Текст книги "Выстрел на окраине"

Автор книги: Николай Почивалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Девчат бы, что ли, позвал когда, – набрался смелости Юрий.

– Что – потянуло? – засмеялся Заремба, не сводя глаз с запылавшего лица приятеля. – Ладно, позовем. Ты завтра когда работаешь?

– Завтра в ночную, не смогу.

– Вот и хорошо, – обрадовался Заремба. – У меня отгул. Приходи утром, посидим.

Простив в душе неуклюжую шутку с пистолетом, Юрий подарил своего старшего друга благодарным взглядом.

Утром Заикин застал у Зарембы Белыша с его свитой. Голоса их, к своей досаде, Юрий узнал еще за дверьми; они сразу замолчали, когда он вошел, и встретили его любопытными взглядами. Смутило Заикина и то, что так же пристально, словно оценивая, смотрел на него и Федор.

– Чего уставились? – попытался скрыть свое смущение Юрий.

– Как дела? – осведомился Заремба. – Настроение хорошее?

– Хорошее. А что?

Подмигнув товарищам, Заремба вынул из пиджака пистолет, протянул ему.

– На, держи.

Повинуясь первому порыву, Заикин, бездумно протянул руку и, словно ожегшись, отдернул ее назад.

– Зачем?

– Держи, держи! – Заремба почти насильно всунул ему пистолет в руки. – Он же тебе нравился.

– Ну и что? – глуповато спросил Заикин.

– А вот что – пойдешь с нами.

– Куда?

– Брать сберкассу, – четко, словно хлестнув по лицу, сказал Заремба, не спуская с Заикина холодно блестевших глаз.

– Зачем? – хрипло спросил Юрий, чувствуя, что щека у него задергалась, и уже смутно начиная понимать, что означает эта встреча, разговоры и приготовления. – Никуда я не пойду!

– Да? – Заремба побледнел, приблизился вплотную. – Посмотрите на него – он не пойдет! – Тонкие ноздри Зарембы раздувались от презрения. – Сопляк! А деньги у меня брать – можешь? А жрать и пить – задаром? А с Люськой спать – тоже задаром?!

Компания засмеялась, на жирном бабьем лице Белыша противно и страшно тряслись красные, лишенные растительности надбровья.

Заремба вытер клетчатым платком вспотевший лоб, коротким жестом руки, как дирижер в оркестре, унял смех.

– Хватит. – И спокойно кивнул потрясенному пареньку: – Долги надо отрабатывать, Телок. Да не трясись. Ни стрелять, ни убивать не собираемся. От тебя требуется чепуха: войдем, наставишь пистолет – и стой. Остальное – наше дело. – Не ожидая ответа, Заремба посмотрел на часы, коротко распорядился: – Пошли.

И Заикин пошел.

Заремба оказался прав: все получилось просто и, как потом вспоминал Юрий, нестрашно. Он стоял в маленьком помещении окраинной сберкассы, держа в руке ходуном ходивший «парабеллум», и смотрел сквозь прорези чулочной маски широко раскрытыми, ничего не видящими глазами в окно. Словно сквозь вату, доходили до его слуха спокойные команды Зарембы, сдавленное дыхание смертельно перепуганных женщин, шлепанье пачек и, вслед за этим, потрясенный старушечий голос:

– Сынки, да что же вы делаете?!

Затем Федор больно толкнул его в бок – сними маску, дурак! – они вышли, забежали за угол, сели в поджидавшую их «Победу». За рулем сидел Белыш.

Через несколько кварталов поодиночке начали выпрыгивать из машины; вторым, предварительно вернув по требованию Зарембы «парабеллум», выпрыгнул Заикин.

– Через неделю – у меня! – предупредил Федор.

Несколько дней после этого Заикин провел в каком-то оцепенении, ненадолго выпадая из него только тогда, когда на работе или в автобусе заговаривали о нашумевшем в городе ограблении сберегательной кассы. Слухи ходили самые фантастические: кто говорил, что взяли двадцать тысяч, кто – сто. Рассказывали, что напало десять грабителей и у одного из них был автомат... Юрий слушал все эти россказни с болезненным любопытством, и порой ему казалось, что ко всему этому он не имел никакого отношения, так – кошмарный сон!

