Текст книги "Книга о счастье и несчастьях. Дневник с воспоминаниями и отступлениями. Книга первая."

Автор книги: Николай Амосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Дневник. Четверг, 8 июля

Снова перерыв почти месяц. Дела не веселили. Но сегодня, кажется, чуть получше, появился просвет в настроении.

Короткая сводка события (читай – хирургии).

17 июня, среда. Три операции по поводу врожденных пороков сердца, дети пяти-восьми лет. Все прошло хорошо.

В четверг не оперировал.

В пятницу неприятности. Двое больных с клапанами (не мои) с четверга – с тяжелыми мозговыми осложнениями: наш "синдром".

Соответствующее настроение в субботу и воскресенье. В чем дело? Что делать? Жара влияет? Но больные не перегревались, температура не повышалась.

Оперировать решился только в среду, 24-го. Первая операция – межпредсердный дефект и митральный стеноз у женщины сорока шести лет. Сложная операция, но обошлось. Вторая – девочка Г., ранее оперирована в Другой клинике. Снова открылся межжелудочковый дефект и большая недостаточность трехстворчатого клапана. Очень тяжелая декомпенсация, родители упросили: жизненные показания, без операции – смерть. Довольно легко удалось заштопать остаточный дефект, сделать пластику трехстворчатого клапана, перфузия 35 минут, сердце хорошо заработало...

Третья больная. Центральное протезирование после комиссуротомии. "Без особенностей", как пишут в операционном журнале, когда операция типична, если даже и сложна.

Двое больных не проснулись. То есть были признаки просыпания, потом исчезли... Третий – такой же случай у другого хирурга. Наш "синдром". Есть от чего сойти с ума.

Бессонная ночь и решение все начинать сначала, чтобы давали только эфир и закись азота, сразу пробуждали и удаляли трубки – то, с чего начали в прошлом августе... И главное – самому за всем смотреть. В четверг – проверка. Три тяжелых больных на протезирование митрального клапана с исправлением трехстворчатого.

Девушка, двадцать три года, 45 килограммов, вся прозрачная, кажется, просвечивает насквозь. Лежит на четвертом этаже два месяца с тяжелой декомпенсацией. Врожденный порок, наблюдается в клинике давно. Кроме того, у нее блок, частота пульса около сорока. Чувствовала себя хорошо, окончила институт, помимо этого, изучила польский язык, стала гидом, возила группы туристов. Год назад – срыв. Появились отеки, увеличилась печень, асцит... С тех пор лежит в больницах почти непрерывно. Когда положили к нам, нельзя было приступиться из-за крайней тяжести. Но провели электрод в сердце, подключили стимулятор – ускорили частоту сокращений до восьмидесяти, стало немного полегче. Смогли подробно обследовать. Оказался сложный порок, обратное расположение желудочков, митральная и трехстворчатая недостаточности плюс врожденный блок. Букет – нарочно не придумать. Мать приходила, упрашивала. "Все равно смерть". Пожилая женщина, такая же хрупкая, как дочь, седая.

Два других больных – обычные, просто очень истощенные и декомпенсированные, с больными сердцами, третья степень риска...

Анестезиологам и "аиковцам" сделал предварительное внушение. Сам контролировал каждую инъекцию, каждое измерение. Операции прошли нормально, даже у первой девушки удалось вшить клапан и заштопать дефект за час перфузии. Не уходил домой пока не экстубировали всех больных – и это было не очень поздно, часов в восемь.

26-го, в пятницу, на конференции был серьезный разговор. (Хотелось написать "учинил разгром", но сколько можно разгромов?)

Сначала привел таблицы из доклада на съезде, чего добились за десять месяцев, до конца мая. Потом данные за июнь... (76 операций с АИКом – 16 смертей.) "Синдром" в полном разгаре: десять человек погибли от мозговых осложнений неизвестного происхождения, как было раньше... Не думаю, что главная причина в жаре. Не знаю, в чем. Подозреваю, что нарушают установки прошлого года, но не уверен.

– Все операции с АИКом буду делать сам, по четыре в день, если надо. Исключение – для шунтирований – Кнышеву, для тетрад – Зиньковскому. Буду сидеть, строго взыскивать за нарушение инструкций. Если не удастся вернуть потерянное, если останется высокая смертность, что же, придется признать себя побежденным. Буду уходить.

