Текст книги "Аввакумов костер"

Автор книги: Николай Коняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

А крик Аввакума и дьякон Фёдор слышал, которого тоже вслед за Аввакумом привезли в Николо-Угрешский монастырь. И монахи... В соседнем селе тоже добро слышно было...

Даже Настасья Марковна, что выбрела сегодня утром на берег Мезени, и то услышала. Донёсся Аввакумов голос до неё из тягостно прозрачной дали.

И так явственно этот отчаянный крик сердцем Настасья Марковна различила, что брызнули из глаз слёзы, а сердце так тоской зашлось, что сорвалась бы с места, побежала бы на голос протопопа, только куда бежать-то, немереные вёрсты навсегда уже разделили их...

Пусто было на мезенском берегу в этот ранний час. Чернели баркасы на берегу, серели сети, развешенные для просушки, кричали чайки...

6

Сколько людей на земле, и каждый по-своему устроен... Аввакуму после той обедни в Успенском соборе казалось, что всё у него изнутри вынули.

В башне, куда посадили в Николе-на-Угреше, оконце было. Смотрел Аввакум, как монахи по двору ходят, богомольцы... Иногда знакомых видел. Князь Иван Алексеевич Воротынский ходил, головой крутил по сторонам. Почувствовал Аввакум, что его князь ищет. Но и Воротынскому здешние власти узника не открыли. И Аввакуму никак знак не подать было. Крепко его спрятали в Николе-на-Угреше...

Только молитва и осталась. Утреннее Евангелие по памяти читал Аввакум, когда первые посетители у него побывали. Озарилась дивным светом темница, и будто иконостас внесли. Предстали Спаситель, Божия Матерь и Силы небесные. И был глас: «Не бойся! Аз есмь с тобою!»

Потом пропало видение, а свет остался. Отпустила на душе тяжесть...

А у Паисия Лигарида, не в пример Аввакумовым, трудности... Хоть и объяснил он государю, что его самого в заблуждение с грамотами ввели, не поверил Алексей Михайлович Газскому митрополиту. На Церковный Собор, который так тщательно готовил Паисий, его даже и не пригласили.

Другой бы митрополит обиделся, а Лигарид стойко снёс унижение. Когда митрополит Питирим велел опровержение на челобитную попа Никиты из Суздаля писать, Лигарид старательно поручение исполнил.

И хотя и сам уже понимал, что не приходится больше надеяться на патриаршество, но виду не показывал. С прежней уверенностью держался. Когда выдавался случай, слова изрекал учительские.

– Для успеха в войне, – говорил Лигарид, – нужны три вещи! Золото. Золото. И ещё раз золото. Будучи спрошен, где столпы и ограда сану церковному и гражданскому, отвечу: для сего потребны училища, училища и училища!

И не смущала его непочтительность москвичей, невесть откуда возникшая. Так держался, словно и не было никакой непочтительности. Слава Богу, деньги, выпрошенные на уплату туркам дани за свою митрополию, он ещё не все истратил.

Обидно было, что в патриархи не попал, но, с другой стороны, пока не гонят, не всё ещё потеряно. Главное, суметь в нужный момент снова понадобиться.

Ждал Лигарид терпеливо и дождался всё-таки...

7

Вскоре после Пасхи погрузил Мелетий в Шемахе Александрийского патриарха Паисия и Антиохийского Макария и повёз их из Персии в Астрахань.

Всё не так, как они с Лигаридом ладили, получилось. Мудро отказались ехать в Москву Константинопольский и Иерусалимский патриархи. Александрийский Иоаким тоже отказался. А Антиохийского патриарха Макария где искать? У него и места своего не было. Обычно в Дамаске обретался, а сейчас, говорили, что в Грузии побирается...

И вот казалось уже, что ни с чем вернуться придётся, а тут такая удача – встретился Мелетий с отставным Александрийским патриархом Паисием.