Потом, как это всегда бывает, слухи утихли, интерес горожан к ограблению сберкассы охладел; прямых следов, очевидно, не было, и немного успокоившийся Заикин, поклявшись в душе никогда больше не участвовать в подобных делах, отправился к Зарембе.

Не слушая возражений, Заремба вручил ему тысячу рублей, деловито, как заправский бухгалтер, объяснил, что остальные удержаны за долги. Юрий попытался заявить ему о своем решении, твердом и окончательном, – Заремба отмахнулся, потом, затемно, явились девчата, и все полетело кувырком.

На радостях, не обращая внимания на укоризненные взгляды Зарембы, Юрий подарил ласкающейся Люське всю свою долю. К этому подталкивало и смутное желание поскорей отделаться от награбленных денег. Позже, захмелев и чувствуя на себе обещающий Люськин взгляд, он рассказал о главном конструкторе завода, хвастливо предложил:

– Вот бы кого пощупать!

Люська прижалась к нему горячим плечом, Заремба, ободряюще кивнув, знакомо и волнующе хлопнул в ладони:

– Шабаш!

Проспавшись и вспомнив, что́ он с пьяных глаз нагородил вчера, Юрий пришел в ужас. Проходя по цеху, главный конструктор всегда по-соседски кивал ему:

– Ну, как живем, новатор-ударник?

И хотя он обращался так ко всем молодым рабочим (слова «новатор-ударник» были у него чем-то вроде поговорки), Заикин в душе всегда гордился тем, что такой человек отличает и помнит его. Главный конструктор пользовался на заводе большим уважением. Юрий слышал, с каким участием старые рабочие расспрашивали его о здоровье жены, отвезенной недавно в больницу... И теперь привести к нему Зарембу, Белыша, всю эту шайку? Нет, все, что угодно, только не это!

Заикин вздохнул с облегчением только тогда, когда решил, что Федор не обратил внимания на его рассказ или просто забыл.

Но Заремба, оказывается, ничего не забывал.

В начале августа, отложив как-то незаконченную партию в шашки, Федор вздохнул:

– Да, Телок, промахнулись мы со сберкассой – мало взяли. Опять на мели... Даже девчат пригласить не на что.

И, словно только сейчас вспомнив, поинтересовался:

– Чего ты там про инженера рассказывал?

Заикин отказывался, спорил, не выдержав, даже всхлипнул, но Заремба был неумолим.

Налет закончился неудачно; выпрыгнув из окна последним, Заикин, из-за какого-то внезапного озорства, выстрелил в окно; дома взбешенный Заремба едва не избил его.

– Дурак! – кричал Федор, бегая из угла в угол. – Олух! Заруби на своем идиотском носу, что стрелять надо только в крайнем случае! Когда засыпались! Понял?!

Заикин понял. Такой крайний случай вскоре выдался, и, решив только испугать выскочившего из-за угла милиционера, он выстрелил. Выстрел оказался роковым...

Бухалов, перебрав в памяти пестрые события дня, незаметно задремал, но даже сквозь сон почувствовал, что в кабинет вошли.

– Сморило, Петрович? – Полное, слегка только осунувшееся лицо майора Чугаева дышало энергией. – Ну, все – Зарембу взяли. С обыском хуже – оружия нет.

– Ничего, – кивнул Бухалов, поднимаясь с дивана и разминая сомлевшие плечи, – задремал он сидя. – Заикин рассказал много интересного. Не выкрутится.

Офицеры негромко переговорили, узкие глаза Чугаева хитровато блеснули:

– Петрович, допрос начну я, потом под каким-нибудь предлогом выйду. Мыслишка одна!.. Да, слушай – ты хоть поел?

– Ага.

– Тогда давай начинать.

Заремба, войдя в кабинет, бросил быстрый взгляд на усталого сутулого человека с белыми залысинами, вежливо поздоровался.

– Ну, как – отдышались? – показав на стул, спросил Чугаев.

– Да я не запыхался, – спокойно сказал Заремба.

– Тем лучше, – добродушно отозвался Чугаев. Преступники, прошедшие когда-нибудь через руки майора, говорили о его допросах, что он мягко стелет, да жестко спать. – Ну, вы, конечно, знаете, за что вас взяли?

– Скажите – узнаю, – спокойно встретил Заремба прямой взгляд арестовавшего его человека.

