Текст книги "Везунчик"

Автор книги: Николай Романецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

И мы начали – тут же, прямо в холле, на пушистом апельсиновом ковре.

8 августа

Ночью опять снились мерзкие сны. Катя в них была то паучихой, то каракатицей, то кикиморой, то вообще невесть чем. И когда я забирался на нее, скулы сводило от омерзения. Однако едва проснулся, она оказалась теплой, мягкой и спящей женщиной. И я хотел ее так, что пришлось перебраться сначала на диван, а потом – все-таки! – и на нее.

Альбина явилась на работу мрачнее тучи. А тут я еще масла в огонь подлил.

– Что, – говорю, – слаба все-таки оказалась твоя сила, ведьма-половинка?

У нее глаза замерцали, будто угли в затухающем костре.

– Имей, – говорит, – в виду, я пойду на все!

– Пойди, – отвечаю, – куда хочешь! А пока начинай подыскивать себе новое место работы. Или хотя бы заявление об отпуске принеси.

Она смерила меня пылающим взглядом.

– Пожалеешь, – говорит, – Виталенька. Ой пожалеешь, милый!

– С Катей моей, – отвечаю, – я никогда ни о чем не пожалею! И тебе меня не взять!

У нее глаза потухли, будто я в самую точку попал.

Чувствую, завтра будет наш последний разговор, если не принесет заявление.

Ближе к вечеру позвонил Пахевич.

– Готовься, – говорит Виталик. – Перед нами открываются большие перспективы. Надо встретиться.

Хотел я сказать, что мне теперь его перспективы до лампочки. Но побоялся. Не выпустит он меня из дела. И это будет пострашнее, чем все Альбинины угрозы. Надо думать, что делать… А пока договорились встретиться.

Глава 55

Когда я прочел последнюю строчку марголинского дневника, часы показывали четверть седьмого.

Я вырубил гейтс, пошел на кухню и включил чайник. Попил пустого чаю. Не помогло – на душе по-прежнему было пакостно. Тогда я принял душ – будто хотел смыть помои, в которых выкупался. Струйки теплой воды казались Ингиными пальцами. Ласковыми, нежными, знакомыми… Стало чуть полегче.

Я и раньше не слишком жалел доктора Марголина. Что-то подсказывало, что смерть его – не случайность. Наверное, давала себя знать интуиция… Но теперь приключившееся с ним виделось тем самым наказанием, которое судьба – пусть и не часто, но все же обрушивает на головы разного рода проходимцев. И если бы Виталик Марголин убивал новорожденных в одиночку, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы вести расследование дальше. Но оставались еще ведьмочка Альбина и господин Раскатов. Против них, на случай суда, нужны реальные свидетельские показания… Но и это – только часть правды. Главное же, теперь я был на двести процентов уверен, что Екатерина Савицкая попала в лапы Раскатову. И ее следовало спасти. Ну хотя бы попытаться… Если, конечно, она еще жива!.. Оставить ее сейчас один на один с Пал Ванычем – немногим лучше, чем убить младенца. Тем более если именно мои неуклюжие действия и затянули ее в сферу раскатовского интереса! Нет, парни: коли назвался груздем – не говори, что не дюж!

Короче, я переоделся и отправился перекусить. А потом поехал на встречу с Ингой.

Глава 56

– Привет, америкен бой! – Инга первым делом полезла обниматься.

– Привет, малышка! – Я с удовольствием ответил на поцелуй. – Хвост не притащила?

Инга непроизвольно оглянулась и помотала головой. Пушистые волосы колыхнулись на вечернем ветерке.

– Сбросила, конь в малине! Пришлось пробежаться по Гостинке… Куда направимся? – Приникла к моему уху и шепнула: – Трахаться хочется – мочи нет!

– Подожди, – сказал я. – Давай-ка прогуляемся. У меня есть кое-какие новости.

Инга посерьезнела, отстранилась, мгновенно превращаясь из красотки-соблазнительницы в сотрудницу Десятого управления Министерства внутренних дел и взяла меня под руку.