Не составило труда хитрому иеродиакону убедить Паисия выдать себя за настоящего патриарха.

– Нетто Иоаким лучше тебя, святейший? – удивлялся он. – Нешто праведно поступил, с кафедры тебя, светильника, согнав?

Кивал Паисий. С какой стати Иоаким лучше, какая тут праведность?

– Вот и поезжай в Москву-то... – говорил Мелетий. – Великий государь денег туркам даст, каб тебя снова на кафедру поставили. И самого тебя наградит щедро.

Уговорил Мелетий Паисия. А тут – такая удача! – и Макарий нашёлся. Макария и уговаривать не пришлось. Несколько лет назад Макарий уже приезжал в Москву за милостыней и сейчас живо сообразил, что если тогда патриарх Никон так щедро наградил, то теперь, за суд над Никоном, ещё щедрее награда будет, никогда в Грузии столько не насобираешь...

Впрочем, и настоящий патриарх, и отставной хорошо держались. Мелетий очень ими доволен был. Как самые настоящие патриархи вели себя.

Ну а в Астрахани, где с таким торжеством встретили их, и сами патриархи позабыли маленько, кто они есть и зачем в Россию приехали.

Всё астраханское духовенство в блестящих облачениях, все здешние бояре вышли встречать патриархов. С хоругвями, при звоне колоколов и громе пушек.

Столь же торжественно встречали и в Симбирске. Здесь предстояло пересесть с корабля на лошадей. Пятьсот лошадей выставил государь для подъёма патриархов. Кружилась голова у них от невиданных почестей. Позабыл Макарий, как шатался по Грузии, выпрашивая милостыню... Позабыл Паисий, что давно уже в отставке он... Оба ощущали себя патриархами, властью... Принимали челобитные. Прощали и казнили. Освободили в Астрахани бывшего наборщика Печатного двора Ивана Лаврентьева, сосланного сюда по царскому указу за то, что ввёл латинское согласие. Расстригли в Симбирске и засадили в тюрьму протопопа Никифора, который осмелился при них перекреститься двумя пальцами. Освободили из тюрьмы Ивана Туркина, сообщавшего казачьим шайкам об отправке караванов, которые эти казаки и грабили на Волге. Говорили, что хороший посул патриархам сделал за своё освобождение бандитский наводчик.

Поначалу Мелетий опасался, как бы не раскрылось его мошенничество. Шныряли шпыни из Приказа Тайных дел, выведывали, настоящих ли патриархов везёт Мелетий? Конечно, много они не выведают, поскольку свиту в основном из торговых людей набирали уже в дороге, а свитские и сами не знали толком, кому служат. Но и шпыней нельзя было недооценивать. По собственному опыту знал Мелетий, что хоть и невежественны, и по-московски неуклюжи они, но правду как-то умудряются выведывать. Очень всё это Мелетию не нравилось.

Слава Богу, патриархи молодцом держались. Так в роль вошли, что государь даже написал Мелетию, каб унял своих патриархов, каб воров они не везли в Москву, а возвратили бы воеводам.

Почти полгода, упиваясь почестями и властью, добирались до Москвы патриархи.

2 ноября 1666 года их встречала Москва. Ещё за городом ожидал Рязанский архиепископ Иларион. У Земляного вала – Крутицкий митрополит Павел, с крестами, иконами и многочисленным духовенством. Павел сказал речь, которую тут же переводили на греческий язык. Патриархи облачились в омофоры, епитрахили и митры. Приложившись к иконам и благословив духовенство, крестным ходом пошли в город.

У каменной ограды Белого города патриархов ждал Ростовский митрополит Иона, а возле Кремля, на Лобном месте, – Казанский митрополит Лаврентий. Перед Успенским собором – Новгородский митрополит Питирим.

Молебствие было коротким. Утомлённых патриархов провели на Кирилловское подворье.

В субботу они отдыхали, а в воскресенье, 4 ноября, патриархов принял государь.