Держался он уверенно, с достоинством и внешне производил самое выгодное впечатление. Черные, густыми прядями закинутые назад волосы открывали широкий умный лоб; выразительные, обведенные синеватыми белками жуково-черные зрачки, острый нервный подбородок и сильная, в меру длинная шея, белеющая в вырезе темной косоворотки.

– Так оно. – Чугаев подвинул к себе лист бумаги, повертел в руках ручку и тут же положил ее на место. – Ладно, я скажу вам...

Худощавое, тронутое загаром лицо Зарембы осталось непроницаемо спокойным.

– Вы обвиняетесь в ограблении сберкассы, в налете на квартиру инженера Шварева, в ограблении женщины, наконец, – майор не спускал с Зарембы взгляда, – наконец, в незаконном хранении оружия.

В лице Зарембы, кажется, что-то дрогнуло; нет – это просто от легкой усмешки.

– А вы нашли его?

– Оружие? – очень натурально удивился Чугаев. – Еще бы: спрятал на самом видном месте, да не найти!

– И что же вы нашли? – невозмутимо поинтересовался Заремба; ироническая улыбка продолжала блуждать на его губах.

– Хотя бы самое главное – «парабеллум».

Легкую улыбку с губ Зарембы сдуло, как ветром; черные раскрылья бровей столкнулись на переносье и тут же разошлись снова.

– Нашли, выходит... Ну, что же – промахнулся.

– Итак, признаете вы себя виновным?

– Смотря в чем.

– Не хитрите, Заремба. Я вам уже перечислил, мало – могу добавить: в ограблениях и убийстве офицера.

– Я не убивал.

– Правильно, стреляли не вы. – Майор раскрыл карты. – Стрелял Заикин, но оружие выдавали вы.

– Слягавил?

– Не слягавил, а честно признался, – сдержанно поправил Чугаев. – У Заикина, Заремба, осталось еще немного совести. От вас мы требуем одно: укажите адреса своих сообщников...

Заремба молчал.

– Белыша, Федора и Андрея, – уточнил майор.

– С этим успеется.

– Дело хозяйское, – не стал настаивать Чугаев. – Хотите отвечать вдвоем с Заикиным, – пожалуйста.

Майор обмакнул в чернильницу ручку и, словно давая понять, что только что состоявшийся разговор был еще не допросом, сухо предупредил:

– Начнем по порядку. Фамилия, имя, отчество...

Бухалов, знавший замысел майора, с интересом ожидал дальнейшего хода событий; внутренне весь напрягшись, внешне он оставался все таким же равнодушным.

Записав анкетные данные, Чугаев перевернул страничку, не меняя сухо делового тона, спросил:

– Куда прятали оружие?

– Вы же знаете, – буркнул Заремба.

– Мы все знаем, – холодно ответил Чугаев, – но сейчас спрашиваю я, а показания даете вы.

– На крыльце, под коньком.

– Марки оружия?

– «Парабеллум», два нагана и два «ТТ».

– «Пять стволов», – записывая, повторил Чугаев, ничем не выдав своего удовлетворения. Капитан Бухалов расцепил крепко сжатые руки, свободно откинулся на спинку дивана.

Зазвонил телефон; майор отложил ручку, взял трубку, плотно прикрыв левой рукой мембрану.

– Завод? Завод? – звал сердитый мужской голос.

– Да, я, – недовольно отозвался Чугаев. – Иду.

Он поднялся, поправляя галстук, кивнул Бухалову.

– Продолжай, Сергей Петрович.

Вернулся майор Чугаев, когда в кабинете уже ярко горело электричество, а за окнами густо темнели бархатные августовские сумерки. На бледном помятом лице задержанного резко чернели брови; слева от капитана на столе лежал скомканный, темный от пота носовой платок.

Чугаев присел на диван, просмотрел заполненные листы и, выждав минуту, укоризненно сказал:

– Что ж вы, Заремба, упускаете важные детали? Про пистолеты сказали, а о патронах не записано?

Время от времени беспокоившая Зарембу мысль о том, что он сам проговорился об оружии, теперь исчезла.

– Забыл, – угрюмо буркнул он.

– И еще, Заремба, – без тени былого добродушия сказал Чугаев. – Вот здесь написано, что вы снова отказались назвать сообщников. Зря!