– Рассказывай!

И я рассказал. Когда закончил, она долго молчала. Похоже, для сотрудницы Десятого управления все услышанное казалось бредом сумасшедшего, и она не знала теперь как бы помягче выложить свое мнение.

Мы стояли возле Зимнего дворца. Я облокотился на парапет и смотрел в серую невскую воду.

– Вот сволочи! – сказала наконец Инга.

– Подожди… Значит, ты поверила?

Инга изумилась:

– Конечно! А разве я могла… – До нее наконец дошло. – Максима! – Ее голос сделался проникновенным. – Я ведь уже немного тебя узнала! Ты не производишь впечатления чокнутого.

– И что ты обо всем этом думаешь?

– Сволочи! – повторила она. – И никто ведь не поверит!

– Без Савицкой, разумеется, не поверят, – согласился я. – С нею, скорее всего, тоже. Но мне кажется, искать ее все равно нужно. Хотя бы для того, чтобы попытаться спасти. Если она еще жива…

– Разве что мое начальство попытается все это раскрутить. – Инга тоже облокотилась на парапет. – Но без твоей Савицкой мне к нему с такими новостями и соваться бесполезно.

– Ты обещала узнать о ней…

– Я помню. Пока не сумела. Стена! – Инга не стала объяснять, о какой стене идет речь, и вновь задумалась. – Завтра попытаюсь зайти с другой стороны. Есть кое-какие каналы…

Мне вдруг стало легко, будто она смыла с моей души немалую часть помоев.

– Твои каналы небось все как на подбор – темпераментные, молодые и мускулистые?

Она вскинула на меня глаза. Я улыбнулся открытой улыбкой.

– Молодые! И мускулистые, конь в малине! – Сотрудница компетентных органов снова стремительно превращалась в соблазнительницу. – Но знал бы ты, как глубоко мне теперь на них наплевать!

Я обнял ее, запустил руку под пиджак, коснулся обтянутого блузкой упругого яблока. И мне тоже стало глубоко наплевать. На все, кроме Ингиного тела.

Мы остановили такси и отправились в ближайшие ночные меблирашки, тратить очередную двадцатку на любовь. Но когда наши ублаготворенные тела расплелись и оторвались друг от друга, мне снова стало не наплевать на Савицкую. Я виновато погладил горячую Ингину спину и сказал:

– Понимаешь, малышка… Кажется, завтра меня ждет очень трудный день…

– Понимаю, америкен бой. – Она повернулась ко мне лицом и провела пальчиком по моей щеке. – Будь завтра в одиннадцать утра в кафе «Комендантский аэродром» на улице Ильюшина. Там есть таксофон. Я к этому времени постараюсь все узнать и позвоню. А теперь давай разлетаться.

И мы разлетелись.

Глава 57

Без пяти одиннадцать я с абсолютно расслабленным видом (этакий плейбой – ни забот, ни печалей!) зашел в кафе «Комендантский аэродром», сел возле висевшего на стене таксофона и заказал завтрак. Когда съел яичницу с беконом, таксофон зазвонил. Я снял трубку.

– Это ты, америкен бой? – раздался знакомый голосок.

– Я, конь в малине.

– Звоню из автомата. Савицкая пока жива. Видно, Раскатову она еще нужна, хотя я и не понимаю, для каких целей. Запоминай, где ее прячут. – Она продиктовала адрес и добавила: – Там охрана, два человека. Меняют их в три пополудни. Имей в виду, Савицкую держат на игле, делают инъекции какой-то гадости. Давай встретимся в двенадцать.

– Зачем? – спросил я.

– Затем, что я должна тебе помочь. В одиночку туда идти очень опасно!

– Ты мне уже помогла. Дальше я сам!

– Но…

– Никаких «но»! Не хватало, чтобы ты прикрывала меня грудью. Твоя грудь мне еще понадобится, – я хрюкнул в трубку, изображая смешок, – в другом месте и совсем для другой цели!