– Даст тебе Царь Христос благоденственное житие на укрепление тверди церковной, – уверили патриархи Алексея Михайловича, – на радость греческого рода и на славу бессмертную русского народа.

Уверению этому – увы! – не суждено было сбыться, но Алексей Михайлович не знал ещё, что впереди у него Крестьянская война Степана Разина, Соловецкое восстание, бесконечные самосожжения раскольников... И в ответной речи поблагодарил Бога, подвигшего патриархов предпринять такое дальнее путешествие в Россию для избавления её Церкви от бедствий, поблагодарил и самих патриархов, перенёсших все трудности пути, пожелал им щедрого за то воздаяния в настоящей жизни и будущей...

И опять-таки неведомо, как вечная жизнь патриархов Макария и Паисия сложилась, но насчёт воздаяния им в земной жизни пришлось хлопотать самому Алексею Михайловичу, добиваясь восстановления Макария и Паисия на их престолах. Но и об этом тоже не знал тогда ничего благочестивый государь Алексей Михайлович...

На следующий день посланы были государем подарки патриархам, а 7 ноября начался суд над Никоном.

И дождался, дождался-таки Паисий Лигарид своего часу. Как ни пытался обойтись государь без его помощи, а не получилось. Ещё когда только приближались патриархи к Москве, снова позвал его Алексей Михайлович. Работа была поручена Лигариду не шибко почётная – ознакомить патриархов с положением дел, но Лигарид любую работу умел сделать так, чтобы она и определяла ход всех дальнейших дел.

8

Симеон Полоцкий снова сделался ближайшим помощником Лигарида. Какая это была радость для Симеона. Его всегда восхищал Газский митрополит. Ещё не доводилось Симеону встречать столь образованного и столь умного человека. И когда услышал Симеон Полоцкий, что в русские патриархи прочат Иоасафа, он даже ушам своим не поверил. Да, конечно, в немилости Лигарид, но ведь так очевидно его превосходство над всеми, что, даже если и подделал он грамоты, он всё равно оставался самым достойным кандидатом. Какое горе! Какое несчастье для этой невежественной страны, что она отвергает такого великого святителя.

А сейчас, когда Лигарид снова привлёк Полоцкого к совместной работе, Симеон понял, что Паисий Лигарид был не просто образованным и мудрым, он... он был как святой! Его оскорбили, его унизили, а он, не жалея сил, трудится на благо этой Церкви так, как будто и не оскорбляли его. Сколько великого и высокого ума вложил он в записку, перечислявшую преступления Никона! Кто ещё в Москве так ёмко и глубоко сумел бы сделать это?

Первым делом Паисий Лигарид перечислил оскорбления, которые нанёс Никон вселенским патриархам. Александрийского патриарха Никон оскорбил, присвоив себе имя патриарха-папы. Иерусалимского – тем, что именовал себя патриархом Нового Иерусалима, как по невежеству и бесстыдству своему назвал один из монастырей. Константинопольского – захватом Киевской митрополии. Антиохийского – попыткой поставить Русскую Церковь выше Антиохийской.

Затем Паисий Лигарид обвинил Никона в попытке уподобить себя Всевышнему. Отроков, прислуживающих ему при богослужении, Никон именовал херувимами и серафимами. В алтаре же сам Никон чесался гребнем. Был он любостяжателен – закрывшись, любил пересчитывать свои деньги и драгоценные меха...

И не важно, насколько правдиво рисовала эта записка Никона, важно, что Никона так и должно было изображать.

Это только невежам кажется, будто существует правда, одинаковая для всех и всегда. На самом деле правда – всё, что правдоподобно. Истина – всё, что похоже на истину. И задача цивилизованного человека так изобразить события, чтобы они выглядели правдоподобными и постепенно осознавались бы необразованными людьми как чистая правда.