Майор небрежным жестом положил листы допроса на стол, жестко сузил глаза.

– После обыска мы оставили на вашей квартире засаду. Могу сообщить вам: час назад арестован Лукьян Молебнов, или, по-вашему, – Белыш. Запираться глупо.

– Пишите. – Заремба вогнал в пепельницу недокуренную папиросу и впервые опустил голову.

ГЛАВНАЯ УЛИКА

1

Лейтенант Петров вышел из питомника во двор и в первую минуту не узнал Меженцева.

В замасленной куртке из «чертовой кожи» и таких же брюках, вправленных в кирзовые голенища, Гора Меженцев повертел в руках новую серую кепку, решительно бросил ее на землю и начал топтать пыльными тяжелыми сапогами.

– Горка, ты что дуришь? – удивился Антон.

– Обзаведусь, как ты, дочкой – остепенюсь! – Меженцев невозмутимо приплясывал на месте. – Кепка, друг, больно новая, не подходит.

– На операцию? – уразумел Антон.

– Коллега, вы проницательны!

– Ладно ты, – добродушно отмахнулся Антон. – А чего не в новой? Шоферы – ребята фасонистые.

Меженцев поднял кепку, выбил ее о сапог, секунду с искренним огорчением смотрел на дело рук и ног своих.

– Почему не в новой? – На серьезном, все еще чуточку огорченном лице Меженцева смеялись одни только глаза. – Я где, друг, работаю? В совхозе. Совхоз где? В районе.

– Ну и что?

– А то! – Лейтенант подмигнул. – У нас «налево» много не насшибаешь. По отделениям мотаюсь, народ свой – с кого брать? Вот и выходит: если я себе такую кепочку справил, то ношу ее после работы, вечерком. А если на работу надеваю, должна она у меня постарее быть. Я человек семейный, хотя еще и бездетный. Понятно?

Лихо, чуть набекрень, приладив побуревшую мятую кепку, Меженцев двинул Антона под бок.

– Понятно, – засмеялся Антон. – Слушай, Гора, а из нас никого не берут?

– Что? – преувеличенно изумился Меженцев. – Вас?! С дрессированными собачками на арену цирка?

– Да ну тебя! – невольно нахмурился Антон; он прощал все шутки, кроме тех, что задевали его профессию. А в милиции, нечего греха таить, охотники позубоскалить насчет розыскных собак и их проводников были.

– Антон, шучу! – хлопнул Меженцев по плечу приятеля. – Ты, да я, да Пик с тобой! Привет!

Антон покачал вслед головой: нет, Горка всегда остается Горкой, даром что недавно женился.

В кабинете Чугаева собрались Бухалов, капитан Лебедь, лейтенант Меженцев и младший лейтенант Пильщиков. Нет, это не оговорка: оплошность с гильзой от «парабеллума» стоила ему одной звездочки; каждый раз, когда, по старой памяти, его называли лейтенантом, Пильщиков краснел и бледнел. Болезненно переживая понижение в звании, младший лейтенант напрашивался теперь на самые ответственные операции в тайной надежде вернуть слетевшую с погон звездочку быстрее, нежели обычной выслугой.

– Так оно, – оглядел собравшихся Чугаев. – Ну, что же, можно начинать смотрины.

Он вышел и почти тут же вернулся с полковником.

Офицеры по привычке вытянулись.

– Вольно, вы теперь люди штатские. – Необычный вид офицеров, которые всегда являлись к нему подтянутыми, аккуратными, невольно смешил. – Хороши!

Заулыбались и офицеры – участники несколько необычной оперативной группы.

Первым в маленькой шеренге – не по росту, не по званию, а по выпавшей ему роли шофера – стоял Меженцев. Из-под замасленного воротника куртки выглядывал краешек голубой рубашки, на черной копне волос ухарски сидела мятая, неопределенного цвета кепчонка.

– Ничего, – внимательно оглядел «шофера» полковник и, скользнув взглядом по туловищу, приказал: – Руки!

Словно первоклассник перед уроком, лейтенант быстро показал ладони – темные, со следами несмытого машинного масла, металла, мазута.

– Сойдет.

Полковник остановился перед Бухаловым, в восхищении покачал головой.

