Текст книги "Везунчик"

Автор книги: Николай Романецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 47

Когда Инга уехала, я подождал минут десять, вышел из квартиры и знакомой дорогой перебрался в дальний подъезд. Мне по-прежнему везло – ни в лифтах, ни на лестницах я ни с кем не столкнулся.

Интересно, как долго может длиться подобное везение?.. И что произойдет, когда оно закончится?

Впрочем, думать об этом не стоило, стоило действовать по плану.

Я отыскал очередной гараж и арендовал очередную машину. Разумеется, «Забаву», только на сей раз с тонированными стеклами и цвета мокрого асфальта. Покатался с полчасика по городу. «Забава» вела себя по-человечески.

Оставшееся до вечера время я провел в Яниной квартире. Лишь однажды выбрался оттуда – подзаправиться хот-догами в ближайшей забегаловке. За день три раза просыпался телефон, но я к нему не подходил. Скорее всего, Яна злостно нарушала полученные инструкции, и поощрять ее не стоило.

После пяти меня вдруг охватило волнение. Сегодняшний вечер должен решить многое. Если не все!..

Я ловил себя на мысли, что, похоже, страшусь своей настоящей сути. Кто он таков, этот липовый Максим Метальников? Сотрудник Федеральной службы безопасности, подосланный к руководителю питерского РУБОПа? Или подчиненный самого Поливанова-Раскатова, лишенный собственной личности по прихоти начальства? А может, подельщик гинеколога Марголина, принимавший активное участие в его, по-видимому, темных делишках? Существовал ведь и такой вариант!..

Сегодня все решится.

Сначала на участке монорельсовой дороги, включающем перегоны Ланская – Удельная – Озерки – Шувалове. А потом у неведомого гипнотизера, который на самом деле не гипнотизер, а медик. Интересно, что он за медик? Может, тоже гинеколог?..

В семь часов вечера я покинул свое логово. Инга сейчас как раз отваливает от офиса на Семнадцатой линии.

Полчаса я покатался по району, отыскивая возможные хвосты. Не обнаружив сих зверей, облегченно вздохнул и отправился к Ланской. Оставил машину на улице неподалеку, а сам прилепил бороду, переложил пистолет в карман куртки, сел в трамвай и доехал до Удельной.

Инга появилась из метро в двадцать пятьдесят. На ней был парик, но и с темно-каштановыми волосами она выглядела на все сто.

Я проводил ее взглядом, выждал еще пять минут и двинулся следом, к платформе монорельса.

Далее все было проделано как три дня назад, со Щелкунчиком. Вот только результат оказался иным: Инга все-таки притащила за собой хвост.

Я заметил его еще на Удельной – худощавый невысокий типчик в серой одноцветной куртке и серых же спортивных штанах. Когда Инга прошла через пятый вагон, он проследовал за нею, а в Озерках оба вышли на платформу.

Я изобразил знакомый маневр, вернулся на встречном поезде и пронаблюдал, как он, покуривавший возле кассы под стеклянным козырьком станции, успел-таки увязаться за Ингой, когда та села в вагон. Пассажиров было много, и ему даже не пришлось особенно усердствовать, чтобы не привлечь к себе Ингиного внимания. Она осталась в тамбуре, а филер прошел в салон и остановился неподалеку от двери, но так, чтобы объект его не видел. Заняв позицию, он быстро осмотрел пассажиров и успокоился.

Когда поезд подкатил к Удельной, я пристроился к устремившейся на выход толпе дачников. Инга, судя по тому, что хвост тоже собрался выходить, вела себя по плану.

Поезд, зашипев, остановился, осел на монорельс. Толпа хлынула в открывшиеся двери. Я сунул руку в карман куртки и снял «етоича»с предохранителя.

Когда я вышел на платформу, Инга стояла возле дверей. Мы встретились глазами, я подмигнул. Глаза ее расширились, она меня узнала. И я наконец убедился, что в сложных условиях девочка очень хорошо владеет собой. Вряд ли кто-либо из окружающих понял, что встретились двое знакомых людей. Тип в сером остановился у соседнего вагона и, повернувшись лицом в сторону Инги, принялся делать вид, будто прикуривает, но ветер сдувает пламя. Когда Инга, выпустив пассажиров, вновь заскочила в тамбур, он продолжал щелкать зажигалкой.

Я прошел мимо, остановился у него за спиной, сунул руку в карман.

