Текст книги "Везунчик"

Автор книги: Николай Романецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава 59

Когда все закончилось, Катя меня не отпустила. Ее бедра по-прежнему стискивали мою поясницу, как будто жена боялась, что я исчезну вместе со сладострастием, испарюсь, улечу, сгину…

А мне вдруг пришла в голову дурацкая мысль. Даже в момент совокупления (в классической позе, разумеется) мужчина крепким телом прикрывает от возможной опасности лоно матери своих будущих детей. Предусмотрительна природа, ох предусмотрительна!..

Наконец Катя расплела бедра, я приподнялся на локтях, глянул в любимые глаза и сказал:

– Ну, здравствуй!

– Господи ты боже мой! – прошептала она. – Узнал?

– Узнал, кареглазая Лили.

– Кто такая? – встрепенулась Катя.

– Ты… Когда-нибудь расскажу.

Мы еще долго лежали, стиснув друг друга в объятиях не страсти, но нежности, и я опять вспоминал, прокручивал перед внутренним взором свою жизнь – ту, первую, настоящую, а не навязанную мне Борисом Соломоновичем Кунявским, царствие ему небесное.

– Я перед тобой виновата, Вадик, – прошептала наконец Катя. – Я тебя предала. Господи ты боже мой, как много мне надо рассказать…

– Не надо. Я все знаю.

– Все-все?

– Да, все-все.

– Откуда?

– А это не важно, Катюшенька! – Я коснулся губами ее пылающего лба. И здесь она разрыдалась. Я молчал – что тут можно было сказать!

– Он убил нашего ребенка, Вадим! – Слова прорвались сквозь рыдания. – И еще одного… Господи ты боже мой! А я убила его самого!

– Знаю! Он убил не только нашего ребенка. И не только вашего с ним… Он убивал и других детей. Ты ни в чем не виновата. Катя. А если и виновата, так не мне тебя судить. – Я погладил вздрагивающие плечи. – Не наигрался, мальчик, в «казаков-разбойников»…

– Я всегда тебя любила!

– Знаю. И я тоже всегда тебя любил. Просто был дурак дураком, вояка без мозгов.

Она вздохнула, прижалась ко мне, и мы долго лежали молча. Лишь смотрели друг на друга. Потом она все-таки заснула. А я оставил ей записку, пообещав вернуться в десять, выключил телефон и поехал на Марсово поле.

Глава 60

Инга появилась ровно в девять:

– Привет, Максима! – Это была Инга-любовница. – От хвостов я избавилась. Куда поедем?

– Привет, – сказал я.

Она сразу почувствовала холодок в моем голосе и как-то скукожилась, сгорбилась, будто застеснялась своей груди. Я отвел глаза:

– Спасибо тебе, Инга. Мне удалось отыскать Савицкую.

– И?..

– И удалось вспомнить, кто я таков на самом деле.

Она сгорбилась еще больше:

– Ну и кто же ты?

– Мальчик, не наигравшийся в войну. И за эти игры мне еще долго придется платить по счетам.

Она не поняла, а я не стал объяснять. Потом она выпрямилась, и я вновь увидел, как любовница превращается в сотрудника спецслужбы.

– Савицкая согласилась свидетельствовать против Раскатова?

Я ответил на вопрос вопросом:

– Ты можешь дать мне его прямой телефон? У него ведь наверняка есть мобильник.

– Разумеется, есть.

– Дашь мне номер?

– Конечно… Но что ты задумал?

– Пока ничего. Просто интуиция подсказывает, что он мне понадобится, а я привык интуиции верить.

Инга пожала плечами:

– Записывай.

– Лучше запомню. Это безопаснее.

Она продиктовала семь цифр.

– Спасибо, – сказал я.

– Пожалуйста! – Она вновь пожала плечами. – И все-таки… Чего ты добился? Будет Савицкая свидетельницей или нет?

– Нет. Я этого не позволю.

– Ты?! Но почему?

– Потому что она моя жена.

Инга охнула и сжала обеими руками шею, будто ей вдруг перестало хватать воздуха.

– Жена?! – Теперь передо мной стояла не любовница и не сотрудница Десятого управления. Это искривившееся, несчастное лицо могло принадлежать только женщине, у которой секунду назад умер близкий человек.

– Прости, – сказал я.

– Н-ничего… – пробормотала она и судорожным жестом подняла руки к вискам.

