Текст книги "Выстрел на окраине"

Автор книги: Николай Почивалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

3

Питомник расположен во дворе управления милиции. Огороженная глухим забором просторная площадка похожа одновременно и на зверинец и на спортивный городок.

Слева, вплотную одна к другой, стоят шесть клеток с зарешеченными проволокой дверьми – вольеры. В них на свежем воздухе собаки отдыхают и едят, переговариваются на своем собачьем языке с соседями. Спят собаки во втором, крытом, отделении, куда ведет просторная лазейка. Там, за этой лазейкой, два помещения: одно легкое, летнее, второе – утепленное, зимнее.

Справа невысокий деревянный бум, двухметровый дощатый барьер, круто прислоненные к стене лестницы. Площадка подметена, снег утоптан множеством лап. Здесь под наблюдением своих проводников, как заправские спортсмены, служебные собаки тренируются.

Пик стремительно вылетел из клетки и, радуясь встрече с хозяином, с размаху вскинул на плечи Антона сильные лапы. Пик, конечно, не знал, что всякие «нежности» со служебной собакой запрещены, что ему предписаны только служебные функции, и смотрел на Антона преданным осмысленным взглядом. «А сахару принес?» – помимо всего спрашивали умные черные глаза.

– Пик, фу! – укоризненно сказал Антон.

Пик мгновенно убрал лапы, сел, ожидая дальнейших указаний.

Касаясь жесткой лоснящейся шерсти, Антон подвел Пика к буму, повелительно выбросил руку.

– Вперед!

Ощупывая когтями холодное скользкое дерево, Пик уверенно поднялся по наклонной, вышел на ровный брус.

– Сидеть!

Пик удобно уселся, поджав задние ноги, готовый, немедленно перебросить тяжесть тела на передние. Но проводник подал другую команду:

– Лежать!

Собака послушно вытянула передние лапы.

Команды следовали одна за другой.

Разбежавшись, Пик взлетел в воздух, повис передними лапами на барьере, уперся задними и перемахнул препятствие.

– Привет, лейтенант! – сказал вошедший в питомник старший инструктор Афанасьев, сухощавый, немолодой человек с сосредоточенным лицом и неулыбчивыми серыми глазами. Впрочем, сейчас на тонких губах старшего лейтенанта блуждала легкая улыбка. Это было так неожиданно, что Антон, поздоровавшись, поинтересовался:

– Андрей Николаевич, случилось что?

– А? Да нет, ничего. – Афанасьев взглянул на Петрова, словно прикидывая, поймет ли он, и опять удивил незнакомой мягкой усмешкой. – Понимаешь, встреча у меня сейчас какая была!.. Работал я проводником с Арсом, до тебя еще, ты его не знаешь. Восемь лет работал. А полтора года назад выбраковали мы его – слышать плохо стал, поизносился. Продали в универмаг. Кража у них там была, вот они собаку и попросили. На ночь оставляют. Слух у него неважный, а нюх – дай бог каждой медалистке! Жалко, конечно, было – привык я к нему, как ни говори. По телефону когда спросишь, как он там, а смотреть – ни разу не посмотрел. Зря это – собаку тревожить, пусть уж к новому скорее привыкает. Долго, говорят, скучала... Ну, вот. А сейчас иду мимо универмага, только это с угла повернул – собачища как на плечи прыгнет и лижет, и лижет! Арс! Тот-то, кто вел его, перепугался: первый раз это у него, чтобы собака к кому то бросилась. Народ смотрит, а я, знаешь, сухарь сухарем вроде, а тут расстроился. Арс, говорю, Арс!..

– Еще бы! – поддакнул Антон. – Вот мой Пик...

– Пик молодой, – перебил Афанасьев, – а это ведь столько времени прошло! Верное, брат, сердце у собаки – друг! Ты про собаку путешественника Седова читал?

– Нет, – смутился Антон.

– Обязательно почитай – полезно знать. Был у него в собачьей упряжке вожак – Фрам, любимец его. Так вот, когда Седова похоронили на острове Рудольфа, Фрам этот остался на могиле хозяина, не пошел со всеми. Представляешь: безлюдный обледенелый берег, могила и рядом собака, сама на смерть осталась. Не каждый человек на такое отважится!..