– Осторожно, закрываю двери! – объявил по трансляции машинист.

Филер тут же шагнул в тамбур. Замер у дверей, готовый выпрыгнуть на платформу, если Инга вновь покинет вагон.

Послышалось шипение сжатого воздуха, двери вот-вот должны были закрыться. Раздумывать было некогда, и я, не вынимая оружия из кармана, выстрелил.

Пуля попала филеру прямо в ухо – это я успел заметить. Створки дверей тут же сдвинулись, и, как он упал, видно уже не было.

Поезд приподнялся над монорельсом и укатил, а я вышел на проспект, дождался трамвая и поехал к Ланской.

Инга ждала меня возле лестницы. Наверху, на платформе, было тихо – видимо, через тамбур, в котором лежал убитый филер, никто не выходил. Тем лучше, обнаружат труп только на Финляндском вокзале.

– Привет, америкен бой! – Инга чмокнула меня в щеку. – С бородой ты еще сексуальнее!

– Привет, малышка!

– Ну как, был за мной хвост?

Вопрос был лишним, потому что при хвосте я бы не подошел, но ей хотелось услышать похвалу.

– Нет, ты молодец! Где сбросила?

– В одном пивняке на Садовой. У меня там знакомая барменша. У них есть второй выход, в проходной двор. Идешь будто бы в туалет, а потом шмыг в подсобку и поминай как звали! – Она взяла меня под руку. – Правда, мне показалось, что крутился рядом один тип. В серой куртке, невзрачный такой…

– Нет, он сошел на Удельной. Я его довел до метро… Все в порядке, можно отправляться к гипнотизеру. Давай адрес!

– Нет, за руль сяду я. А то ты возьмешь да и высадишь меня.

Пришлось подчиниться.

Мы сели в машину. Но тронулись не сразу – Инга лишила меня бороды и впилась в мои губы долгим радостным поцелуем. А оторвавшись, сказала:

– Прости, но иначе я поступить не могу… Давай покурим.

Мы выкурили по сигарете.

– Знал бы ты, Максима, – вздохнула она, – как мне не хочется туда ехать! Я бы с тобой совсем в другое место поехала, конь в малине!

– Куда же? – Я сделал вид, будто не понял.

– А где пара мягких подушек и нет никого.

Я погладил лежащие на баранке пальцы:

– Это от нас с тобой не уйдет, конь в малине!

Инга снова вздохнула и включила зажигание.

Глава 48

– Там есть консьерж, америкен бой.

– Что же ты раньше не сказала, конь в малине! – Я фыркнул. – Кто он? Молодой?

Машина стояла возле шестнадцатиэтажной башни из стекла и арлона – этакой избы на куриных ногах. Правда, в отличие от курицы, тут ног было не две, а четыре.

– Дяденька лет пятидесяти пяти. – Инга взяла с заднего сиденья сумочку и вытащила из нее шприц-тюбик. – Это снотворное. Выключает человека через секунду… Мне бы не хотелось, чтобы консьерж меня видел.

Я все понял. Забрал у нее шприц.

– Давай-ка проедемся, поищем магазинчик, где еще торгуют спиртным.

Мы нашли магазинчик «24 часа» за углом. Я выскочил, купил флакон коньяка.

Вернулись назад.

– Сиди в машине, девочка, пока не позову.

– Хорошо. Будь, пожалуйста, осторожен.

Я вернул на место бороду, выбрался наружу, скрутил пробку, прополоскал рот коньяком, выплюнул. Полфлакона вылил в кусты шиповника. Подошел к дверям, разобрался с домофоном, позвонил консьержу.

Тот открыл.

– Чего тебе, парень?

Я оценил его мгновенно: похоже, выпить дедок не дурак. Особенно на халяву…

– Слушай, отец! – Я дыхнул на него коньяком. – Тут у тебя телка одна обитает. Риткой зовут. Рыжая такая… Как бы ее на стрелку высвистать?

Дедок глянул на меня с подозрением:

– Чего-то ты путаешь, борода! Нет в моем доме ни одной Ритки. Я ведь всех знаю.

– Как нет! Она мне этот адрес назвала.

В глазах консьержа родилось сочувствие.

– Продинамила тебя, видно… Нет у нас таких. Тут живет народ все больше серьезный.

– Вот зараза! Сбежала! Весь вечер ее, суку драную, поил! Ну, только встреться мне, мокрощелка! – Я достал флакон, отвернул пробку. – Тьфу, бл…дь! Не могу с горла! У тебя, отец, стакана нет? Составь компашку.