Речь, что сейчас привел, была неприятна. Но твердо решил – брошу. Мои соратники-хирурги не могут принять самой постановки вопроса – "уйти из хирургии", когда можешь делать по четыре операции... Все мои другие занятия они воспринимают как баловство.

В воскресенье ходил к Федоровскому. На неделе сообщили, что деду плохо. Рентгенолог, давний приятель Леня Розенфельд позвонил Лиде, когда я был в Чехословакии, и сказал, что обнаружил рак поджелудочной железы.

Уже неделю как не встает с постели, страшно ослаб, похудел. Вызвали из армии внука, приехала дочь из другого города...

Умирает последний друг, который не боялся откровенности на любые темы. (Кроме личных, о них мужчины не говорят даже с друзьями.)

Несколько последних лет он приходил к нам каждый месяц. Лида готовила стол. С удовольствием выпивал граммов сто коньяку или водки. В конце марта, на Алексея-теплого, исполнилось 84 года, а голова ясная, следил за миром – малым и большим, работал консультантом – и не только для формы. Водил машину. Не болел. Пять лет назад схоронил любимую жену, тяжело перенес потерю.

Он родился в многодетной семье сельского учителя, потом отец стал дьячком, исключительно для того, чтобы дети могли бесплатно учиться в духовной семинарии. Там Алексей Александрович подготовился в университет. Кончал уже после революции.

Мы познакомились с ним на ученом совете, когда меня избрали на кафедру в мединститут. Двадцать восемь лет дружим.

"Уходят, уходят, уходят друзья..." Федоровский не был крупным оперирующим хирургом, даже во время молодости. Но профессор настоящий. Эрудиция, культура, честность. У него два направления работ: переливание крови и ожоги. В обоих добился больших успехов, имел солидный вес в стране, получил Государственную премию.

Работал сначала в Харькове, возглавлял Институт переливания крови, потом переехал в Киев. Потом война, окружение, освобождение, достиг видного хирургического поста в армии. Кафедру получил в конце сороковых годов и вел ее двадцать лет. После семидесяти перешел на положение консультанта – поторопился, как потом говорил, силы его не покидали почти до последних месяцев.

Грустно было к нему идти. Начало конца. Опухоль в животе явно прощупывается, и он сам ее находит. Порадовало только одно (если можно употребить это слово в такой ситуации): держит себя в руках. По крайней мере внешне. "Умирать не хочется, но если уж пришло время, что ж, так и будет".

Расспросил о съезде хирургов, о делах в клинике, посетовал на мои несчастья... С трудом пересел в кресло, выпили кофе. Почти ничего не ест, говорит, что пища плохо проходит из желудка... И нет желания есть.

Хочет оперироваться. Не надеется на радикальное удаление опухоли, но нужно сделать желудочно-кишечное соустье, чтобы питаться... И не только для этого. Он давно говорил, что отравится, не допустит бессильного тягостного умирания, "уже таблетки приготовил". Я это воспринимал с сомнением: многие говорят, редко кто выполняет. Болезнь ослабляет психику, парализует волю.

Вот его слова об операции:

– Если не сделать анастомоза, то лекарство не пройдет в кишечник и не подействует.

Очень хорошо знаю двойное и тройное дно человеческих слов. Даже искренне произнесенные, они не обязательно правдивы. Правду знает только "господин подсознание". Думаю, что дед немножко надеется на возможность радикальной операции. Я говорил с ним откровенно, как с хирургом, но эту мысль легонько подкинул. А вдруг?

Он уже мысленно перебрал хирургов, остановился на Александре Алексеевиче Шалимове, в его институте лучше всех представлены болезни поджелудочной железы. Согласен с ним. Обещал поговорить с Сашей, по старому знакомству...

С тяжелым сердцем ушел домой. Близкий человек, друг собирается уходить. Спрашивал:

– Страшно?

– Нет.

Допускаю. Наверное, тоже сумею себя убедить – не бояться. Когда придет время.

В понедельник, 29-го – четыре операции с АИКом – все, что позволяют сделать ресурсы крови. (Лето, доноров мало.) Три врожденных порока, четвертый – клапан. Все сделано по инструкции, закончил около шести часов. Пошел домой, когда больные лежали уже без трубок в полном сознании. В душе осторожное ликование:

"Не может быть, чтобы не наладил дело!" Теперь до конца года придется не ослаблять контроля, сидеть, чтобы компенсировать потери июня, чтобы снова почувствовать уважение к себе, частичную радость неполной победы.

