
Вещи проще, чем слова:
Ах, как жизни будет жалко!
Эрзерумская гадалка
Оказалася права,
Вещий дар не обманул,
Зря над ним ты поглумился,
Прискакать поторопился
С вестью радостной в Стамбул.
Оказалась ложной весть,
Поражением ― победа;
Должен был ты все разведать,
Все узнать и все учесть.
Твой судья теперь Аллах!
И без робости, без страха
Посмотри на падишаха,
Встав на звонких стременах;
Посмотри в последний раз
На окно Ильдиз-киоска,
На лицо желтее воска,
На печаль усталых глаз.
 

1940

Д.И. Ознобишину

 
Во сто крат дороже злата,
Драгоценней чем алмаз,
Мне подаренный когда-то,
Мной испытанный не раз
В дни тяжелого сомненья,
Этот маленький ― с вершок ―
Трехсотлетнего женьшеня
Желтоватый корешок;
Тайной властью талисмана,
Колдовством подземных сил
От измены и обмана
Не меня ли оградил?
Заменил мне все богатства,
Указал в ночи порог,
От притворства, от коварства
И от злобы оберег;
На путях моих скитаний,
В жизни мирной и в боях,
Он подсказывал заране,
Кто мне друг и кто мне враг,
И, ведя в объятьях к другу
На пирушку у огня,
Мимолетную подругу
Делал музой для меня.
 

1941

Calo-te, moun cor, calo-te!

Mistral

 
Успокойся, сердце, успокойся!
В авиньонской католической ночи
Русскою тоской не беспокойся,
Не стучи так громко, не стучи.
Я живу среди солдат без дела,
Ошалев от скуки и вина.
Вот уже и третья отшумела
Для меня несчастная война.
Все мы люди, все мы человеки:
Смерть придет ― спеши иль не спеши;
Но зачем же мне дано навеки
Это странное волнение души,
Это непонятное волненье
На прохладных ронских берегах, ―
Все еще прерывистое пенье
В только что написанных стихах.
 

1940

La terro maire, la Naturo,

Nourris toujours sa pourtaduro

Dou mem la

Mistral

 
Меня с тобой земля вскормила
Одним и тем же молоком,
И мне близка твоя могила,
Твой мирный провансальский дом.
Шумят оливковые рощи,
И Рона быстрая шумит;
Учись писать, как можно проще, ―
Твоя земля мне говорит.
И ветер твой ― рукой поэта ―
Так нежно гладит по лицу.
Вот и мое подходит лето
Уже к законному концу.
Не все еще вокруг угасло
Для жизни бурной, но пора
Твое оливковое масло
Собрать для Божьего двора.
 

1940

СТИХИ. 1965

 
Конец угарных летних дней.
Висят повсюду паутины.
Средь цветника, у тополей,
Как пятна крови, георгины.
Во всем осенний чуткий сон,
В янтарь оделися осины,
И в стеклах дома у колонн
Вечерний свет зажег рубины.
 

1915

 
И бумага, и медные доски,
И перо, и тяжелый резец,
И, подвластный тебе, его плоский,
Косо срезанный острый конец…
Подмастерья мы оба! Но счастья
Мастерства ожидали не раз,
И Господь, снисходительный Мастер,
Может быть, и посмотрит на нас.
 

1939

 
С тяжелым напряженьем и трудом,
Почти в отчаянье, в мучительном сомненье,
Ты ищешь то, что я найду потом
В своем случайном вдохновенье,
Не наяву, а в том счастливом сне,
Когда я вдруг заговорю стихами,
И сам Господь в стихах ответит мне;
Но будет тайным разговор меж нами.
 

1941

 
Прислушайся, ладони положив
Ко мне на грудь. Прислушайся в смущенье.
В прерывистом сердцебиенье
Какой тебе почудится мотив?
Уловишь ли потусторонний зов,
Господню власть почувствуешь над нами?
Иль только ощутишь холодными руками
Мою горячую взволнованную кровь.
 

1942

 
Закурилась туманом левада,
Журавли улетели на юг, ―
Ничего мне на свете не надо,
Мой далекий единственный друг.
Только старый курень у оврага,
Побуревший соломенный кров,
Да мой стол, на котором бумага
Ожидает последних стихов.
 

1943

 
Не противься неравному браку,
Покидая родительский кров.
Ты не знаешь, что слышал оракул
В грозном шуме священных дубов,
Что ему предсказало журчанье
Протекавшего рядом ручья;
Не кляни эту жизнь на прощанье,
При отъезде сквозь слезы крича,
Что в позоре твоем был свободен
Одержимый богами отец,
И за борт у откинутых сходен
Не бросай материнских колец.
Уплывала в тумане Эллада.
Одинокое горе твое
Проводила Афина-Паллада,
Приподняв золотое копье.
 