Через полминуты мы были в его комнатенке. Еще через полминуты он опрокинул грамм сто из моего флакона, а еще через пять секунд я воткнул ему в предплечье шприц-тюбик.

– Ты, борода, это… – Он отрубился на полуслове.

Я аккуратно пристроил его на диванчик, чтобы дедок не разбил голову, вышел на улицу и свистнул Ингу.

Та долго себя ждать не заставила. Видно, решившись на что-либо, сразу становилась энергичной.

– Спит?

– Как сурок. Долго эта штука действует?

– До утра продрыхнет. И помнить ничего не будет.

Мы вошли в дом, заперли за собой дверь, сели в лифт. Инга нажала кнопку четырнадцатого этажа.

– Может, все-таки вернешься в машину? – сказал я, когда лифт полетел наверх.

– Не вернусь, конь в малине, отстань! Куда иголка, туда и нитка…

Лифт остановился, и мы вышли.

Прекрасно, на площадке всего две квартиры. На дверях, к которым направилась Инга, табличка «Д-р С. Кунявский».

Я встал чуть в сторонке, а Инга нажала кнопку звонка.

За дверью послышалась переливчатая трель, протопали чьи-то ноги, щелкнул замок.

Гипнотизер оказался чуть старше меня, лет тридцати трех – тридцати пяти, брюнет с явно намечающейся лысиной, рост – около метра семидесяти. Узкие плечи и растущее брюшко говорили о его равнодушном отношении к собственному телу. Взгляд карих глаз выглядел странноватым, пока я не понял, что доктор Кунявский носит контактные линзы.

– Чему обязан, Инга Артемьевна? О-о, никак вы теперь носите парик! Зря, блондинкой вам лучше! А это кто с вами?

Я содрал с физиономии бороду.

У доктора отвалилась челюсть и забегали глаза. Впрочем, он сразу взял себя в руки.

– О-о! И господин… э-э… Арчи Гудвин здесь? Чем обязан такому визиту!

– Может быть, вы пригласите нас в дом, Борис Соломонович? – спросила Инга.

– Минутку, друзья! – Я подошел к хозяину и быстро ощупал карманы.

Оружия при нем не оказалось.

– Мой «стерлинг»в сейфе. Я никогда не ношу его с собой. Я ученый, а не солдат! Прошу вас в мою обитель!

Мы ввалились в прихожую. Я тут же обшарил взглядом стены. Телекамер на первый взгляд не было, но береженого бог бережет…

На противоположной стене висел календарь, изображающий каких-то индийских богов. За ним вполне можно было спрятать камеру.

И я повторил процедуру обшаривания – на этот раз с помощью искателя. Конечно, окажись за календарем телекамера, процесс проверки выдал бы гостей с головой, но мне в очередной раз повезло.

– У меня нет «жучков», – сказал Кунявский. – Это было одно из моих условий, прежде чем я согласился работать с органами. Я люблю дом с глухими стенами, а не аквариум, в который может сунуть нос кто угодно.

Возможно, он говорил правду. Но рисковать в любом случае не стоило.

– Действуй, – прошептал я Инге. И повернулся к доктору: – Никаких лишних движений и слов, иначе… – Я выдернул из кармана пистолет.

Инга тут же повисла у Кунявского на плече:

– Не ждал меня, Боренька! Не ждал, бука! А я – вот она! Дай, думаю, загляну, как тут мой лапушка!

Она потащила доктора в комнату. Парик теперь сидел так, что челка свисала на глаза, делая Ингино лицо незнакомым.

Ей-богу, эта девчонка знала многие приемчики изменения собственной внешности.

Я внимательно следил за движениями Кунявского. Его растерянность была сейчас как нельзя кстати. Будто бы к нему явилась давно забытая любовница, и он не знал, что с нею делать.

– Пошли погуляем, Боренька. – Инга на мгновение прижалась к «любовнику»и чмокнула его в уголок рта.

Поцелуй был столь натуральным, что во мне мгновенно проснулась ревность. В этой женщине умерла звезда театральной сцены. Или жила великая шлюха…

– Пойдем, Боренька, – приговаривала она. – Пойдем, лапушка. Ты совсем забыл свою Зайку. А я вот тебя не забыла. Дай, думаю, зайду…

– Мне надо переодеться. – Кунявский потеребил пижаму на выпуклом животике.