Ответного смешка не последовало. Инга некоторое время сопела, потом сказала:

– Черт меня дернул назвать адрес!.. Ладно, сделанного не вернешь. – В голосе послышалась мольба. – Будь осторожен, Максима!

– Буду, малышка, обязательно буду. Ничего со мной не случится! Я – везунчик! Ты тоже не забывай об осторожности. С Раскатовым шутки плохи!

– Хорошо, не забуду. – Она опять помолчала. – Встретимся вечером, в то же время на том же месте. Ни пуха ни пера, америкен бой!

– К черту, рашен герл! Обещаю, когда встретимся, я буду темпераментным, молодым и мускулистым! Совсем, как твои каналы…

– Трепач! – В трубке погнались друг за другом частые гудки.

Я трижды сплюнул через левое плечо, вернулся на свое место и постучал снизу по столешнице. Завтрак я заканчивал не спеша, но моя расслабленность стремительно превращалась в собранность. Расплатившись, вернулся в Янину квартиру и собрал нужное барахлишко. Вышел на улицу, поймал такси. Чувство тревоги говорило мне, что с гаражами проката впредь лучше не связываться… Отыскал меблирашки в трех кварталах от нужного адреса, зашел со снятой бородой, оплатил комнату на двое суток вперед.

А потом настало время познакомиться наконец с Екатериной Евгеньевной Савицкой.

Процесс знакомства начался как никогда бурно. Едва я придавил кнопку звонка, из-за двери донесся вежливый мужской голос:

– Кто там?

Показная вежливость меня не обманула: я сразу понял, что говорящий готов к приему незваных гостей – в любом количестве и качестве. Однако отступать было некуда, а успех могла принести только быстрота действий и откровенный нахрап. И я не постеснялся:

– Извините, господин хороший, вас беспокоит участковый инспектор муниципальной милиции. К нам в отделение поступила жалоба от соседей. Я бы хотел проверить ваши документы.

Дверь мгновенно открылась.

На пороге стоял парень лет двадцати, в джинсовой куртке, застегнутой на «молнию». Правую руку он держал в кармане.

– Сначала предъявите свои!

Я сделал шаг вперед и предъявил ему «етоича». Причем на тот случай, если парень окажется в бронежилете, сунул ствол под нижнюю челюсть, так, что лязгнули зубы.

– Тихо, мой дружок! Не шуметь! Дернешься! Мне терять нечего! Руку из кармана! Не спеша!

«Мой дружок» сразу все понял и дергаться не стал. Медленно вытащил из кармана пятерню.

– Федор! – донесся из недр квартиры еще один мужской голос. – Кого принесло?

– Скажи, ошиблись адресом. Только без фокусов и дрожи в печенках.

Федор послушался. Дрожи в печенках ему, на мой взгляд, избежать удалось. Тем не менее в недрах квартиры раздались приближающиеся шаги. Лицо Федора напряглось, он явно ждал, пока напарник возникнет на пороге, и был готов к исполнению долга. Но я ему такой возможности не предоставил. Когда напарник на пороге возник, я безо всяких затей прострелил Федору мозг. Конечно, будь эти два друга свеженькими, сразу после смены, без проблем бы не обошлось. Но двадцать с лишним часов абстрактного ожидания отнимают немало сил и притупляют реакцию. В общем, через мгновение мозг напарника составил компанию содержимому головы «моего дружка».

Я переступил через тела и шагнул в комнату.

Савицкая лежала на диване с закрытыми глазами. На столе в центре комнаты стояла тарелка с остатками сухого завтрака и недопитый стакан воды – похоже, перед моим появлением узницу кормили.

Я подошел к лежащей, тронул за плечо. Глаза Савицкой открылись, но мысли в них не было.

– Вставайте, Катя. Я пришел за вами.

Никакого отклика.

Я взял ее за руку, потянул.