Даже если Никон и не совершал некоторых преступлений, он должен быть осуждён по всем статьям, поскольку суд над ним замышлялся Лигаридом только как начало суда над всей Русской Церковью, осмелившейся выйти из подчинения восточным церквям. Русская Церковь не может быть самостоятельной, она лишь одна из многих митрополий восточных церквей. И это принципиально! Размеры страны не играют тут никакой роли. Задача митрополии – платить налоги и исполнять указания восточных патриархов. Только тогда откроются и в России пути для просвещения, и по всей этой огромной стране будет создана сеть коллегиумов, где будут обучать русских думать так, как и положено думать просвещённому человеку.

Замирало от восторга сердце у Симеона Полоцкого, когда постепенно открывался ему весь грандиозный замысел Лигарида. Всякому человеку приходится переносить несправедливости и обиды. Но только истинно великий человек способен, подвигнутый личной обидой, сотворить отмщение не за себя, а за всё то, что он представляет собой. В трудную минуту для восточных церквей похитили русские согласие на учреждение патриаршества в России. И сейчас, спустя столетие, ясно, что это было роковой ошибкой. Третьим Римом возомнила себя невежественная Москва. Самомнение и гордыня, подкрепляемые всё растущей государственной мощью, привели к тому, что русские, как это было, к примеру, на их Стоглавом Соборе, сами осмеливаются трактовать правила апостолов и святых отцов, забыв, что для этого есть образованные люди, научившиеся в коллегиумах.

О, как счастлив был Симеон Полоцкий, что он тоже может участвовать в задуманной Лигаридом экзекуции Русской Церкви. Искренне восторгался он и Алексеем Михайловичем, открывшим путь в Россию киевско-польской учёности, но досадно было, почему Никона назначил он патриархом, а не Лазаря Барановича! Ведь это же возмутительно: Лазарь Баранович не патриарх, а Никон патриарх. И теперь – Лигарида отвергли, а ничтожного Иоасафа прочат в патриархи! Воистину требуется наказать эту Церковь, чтобы навсегда запомнили русские, кто должен управлять ею.

А как гениально проводил Газский митрополит соборные решения! Вот уж воистину великий ум! Даже Лазарь Баранович едва ли сумел бы сделать это ловчее.

Порою Симеон Полоцкий даже и не понимал, что делает Паисий Лигарид. На заседании Собора 18 ноября блестяще и убедительно были отвергнуты претензии Алексея Михайловича назвать этот Собор Вселенским. И правильно! Ни к чему поощрять московскую гордыню. С какой стати собирать Вселенский Собор в Москве? Таких соборов вообще больше не будет. Как объяснил Паисий Лигарид, было семь дней творения, семь труб, от которых пал Иерихон, значит, и Вселенских Соборов тоже должно быть только семь. А этот Собор Поместный, на котором присутствуют вселенские патриархи, чтобы судить русского патриарха Никона и Русскую Церковь, уклонившуюся от православия.

Не очень-то понравилось Алексею Михайловичу это решение, но неопровержимо-убедительно аргументировал Газский митрополит. Великий государь вынужден был согласиться.

Смущало Полоцкого другое. Зачем же включать вопросы, которые Поместный Собор решать не может? Зачем спрашивать, почему Александрийский патриарх называется судьёю вселенной и почему Антиохийский патриарх именуется пастырем пастырей и архиереем архиереев?

– Не есть ли это ошибка? – осмелился спросить Симеон Полоцкий, когда остался наедине с Газским митрополитом. – Тут, владыко, возникает некоторое противоречие...

Мудро улыбнулся в ответ Лигарид. Симпатичен был ему сутуловатый монах из Полоцка. Знанием языков был симпатичен, а главное – преданностью и восхищением, которое светилось в его глазах.

– Так надобно... – ответил. – Причину этому ты скоро узнаешь, брат.

Действительно очень скоро, уже 5 декабря, Симеон, в который раз восхитившись мудрой предусмотрительностью Газского митрополита, окончательно понял, что Паисий Лигарид, возможно, мудрее даже самого Лазаря Барановича...