Его растерянность вышибла бы слезу у любительниц мелодраматических сериалов, но мы с Ингой сериалами не баловались.

– Ой! – обрадовалась Инга. – И я с тобой. Посмотрю, как ты надеваешь штанишки. Это так возбуждает. Но в постельку мы сразу не побежим. Сначала ужин и выпивка, а уж потом… Ты угостишь меня шампанским, лапушка?

И ни одного «коня в малине»! Ох, актриса! Ах, актриса! Ух, актриса!!!

– Угощу, так и быть, – нехотя согласился лапушка, и они скрылись в спальне.

Инга по-прежнему ворковала, околдовывая Бореньку женскими чарами. Мне даже стало его жаль, если он не голубой, давно уже в собачьей стойке стоять должен. Впрочем, какие тут собачьи стойки, когда у тебя в прихожей мужик с пистолетом!..

Через пару минут они появились из спальни.

– Красавчик! Я прямо таю! – Инга поправила платье на груди, хотя, на мой взгляд, поправлять там было совершенно нечего: Боренька прикоснулся бы к ней разве только под моим пистолетом.

Сам он был теперь как огурчик – синий костюм-тройка, голубая рубашка, галстук с алмазной булавкой…

Едва мы покинули квартиру и хозяин запер двери я ткнул его «етоичем»в бок:

– Никаких глупостей, Боренька. Мне, лапушка, терять нечего! Первая пуля – твоя!

Он мгновенно вспотел. А я удовлетворенно хмыкнул: доктор Кунявский спекся.

– Хорошо. – Боренька поднял на меня глаза, в которых горела ненависть. – Валенсия осталась на свободе.

У меня исчезли ноги. И руки тоже. Справа мелькнула выкрашенная в коричневый цвет стена, потом серый пол… Где-то рядом еще что-то мелькнуло, но рассмотреть я не мог: глаза стали чужими, они больше не слушались. И только уши мне не изменили.

– Металлический грохот, едва слышный звонок. Негромкая возня. Вскрик: «Ой, больно!»И шипящий Ингин голос:

– Еще рыпнешься, конь в малине, и мозги вон!

Сначала возникла боль возле виска. Потом вернулись глаза, и я смог скосить их в сторону.

Кунявский стоял, скрючившись и обнимая левой рукой правую. В трех шагах застыла Инга с дамской «виолеттой». И где только она ее прятала?.. Я бы, конечно, такого оружия не слишком испугался, но доктор Кунявский явно не был специалистом по огнестрелам.

Потом вернулись руки, и я сумел сесть. А потом наконец – и ноги.

Нам опять повезло. Кроме Кунявского, разумеется… Упав, я не раскроил себе голову. А в соседней квартире никого не оказалось – прежде чем Инга успела Бориса Соломоновича скрутить, он сумел-таки нажать кнопку звонка.

– Ты как, америкен бой?

– Как парализованный кролик. – Я с трудом поднялся. – Но жить буду. – Я подобрал с пола «етоича». – Что это было?

Инга поправила сдвинувшийся в сторону парик и саданула Кунявского стволом под ребра:

– Колитесь, Борис Соломонович! Ну?!

Доктор скривился от боли:

– Кодовая фраза… Временный паралич некоторых мышц… Ненадолго, но вполне достаточно, чтобы успеть разоружить человека.

– Лихо придумали! – Я потер ушибленную руку. – Но не все предусмотрели!

Кунявский вновь обильно потел. Но пока еще хорохорился:

– А если бы вы пришли один?

Я благодарно посмотрел на Ингу. Моя амазонка и бровью не повела.

– Почистись, америкен бой! И пора сматываться.

Я стряхнул пыль с куртки и брюк.

– Фонарей на лице нет?

– Нет… Думаю, держать его на мушке лучше мне, конь в малине!

– Да уж, – сказал я. – Уж будь добра, подержи.

Шустрый у нас собеседник, за ним глаз да глаз нужен! Лифт все еще находился на этаже: видно, жители этого дома допоздна не гуляли. Мы спустились вниз. Консьерж пребывал в той позе, в какой я его оставил, – спал на диванчике. Мы вышли на улицу, захлопнули за собой дверь.

– Сейчас, Борис Соломонович, поедем к вам в институт, – сказала Инга. – Надеюсь, вы не против?

– Там, между прочим, охрана, – буркнул Кунявский дрогнувшим голосом.