Она послушно поднялась с дивана и осталась стоять, с опущенными руками, глядя в пространство невидящим взором. На ней было мятое-перемятое голубое платье с короткими рукавами. Спутанные волосы на голове мог бы назвать прической лишь человек с очень развитым воображением. Ноги были босы, колготки валялись на полу возле дивана, рядом с ажурными белыми трусиками и пустыми шприц-тюбиками. То ли охранники ее изнасиловали, то ли не хотели возиться с лишней одеждой, выводя узницу в туалет.

Одним словом, в таком виде я бы довел ее только до первой бабушки, из тех, кто все и всегда замечает. В лучшем случае, до первого мента. Тем более что вены на сгибе локтей оказались испещрены следами многочисленных уколов.

Я глянул на часы. Четверть второго – времени на охи и ахи не оставалось. Я растерянно оглядел комнату. И едва успел поймать падающее на меня тело – самостоятельно Савицкая не могла даже стоять.

– Садитесь!

Она вновь начала падать, теперь уже навзничь. Поймал, усадил, прикрыл подолом оголившиеся бедра. И тут ко мне вновь вернулась собранность. Я подобрал с пола трусики и натянул на щиколотки Савицкой.

Нет более трудного дела, чем одевать бесчувственную женщину!.. Савицкая, строго говоря, бесчувственной не была, но мало чем от таковой отличалась. Тем не менее я с поставленной задачей в конце концов справился. Заодно обнаружил, что бюстгальтер находится на том месте, где ему и положено. Видимо, изнасиловать свою пленницу охранники все же не решились. Почему-то эта мысль принесла мне облегчение.

Закончив процесс одевания, я вновь поставил Савицкую на ноги и, придерживая, критически осмотрел. Колготки на икрах морщились. С этой проблемой я справился уже легко.

А потом заметил валявшуюся в дальнем углу дамскую сумочку. Там нашлись расческа и несколько шпилек. С помощью этих инструментов я соорудил на голове Савицкой некое подобие прически.

Пора было уносить ноги. Я вышел в прихожую и оттащил в сторону трупы. Подобрал с пола один из шприц-тюбиков, сунул в карман. Потом за руку вывел из комнаты женщину (она шла за мной, словно овечка на привязи), посмотрел в зеркало.

Не так уж плохо мы и смотрелись – подумаешь, кавалер, ведет после ночных утех перепившуюся даму!.. По улицам в таком виде ходить не стоит, но в машину посадить вполне можно.

Мы вышли из квартиры, спустились вниз.

– Обнимите меня, Катя.

Никакой реакции.

Пришлось положить ее руку себе на талию и обнять покатые плечи. Вышли на улицу, как два голубка. Я тормознул пятое по счету такси, поддерживая под локоток, усадил Савицкую на заднее сиденье.

– Наширялась? – Водила, плюгавенький мужичок предпенсионного возраста, участливо смотрел в панораму заднего вида.

– Да, – сказал я. – Связалась, потаскушка, с подонками. Вот ведь наградил господь сестрицей! Второй раз за неделю возиться приходится!

– Наблюет – стольник сверху. Иначе, парень, – на выход, с вещами! Интересу нет!

– Не боись, дядя, расплачусь, не обижу.

И я назвал ему адрес – но не снятых час назад меблирашек, а соседнего с Яниным дома.

Черт возьми, да они первым делом обыщут все меблирашки и гостиницы в округе. Вот и пусть устраивают засаду на пустом месте. Глядишь, время пройдет…

Всю дорогу мы с водилой кляли проклятых дельцов, сбивающих с пути слабых людей (у водилы сын оказался наркоманом), а Савицкая сидела, привалившись ко мне. Грудь ее упиралась в мой бок, и это прикосновение меня волновало, будто я вчера и не трахался с Ингой.

Наконец добрались до места. Я расплатился с товарищем по несчастью, вывел «бедную сестренку» на тротуар, дождался, пока укатит. Доплелись до Яниного дома, вошли в подъезд, поднялись на лифте. Больше всего я опасался, что нам встретится кто-нибудь из соседей по лестничной площадке. Но мне в очередной раз повезло.

Когда мы зашли в квартиру, я облегченно вздохнул и глянул на часы.