Дело же было так... 5 декабря на седьмое заседание собрались в столовой избе государя.

Когда привели Никона, встал Антиохийский патриарх Макарий и объявил, что вселенские патриархи пришли в Москву не милостыни просить, а судить.

– Мы все четыре патриарха – преемники святых апостолов. Я – преемник князя апостолов Петра. Мой брат Паисий – преемник – Иакова, брата Господня. Всё, что мы будем говорить, это от уст апостолов и евангелистов!

Затем слово взял патриарх Паисий.

– Никон! – вопросил он. – Зачем ты с клятвою от патриаршего престола из Москвы отошёл?

Сурово и властно, как и подобает настоящему патриарху, говорил Паисий.

Но Никон тоже не прост был.

– Пошто ты спрашиваешь меня? – спросил он. – Кто ты такой?

– Разве ты не понял, что я, Александрийский патриарх, вселенский судья! – сказал Паисий.

– Тогда и суди себя по тому же правилу, как и нас, – заявил Никон. – В Александрии и Антиохии, как и в Москве, патриархов нет. Александрийский – в Каире живёт. Антиохийский – в Дамаске. Ну а Московский – в Воскресенском монастыре.

Переглянулись вселенские патриархи.

– Никон! – вопросил Макарий. – Зачем ты велел писать себя патриархом Нового Иерусалима?

– Ещё одна вина моя забыта... – смиренно покаялся Никон. – В прошлом собрании Рязанский архиепископ Иларион обвинял меня, будто я называл Макария и Паисия неистинными патриархами. Признаю, что говорил такое. Мне достоверно известно, что в Александрии и на Антиохийской кафедре другие теперь патриархи сидят. Пусть великий государь прикажет свидетельствовать, что это не так, а патриархи пусть присягнут на Евангелии.

Тягостное молчание воцарилось в столовой избе.

Беспощадно точный удар нанёс Никон. И поклясться на Евангелии было нельзя, и не клясться невозможно. Долго переговаривались между собой патриархи. Макарий вроде готов был принести клятву, но Паисий опередил его.

– Мы – истинные патриархи! – объявил он громогласно. – Мы – не низверженные патриархи. Сами мы не отрекались от престолов. Разве турки чего без нас учинили. Но если кто-то дерзнул вступить на какой-либо наш престол по принуждению турок, го он не патриарх, а прелюбодей. А клясться на Святом Евангелии архиерею не подобает.

Мудро ответил отставной патриарх Паисий, только патриарха Никона ответ не удовлетворил.

– Свидетельствую Богом, – сказал он, – от сего часа я не стану говорить перед вами, пока Константинопольский и Иерусалимский патриархи сюда не будут.

Не удовлетворил ответ Паисия и самого Алексея Михайловича.

В тот же день званы были Лигарид и Симеон Полоцкий к государю. Симеон – переводить, а Лигарид – ответ держать.

Напрямик спросил государь у Лигарида, действительно ли патриархи Паисий и Макарий владеют своими престолами или опять Мелетий решил надуть его.

– Напрасно изволишь гневаться, великий государь... – спокойно ответил Лигарид. – Гнев этот вызван незнанием вопроса. Патриарх Макарий никогда в Антиохии не бывал, живёт в Египте, но в этом нет ничего удивительного. То же самое и с Паисием. Он действительно не занимает сейчас патриаршего престола. В настоящий момент Александрийским патриархом является Иоаким Первый. Но если государь употребит своё влияние и заплатит туркам достаточно денег, они выгонят Иоакима и восстановят на престоле Паисия. Это дело там обычное...

– Блядин ты сын! – вскричал Алексей Михайлович, перебивая перевод Симеона. – А может, туркам заплатить ещё, чтобы и тебя на митрополии восстановили?!

Замирая от страха, переводил слова государя Полоцкий. Но не смутился Газский митрополит.