– Прости! – повторил я. – Мне очень жаль.

Инга вдруг повернулась и деревянной походкой пошла прочь. Натолкнулась на фонарный столб, начала валиться на бок. Я бросился следом и схватил ее за локоть.

– Прости! – Мне нечего было сказать, кроме этого короткого слова.

Она подняла голову. В прекрасных – да-да, прекрасных, к чему кривить душой! – глазах стояли слезы.

– Прости, – повторил я в четвертый раз.

– Может быть, мы… – Сквозь слезы, как заморенный городской цветочек сквозь асфальт, пробилось ожидание и надежда.

– Нет, – сказал я. – Не могу, пойми…

Она заморгала – крошечные слезинки скатились по щекам, которых еще вчера касались мои губы. Но сегодня она была для меня недоступна.

– Конь… в… малине… – пробормотала она, медленно, с трудом, будто язык ей больше не повиновался.

Так же вот бормотала первая изнасилованная мною горянка, только слов я тогда не понимал. Стоял над нею, как могучий утес. Победитель, твою мать!.. Аника-воин, конь в малине!..

Больше Инга ничего не сказала, вновь пошла прочь. А я побрел в другую сторону. Потом все-таки обернулся.

Она смотрела мне вслед, и в глазах ее по-прежнему жило ожидание. Мигни я, и она побежала бы следом, как собачка за хозяином. Но мигнуть – значило стать последней сволочью. И остаться сволочью навсегда.

Глава 61

В Яниной квартире царила тишина. Напуганный ею, я кинулся в спальню, готовый к чему угодно.

Однако с Катей ничего не случилось – она просто спала. Как всегда, на правом боку, засунув руку под подушку.

Некоторое время я разглядывал ее безмятежное лицо. Конечно, оно изменилось. Когда мы прощались с Катей перед моим отлетом в Ставрополь, оно было опустошенным от разочарования (злобы моя жена не испытывала ни при каких обстоятельствах, это чувство было ей недоступно) и предчувствия близкой беды (теперь я понимал это, а тогда мне казалось, что Катя испытывает ко мне одно лишь отвращение. Дурак безмозглый!). Сейчас, несмотря на прорезавшие лоб глубокие трагические морщинки, она казалась мне юной и чистой, и, наверное, так оно и было… Женщина, которую любят, всегда юна и чиста, и ради одного этого стоит жить мужчине.

Я отнес на кухню пакет с купленными в ближайшем магазине продуктами и принялся готовить нехитрый ужин. Помыл картошку, почистил. Будто был в учебке, в наряде, на хозяйственных работах…

Постепенно в душу пришло некое странное чувство – то ли спокойствие, то ли умиротворение… Однако было оно сродни непосильному грузу, и никак мне было от него не избавиться.

Я думал о ситуации, в которой мы с Катей оказались, и чем дальше, тем больше понимал – никого я еще не спас.

Я порезал картошку и достал из стола сковородку.

– Чья это квартира, Вадик? Как мы здесь оказались?

Я оглянулся. Катя стояла на пороге, беспомощно озираясь.

– Ничья. Пришлось арендовать. Надо же было тебя куда-то привезти.

Катя поежилась:

– Что со мной? Голова будто чужая…

– Ты была больна.

– Больна? – Она поморщилась. – Подожди, подожди… Я помню, как убила Виталия, как ушла из… Она замолкла и опять принялась ежиться. – Как выбросила пистолет в залив, хорошо помню. А дальше…

Я подошел к ней и обнял за плечи.

Она была холодна, как ледышка на проселочной январской дороге. А потом начала дрожать. Сначала легонько, словно от возбуждения, потом все больше и больше.

Я сжимал ее в объятиях, все крепче и крепче, однако было совершенно ясно, что близость моего тела тут совсем ни при чем. То есть при чем, конечно, но совсем не в том смысле. Просто больше тревожиться Катя уже не могла, это было свыше ее сил, она подошла к той черте, за которой открывался один-единственный путь – в безумие, – и дрожь была защитой от него. Жизнь и так далеко завела ее, если она – та Катя, которую я помнил и любил, – оказалась способной на убийство. Жизнь и бывший муж…

Я поднял ее на руки и отнес в спальню. Положил на кровать, укрыл одеялом.

– Полежи! Я быстренько пожарю картошки, разогрею бифштексы, и мы поедим.

Ее продолжало трясти.