Без четверти три. Новая смена тюремщиков, наверное, уже нашла трупы и обнаружила, что птичка из клетки улетела. А может, уже и подняла тревогу. Да только хрен вам лысый, голубчики!..

Пальцы Савицкой вдруг слегка стиснули мою руку.

Кажется, она приходила в себя.

– Сейчас уложу вас, Катя, баиньки, – ласково сказал я, чтобы она не испугалась, обнаружив себя в компании с незнакомым мужчиной.

– П-п-писать… – прошептала она.

– Что? – Я опешил.

– П-писать… п-писать х-хочу…

Все так же, за руку, я отвел ее в туалет. И понял, что ни черта Савицкая в себя не пришла – она продолжала держаться за меня и шептать: «П-писать х-хочу…»

Ну что ж, раздевать даму – не одевать; с этой привычной проблемой я справился в мгновение ока. Усадил Савицкую на унитаз, постоял рядом, пока она не отжурчалась. Потом отвел в спальню, уложил на кровать, прикрыл одеялом.

– Спите!

Она послушно закрыла глаза. А я сел в кресло, вздохнул и наконец-то спокойно смог рассмотреть бледное лицо.

Да, чем-то она была похожа на Ингу, такая же белокурая и кареглазая. Потом мне пришло в голову, что теперь-то спать в одежде ей совсем ни к чему. Я раздел ее догола (груди у нее оказались полнее, а бедра шире, чем у Инги, – естественно, рожавшая женщина) и прикрыл одеялом. Потом достал из кармана шприц-тюбик. Эти скоты кололи ее ультрапентаморфином. Сильная, сволочь, штука, но противоядие от нее продается свободно и без рецепта. Впрочем, все понятно, ведь в любое время скотам могла понадобиться дееспособная жертва.

Я сбегал в ближайшую аптеку, подыскал на сгибе локтя Савицкой более-менее чистое место и перегнал в вену содержимое купленного шприц-тюбика.

Через пять минут лицо женщины порозовело, веки дрогнули и открылись. Глаза некоторое время смотрели в никуда, потом ожили, прокатились по орбитам и уставились на меня. Шевельнулись губы, прошептали:

– Кх-де я?

– Вы у друзей, – ласково сказал я. – Вам нечего бояться.

Зрачки у Савицкой расширились, сузились, снова расширились. Правая рука выпросталась из-под одеяла, скомкала пододеяльник на груди.

– Вакх-дик? Эт-то т-ты?

Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, какое слово она произнесла первым.

– Я не Вадик, – ласково сказал я. – Меня зовут Максим. Но я ваш друг. Я не сделаю вам ничего плохого. И мы обязательно найдем Вадика.

– Вакх-дик… – Голос вдруг окреп. – Вадик! Ва-дичка! Жив! Господи ты боже мой!

Гибкое тело взметнулось из-под одеяла и приникла к моей груди.

– Вадичка!!! – Это был отчаянный крик, полный восторга. – Вадик!!! Господи ты боже мой! Это же я, Катя.

– Вы Катя. – Я подхватил ее на руки, отнес к кровати, уложил. – А я Макс. Вам надо отдохнуть. – Отступил на шаг.

Она вновь вскочила, прижалась ко мне.

– Вадичка, ты меня не узнаешь?! – Отшатнулась – колыхнулись из стороны в сторону тяжелые груди. – Вадим!!! Что они с тобой сделали.

– Не волнуйтесь, Катя! Вы были больны, вам надо отдохнуть.

Она не слушала.

– Вадим…

Ее пальцы принялись расстегивать на мне пуговицы.

– Вадик!

Ее руки сорвали с меня одежду.

– Вадичка!!!

Она опрокинулась на спину и потащила меня за 'собой. Зовущий рот впился в мои губы.

Это было какое-то наваждение. Будто Лили лежала подо мной, зажмурившись, теребя пальчиками мою шею, требуя ласки!

И я не устоял – сплющил на кровати податливое тело, стиснул руками гладкие груди, вонзился торсом между жаркими бедрами, окунулся во влажное лоно. Ослепительная молния вожделения полыхнула между нашими животами.