– Чтобы восстановить меня на митрополии, – спокойно ответил он, – не надо платить туркам. Если великий государь пожелает отблагодарить меня, он должен написать соответствующее послание патриарху Нектарию и послать ему богатые подарки.

Вот так спокойно и достойно отвечал великому государю Паисий Лигарид. Страшно было Симеону Полоцкому, когда он переводил его ответ на русский язык, но и страх не мог побороть восхищения и гордости за Газского митрополита.

Видно, спокойствие Лигарида удивило и государя.

– Спроси, – приказал он Полоцкому, – почему этот гнусный мошенник думает, что я стану тратить деньги, чтобы устраивать дела разных проходимцев?

Теперь Полоцкий уже не так боялся, не стал переводить ругательств. Чуть улыбнулся Лигарид, поняв это.

– К сожалению, великий государь, – сказал он, – это необходимо-таки сделать. В противном случае суд над патриархом Никоном не будет иметь никакой силы. А великий государь не может допустить этого. И не только из-за Никона. Русские иерархи признали, что Александрийский патриарх является судьёй вселенной, а Антиохийский – пастырем пастырей и архиереем архиереев. Если теперь вы изгоните Паисия и Макария, вы обидите всю Восточную Греческую Церковь. Великому государю надо-таки послать туркам деньги, чтобы выкупить престолы вселенских патриархов для Паисия и Макария.

– Вон! – закричал государь. – Пошёл вон, блядин сын!

Ответ этот не нуждался в переводе. Сохраняя спокойствие, Газский митрополит трижды поклонился государю, поклонился Фёдору Ртищеву и думному дьяку Башмакову, присутствовавшим при разговоре, и с чувством собственного достоинства удалился.

Страшно, ой как страшно было Симеону Полоцкому, но восхищение Лигаридом всё равно было сильнее. Как достойно сумел поставить Газский митрополит невежественных москвичей на место!

И, заметив немое обожание, струящееся от монаха, улыбнулся Паисий Лигарид.

– Не бойся... – сказал он Полоцкому. – Всё будет, как мы и задумывали...

Алым от радостного смущения стало лицо Полоцкого. О, какое счастье служить истинно великим людям! Не важно, если и ошибся Газский митрополит. С ним и за него готов был пойти Симеон на любые лишения.

– Благослови, владыко! – припадая к его руке, прошептал он.

Но никаких жертв не потребовалось от Полоцкого. Всё произошло, как было задумано.

12 декабря в Благовещенской церкви Чудова монастыря зачитали Соборный приговор по делу Никона.

Государя не было, но зато были отставные патриархи и все митрополиты и епископы. Симон Вологодский пробовал отговориться от участия в этом подлом деле болезнью, но его принесли в церковь на носилках.

Греческий текст приговора прочитал эконом Антиохийского патриарха Иоанн, а русский – архиепископ Иларион.

Между прочим, в приговор было включено и обвинение Никона в гибели шурина Илариона.

– Низверг один, без Собора, Коломенского епископа Павла! И, рассвирепев, совлёк с него мантию и предал его тягчайшему наказанию и биению, от чего архиерею тому случилось быть как бы без разума, и никто не видел, как погиб бедный, зверями ли растерзан или впал в реку и утонул...

Иларион читал эти слова приговора, и голос его дрожал, а перед глазами стояло лицо Аввакума, попрекнувшего его предательством. Эти слова приговора и были ответом Аввакуму. Многое можно сделать, если ты в единении со всей Церковью, правду и справедливость можно защитить!

Как только был дочитан приговор, приезжие патриархи вскочили со своих седалищ и, бормоча на ходу молитвы, бросились к Никону. Начали срывать с него панагии, усыпанные бриллиантами, и клобук с вышитым на нём огромными жемчужинами крестом.

Из-за делёжки драгоценностей между Макарием и Паисием возник спор.

Печально смотрел на них Никон.

– Возьмите и мантию мою, бедные пришельцы! – сказал он. – Разделите на ваши нужды.