 
Расцветали персидские розы,
И шумели фонтаны в садах,
Скоро высохли девичьи слезы
На твоих потемневших глазах.
Ты лежала в объятиях Ксеркса,
Целовала его, не любя…
О, как билося царское сердце!
Но не билось оно у тебя.
Ржали кони, ревели верблюды,
И трубили победно слоны.
У богов не просила ты чуда
Для своей обреченной страны.
И ночами на брачной постели
Не просила царя ни о чем,
А развалины Аттики тлели,
Догорали последним огнем.
Но пожарищ пугающий запах
Ты не слышала в душных шатрах;
Ты лежала в объятьях сатрапа
На коврах, в шелках, в жемчугах.
О, как ты в эти дни хорошела,
Ты была, как Лилит, хороша,
И покинула хладное тело
Для скитаний по миру душа.
 

1943

 
С рождения ― ни веры, ни креста.
С рождения ― вся жизнь была пуста,
Как этот колос, легкий и пустой,
Поднявшийся над праздной бороздой.
И не пора ль его теперь сорвать,
И бросить в прах, и в прахе растоптать,
Растущий без единого зерна,
Когда о хлебе молится страна.
 

1943

Лемносский бог тебя сковал.

Пушкин

 
Откуда он, в простой оправе
Тебе доставшийся кинжал?
В какой воинственной забаве
Он ослепительно сверкал?
Кому в часы кровавой мести
Своим возмездием служил
И с кем потом, во имя чести,
Он неразлучно подружил?
Что видел он под облаками
Кавказских гор, и почему
Своими нежными руками
Теперь привыкла ты к нему?
И отчего тебя тревожит
Кинжал, отведавший крови,
И веришь ты, что он поможет
Тебе отбиться от любви.
 

 
И страшной смертью ты умрешь,
Умрешь не телом, а душою.
С тобою будет этот нож,
Тебе завещанный судьбою
На память о моей любви
И о расплате неминучей,
Моей расплате самой лучшей ―
Ценою собственной крови.
И блеск холодный лезвия,
Как смертоносная змея,
Тебя отравит, заворожит,
Заворожив, заставит жить,
Но уж никто, никто не сможет
Тебя заставить полюбить.
 

1943

 
Две крови: казачьи обе,
Но донская похмельней
И в презрении, и в злобе,
В беспощадности своей;
Никогда ни в чем не каясь,
Что хотела ― забрала,
Жизнь взяла, не сомневаясь,
И на волю увела
Из родительского дома,
На простор и на разбой,
Чтобы стало все знакомо
В новой жизни озорной.
Над разбоем чайка плачет,
В сердце жалость и любовь,
Это тоже кровь казачья,
Но уже другая кровь.
Это значит Украина
Мне печальней и родней:
Запорожская кручина,
Песни матери моей.
 

1943

 
«Что ты найдешь в стране печальной,
В твоей стране среди снегов?
Зачем ее холодной тайной
Твоя отравлена любовь?
Зачем ты ждешь ее ответа,
Когда ты должен быть ничей,
Как этот ветер, иль как этот
Незамерзающий ручей.
Что надо жизни человечьей?
Что ищешь ты? Тебя здесь ждет
Мое вино и сыр овечий,
Домашний хлеб и дикий мед.
Живи со мною на свободе
И пей из кубка моего
За жизнь, в которой все проходит
И не проходит ничего».
«…Я внял тебе. Внимай мне тоже
О дальней родине моей
И знай, что нет страны моложе,
И человечней и нежней;
Что труден путь ее извечный,
Но ей нельзя с него свернуть,
Когда над ней сияет Млечный,
Единственный на свете путь;
Когда ведет к всемирной лире,
Сквозь кровь, сквозь муки и гроба,
Ее чудеснейшая в мире ―
Неповторимая судьба».
 

1943

 
Жизнь пришла суровая, простая,
С черным хлебом, с каторжным трудом;
Разлетелась лира золотая
Под ее тяжелым топором.
А давно ль, счастливый и влюбленный,
Был я пьян от счастья своего…
Только жар от печки раскаленной,
Только сон ― и больше ничего.
 

1943

 
Как когда-то над сгубленной Сечью
Горевал в своих песнях Тарас, ―
Призываю любовь человечью,
Кто теперь погорюет о нас?
Но в разлуке с тобой не прощаюсь,
Мой далекий отеческий дом, ―
Перед Господом не постесняюсь
Называться донским казаком.
 

1943

 
Перегорит костер и перетлеет,
Земле нужна холодная зола.
Уже никто напомнить не посмеет
О страшных днях бессмысленного зла.
Нет, не мученьями, страданьями и кровью ―
Утратою горчайшей из утрат:
Мы расплатились братскою любовью
С тобой, мой незнакомый брат.
С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ»,
Встречались мы, наверное, не раз.
Меня Господь спасал среди пожарищ,
Да и тебя Господь не там ли спас?
Обоих нас блюла рука Господня,
Когда, почуяв смертную тоску,
Я, весь в крови, ронял свои поводья,
А ты, в крови, склонялся на луку.
Тогда с тобой мы что-то проглядели,
Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:
Не для того ль мы оба уцелели,
Чтоб вместе за отчизну умереть?
 

1944