– Не уходи! Боюсь!

Я приложил руки к холодным щекам:

– Теперь нечего бояться, малышка. Ты не одна, и я никому не дам тебя в обиду! Просто лежи. Помнишь, как мы однажды провалялись битых два часа, всего лишь глядя в глаза друг другу. Ты потом даже заплакала.

– Помню. – Катины глаза наполнились слезами, но это не были слезы горя. – Я заплакала от счастья, от того, что ты так хорошо меня понял.

Мы еще некоторое время поворковали, вспоминая те или иные случаи, происходившие с нами до… всего. Постепенно дрожь перестала сотрясать Катино тело.

– Иди. Я перестала бояться. И, кажется, хочу есть.

Я вновь укрыл ее одеялом. Вышел на кухню. Закончил приготовление ужина. А когда вернулся, она спала.

Будить ее я не стал. Поужинал в одиночестве. Мысли текли легко и быстро. В душу мою возвращалась решимость. Ведь ничего еще не закончилось. И Катя в определенном смысле стала мне обузой.

Я спрятал остатки ужина в холодильник, спустился на улицу, протопал три перекрестка, зашел в уличный таксофон на углу четвертого, набрал номер.

Инга оказалась дома.

– Алло!

– Молчи, – сказал я. – И не вздумай завтра выхолить на работу. Ты заболела! – И повесил трубку.

Потом на всякий случай прошел еще пару кварталов и вновь вошел в таксофонную будку. Набрал выуженный у Инги номер.

Раскатов ответил после второго гудка.

– Это Арчи Гудвин, – сказал я. – Мне стало известно, что вы заинтересовались некими шкатулками, которые достались по наследству от доктора Виталия Марголина некоему частному детективу.

Он попытался что-то вякнуть в ответ, но я его не слушал.

– Завтра в одиннадцать я буду с ними в офисе на Семнадцатой линии при условии, что вы не устроите там засаду.

Я знал, что меньше всего надо опасаться засады, но Пал Ваныч не должен был догадаться об этом знании. Для него я должен выглядеть загнанным зверем.

– Если вы попытаетесь что-либо предпринять, у меня на всякий случай имеется страховка.

В трубке раздалось неясное бормотание – похоже, Пал Ваныч, прикрыв ладонью микрофон, отдавал приказы.

Я повесил трубку и вышел из будки.

Глава 62

Утром я разбудил Катю, покормил в постели завтраком. Когда она поела, я вогнал ей в плечо шприц-тюбик с лошадиной дозой снотворного, приобретенный вечером в ближайшей аптеке, и укрыл одеялом.

На Семнадцатую линию я поехал общественным транспортом. И в половине одиннадцатого оказался возле офиса.

– Кто? – спросил говорящий замок голосом Пал Ваныча, когда я нажал кнопку у дверей.

– Арчи Гудвин.

Замок щелкнул.

Я шагнул внутрь, отклеил бороду, бросил в сумку.

В офисе сегодня никого не было – ни охранника у дверей, ни секретарши перед кабинетом. Поливанову-Раскатову не нужны были лишние свидетели. Мне – тоже…

Я перекинул сумку в левую руку, достал из кобуры «етоич»и постучал рукояткой в дверь кабинета.

– Входите, Арчи Гудвин!

Я снял пистолет с предохранителя, привел мышцы в боевую форму и распахнул дверь.

В лицо мне смотрел маленький черный зрачок, предвестник мгновенной смерти.

– Бросайте оружие, Арчи Гудвин!

Раскатов, как я и ожидал, был один.

Мы стояли друг против друга, готовые нажать на спусковые скобы и продырявить друг другу мозги. Ситуация патовая… Я бы на его месте притаился за дверью, но он был слишком самоуверен для этого. Еще бы – весь последний год ему везло!..

– Бросайте оружие, Метальников!

– Я без шкатулок, господин хороший!

Он мгновенно оценил ситуацию – убивать меня становилось бессмысленно.

– Какого же черта вы приперлись?!

– На рандеву, Пал Ваныч, на переговоры, с вашего позволения… Но вести их под дулом пистолета я не намерен. Так что бросайте оружие вы! Мне терять нечего!

Он опять просчитал ситуацию.

– Вы без шкатулок, а я без денег. – Он аккуратно положил пистолет на стол. Шкатулки ему были нужнее, чем мне деньги. Поэтому он и должен был рисковать.