– Силен, Сергей Петрович!

– Мировой бухгалтер! – похвалил и Чугаев. – Похлеще нашего Сухорукова!

Определив не только внешность, но, кажется, и характер своей роли, высокий сутулый Бухалов смотрел на полковника деловито, не улыбаясь, всем своим видом и суховатым выражением лица являя образец строгого бухгалтера, самую малость смущенного бесцеремонным разглядыванием. Он был в парусиновой, плотно надвинутой фуражке, опрятном поношенном пиджаке с острыми, слегка загнутыми лацканами, в синих диагоналевых галифе и старых, зато безукоризненно начищенных хромовых сапогах. Вышитая украинская рубашка под пиджаком перехвачена тонким пояском, в руках – толстый потрепанный портфель.

– Да, такой за государственную копеечку постоит! – улыбнулся полковник. – А сапоги, Сергей Петрович, не очень блестят? Вы же из района ехали?

– Человек я в летах, аккуратный, – с достоинством отозвался Бухалов. – Езжу в кабинке: при деньгах.

– Ну, ну, – согласился полковник и, перейдя к капитану Лебедю, похвалил: – Колоритная фигура!

– Это чевой-то? – осведомился капитан под общий смех.

Капитан Лебедь, а с этой минуты – грузчик, стоял в старых армейских галифе и тапочках. Его небритое, тронутое щетинкой лицо с хищноватым, с горбинкой, носом и хитрыми быстрыми глазами выражало такую неукротимую готовность подработать и схватить на «сто грамм», что удержаться от смеха, в самом деле, было нелегко.

– А вы что-то уж очень хмурый, Пильщиков, – заметил полковник последнему участнику опергруппы. – Повеселее надо, из района в большой город приехали.

Младшему лейтенанту в спокойном доброжелательном замечании полковника почудился какой-то намек, он густо покраснел.

– Слушаюсь.

Видом Пильщикова полковник остался вполне удовлетворенным: простые сапоги, старая рубаха, ватник под мышкой.

– Ну, что ж, – кивнул полковник Чугаеву. – Вроде все в порядке.

– Как будто да.

– Повторяю, товарищи. – Полковник обвел взглядом стоящих у стены офицеров. – Если этот Семенов под каким-либо предлогом откажется ехать, – брать на месте, у бани. Тянуть дальше нельзя. Группы наблюдения высланы, поддерживайте контакт... Ну, и, как говорят, – ни пуха ни пера!

– К этому еще добавляют, Михаил Аркадьевич, – подмигнул Чугаев.

– А-а, – засмеялся полковник и уже в дверях послушно развел руками. – Ладно, ради успеха чего не сделаешь: иду к черту!

– Мировой мужик. – кивнул Меженцев.

– Это еще что? – круто обернулся Чугаев.

– А что? – играя в простодушие, спросил лейтенант. – Мы по-простецки, по-шоферски!

2

Случилось это незадолго до отъезда капитана Бухалова в отпуск.

В одиннадцатом часу ночи в милицию позвонили из скорой помощи; профессионально спокойный голос сообщил, что к ним только что доставлен раненый шофер Истомин.

– Машину угнали, – невозмутимо добавил дежурный врач.

Спустя полчаса, облаченный в белый короткий халат, Бухалов сидел в небольшой комнате с марлевыми занавесками на окнах; сидевший против него узкоплечий, все еще испуганный Истомин, с трудом двигая забинтованными челюстями, с возмущением рассказывал о бандитском нападении.

Четыре дня тому назад шофер нефтеразведки Истомин получил по наряду на Горьковском автозаводе грузовую машину «ГАЗ-51», начертил мелом на ее новеньких бортах магическое слово «перегон», избавлявшее от объяснений с автоинспекторами, и тронулся в путь.

Запруженную бесшумно мчавшимися автомобилями Москву, с ее светофорами, регулировщиками и постовыми на каждом углу, скромный неискушенный шофер из районного городка брал, что называется, приступом и с облегчением вздохнул только на самой окраине. Здесь, вдалеке от шумных магистралей столицы, по которым, казалось, не только что проехать, а пройти-то мудрено, Истомин снова обрел присущее ему спокойствие. В голубом, похожем на дачный вокзальчик ларьке он купил жене и детишкам гостинцы – связку крохотных сушек, и две коробки монпансье, а затем уверенно вывел машину на знакомую автостраду.