– Нет! – со вздохом ответил ему Макарий. – Мантию снимать с тебя великий государь не велел.

– Отчего не велел? – удивился Никон. – Это ваша добыча.

Без патриаршего клобука красноватое скуластое лицо Никона выглядело совсем по-мужицки. И не шла, не шла к нему богатая мантия, была она как будто с чужого, к примеру, того же Макария, плеча. Но не осмелился Макарий нарушить повеление великого государя.

Так, в дорогой мантии и простом клобуке, снятом с греческого монаха, и вывели патриарха Никона из церкви.

Садясь в сани, со всех сторон окружённые стрельцами, с трудом сдерживавшими толпу, Никон начал громко разговаривать сам с собою.

– Отчего всё это тебе приключилось, Никон? – спрашивал он. – Дурак ты, Никон. Не говорил бы правды боярам, а богатые обеды бы устраивал им, небось и сейчас тебе другой почёт был!

– Молчи, Никон! – кричал шагающий следом за санями архимандрит Сергий. – Не велено тебе говорить!

– Чего кричит он? – громко спросил Никон у своего эконома. – Скажи ему, если имеет власть, пусть силой зажмёт мне рот!

– Сергий! – крикнул эконом. – Слышал, чего святейший сказал?!

– Блядин ты сын! – заорал на эконома Сергий. – Как ты смеешь простого чернеца патриархом называть?!

– А сам чего кричишь?! – закричали из толпы на Сергия. – Ты ему, что ли, патриаршее имя давал?!

Зашумела толпа.

Пришлось свернуть от беды на Земский двор. Здесь и провёл эту ночь Никон.

Но наутро, когда должны были везти патриарха в Ферапонтов монастырь, ещё большая толпа собралась в Кремле, чтобы проводить хотя и своенравного, но своего настоящего патриарха.

Как и Аввакума минувшим летом, пришлось увозить его тайком.

В Ферапонтов монастырь увезли. Так и не удалось больше Никону побывать в своём Новом Иерусалиме. Только после кончины своей вернётся он в Воскресенский монастырь...

А в тот день, 5 декабря, прогнав Лигарида, долго ещё бушевал тишайший государь.

– Блядины сыны, а не учителя вселенские! – кричал он. – Как же так получилось-то? А? Как же так вышло, Феденька?! Ведь это ты мне и советовал насчёт учителей вселенских! Чего молчишь, словно воды в рот набрал?!

– А что мне говорить, свет-государь... – ответил Ртищев. – Моё дело, как говорится, телячье. Обосрался и стой... советовал, конечно. Думано-то было, как лучше сделать, как все церкви под твоей, великого государя, рукой собрать, а видишь, что вышло-то... Чего тут говорить будешь? Казни меня, неклюжего.

И так сокрушённо вздохнул, что не смог государь закричать. Как телёнок стоял сейчас Федя. Чего кричать на него?

– А ты что молчишь? – повернулся Алексей Михайлович к Башмакову. – Не приказывал я вызнать, настоящие ли патриархи?

– Да ведь как вызнаешь-то... – развёл руками думный дьяк. – Личность Макария известная ещё по прошлому приезду, а у Паисия мы подпись стребовали. Сличили потом с той, которая на грамоте патриархов. Сошлось... Он ведь и подписывал ту грамоту. А у людей патриарших чего выпытаешь? Почитай, все племянниками патриаршими записаны, каждый возами товары с собой везёт, торгуют везде, где ни придётся. Дядю, говорят, случайно в Шемахе встретили, больше ничего не ведают. Подозрительно, конечно, но ведь и прежде так же к нам патриархи ездили. Записано, архимандрит или архонт какой-нибудь, а сам по торговой части промышляет. И раньше дурили так, каб на провоз не тратиться...

Смотрел на Башмакова государь и не видел думного дьяка. Мгла стояла в глазах. Вчера верховые нищие[14]14
  Нищие, живущие в царском дворце.