– Отойдите в угол!

Он послушно, не делая резких движений, переменил позицию.

Я поставил сумку на пол, приблизился к столу, взял за ствол хозяйское оружие, открыл один за другим ящики.

Денег и в самом деле не было. С его точки зрения, ситуация по-прежнему оставалась патовой, если бы не одно обстоятельство, о котором, по его мнению, я и не догадывался.

Ногой я отодвинул от стола кресло для посетителей, сел.

– Поговорим? Кстати, можете сесть.

Он усмехнулся, вернулся за стол. Но остался стоять.

– Раз шкатулок нет, разговаривать не о чем! Вы только отнимаете у меня время.

– Да, время начальника питерского РУБОПа дорого стоит! – Я достал сигареты, закурил. – Садитесь, поговорим. Шкатулки со мной. По крайней мере одна. Я сблефовал. Садитесь, только руки держите на столе.

Он сел:

– Покажите!

Я подтянул ногой сумку, поставил на колени, расстегнул «молнию», показал уголок хрустального ларца, подаренного мне женой «марсианина».

– Шустрый молодой человек! – Раскатов выдержал удар с достоинством.

– Ваша наука, дорогой Пал Ваныч! А я всегда был неплохим учеником.

Он опять усмехнулся:

– Представьте, мне было известно, что вы живы. И что рано или поздно придете, я тоже знал. – Ему казалось, будто он отвечает ударом на удар, но я не стал усмехаться: главный удар еще был впереди.

– О том, что я жив, вам сказала Альбина Паутова. Разумеется, вы отыскали ее после моих отчетов…

Он не вздрогнул. Лишь прошипел сквозь зубы:

– Оказывается, вы немало знаете…

– О том, что вы отыскали Паутову, я не знаю, а только догадываюсь. Зато знаю много чего иного. Я прочел дневник Марголина.

– Этот идиот и дневник писал?

– Еще как писал! Там изображены все ваши совместные похождения. И я этот дневник нашел!

– Шустрый молодой человек, – повторил Раскатов. – Увы, от многих знаний многие печали. Репортер Бакланов уже имел возможность убедиться в этом. Только не говорите мне, что вы с ним не встречались и не просили о помощи!

Я смерил его взглядом:

– Тюрьма по вас плачет, господин генерал…

Раскатов хмыкнул:

– Она по мне еще сто лет плакать будет. Доказать-то вам ничего не удастся. Дневник Марголина – это сюжет фантастического рассказа. Марголин собирался написать такой, рассказывал мне как-то. Сам Виталий мертв, Альбина Паутова будет молчать. Ну а вам, дорогой мой, просто никто не поверит. Скорее уж в психушку снарядят…

– Тут вы правы…

– А я очень редко бываю не прав. – Он хотел сложить руки на груди, но мой пистолет легонько дернулся, и руки неторопливо вернулись на стол, легли, чуть подрагивая. Все-таки Раскатов нервничал – даже зная то, о чем не должен был догадываться я…

– Наверное, вы и в самом деле редко ошибались, коли доросли до такой должности… Но Альбину Паутову вам надо было убрать.

– Зачем?! Она еще пригодится. Или вы решили сами воспользоваться содержимым шкатулок? – Он погрозил пальцем. – Погреть, так сказать, руки на чужом горе… Не выйдет, молодой человек! У вас нет выходов на те сферы, где могут заинтересоваться в нашем продукте и готовы заплатить соответствующие суммы. А это сферы – о-го-го! Одна из шкатулок предназначена для помощника президента по науке, а еще одна – для него самого! Так что тут вы со свиным рылом да в калашный ряд. И все, на что способны, – это продать шкатулки мне.

– А почему вы не убили Екатерину Савицкую? Ведь о ней тоже говорилось в отчетах, и вы могли разобраться в том, какую роль она сыграла во всей этой истории.

Он осторожно потер руки:

– Мы и разобрались! Но к тому времени я уже знал, что она ваша бывшая жена. Нет, ее надо было сохранить. Эти научные эксперименты иногда проваливаются. А вдруг бы Арчи Гудвин вспомнил, что он вовсе не Арчи Гудвин.

– И тогда бы жизнь Савицкой стала рычагом, с помощью которого мною можно управлять…

– Ну вот видите, вы и сами все понимаете. – Он улыбнулся краешком губ. – Слушайте, Метальников а почему бы вам не пойти ко мне? Нашему управлению нужны умные кадры.