Эта дрожь сказала мне все – теперь Борис Соломонович действительно спекся и будет исполнять любой наш приказ. Ну и ладненько, лишь бы головы от страха не потерял!

Инга тут же взяла его под руку: видимо, у нее появились схожие опасения.

– Когда вы приводите в лабораторию левых клиентов, охрана тоже там!

Кунявского шатнуло.

– И давно вы об этом знаете?

– Я около трех недель. Мое начальство пока ничего не знает. И не узнает, если вы сделаете все правильно.!

– Я… – Кунявский сглотнул. – Я постараюсь.

Сели в машину – на этот раз я за руль, Кунявский рядом, а Инга на заднем сиденье, держа доктора на прицеле.

– Вот и хорошо… В Институт прикладной психе кинетики, мастер! Одна нога здесь, другая там!

– Слушаюсь, мэм! – отозвался я. – Только будьте добры, объясните, как ехать.

Глава 49

Институт прикладной психокинетики находился на Охте. Ничем не примечательное здание из стекла арлона. Безо всякой вывески. Я смотрел на него во все глаза, но в памяти ничего не шевельнулось.

– Ну, Иван Сусанин, – скомандовала Инга. – Видите!

Иван Сусанин сидел, вжав голову в плечи.

– Только без шуток, – сказал я, возвращая на подбородок липовый волосяной покров. – И не бойтесь вы так! Будете нас слушаться, еще сто лет проживете.

Кунявский шумно вздохнул. В полутьме было видно, что он пытается улыбнуться. Улыбка получилась кривой, как карликовая березка. Или что там растет, за Полярным кругом?..

Мы вышли из машины, заперли ее, поднялись по ступенькам к стеклянной двери. Иван Сусанин нажал кнопку звонка. Плечи его расправились.

Через минуту за дверью появился охранник, дюжий парень лет двадцати, оглядел нашу живописную группу, узнал Кунявского, кивнул. Замок щелкнул, дверь распахнулась.

– Добрый вечер, Борис Соломонович! Что это вы без предварительной договоренности?

– Добрый вечер, Володя! Неожиданный клиент. Срочно. – Голос Кунявского уже не дрожал.

Охранник осмотрел Ингу и меня с профессиональной подозрительностью, но отступил в сторону.

– Ты, Володя, как обычно, отведи камеру от двери. А я переключу канал на видак. Оплата по-прежнему наличкой.

– Хорошо. Завтра после пересменки я вас подожду. – Володя сделал приглашающий жест. – Проходите, дамы и господа! Только быстро!

Блажен тот миг, когда в этой стране начали продаваться незаконные действия должностных лиц. Где-нибудь в Стокгольме охранник записал бы в журнал регистрации наши имена и проверил документы. А тут полная анонимность. Да и физиономии наши в записи трет. Как будто камеры и не видели никого. А то, что на таймере окажется разрыв, так об этом, скорее всего, никто никогда и не узнает. Разве лишь произойдет нечто из ряда вон выходящее и кассеты кинутся просматривать… А тут всегда можно сослаться на сбой электроники. Да, практически охранник ничем не рисковал, ну разве самую малость… За что и получал левый приработок!

Мы пересекли холл, сели в лифт, поднялись на шестой этаж и приблизились к дверям с табличкой «Лаборатория экспериментальной эгографии». Кунявский набрал код на электронном замке, вставил в паз магнитную карточку. Я почему-то ждал воя сирены, но все прошло тихо, и через пару мгновений мы оказались внутри.

Лаборатория как лаборатория – столы, гейтсы, какие-то пульты, коричневые портьеры на окнах, над дверью телекамера, объектив смотрит в дальний угол, закрытый раздвинутой ширмой.

Кунявский подошел к одному из столов, порылся в недрах, достал видеомагнитофон.

– Сейчас на мониторе охраны будет вид пустой лаборатории.

Он подсоединил видак к одному из пультов, понажимал какие-то клавиши.

– Ну вот, теперь можно работать. – И вдруг обмяк, словно из него выпустили воздух, плюхнулся на ближайший стул. – Я ведь не делал ничего плохого! Кому-то добавишь смелости, кому-то сексуальной энергии. Мужчины, которым под шестьдесят, за это готовы любые деньги заплатить. Что тут преступного?

– Деньги, которые не облагаются налогом, – сказала Инга.

– Но ведь все так живут, кто может!