Но... не сбылось.

В десять вечера дежурный доложил:

– Полчаса назад у больной Б. с митральным протезом внезапно возник приступ судорог, пришлось интубировать, сейчас без сознания.

В первый же день – и такой удар! Значит, действуют какие-то неизвестные силы за пределами моего контроля. Не остановить их моими методами... Провалились самонадеянные декларации "сам всех прооперирую и не допущу".

Во вторник, после бессонной ночи, сделал четыре легкие операции при межпредсердных дефектах. "Без проблем". (Еще бы!) Больная Б. без сознания, на искусственном дыхании.

Но выяснилась интересная деталь: у нее и до операции были приступы судорог, видимо, в связи с перенесенными микроэмболиями. Это не проявилось в нервных расстройствах, но муж об этом не сказал. (Все равно бы оперировали, это встречается не так уж редко...)

После этих несчастий стал особенно строго предупреждать родственников. Примерно так:

– Я ручаюсь, что сделаю свое дело хорошо, ошибки: одна на сто. Но искусственное кровообращение и сопутствующие поражения органов часто дают различные осложнения, которые мы не можем предвидеть. Поэтому оперировать нужно, только если угроза жизни в ближайшие год-два-три, если не может работать, живет на лекарствах...

Но никого эти предупреждения не останавливают. Несмотря на несчастья, что переживает клиника, ни один больной не отказался от операции.

В пятницу я улетел в Крым. Крымское "Знание" давно пригласило прочитать лекции – воспользовался, чтобы посетить родных в Старом Крыму. С утра провел в клинике конференции, сделал обход – больная Б. жива. (А вдруг?)

Двух дней в Крыму было достаточно – расслабился.

Дневник. 6 марта 1982 года

Больше полугода не писал. Смутно было на душе. О клинике не хотелось, а о чем еще? Впрочем, над «отступлениями» работал, шлифовал – может быть, пригодится.

В июле все-таки удалось выправить положение. Почти все операции с АИКом делал сам – иногда по четыре. Смотрел, сидел до ночи. Результаты понемногу улучшились. Исчезли мозговые, осложнения.

Но настроение не поправилось. Угнетала непонятность и безнадежность. Если удалось значительно снизить смертность за целых десять месяцев, то почему она снова повысилась? Когда разбирался без эмоций, то не нашел существенных отклонений в ведении больных в тот роковой июнь. Если не знаешь причин ухудшения, то нет надежды достигнуть устойчивых результатов, душевного комфорта.

Поэтому решил в августе идти в отпуск. В настоящий, на все два месяца. Чтобы не звонить в клинику. Хотелось проверить, смогу ли жить без хирургии. Правда, побоялся совсем детренироваться и три дня оперировал – девять операций, благополучно. Еще раз сделал пробный выезд на дачу (Лида моталась туда почти ежедневно), и опять не понравилось. Так и сидел в своей комнате весь август. Было даже приятно – никакого груза на душе. Хочешь – думай о высоких материях, хочешь – смотри телевизор, если читать надоест. Для моциона можно посмотреть в магазинах новые книги, пластинки или радиоаппараты, а вечером сходить с Чари на "Гончарку" (в летнее время этот пустырь спасает собачников от преследований граждан и дворников).

Только смерти полностью не оставили.

Умирал Федоровский.

Тяжело было его навещать даже раз в неделю. Саша Шалимов (академик) прооперировал. Опухоль неудалима, как и предполагали, наложил соустье между желудком и двенадцатиперстной кишкой. Конечно, больному сказали, что все сделано радикально...

И он поверил. Что значит инстинкт жизни! Опухоль явно прощупывалась, рвоты продолжались, кахексия нарастала, а он, опытный, здравомыслящий профессор, хирург, надеялся на близкое улучшение почти до самого конца. Конечно, уже не вспоминал о приготовленных таблетках...

Похоронили 20 августа. Жалко деда! Еще одна фотография прибавилась в моем пантеоне под стеклом на рабочем столе. Борис Коточигов, Аркадий Бочаров, Кирилл Симонян, Вадим Евгеньевич, Юрий Петрович Дольд-Михайлик, Юлик Березов, а теперь и Федоровский. С ними вместе и карточка нашей первой погибшей Чари, пусть они не обижаются на такую компанию... Они все тут как живые, поддерживают меня.

Довольно о смертях.