Ни Лили, ни я уже не владели собой. Любовный танец был, как никогда, короток, а наслаждение, как никогда, бездонно. С последним толчком Лили закричала тонким голоском: «Ой, мамочка-а-а!»И радость узнавания разорвала опутывающую мой мозг пелену…

Глава 58

Жил-был мальчик по имени Вадик Ладонщиков. И были у него папа и мама, а также бабушки с дедушками. Лишь тетей и дядей не было. Во всяком случае – родных…

Вадиков папа, следуя провозглашенному в конце прошлого века лозунгу «Обогащайтесь!», занимался крутым бизнесом. Таких в не столь уж давние времена называли «новыми русскими».

Имелись у папы квартира с евроремонтом и ванна «джакузи»(«Буль-буль-буль, в» джакузи»я валяюся на пузе, – пели на радио глупые рекламные девочки. – вдумчиво, в экстазе, я сижу на унитазе…«), и дача о трех этажах в ближнем пригороде, и» Мерседес» последней модели, и многое-многое другое. Не было у папы лишь одного: удачливого сына.

И в самом деле, рос Вадик неудачником. Если какала в полете птичка, то обязательно ему на панамку. Если пацаны принимались кидаться камнями во дворе гимназии, то в окно директорского кабинета непременно попадал булыган, брошенный рукой Вадика. Если в хоккейной команде (а Вадик серьезно занимался этим видом спорта в детской команде местного СКА; ведь хоккей – это спорт для богатых, так же как теннис) кто-то ломал ногу, то это была нога Ладонщикова-младшего. Если Вадим шел на экзамен, то ему попадался билет именно с тем вопросом, который он не успел выучить. Парня так и звали за глаза: Вадим-Облом-С-Ним.

Шли годы.

Вадим закончил гимназию и поступил в университет. Правда, и тут не повезло с билетом на вступительных, и пришлось папе в очередной раз тряхнуть мошной, чтобы сын мог учиться на платном отделении.

Скоро сказка сказывается, да не скоро пять курсов пролетают!..

И была у Вадима подружка. Училась она с ним в одном классе, а потом и в университет увязалась. То ли жалела она его за бесталанность, то ли в сердце он ей запал (а парень он был видный и крепкий – многие телки на улице заглядывались), но ходила она за ним хвостиком, как привязанная, и когда они были вместе, сторонились неудачи Вадима. Да только того никто не замечал. В том числе и сам Вадим…

Так и шло дело: Вадим учился, отец платил… Но то ли согрешил Ладонщиков-старший перед господом в бизнесе своем (а кто в те годы не грешил?), то ли попал в жернова сыновней неудачливости, да только настал один прекрасный день (вернее, промозглый октябрьский вечер). Ехал отец Вадима с матерью да бабушкой и двумя дедушками с дачи о трех этажах. То ли дорога была хуже, чем казалось, то ли скорость выше, чем требовала безопасность, да только выскочил «Мерседес» на встречную полосу, прямо под многотонный «КамАЗ». И не стало у Вадима ни отца, ни матери, ни бабушки, ни дедушек. Одна лишь бабушка осталась, но и та горя не выдержала – вскорости в могилу сошла.

Настало время решать дела наследственные… И, как водится в этих случаях, налетели зубастые акулы-кредиторы, стервятники-заимодавцы, да и государство налоговую петельку накинуло (оно ж какое у нас, государство? И своего не упустит, и к чужому ноги приделает. Не зря говорят честные россияне: «Я люблю свою страну, но государство ненавижу!»).

В общем, не успел Вадим оглянуться, как не осталось у него ни квартиры, ни «джакузи», ни дачи о трех этажах, ни «Мерседеса» последней модели. И студенческого билета, разумеется, тоже не осталось.

Пришла пора тянуть лямку солдатскую. По стати отменной определили Вадима в элитные войска, в самый что ни на есть спецназ.