– Да, конь в малине! Вот поэтому страна больше тридцати лет с трудом наскребает на пенсии и никак не может рассчитаться с внешними долгами.

Кунявский пожал плечами:

– Я не ребенок, Инга Артемьевна, меня воспитывать бессмысленно. Чего вы хотите?

– Хочу стать тем, кем был до того, как вы сделали из меня Арчи Гудвина! – отчеканил я.

Доктор растерялся:

– Кем вы были, не знаю. Мне не докладывали. И не давали приказа сделать вашу собственную эгограмму.

Я посмотрел на Ингу.

– Иными словами, – сказала она, – твоя изначальная личность не должна появиться больше на свет. Видимо, по документам ты пал жертвой преступления.

– Я ничем не могу вам помочь, Гудвин. – Кунявский вытер лицо носовым платком.

Тон, каким были сказаны эти слова, мне не понравился. Я вновь вытащил из кармана пистолет, приставил к груди доктора.

– Либо вы найдете возможность помочь, либо останетесь здесь. В качестве жертвы преступления… Я уже говорил, мне терять нечего!

Кунявский быстро-быстро заморгал, лицо его скривилось. Будто у ребенка отняли конфетку…

– Я могу, – сказал он, заикаясь, – снять с вас наведенную эгограмму. Но стопроцентной гарантии нет. Такие операции в половине случаев кончаются шизофренией.

Я понял, чем рискую. Но другого выхода не было. К тому же все последние дни мне чертовски везло!.. А Кунявский вполне мог соврать.

– Я согласен.

Инга посмотрела на меня с испугом. Я подмигнул ей со всем спокойствием, которое только мог изобразить.

– Валяйте, доктор!

Кунявский спрятал платок, пересел к одному из гейтсов. Я встал у него за спиной.

Похоже, всю работу производил компьютер. Во всяком случае, доктор лишь запустил программу и набрал затребованный пароль.

Появился стандартный интерфейс – заставка с записью «Лаборатория экспериментальной эгографии»и строка выпадающих менюшек.

Кунявский щелкнул на меню «Работа с эгограммами». Открылся список, стремительно побежали строчки. Все названия я прочесть не успевал, но кое за какие глаз зацепился. «Атлант», «Наведенная амнезия», «Нарцисс», «Повышение потенции», «Синдром суицида», «Снятие необоснованных страхов», «Снятие ранее наложенной эгограммы»:.. Мелькание прекратилось. Доктор щелкнул по найденной строчке. Открылось меню «Параметры». Кунявский ввел в окно «Глубина проникновения» значение – 100%.

– Возьми пистолет, – сказал я Инге, – и если со мной что-нибудь случится, отправишь доктора к праотцам, не выслушивая объяснений.

Кунявский вздрогнул, быстро поменял «Глубину» на 65%, а потом, подумав, снизил до 62%. Нажал кнопку «ОК». На экране возникло стандартное табло «Программа к работе готова – Начать процесс – Отмена».

Доктор встал, отодвинул ширму.

Перед нашими глазами предстало скрывающееся за ширмой кресло. Спинка его составляла с полом угол градусов в тридцать.

– Проходите сюда, Гудвин. Садитесь!

Я отдал Инге пистолет.

– Гляди в оба, девочка!

Она слабо улыбнулась:

– Не промахнусь, конь в малине!

Кресло отдаленно напоминало своих собратьев, установленных в стоматологических кабинетах, но было гораздо массивнее и оборудовано ложементами и мощными пристяжными ремнями, состоящими из похожих на гусеничные траки металлических секций.

Я решительно сел, и Кунявский тут же начал пристегивать к ложементам мои руки и ноги.

– Зачем это?

– Чтобы вы не нанесли себе ран. Некоторые пациенты во время сеанса очень беспокойны.

Через пару минут ремни опоясали меня в шести местах: локти, кисти рук, грудь, таз, колени и лодыжки. Наконец Кунявский наложил на мой лоб пластиковый обруч, украшенный круглыми блямбами из серебристого металла, и шагнул к компьютеру:

– Расслабьтесь, Гудвин! Сначала будет немножко больно. – Он положил правую руку на мышь. – Включаю программу!

В ушах послышался тихий шум – будто где-то поблизости, за моей спиной, зажурчал ручеек. В висках начало покалывать, потом зудеть. Появилась легкая боль.

Я успокаивающе улыбнулся Инге, но ответной улыбки не получил: она не спускала глаз с доктора.

А потом мне просто-напросто открутили голову.