– Я бы с удовольствием пошел. Но только в том случае, если бы там не было вас.

Он снова погрозил пальцем:

– Куда ж я денусь! Разве только на повышение, в Белокаменную… Я ведь в рубашке родился!

– Вернее, купили ее. Кстати, сколько она стоит?

Он усмехнулся:

– Мне досталась бесплатно. Ведь без меня бы Марголин вряд ли вышел туда. – Он поднял глаза к потолку. – А те платят изрядно. Ну да ничего, не разорятся, еще заработают. Мышка, бегающая по хлебу, голодной не останется. К ним деньги сами липнут. Не то что к нам с вами.

Он уже ставил меня на одну полку с собой.

– И все-таки Савицкую следовало убить. Тогда бы Арчи Гудвин не скоро вспомнил, кто он. Если бы такое случилось вообще…

У Раскатова заколотилась жилка на виске. В остальном лицо осталось непроницаемым.

– То есть вы вспомнили только из-за Савицкой?

– Да, именно она была катализатором.

– Понятно. – Он слегка помрачнел. – Тогда вы должны были вспомнить и еще одно. Никто вас не принуждал участвовать в эксперименте.

– Это я тоже вспомнил. Правда, большого выбора у меня и не было.

Жилка на виске Раскатова перестала биться. Нет, все-таки передо мной сидел железный человек. Работа в органах выковывает характеры. А слабохарактерные отправляются в шлак.

– Выбор у вас имелся, – сказал железный человек. – Вы могли бы пойти в камеру смертников. Но вам захотелось половить рыбку в мутной воде. А вдруг?! И вы еще упрекаете в чем-то меня! Такие, как вы, душу дьяволу продадут, лишь бы за жизнь уцепиться! Мне вас жаль, но редко кому удается и на елку влезть, и задницу не ободрать. – Он явно перешел в наступление.

– Я вас ни в чем не упрекаю, – сказал я. И понял, что это звучит, как оправдание. – Бог рассудит, кто из нас чернее.

– Я атеист, – ответил он с какой-то странной гордостью. – Я признаю только людской суд… А что касается вашей жены, так не все еще потеряно. Стоит моим людям получить сообщение о том, что со мной произошло… произошел несчастный случай, как ваша жена будет немедленно ликвидирована.

– Черта с два! – сказал я. – Она еще вчера исчезла из лап ваших людей. И если вы об этом еще не знаете, значит, потеряли управление ситуацией.

Его лицо вдруг налилось кровью.

– Мальчишка! – прорычал он. – Щенок!.. Думаешь, отказался быть карателем, так уже герой! Думаешь, благодарные потомки тебе памятник поставят!

Я даже опешил: настолько внезапным был переход от железного спокойствия к еле сдерживаемому взрыву. Но понять его было можно: он не сидел под дулом пистолета, наверное, уже лет двадцать. И вряд ли за эти двадцать лет от кого-нибудь, кроме собственного начальства, слышал о том, что не владеет ситуацией. Такие, как он, владеют ситуацией всегда. И не приговоренному к смертной казни преступнику сбивать им рту в игре!..

– Ладно, – проговорил я примирительно. – Мое предложение остается в силе. Шкатулки продаются.

Кровь медленно отхлынула от его лица. Уголки рта поднялись в ухмылке. Он почувствовал, что противник сдается сам.

– Но нужны гарантии, – продолжал я.

– Гарантии? – Он фыркнул. – Гарантии предоставляет Сбербанк.

– У меня есть гарантии и помимо Сбербанка. Десятое управление Министерства внутренних дел, к примеру. То, что спасает пленных узников и поджигает дачи в Елизаветинке.

У него не отвалилась челюсть. И не вылезли на лоб глаза.

– Что ж, спасибо за информацию, – сказал он, сжимая кулаки. – Я давно догадывался, что Борзунов под меня копает. Собственно, для этого я и запустил тебя в этот муравейник. Приятное с полезным, так сказать… Чтоб яйцеголовые наши с их компьютерными программами были довольны… Чтоб Марголина мне нашел человек со стороны… И чтоб Десятое управление проявило себя, если обложить меня решили. Нет, Борзунов, хрен тебе тут обломится. – Он посмотрел мне в глаза. – Хорошо. Будут гарантии. Трое суток даю, чтобы ты купил себе новые документы. А потом, извини, объявляю всероссийский розыск. Бежавший из-под стражи преступник – это серьезно, сам понимаешь. – Он даже не заметил, как перешел на «ты». – Тех денег, что я за шкатулки выплачу, хватит на два комплекта документов – для тебя и для жены. Устраивает?