До дома оставалось девятьсот с небольшим километров. Время от времени, по своему выбору, Истомин подсаживал кого-либо в кабину, чаще всего девчат, весело зубоскалил, на ночь останавливался где-нибудь переночевать, а с рассветом трогался дальше.

Административный центр своей области Истомин проехал вечером, когда город зажег уже огни. Теперь до дома оставалось сто двадцать километров, самое многое – четыре часа езды, и останавливаться на ночлег не было никакого смысла. Послушный «ГАЗ-51» проскочил домики окраины. Повеселевший Истомин замурлыкал свою излюбленную шоферскую:

 
Помирать нам рановато,
Есть у нас еще дома дела...
 

Машина мягко бежала по асфальту, фары выхватывали из синевы узкую ленту дороги и подступившие к ней с обеих сторон темные стволы деревьев. Поднявшись с обочины, коренастый человек в клетчатой рубашке и черном картузе шагнул на дорогу, поднял руку. «Запоздал, видать», – сочувственно подумал Истомин, останавливая машину.

– Куда? – выглянул он из кабины.

– Подбрось, парень, – попросил коренастый. – До Селища мне, что сто́ит – заплачу.

До Селища, маленького городка, расположенного на самой трассе, было километров пятьдесят. Лишняя рублевка после хлопотной командировки не мешала.

– Садись.

Коренастый грузно плюхнулся на мягкое сиденье, захлопнул дверцу.

– Перегон? – с еле заметным акцентом спросил пассажир.

– Точно! – охотно отозвался Истомин, приглядываясь к соседу: лицо загорелое, скуластое, здоровая короткая шея. Татарин вроде. – Сам-то не шофер?

– Нет.

Дорога пошла как струнка; впереди не светился ни один огонек встречной машины, и Истомин прибавил скорость. Татарин, как назвал его про себя Истомин, достал папиросу, размял ее и, высунувшись из кабины, оглянулся назад. Как и впереди, дорога позади непроницаемо синела, вдалеке растекалось сияние города.

– Что глядишь? – поинтересовался Истомин.

– Так просто...

Вспомнив о папиросе, пассажир полез в карман, но вместо спичек вынул наган. Истомин не успел даже ничего подумать, как хлесткое упругое пламя резануло его по щеке, грохнул выстрел. В ту же секунду цепкие железные руки сгребли Истомина, как перышко, выбросили на темную дорогу.

Оглушенный выстрелом, Истомин упал; мимо просвистели шины, резко хлопнула закрываемая дверка кабины.

В следующее мгновение Истомин был уже на ногах. Не чувствуя сгоряча ни острой боли в коленке, ни текущей по щекам крови, он бросился за грабителем. Но машина была уже далеко, малиновый бортовой огонек насмешливо мигнул и скрылся за пригорком.

Припадая на левую ногу, Истомин пробежал еще несколько шагов и остановился, яростно размахивая кулаком, сплевывая соленую кровь и бессильно всхлипывая...

Вскоре его подобрало возвращавшееся в город такси. Зажимая грязным окровавленным платком простреленные щеки, Истомин требовал, чтоб водитель немедленно гнал машину вдогонку за бандитом; молодой, порядком напуганный, но не потерявший самообладания шофер упрямо вел «Победу» в город, настойчиво урезонивал:

– Подумай ты, голова садовая! Навстречу он не попался – свернул, значит. А куда? На каждом километре по десять съездов, вот и ищи! Сам-то в кровище, тебя в больницу надо, а оттуда позвонят. Без тебя найдут!

Доставленный в скорую помощь Истомин потребовал, чтобы немедленно позвонили в милицию, что тут же и сделали.

– Дешево еще отделался, – говорил врач, провожая Бухалова. – В щеки, мягкая ткань. Чуть бы повыше или ниже – и дело хуже... Повезло, через пять дней петь будет.

Осмотр места происшествия ночью и – повторный – утром, с участием потерпевшего, ничего не дал. В пяти километрах от города в кювете была найдена кепка Истомина, на асфальтовой кромке сохранилось пятно засохшей крови. Но все это были только свидетельства преступления, но не следы преступника; широкая лента шоссе с выступившей от зноя смолкой, отполированная сотнями шин, не сохранила ничего, что могло бы подтолкнуть следствие.