А в ту пору уже который год шли по стыку христианского да исламского миров войны, кои пресса прозвала малыми да превентивными (имея в виду, что рано или поздно разразится война большая – Великая Религиозная). Оно бы, конечно, и жили сыны Аллаха с христианами в мире и согласии, да больно много имелось в этом противоборстве заинтересованных. Генералам война нужна – чтобы новые звезды на погоны вешать да хлеб народный, который жуют, оправдывать. Капитанам военно-промышленного комплекса необходима, чтобы заказы новые получать да прибыли подсчитывать. И людишкам некоторым впору – тем, у кого в голове одно: размахнись, рука, раззудись, плечо!.. Где еще можно человека безнаказанно убить? То-то и оно! На войне за все случившееся правительства да военачальники отвечают. А с них – известно какой спрос, много ли за человеческую историю перед судом предстало?

Войны малые – кровь большая. А прибыли и вовсе сверхгигантские!..

Да и другой стороне противоборство не без выгоды. На волне религиозного шовинизма скорее достигнешь целей. Великие Албании да Великие Джамахирии быстрее создашь. А там и Объединенная Исламская Республика – от калмыцких степей и хребтов гималайских до самого Атлантического океана. А еще немного пройдет – вот он и Великий Джихад. Многие ли религиозные радикальные течения убийство человека оправдывают? Правда, неверный – не человек, собака!..

А мяса пушечного женки еще нарожают, на то их господь и обрек после первородного грехопадения…

В общем, попал Вадим Ладонщиков на очередную из таких войн. Служил Отечеству и Христу верой и правдой, ранен был дважды. До наград не дослужился – слава богу, хоть не убили да в плен к нехристям не попал.

Подоспела пора дембеля – вернулся в Питер. А там ни кола ни двора. Лишь подружка дожидается – верность хранит (честь-то девичью Вадим у нее еще в десятом классе отобрал. Впрочем, в нашу эпоху честь по-другому зовется – целкой. Какая там честь: по Марсу уже ходим, а вы тут доисторические понятия на уши вешаете! Честью, господа, прибыли не получишь!).

В общем, поженилась парочка. Ребенком пока решили не обзаводиться – одной надо образование закончить, другому гражданскую профессию приобрести.

Пошли месяцы рая в шалаше. А неудачи преследуют Вадима по-прежнему – то недостача в магазине, куда торговать пристроился, то, перейдя на станцию техобслуживания, новенькому «Форду» крыло помял. Конечно, мелочи это по сравнению с настоящей непрухой – смертью близких, к примеру, да разве о том Вадим думал? Не везет, не везет и не везет!.. И почувствовал Ладонщиков, что не по нутру ему шпакская житуха. Помаялся, помаялся, посчитал очередные обломы да и махнул в военкомат. Жену перед фактом поставил. Та – плакать, но когда женские слезы солдатскую душу по-настоящему трогали?

Как человек повоевавший, попал Вадим в школу офицерскую. Вышел лейтенантом, не чета тем мозглякам, что военные училища заканчивают. Пороху не нюхали!..

И вновь пошла служба боевая – очередная малая война. От завтрака до завтрака, от боя до боя.

Оно бы, конечно, выписал Вадим к месту службы свою супругу, да только в этих местах жены офицерские – для нехристей первая цель. Локти потом кусать станешь, да поздно!.. Так что не положено, ротный, фронт здесь!

Вот и остается: либо связисточку уговорить, под кустиком разрядиться; либо сестренка спиртику поднесет, ножки раздвинет; либо в очередном взятом селе горянку, дочь Аллаха, в сакле изнасилуешь. Только чтобы ни начальство, ни подчиненные не видели. Иначе и в трибунал можно загреметь…

А на самой службе дела пошли из рук вон. Соседние роты в бою отличатся, Вадимова опростоволосится. Не то чтобы командир плохой – удачи солдатской нет. Как батальонный священник говорит перед боем: «Да пребудет с вами удача, дети мои! Да осенит вас Христос своим знамением!» Так вот – не пребывает с Вадимом удача, не осеняет его Христос!.. И наказывать не за что – видит командир: не трус парень и умен, военная косточка; просто судьба-злодейка на мужика взъелась. То ли за грехи родительские, то ли по иной какой причине…

В общем, списали Савицкого со службы.