В сентябре произошел неожиданный перелом в моих отношениях с природой, а точнее – с дачей. Лида попросила съездить косу наладить. Приехал, наточил косу. Соблазнился, покосил часок с усердием, мышцы вспомнили привычные движения, И что-то во мне открылось: хорошо поработать руками! По-новому взглянул на лес, яблони, птиц.

– А знаешь, Лида, я, пожалуй, еще приеду, если есть работа.

Работа была: после перестройки дома, что проводилась зимой (без всякого моего интереса), осталось много ненужного дерева, разбросанного как попало. Следовало его прибрать и превратить в дрова. Совершенно мужская работа.

Так через усталость в руках и спине обнаружилась тяга к простому труду. Я-то думал, что отмерла начисто...

На сентябрь уже хотели переехать и пожить, пока длится отпуск, но возникло непредвиденное осложнение: Чари не пожелала.

Мы собрались среди дня, сложили сумки, собаку на поводок и направились на электричку. Чари забеспокоилась еще с момента сборов, это не входило в ее жизненный стереотип. Когда свернули с бульвара Шевченко на Пироговскую, она стала упираться. А когда подошли к улице Саксаганского и прошел трамвай, она села и дальше не пошла, сколько ее ни ругали и ни тянули. Публика забавлялась. Пришлось повернуть домой. Потом всю осень водили ее "на свидание с трамвайчиком", думали приучить, но без результата: упирается, поднимается на задние лапы, кусается. Даже колбасу не берет. Психопатка.

Но я хорошо поработал осенью на даче, почти до Нового года ездил по субботам, полный порядок навел. В это лето собираемся там жить. С Чари в крайнем случае пойдем пешком (пятьдесят километров, что нам!).

Лида пошла на пенсию и рвется к земле. А у меня есть планы на плотницкие и столярные работы (прощупываю себя и пока ясно не понимаю стимулы: природа? Труд? Отвлечение от людей? Но не собственность, же?).

С пятого сентября прервал отпуск, стал оперировать нормально, один-два дня в неделю по три операции, конференции и обходы по пятницам. В конце месяца большой компанией ездили в Горький на Всесоюзную конференцию кардиохирургов. Это событие для нас важнее, чем съезд в Минске. Были доклады, симпозиумы, беседы.

Пообщался с Борей Королевым и его женой. Борис Алексеевич – мой старый молчаливый друг, отличный хирург, академик.

До конца года работа в клинике шла, скажем, удовлетворительно. Полностью загладить летний прорыв не удалось, но позиции, что были до того, сохранили. По сравнению с прошлыми годами есть существенные сдвиги.

Отчеты уже прошли, цифры выглядят так: 2400 операций, 802 с искусственным кровообращением (в 1980-м – 611). В мире таких клиник найдется не больше десятка, по количеству, к сожалению. Общая смертность– 5,1 процента. В 1979-м было 7,3 процента, в 1960-м-5,8. Сдвиги есть. Сам я оперировал больше всех – 272 операции, из них протезирований клапанов – 168. Умирал, к сожалению, каждый пятый, поэтому душевного комфорта нет. Единственная скидка – тяжелые больные – три четверти всех повторных и двухклапанных протезирований – мои. И вообще в своей жизни я еще никогда не делал столько сложных операций – рекорд.

А между прочим, уже пошел 69-й год. Правда, если судить по холестерину, – порядок. Но не следует обманываться: старение идет. Иногда кажется, что остановись на минуточку – и начнешь стремительно рассыпаться. Рисковать не будем, не остановлюсь. Пока. (А как хочется иногда!) Нужно доказать свою гипотезу: "Старение – это детренированность". До семидесяти по крайней мере собираюсь оперировать, если такой июнь, как прошлый, – не выдержу, сдамся.

А пока все идет, как в прошлый год. Чуточку грустнее.

Отступление. Глобальные проблемы и модели

Планете, точнее – человечеству угрожает термоядерная война и оскудение биосферы, несовместимое с поддержанием жизни всевозрастающего населения. В последние годы обострилось внимание к этим вопросам. Для исследования его были привлечены модели на ЭВМ.