И, словно устыдившись своей растроганности, будничным, суховатым тоном Афанасьев осведомился:

– Ну, как тут у нас – все в порядке? Андрианыч ушел?

– Насмешил ныне Андрианыч, – улыбаясь, вспомнил Антон.

– Что так?

– Подошел я к питомнику, слышу, кто-то разговаривает. Я еще удивился – рано больно. Приоткрыл дверку, смотрю: ходит старый, прибирает в клетках и командует. Все наши команды усвоил: стоять, лежать, на место, вперед. Даже покрикивает. Командует, да так это серьезно, а собаки – ноль внимания. Ну, старик и рассердился, ворчит, слышу: ходи за вами, ироды, а вы без всякого уважения.

– Петров! – громко крикнули за забором. – К майору!

Чугаев пригласил стоящего навытяжку лейтенанта сесть; секунду-другую его узкие глаза оценивающе а упор разглядывали Антона.

– Так оно... Как настроение?

– Отличное, товарищ майор!

– Дело такое. В Рязановской школе похищен сейф, в нем полторы тысячи – месячная зарплата всех учителей. Поезд через сорок минут. Поедете один, на месте вас ждет капитан Савин – из райотдела. Помогите ему. Задача: найти не только преступника, но и деньги. Размотать их еще не успели – кража произведена ночью. И, судя по тому, что в деревне никто из чужих не ночевал, – местными. Вопросы есть?

– Нет, товарищ майор!

Через два с половиной часа Антон и Пик спрыгнули со скорого поезда на маленькой, выбеленной снегами станции. Здесь их уже ждали. Горбоносый старик в тулупе уверенно подошел к Антону, поздоровался.

– Выходит, паря, за тобой я – по собаке признал. Эх, добрый песик!

Старик пошевелил огромной рукавицей, намереваясь погладить Пика. Тот злобно заворчал.

– Гляди-ка! – поразился старик, предусмотрительно пряча рукавицу за спину. – Всякая живность меня признает, а этот нет! И ученый?

– Ученый, дедушка, – подтвердил Антон. – Год учился.

– Видал! – еще больше удивился старик. – Я полгода в школу ходил, а он год. Песик-то поученее меня, выходит!

Приговаривая таким образом, старик привел Антона к лошади, помог надеть тулуп и, когда Антон и Пик уселись в санки, легко не по годам вспрыгнул на облучок.

Добрый конь взял с места крупной рысью. Через несколько минут маленькая станция исчезла за сугробами. Шел первый час, редкое январское солнце вызолотило снега так, что больно было смотреть.

– Сколько до вашей Рязановки?

– Чего тут – пустяк один, – повернулся старик. – Верст пять не будет, мигом домчим. На машине оно бы, конечно, побыстрее, да куда ей, машине, по такому снегу!

– А есть машины?

– Сказал, паря! А как же? И грузные имеются и легкая одна – все, как положено, не хуже, чем у людей!

– Что ж там у вас произошло?

Старик привязал вожжи к передку и, готовясь к обстоятельному разговору, повернулся.

– Сам, паря, слыхал, наверно: кассу в школе забрали. Сказывают, почти две тысячи, как одна копеечка!

– Ну, и что в народе говорят?

– Да ведь по-разному болтают – кто в лес, кто по дрова.

– А по-вашему?

– Да что тебе до меня? – Старик пытливо посмотрел на Антона. – По-моему, паря, выходит так, что кто-то из своих и взял.

– Это почему же?

– И спрашивать тут нечего! – Седые, заиндевевшие брови старика насупились. – Сам подумай: мужик на такое дело не пойдет. Мужик свою копейку трудно добывает. Оттого он и на чужую не позарится. А больше, выходит, кому? Чужих в деревне нет, ищи, значит, на месте, в школе то есть.

– А кто из школы мог? – допытывался Антон.

– Экой ты, паря, настырный! – добродушно засмеялся старик, показывая беззубые, как у ребенка, десны. – Ты вон какую механизму везешь, – показал он варежкой на Пика, – тебе и козырь в руки!