Кошка вовсю играла с мышкой.

– Вполне. – Я делал вид, будто и не догадываюсь об этой игре. – Только у вас нет денег!

Он усмехнулся моей недогадливости:

– Деньги в сейфе. Впрочем, они нам не понадобятся. – И негромко добавил: – Валенсия осталась свободе.

Я обмяк в кресле, расслабил мышцы, уронил колени руку с «етоичем».

Раскатов удовлетворенно потер руки и встал:

– Зачем нам деньги? От преступников не откупаются, их берут и сажают.

Он успел сделать в мою сторону только один шаг и тут же замер, поскольку я прекратил игру. Вскинув «етоича», я сказал:

– Валенсия сдалась на милость победителя. Ваша кодовая фраза тут не проходит.

Вот теперь он по-настоящему растерялся. Однако не надолго, секунды на две, не больше.

– Значит, смерть Кунявского – ваших рук дело? Эта мысль приходила мне в голову, однако показалась невозможной. Что ж, значит, Инга и в самом деле оказалась предательницей. – Он поднял руки. – Тем не менее деньги в сейфе.

– Ну так доставайте, – сказал я. Он медленно подошел к сейфу, принялся набирать код. И все это время не переставал говорить:

– Купите себе новые документы, уедете куда-нибудь подальше. Скажем, в Омск. Или в Читу. На работу устроитесь. Ксивщики ведь не просто пластиковые карточки продают, они и через компьютерные системы все данные проводят. Потому и дерут много. Тому надо отстегнуть и этому.

Дверца сейфа открылась, и мой благодетель оглянулся, кинул на меня цепкий взгляд.

Я сидел абсолютно расслабленно: мол, не собираюсь я тебе стрелять в спину.

Раскатов вновь повернулся к сейфу, не переставая говорить, сунул руку в распахнувшийся зев.

– А как устроитесь на работу, – я бесшумно вылетел из кресла и мягко шагнул в сторону, – так и жизнь другой станет! – Он стремительно развернул торс.

Чпок! – пуля прошила спинку кресла в том месте, перед которым секунду назад стучало мое сердце.

Возможности выстрелить повторно я ему не дал.

Чпок! – ответная пуля пробила ему лоб. Остатки волос на его голове встали дыбом. В глазах застыло безмерное удивление – ведь «рубашка», в которую он так верил, на этот раз не спасла. И, кажется, он даже успел понять, что нарвался на еще большего везунчика. Шумно вздохнул. И рухнул лицом на пол.

– Не люблю стрелять в безоружных людей, – сказал я.

Спрятал пистолет и подошел к сейфу.

Деньги там и в самом деле были. Прохладные пачки стобаксовок в банковской упаковке. Ровно восемь штук. Тут хватило бы на документы для великолепной семерки. Или для семи самураев.

Я переложил пачки в сумку. Протер носовым платком ручки ящиков стола и подлокотники кресла, в котором сидел. Потом протер ствол пистолета, отобранного у Раскатова. Подхватил сумку и вышел. Аккуратно протер ручки дверей и положил платок в карман.

Ноги сами понесли меня к выходу. Однако сразу я не ушел. Повернул в обратную сторону, остановился перед кабинетом номер пять. Дверь была не закрыта, и я толкнул ее ногой.

Инга сидела в кресле, откинув голову на спинку.

В том месте, где блузка обтягивала левую грудь, расплылось кровавое пятно. Да, Раскатов рубил концы решительно. Но Ингу бы ему не простили в любом случае.

«Спарились и разбежались»– вспомнил я. В кабинет заходить не стал. Мое тело с наслаждением вспоминало тело мертвой женщины, но я-нынешний эту женщину не любил. Она была слишком решительна для меня. В постели с нею хорошо, но в жизни – все равно что ходить по минному полю. Я не сапер! Я просто солдат, к тому же – бывший. Инга влезла в мужскую игру, и моей вины в том, что она проиграла, нет. Я ее предупреждал.

Бросив последний взгляд на застывшее лицо, которое столько раз целовал Арчи Гудвин, я вздохнул и мягко зашагал к выходу.