В 1972 году вышла книга "Пределы роста" Д. Медоуза с соавторами с изложением их модели. Идея была проста: выбрали пять показателей – рост народонаселения, производство пищи, рост промышленности, истощение невозобновимых природных ресурсов, загрязнение среды. Проследили их динамику за последние 70 лет и установили, что все показатели (хорошие и плохие) возрастали по экспоненте, когда каждый год прирастает определенный процент к прошлому году. Затем попытались разобраться в прямых и обратных зависимостях между этими пятью показателями, получили около двухсот уравнений. Разумеется, большинство из них были весьма приблизительны. По уравнениям создали программу на ЭВМ, проиграли много вариантов. Сначала исследовали все "как есть". Получили ужасные результаты.

Книга "Пределы роста" вызвала в мире бурю. Критика была жесткой, особенно оспаривалось скорое наступление тотального кризиса.

В дальнейшем в нескольких центрах были созданы более полные и реалистичные модели, уже не требующие "нулевого роста", не пугающие светопреставлением, однако и не успокаивающие.

Но сначала о войне.

Можно ли измерить ценность жизни? На деньги, на другие жизни, на страдания физические и моральные?

Измеряют. Подсчитывают. Кто останется и что останется после первого удара.

Мы, врачи, знаем лучше других, что может быть, и говорим: потом считать будет уже некому.

Разве можно оценить гибель почти всего населения страны и целых континентов? Только безумцы могут взять на себя ответственность за нагнетание военного психоза и гонку вооружений. Тем не менее такие существуют. Есть даже предположения, что если не хочешь войны, но имеешь потенциального противника, то для спасения мира нужно быть сильнее его, для устрашения. А когда средства войны приготовлены, то она может начаться почти сама собой. Придет к власти фанатик или вмешается фатальный случай – и все. Человек не дорос до того оружия, которое он создал. Ума хватило, а души и здравого смысла может оказаться мало.

Может быть, поможет наука с машинными моделями? В принципе возможно создание искусственного интеллекта, предназначенного для управления. Но можно ли довериться машине? Во всяком случае, машина не начнет тотальную атомную войну, поскольку никто не осмелится внести в нее систему критериев, которые поставлены выше самого существования страны. Такое может возникнуть только в фантастическом разуме человека.

Многие зарубежные прогнозисты видят главную опасность человечества не в войне, а в гибели биосферы. Бездумно размножающиеся, жадные люди съедят живое, сколько могут, отравят оставшееся, испортят климат и погибнут на мертвых пустынях планеты от голода и генетических поражений.

Разумеется, такой прогноз нереален. Он лишь призывает к благоразумию, но в то же время нельзя сказать, что это пустые страхи.

Называют ряд факторов, угрожающих человечеству: демографический взрыв. Оскудение биосферы из-за отравления химикатами, эрозии почвы. Истощение природных ресурсов, в том числе энергетических. Загрязнение среды радиоактивными продуктами. Изменение климата в результате деятельности человека: повышение температуры от возрастания содержания углекислоты, таяние льдов, океаны выйдут из берегов и сократят сушу. Возрастет ультрафиолетовое излучение из-за разрушения озонового барьера в атмосфере. Уменьшится содержание кислорода в воздухе из-за вырубки лесов и гибели всего живого в океанах. В результате взаимодействия этих процессов распространятся болезни, генетические уродства, и половина или больше населения погибнет в конце концов от голода.

Все эти сенсационные угрозы исходят от ученых и распространяются прессой. Как к этому относиться? Впадать в панику? Пожалуй, не стоит. Но люди должны знать свой дом и думать о будущем. Все, что перечислено (а этот перечень неполон), может случиться, если не будут приняты меры. Какие меры – технические, экономические, психологические? Способен ли человек принять разумное решение, чтобы предупредить катастрофу? Психологически способен ли?

На все эти вопросы, хотя бы приближенно, должны отвечать модели, включающие психологию людей.

Попытаемся высказать гипотезы, пригодные для эвристической модели планеты.

Очень важный показатель – рост населения. Это довольно устойчивая функция, и, по прогнозам ООН, к концу столетия будет около 6,5 миллиарда человек, потом рост несколько замедлится, и к 2050 году будет что-то около 10 миллиардов. Есть несколько факторов, способных затормозить рост населения (в первую очередь речь идет о развивающихся странах): угроза голода, рост культуры и информированности, медицинские меры и другие. Они взаимно усиливают друг друга. Психология людей, их поведение во многом остаются неизвестной величиной. Именно это нужно исследовать на моделях.

Положение не безнадежно при условии, что загрязнение среды не приведет к такому повреждению биосферы, которое сильно понизит плодородие земли и фатально повлияет на здоровье людей.