Старик проверил, не отвязались ли вожжи, и, когда снова повернулся, улыбки на его морщинистом, красном от холода лице как не бывало. Из-под лохматых бровей серые глаза смотрели умно и доброжелательно.

– Это хорошо, паря, что ты с человеком говоришь. А то заявился к нам поутру капитан из района, так мужчина из себя видный, а сразу ошибся. В школе походил, в правлении посидел, а с народом – ни здравствуй, ни прощай. Зря! Он, народ-то, смотришь, и присоветует что, сказать не всегда сумеет, а все подскажет. Ежели ты сам с сердцем, – поймешь.

– Верно, отец! – горячо отозвался Антон.

– То-то и есть, что верно! – подтвердил старик. – Было у меня одно сомнение, пошел я к энтому капитану, а он меня сразу в тычки: гражданин, посторонним здесь делать нечего! Ну, нечего, так нечего, хрен с тобой. Повернулся я да и ушел.

И просто, не ожидая расспросов, старик поделился своими соображениями:

– Я, паря, в деревне каждого знаю, даром что деревня большая. Покажи мне какого голопузого – враз скажу: чей, когда рожден. Любопытно мне, что из человека образуется, по какой он дорожке пойдет. И вот как на духу скажу тебе: чистый у нас народ! Чтоб там какое баловство дурное – это ни-ни! Как себя помню – один только раз кобылу у нас и свели, да и то не свои – цыгане. А я, мало ли, много ли, восьмой десяток расходую... Ну вот, из пришлых-то у нас одни учителя и живут. Люди – дай бог каждому, есть которые чуть ли не с революции живут, этих мы от своих и не делим. Вот ты и скажи: народ они образованный, ласковый, робят наших учат – так неужто кто из мужиков обидит их? Да ни в жизнь!.. Ты, паря, приговорку такую слыхал, что в доброе стадо шелудивая овца иногда забредет?.. Вот, по моему разумению, и у нас такая завелась. Учителем один, руками махать учит, физрук называется. Есть у нас еще один – физик, так тот больно хороший мужик! А этот по корню вроде тоже физик, а цена не та! Живет он у нас второй год, на глазах мельтешит побольше другого, а уважения ему такого нет. С бабами больно нехорош – двух девок попортил, а у самого, слышь, где-то дите имеется, по листу платит. И опять – выпивает сильно. Пить-то, не совру, и у нас пьют. В праздник гуляют так, что земля стонет! Так ведь время знают. А этот – ну, скажи, каждый божий день тепленький!..

Согревая руки, старик похлопал рукавицами, доверительно заглянул внимательно слушающему Антону в глаза.

– К нему, паря, у меня подозрение и есть. – И, заметив, что седок, кажется, разочарован, добавил, по своему понятию, веский аргумент: – А тут еще стакнулся он с Сенькой Еремеевым, пустой такой парень, ни себе ни людям. Приехал из Бекетовки к двоюродному брату да вот уж вторую неделю и гостит. Про братенника-то плохого слова не скажешь – работник! А Сенька никчемный, пустой цвет. Зеленый еще, а, слыхать, уж в отсидке за что-то побывал. Вот я тебя, паря, и спрашиваю: какая такая дружба промеж них может быть? Каждый вечер вместе, вечор я их тоже рядком на улице видал – оба под мухой... Ну вот, гляди, и прибыли – Рязановка эта самая наша и есть!

– Спасибо, отец, – горячо поблагодарил Антон.

– За что, паря, спасибо? Не за что! Мне поболе твоего охота, чтобы такое дело на нашей деревне не висло, стыдно это! – Старик лукаво поглядел на Антона, дернул заиндевевшей бровью. – Я, может, затем и поехал, так-то ноне не мой черед... Стой, Гнедко!

На крыльце школы Антона встретил представительный крупнолицый человек в черном, с опушкой, полушубке и в белых бурках.

– Долго, лейтенант, – протянул он прохладную крупную руку. – Капитан Савин. Пойдем.