Возникли две версии: машина похищена для того, чтобы с ее помощью совершить какое-либо крупное хищение или продать ее по частям, многие из которых очень дефицитны. На первой версии настаивали работники автоинспекции, приводившие как основной довод трехгодичной давности случай, когда на похищенной легковой машине преступники увезли украденные из магазина товары. Такой вариант поддерживало и большинство работников уголовного розыска.

Вторую версию выдвинул Бухалов и, несмотря на ее кажущуюся громоздкость, а в глазах иных – и нелепость, не спешил отказываться от нее. Расчет простой, доказывал капитан: автопарк в области непрерывно пополняется, запасных деталей, особенно в селах, не хватает, и человек опытный, хорошо знающий машину, – а грабитель, несомненно, и был таким человеком, – сумеет выручить на продаже одних только деталей кругленькую сумму. Бухалов был убежден даже в большем: заметая следы, преступник постарается не предпринимать никаких действий как можно дольше, в ближайшее время и ждать нечего.

Прошел день, два, три, четыре... Грузовой автомобиль «ГАЗ-51» как в воду канул. Преступлений, связанных с применением автомашины, в области не произошло. Молчали и управления милиции соседних областей, немедленно извещенные о похищенной машине и приметах угнавшего ее человека. Авторы первой версии заколебались. Еще через два дня версия эта отпала совершенно: в двадцати километрах от города, в лесу, были обнаружены новый кузов, рама и тронутые первой ржавчиной диски от колес. Сообщили об этом ребятишки, собиравшие грибы. Выехавшей на место опергруппе не повезло и в этот раз: прошедшие дожди смыли следы людей, спокойно разобравших на глухой поляне машину и бросивших все, что не представляло особенной ценности. Оперативники, работники НТО и автоинспекции тщательно исследовали всю местность вокруг, стараясь обнаружить следы подводы или, вероятнее всего, другой автомашины, на которой был увезен мотор и детали переставшего существовать как единое целое автомобиля «ГАЗ-51». Проселочная дорога, смоченная дождями, а затем снова исполосованная машинами, была нема.

Ничего не смогли сообщить и жители близлежащего села Липовки. Человека, имеющего такие приметы, как грабитель, в селе не оказалось; два молодых шофера, работавших в колхозе, были вне всяких подозрений, а кроме них никто в селе на машине никогда не работал.

Версия капитана Бухалова, также пока не оснащенная никакими прямыми фактами, по логике обстоятельств становилась наиболее убедительной. Было ясно, что грабитель притаился и выжидает, пока вся эта история потеряет новизну, а с ней и напористый поиск. Чем дальше уходит факт преступления, тем меньше возможностей раскрыть его.

Уезжая в отпуск, Бухалов передал дело капитану Лебедю. У Чугаева и Бухалова была вначале мысль поручить дело лейтенанту Меженцеву, но после короткого обсуждения они решили воздержаться. По молодости и натуре своей лейтенант был слишком кипучим, дело же обещало стать затяжным, требующим терпения и выдержки. Малейшая неосторожность и горячность могли в таких условиях оказаться на руку преступнику. Капитан Лебедь, не обладавший буйной фантазией, владел другими, незаменимыми в подобных случаях качествами: завидной терпеливостью и настойчивостью. Это было как раз то, что требовалось.

На вокзале, крепко пожимая руку пришедшему проводить его Меженцеву, Бухалов откровенно сказал:

– Не печальтесь, Гора. Для интереса дела – так лучше. – И, заметив, что его юный друг явно огорчен, уверенно пообещал: – Знаете, сдается мне, что и вам и мне придется еще принять в этой истории участие. Поверьте на слово!

Сосредоточив в своих руках все нити дознания, капитан Лебедь повел дело спокойно и методически последовательно, незаметно, исподволь, углубляя давно уже начатую работу. Сотрудники автоинспекции и райотделов милиции, проверяя в районах автохозяйства колхозов и предприятий, расспрашивали шоферов, не покупали ли они или не предлагали ли им купить частным образом каких-либо запасных деталей. Все шоферы, на которых можно было положиться, руководители сельских учреждений и предприятий, имевших автотранспорт, были предупреждены: при малейшем подозрении, не предпринимая никаких самостоятельных шагов, звонить в любое время дня и ночи!