Приехал в Питер. Жена уже университет закончила, работает. Зарабатывает хорошо – компьютерщица и головастая. В муже по-прежнему души не чает. Живи – не хочу! Тут уж погонял ее по постели до полного изнеможения. Прожили две недели. Нет жизни у капитана Ладонщикова. Вновь пошел к военкому. Сказал, если не возьмут, повесится. Сжалился военком над капитаном, сам знал, что такое чеченский синдром…

Поговорил капитан с женой. Та – на дыбы! Пригрозила развестись. Женская партия в Думе как раз такой закон протолкнула. Жена имеет право на развод без согласия мужа. Кинули им такой кусок политики-мужики, чтоб на большее не позарились…

Ну и черт с тобой, разводись!

В аэропорту его никто не провожал. Прилетел в Ставрополь, явился за назначением.

И тут опять не повезло, отправили в ближний тыл, с партизанами воевать, карательствовать. Пока бородачей, вооруженных «калашами», по горным вершинам гонял – все нормально было, но однажды послал майор Зубрилов село зачищать. Разведка донесла: база «правоверных» там. Прибыли в село, никаких правоверных нет и в помине, одни бабы да чумазые бесенята. Ясно, любой бесененок черной южной ночью папашу с гор приведет да и сам тебе горло перережет, если зазеваешься, но одно дело у чернобровой сиськи потискать, да за мех ее пощупать, да впендюрить ей деревянненького, чтобы до горла продрало, и совсем другое – в сиськи эти очередями свинцовыми… Отказался капитан Ладонщиков село зачищать, так и доложил по рации: «Я с п…здами автоматом не воюю!» Подобные случаи в войсках бывали, и начальство, люди свои, таких отказников наказывало малым наказанием, понимало, что не все до последней стадии озверения дойти способны. Тем более что среди карателей удальцы покрошить горянок да ребятишек всегда находились…

Но и тут не повезло капитану Ладонщикову. Зубрилов-то – хороший мужик был, не карьерист и не подлюга, но оказался в ту минуту на КП особист, тоже капитан, услыхал отказ, сука краснорожая!.. «Вы, Ладонщиков, не с п…здами тут воюете, а с врагами. Днем она баба, а ночью вам же кишки выпустит. Это война, Ладонщиков, а не детский сад. На войне иногда приходится быть жестоким! Турки в начале прошлого века армян, как баранов, резали!»– «Но мы-то не турки, мы христиане». – «Мы в первую очередь солдаты, Ладонщиков, и обязаны выполнять приказ!»И пошла писать губерния!

Как ни пытался Зубрилов отмазать подчиненного, ничего у него не вышло. Жопа-то и у Зубрилова одна – своя!..

Особист получил повышение, а бывший капитан Ладонщиков попал в жернова репрессивной машины. То, что люди уже на Марсе, этой машине не мешает… Арест. Военно-полевой суд. Приговор. «За неисполнение приказа назначить наказание в виде смертной казни через расстрел. Ходатайство непосредственного начальника об отправке в штрафную роту отклонить».

Правда, мораторий на смертную казнь и таких приговоров касался, Россия – страна цивилизованная…

И сел Вадим Ладонщиков за стены каменные, дожидаться неизбежного конца – то ли пуль от расстрельной команды, то ли естественной смерти лет через сорок; без надежды на досрочное освобождение, без периодических, хоть и не частых, свиданий с женой (развелась-таки, не просто пугала!). Свидания хоть и не частые, но в них дети тоже зачинаются. А так род Ладонщиковых – под корень! Это вам не спасение рядового Райана!

И когда к Вадиму Ладонщикову пришли с предложением поучаствовать в секретном эксперименте с возможным изменением приговора после окончания эксперимента, он решил рискнуть, согласился…