В длинном теплом коридоре было тихо, в классах шли занятия. Для Антона, живо еще помнившего школьные годы, это была заповедная тишина, и он внутренне досадовал, слушая сопровождаемый острым поскрипыванием бурок громкий, уверенный голос капитана.

– Предполагаю, что кража произведена не местными гражданами. Преподаватель Погодин показал, что поздно вечером он видел отъехавшую от школы подводу, запряженную парой. В район я уже сообщил.

– Это не физрук?

– Точно. – Савин обернулся. – Ты что, знаешь его?

– Нет, слышал, – уклончиво ответил Антон, сразу же вспомнив своего кучера.

– Активный парень. – Капитан явно собирался сказать еще что-то, но промолчал.

– Какие еще доказательства насчет проезжих?

– Видимых следов нет. – Савин иронически усмехнулся. – А за невидимыми ты и явился сюда.

В небольшой учительской было пусто, только у самого окна, за выдвинутым особняком столом, неподвижно сидел маленький горбатый старик в очках. Он, казалось, застыл в каком-то оцепенении. Покрасневшие глаза смотрели сквозь обтянутые стальным ободком стекла тупо, не мигая.

– Кассир Махонин, – кивнул капитан. – Приехал из банка поздно, положил деньги в сейф, в присутствии директора, а утром сейфа не оказалось. На этом вот стуле стоял... Окно было открыто, одно звено выдавлено. Снег под окном весь затоптан: до меня тут все село побывало. Ну, что еще? Да вот посмотри, если интересуешься, протокол – там все записано.

Горбун-кассир сидел все так же неподвижно, ошеломленный свалившейся на него бедой. Антон просмотрел протоколы опроса и легко выделил все, что так или иначе относилось к подсказанной ему стариком-кучером версии: начинать надо было с какого-либо одного предположения.

А факты убеждали, что первоначальное предположение могло оказаться верным. Сторожиха показывала, что преподаватель физкультуры Погодин приходил вечером в школу – чего-то возился у себя с лыжами, ненадолго заходил в учительскую; что он там делал, она не знала – мыла в это время в коридоре полы. Затем Погодин ушел домой, часов так в десять, еще извинился: «Прости, тетя Паша, беспокою тебя». Часов в двенадцать сторожиха закрыла школу, сбегала на часок домой – жила она тут же, во дворе школы. Вернувшись, легла в коридоре подремать – тут всегда теплее; под утро зашла в учительскую затопить печь и перепугалась: нижнее стекло в окне было выдавлено, в учительской гулял холодище.

Не отрицал своего прихода в школу и Погодин. Свои показания он и начал с этого: проверив крепления лыж (утром у него два часа подряд занятия на воздухе), Погодин ушел домой. На квартире, по его словам, у него сидел знакомый Еремеев; они вместе поужинали, поговорили – Еремеев очень интересуется лыжным спортом. Потом Погодин пошел проводить его. Было это часов в двенадцать. Оба они видели, как от школы промчалась пара. Кто сидел в санях, Погодин, конечно, не разглядел: темно было. Плохого он ничего тогда не заподозрил, что и считает своей ошибкой.

Прозвенел звонок, учительская начала заполняться. Первой вошла подвижная пожилая женщина в темном шерстяном платье – директор школы.

Она крепко пожала маленькой сухой рукой руку Антона, удрученно и просяще посмотрела на него.

– Помогите, пожалуйста, на вас вся надежда теперь! Позор на мою седую голову – никогда такого не было!

Педагоги входили, с любопытством рассматривали скучающего Пика, негромко переговаривались. Кто-то невесело пошутил:

– Улетела наша зарплата!

Последним, задержавшись с ребятами, в учительскую вошел Погодин. Антон сразу узнал его по лыжным брюкам и красному свитеру. Молодой светловолосый человек с тонкими подбритыми бровями еще в дверях весела спросил:

– Что нового, товарищ капитан?

– Ничего, – хмуро покачал головой Савин.

Увидев незнакомого лейтенанта, Погодин поздоровался, бросил на Пика быстрый любопытный взгляд.

– Восточно-европейская?

– Да, – кивнул Антон.

– Солидная. Килограммов сорок весит?