[Закрыть] опять говорили, что слух ходит, будто конец света наступает. Может, и правду говорят? Нетто не конец света, если кругом среди митрополитов и патриархов одни мошенники? И у него в России тоже иезуиты кругом. На Печатный двор чернокнижник этот, Арсен, пробравшись был... Господи! Что же делать-то?

– А что делать-то? – снова по-телячьи вздохнул Ртищев. – Нечего делать, государь. Сволочь этот Лигаридий, конечно, а только куда ни погляди, надо поступить так, как он говорит. Не столько уж и денег турки возьмут, чтобы назад патриархами Макария с Паисием поставить. Всё дешевле выйдет, чем заново патриархов созывать. Да и не совсем уж самозванцы патриархи-то наши. Так, маленько только надули, и всё!

– А Лигаридий?! За него что, тоже хлопотать, каб назад поставили?!

– А куды денешься, свет-государь... – заплакал Фёдор. – Отстань ты от его, от греха. Пущай там с им разбираются. Нешто у нас своих мошенников да воров мало?

Темно в глазах у государя было. Мыслимое ли дело – его же надули, и ему же и платить, каб мошенников покрыли?! Невозможно стерпеть, а и волю гневу не дашь – ещё хуже позор выйдет. Ничего не понимал государь. Что делать, что предпринять...

Решил, как всегда решал. Оставить решил как есть. Как всегда решал, так и решил.

Когда приговор Никону объявляли, государь и в церковь не пошёл. Бояре-то рассказывали потом, чуть не разодрались патриархи, когда облачение Никоново делили. Велел отобрать клобук и панагии. Никону денег послал, соболей. Но всё вернул друг собинный. И благословения своего не дал. Так и увезли его в заточение...

– Пошто не пошёл, государь великий, с другом-то не простился? – спросил вечером Никитка-юродивый.

Не ответил юроду Алексей Михайлович. Сам не знал, почему не пошёл проститься.

– Молчи, дурак! – громким шёпотом заругалась на Никитку карлица. – Свет-государь и в Николу-на-Угреше ездивши, тоже к Аввакуму не заходил. А там и дорожка ему песком посыпана была. Постоял, бедной, возле темницы, повздыхал, да и назад на Москву поехал... Бился Аввакумка с Никоном, а государь вон как мудро рассудил: и того и другого в тюрьму запер.

Громко шептала карлица, всё Алексею Михайловичу слыхать было. Но остановил рукою боярина, двинувшегося было прогнать из царских покоев убогих. Пусть говорят... Может, про конец света чего слышали?

– Ну как же не слыхать. Говорят, вовсю на Москве говорят про конец света. В этом году и должен конец света наступить, такое творится дак...

Полно врать-то... – вздохнул Алексей Михайлович. – Лучше бы весёлое что рассказали.

Дак чего же весёлое-то? – озаботилась карлица. – Разве из лечебника на иноземцев что? Вот слухай, свет-государь, какой новый порошок от поноса я знаю. Взять надо воловово рыку пять золотников, чистого, самого ненастного свинова визга шестнадцать золотников, вешняго ветру наметать да вежливаго журавлиного ступанья добавить. Ещё денные светлости два золотника да ещё добавить набитого от жернового камени янтарного масла пять золотников... А коли не понос, а просто сердце заболело, так надо тележного скрипу взять да намешать туда мостового белаго стуку... Принимать эту микстуру три дни, а потом потеть на морозе нагому, а выпотев, как следует обтереть себя сухим дубовым платком, и до той поры обтирать, пока не отпадёт от сердца болезнь...

– Ну, довольно, довольно... – замахал длинными руками боярин. – Пошли, убогие. Государь опочивать будет.

И верно, задрёмывал государь.

Тяжелел сном.

Иногда глаза открывал испуганно – что, не наступил конец света? – снова задрёмывал... Сны тоже тяжёлые были... Вроде по рецепту составленные, а совсем не смешные...