Особо тщательная проверка была проведена в двух татарских селах. Подвергшийся нападению Истомин уверял, что грабитель по еле заметному акценту и чертам лица походил на татарина. Глубокая проверка ничего не дала: в расположенных на отшибе от железнодорожной и автомобильной дорог селах жизнь каждого протекала на глазах своих соседей. Народ здесь жил дружный, работящий; шоферами в обоих колхозах работали молодые ребята-комсомольцы.

К возвращению Бухалова дело внешне не подвинулось. Однако, как это всегда бывает рано или поздно, кропотливая, незаметная работа оказалась не напрасной.

За день до убийства участкового Александрова в милицию пришел шофер совхоза «Завет» Николай Филин. Выслушавший его дежурный по управлению майор Гольцев немедленно позвонил Бухалову.

– Вот я насчет чего, – рассказывал кареглазый парень в поношенном комбинезоне. – Приехал я вчера в город с нашим экспедитором. В «Сельхозснаб». Пока он там бегал, оформлял, я малость перекусить зашел. В чайную, за базаром сразу. Машину, известно, тут же поставил, под окном, чтоб видать было. Только я это сел, подходит незнакомый гражданин, спрашивает: «Не занято?» Нет, говорю, пожалуйста. Сел он, заказал стопку водки, еще чего-то. Не молодой уж, здоровый такой. – Филин усмехнулся. – Шея – ну, как у бугая!

– А говорит как? С акцентом? – поинтересовался Бухалов.

Припоминая, Филин на минуту задумался, покачал головой.

– Нет, чисто говорит. Ничего такого не заметно.

– Продолжайте, продолжайте.

– Ну вот... Я, стало быть, щи свои хлебаю, он эту стопку выпил, закусил. Потом спрашивает: «Твоя, что ли, машина?» Моя, говорю... «Козел, смеется, драный, а не машина!» – Филин смущенно кашлянул. – Тут я, правда, осерчал на него. Сам ты, говорю, козел! Знаешь, какие у нас в районе дороги? Гражданин-то этот ничего не ответил, закусывает. А как закусил, спрашивает: «Запасных частей не надо?» Как, говорю, не надо, видал ты, спрашиваю, шофера, которому что-нибудь не надо? «А тебе, говорит, что надо?» Да уж и не знаю чего, говорю, – все бы надо: от мотора до болта последнего; твоя, мол, правда, – потрепалась машина, сколько лет без капиталки... «Продать, говорит, могу». А что? «Да все, говорит, что твоя душа любезная пожелает, весь запас, только с завода привез...»

Перечисляя такое богатство, шофер оживился.

– Тут уж я, конечно, уцепился! Может, говорю, «единичка» есть? Вкладыш это, по-нашему. «С собой, говорит, нет, а вообще – все есть». Давай, говорю, может, сойдемся! Где тебя искать? Нынче же, как только приеду, пойду к завгару. Все нам надо. Давай, говорю, мужик! А он, вижу, не больно торопится, спокойненько так: «Узнай, говорит, узнай. Насчет цены, говорит, сойдемся, мне только чтоб наличными, сам понимаешь – не магазин, дружку с завода надо послать...» Спрашиваю: адрес свой дай, где тебя искать-то? «А ты, дескать, как договоришься, письмо мне напиши». А куда? «Да все сюда же, говорит, в город, на главную почту, до востребования Семенову...»

Честные глаза шофера смотрели с нескрываемой досадой.

– Ну вот. Приехал я в совхоз, побежал к завгару, думал, обрадуется, а он мне другое. Тут, говорит, Николай, плохим, похоже, пахнет: предупреждали меня об одном деле. – Филин развел руками. – Вот к вам сюда с утра и послал...

Бухалов попросил шофера подождать, а когда вернулся, сразу же отпустил его.

– Большое спасибо, товарищ Филин, – пожимая шоферу руку, говорил капитан. – Передайте нашу благодарность и завгару. К вам у меня две просьбы: о нашем разговоре помалкивайте и вторая – постарайтесь в ближайшее время в город сами не ездить. Пусть другие товарищи поездят. С начальством вашим мы договоримся. Всего доброго.