– Сорок пять, – коротко подтвердил Антон, незаметно присматриваясь к Погодину.

– Далеконько вам придется побегать, – улыбнулся Погодин, намекая на умчавшихся ночью похитителей.

– Попробуем, – неопределенно пообещал Антон и с интересом посмотрел на Пика. Раздувая ноздри, собака принюхивалась. Проследив за черным собачьим носом, Антон сразу понял, в чем дело: разговаривая, Погодин подошел почти вплотную; от его ног исходил неприятный острый запах – должно быть, ноги у него сильно потели.

Звонок возвестил конец перемены, учительская снова опустела.

– Действуй, лейтенант, – недовольно поднялся Савин. – Время идет.

Осмотр учительской, вернее, того угла, где стоял небольшой сейф, ничего не дал. Пик вел себя совершенно инертно, и понятно почему: с утра угол учительской успели осмотреть десятки людей. Теми же праздно любопытствующими был плотно утрамбован и снег под окном. Интересным оказалось только одно наблюдение: мелкие осколки выдавленного стекла нашлись не в учительской, а снаружи, под окном. Сам собой напрашивался вывод о том, что стекло было вышиблено не с улицы, а из учительской. Факт этот укрепил намерения Антона.

Оставшись наедине с капитаном, Антон изложил план действий, коротко повторил рассказ своего возницы Матвея Кузьмича. Антон ожидал, что Савин поднимет его на смех. К его удивлению, капитан признался:

– Была и у меня такая мысль, да что-то непохоже. Хотя... – Савин решительно взмахнул рукой. – Действуй, лейтенант. Официальный повод – расспросить хозяйку квартиры о посещении Еремеева. По пути зайдем в сельсовет, возьмем с собой председателя. Пошли!..

Председатель сельсовета, рослый человек в матросском бушлате, не утративший еще морской, слегка покачивающейся походки, вывел Савина и Петрова переулком к крепкому пятистеннику, уверенно нашел вертушок калитки.

– Встречай гостей, Марь Петровна! – шутливо объявил он хозяйке.

– Милости просим, гостям завсегда рады! – гостеприимно и певуче отозвалась полная краснощекая женщина. – И пироги нынче стряпала – поотведайте!

– Товарищи побеседовать, – пояснил председатель. Антон, почувствовавший вдруг, что он голоден, незаметно проглотил слюну.

В комнате было прибрано, русская печь дышала теплом и вкусным запахом печеного.

– Давайте пройдем в ту комнату, – показал Савин на дверь.

– Мы с мужиком-то здесь живем, – замялась хозяйка, – а ту учителю сдаем.

– Не надолго, Марь Петровна, – успокоил председатель, – Сюда войти кто может, а товарищам потолковать надо. Дело такое...

В комнате Погодина стояла кровать, застланная зеленым одеялом, на стене, прикрытые сползшей газетой, висели на плечиках два хороших костюма. Непритязательную холостяцкую обстановку дополняли стол у окна, полочка с запыленными книжками и веером прибитые над нею к стене фотографии четырех молодых женщин.

Савин сел. Под столом что-то упало и зазвенело.

– Фу, черт! – ругнулся капитан, отодвигая буркой две пустые поллитровки.

– Попивает, – объяснила хозяйка. – Слаб насчет этого.

Пока капитан и председатель расспрашивали хозяйку о Еремееве, незаметно сводя разговор на учителя. Антон оглядел комнату, отпустил на поводке начавшего проявлять беспокойство Пика.

– След! След! – негромко приказал Антон.

Пик ткнул носом в войлочный туфель – знакомый раздражающий запах потных ног бил в ноздри – и резко потянул к дверям.

Антон вскочил; вслед за ним, ничего не объяснив недоумевающей хозяйке, выбежали и его спутники.

Пик вывел на улицу, покружил у колодца и потянул вдоль плетня на зады. «Зачем?» – на бегу раздумывал Антон.

Позади дома – там, где неогороженная усадьба сливалась с молочно-белыми полями, уходящими к горизонту, стояла ветхая уборная. Пик уверенно добежал да нее, вильнул в сторону и замер. Антон ударил в снег концом сапога, выбросил темный сверток. Это был синий, в оранжевую полоску носок, словно подавившийся затисканными в него пачками денег.

– Хитро! – поразился председатель сельсовета.

– Чей это носок? – спросил Антон подоспевшую хозяйку, показывая ей находку.

– Его, квартиранта, – сразу же узнала хозяйка. – Вон и пятку я штопала.

Антон молча отогнул края носка, показал плотные пачки денег.

– Ох, ты! – испугалась женщина. – Да кого ж это я в дом пустила? Батюшки!

– Твоей вины тут нет, Марь Петровна, – хмуро сказал председатель. – В душу к каждому не влезешь!

Назад возвращались молча и быстро. У школы стояла группа людей, в которой еще издали Антон разглядел Матвея Кузьмича, как-то странно отощавшего без тулупа, и Погодина, в черном пиджаке, с краснеющим на груди треугольником свитера. Кивнув на приближающихся, физрук что-то сказал. Стоящие вокруг него люди засмеялись.

Когда трое с собакой были уже вблизи, Погодин неожиданно забеспокоился. То ли он почувствовал что-то недоброе для себя в сосредоточенных лицах приближающихся, то ли смутную тревогу снова вызвало эта четвероногое чудовище, еще там, в учительской, заставившее Погодина вспотеть, когда Пик неожиданно стал принюхиваться к его ногам, то ли, наконец, что-то подсказала интуиция. Размышлять, во всяком случае, было некогда, и, повинуясь первому порыву, слегка побледневший физрук постарался оказаться за чужими спинами.

Но было уже поздно.

Послушный короткой команде «ищи», Пик легко, как игла, проскользнул между отшатнувшихся людей и рванул за ногу, издававшую все тот же возбуждающий, противный запах пота.

– Укусит! – закричал Погодин. На его бледном лице жалко и беспомощно прыгали подбритые брови. – Это не я!.. Я скажу!

– Гражданин, пройдемте! – сказал капитан. В его крупной руке предостерегающе закачался пистолет.

В учительскую ввалились едва ли не все, кто стал свидетелем необычного для Рязановки события.

Тщетно старающаяся ободрить старика-кассира директор школы выжидательно поднялась. Маленький горбун, ничего не видя и не слыша, остался сидеть за своим столом.

Капитан вытащил из носка пачки денег, кучкой подвинул их под нос кассира.

– Считайте.

И, оглянувшись, ткнул пальцем в понуро стоящего Погодина:

– Вот он.

Директорша ахнула, схватилась за спинку стула.

– Как же так?.. Федор Андреевич? Так опозорить весь коллектив!..

– По пьянке... подбили... – жалко бормотал Погодин, не смея поднять головы.

Целую минуту, не веря, кассир неподвижно смотрел на деньги, потом из-под очков у него брызнули слезы; худыми прыгающими пальцами он начал пересчитывать пачки.

Всем, даже невозмутимому капитану, стало как-то не по себе; в тишине слышался только легкий шелест кредиток.

– Тысяча! – Кассир вскочил из-за стола, оказавшись, к удивлению Антона, не таким уж маленьким, с ненавистью посмотрел на Погодина. – А где остальные? Куда дел остальные? Пра-хвост!

– У Еремеева...

– В Бекетовку ушел, позвонили уже, – успокоил председатель. – Возьмут!

– Граждане, прошу не расходиться! – громко объявил капитан. – Подпишите протокол.

Поскрипывая бурками, Савин снял полушубок, плотно уселся за стол и принялся священнодействовать над бумагой.

– Второй раз приходится видеть собаку в деле, – негромко заговорил за спиной капитана председатель сельсовета. – С поличным возьмут – крутится, отпирается, а как с собакой – сразу признается! С чего это? – И, помолчав, сам же объяснил: – Психология.

– Во, во, паря! – согласно закивал старик-кучер, показывая младенческий беззубый рот. – У него, у пса-то, этой психологии полный рот, схватит – так сразу скажешь!

В учительской грохнул хохот. Пик, не догадываясь, что речь идет о нем, невозмутимо размалывал влажными клыками кусок сахару.