Но загрязнение среды прямо связано с потреблением. Вот если бы в этом соблюсти меру!

Снова психологическая проблема.

Сколько вещей нужно человеку для счастья?

Даже удивительно, как могли быть счастливы люди полвека назад... Разве они не были счастливы?

Масса вещей вроде бы предназначена для того, чтобы освободить человека от лишних забот, труда и неприятных раздражителей. Но дальнейший рост богатства не обещает приращения счастья. Его можно ожидать от культуры, интересного труда и общения.

Что нужно человеку, кроме работы, кроме потребности заниматься любимым делом? Жилище с отдельными комнатами. Ограниченный набор вещей и простая пища. Но при этом "общественные фонды" – образование, наука, театры и телевидение, здравоохранение" отдых, музеи и библиотеки, стадионы, транспорт и дешевые гостиницы для путешественников.

В век научно-технического прогресса существует несколько факторов, лимитирующих производство. Это ограничение сырьевых ресурсов, нехватка энергии, меры по охране природы. Все вместе ведет к удорожанию товаров, а, следовательно, уменьшению спроса и торможению производства. Едва ли следует опасаться остановки прогресса из-за исчерпания природных ресурсов. Добыть будет дороже, труднее, но резервов еще много, особенно если углубиться в землю и овладеть дном океанов. То же касается и энергии. Нефть и газ, уголь и атомная энергия позволят дождаться освоения термоядерного синтеза, который радикально решит проблему энергии.

Если сохранится биосфера. Человек не спасется, когда начнет вымирать растительный и животный мир. Сейчас оправдана только одна стратегия: биться за каждое живое существо! Для этого разработано постоянное наблюдение за природой. (Мониторинг – слежение как за больным в реанимации.)

Есть два направления в защите природы: местное и глобальное. Первое – это природа на своей территории. Второе касается "ничейного" пространства: Мировой океан, атмосфера и космос. Приходится все время подчеркивать эгоистичность человека: мое и не мое.

Это мое, я его берегу. Общее – это почти чужое, пусть берегут другие, от моего маленького воровства оно практически не убудет.

Это равно относится к поведению одного человека в коллективе и отдельной страны в мировом сообществе.

Удержать уровень загрязнения вод и земли ниже опасной грани в пределах своего государства вполне возможно и не потребует таких строгих ограничений производства, которые непереносимы для экономики. Животное царство более ранимо, поэтому, пожалуй, трудно рассчитывать сохранить все биологические виды.

Гораздо труднее заботиться об общечеловеческой ("ничьей") собственности: океанах, атмосфере, климате. К примеру, что стоят хищничество в рыболовстве, загрязнение океана нефтью при авариях судов и нефтедобыче с шельфов. А впереди еще извлечение полезных ископаемых со дна океана. Трудно сказать, компенсируют ли процессы самоочищения эти потери и удастся ли договориться об ограничениях? С воздушным пространством тоже беда: окислы серы из высоких труб загрязняют атмосферу на сотни километров, и кислые дожди выпадают в соседних странах, уничтожая все живое в водоемах и повреждая леса. В будущем ожидается накопление углекислоты, уменьшение процента кислорода, запыление верхних слоев атмосферы, ухудшение климата...

Получается, что и здесь, в самом главном – в защите природы – мы замыкаемся на психологию людей. На какие ограничения в настоящем способны пойти люди, чтобы сохранить природу для будущего?

Мы представляем себе коллективистскую психологию советских людей, известна частнособственническая психология. На примерах поведения заправил крупного капитала и тех, кто от них полностью зависит, получаем представление о психологии этой немногочисленной, но, к сожалению, весомой группы людей...

Классовые различия, национальные интересы – объединяющие, разъединяющие. Сколько различных факторов, зависящих от самих людей, надо включить в модель, чтобы исследовать эволюцию планеты при допущении различных психологических качеств человека.

Модель не претендует на большую точность, поскольку в нее входят компоненты, для которых нет ни точной информации, ни даже общепринятой гипотезы о функционировании. Это касается уязвимости биосферы и психологии людей. По предварительной прикидке, размеры модели не выйдут за пределы реальной выполнимости. Впрочем, пока это лишь предположения. Разумеется, никакая "модель планеты" не может претендовать на достоверность прогнозов в лучшем случае за пределы 70-100 лет. За это время наука может выдать новые открытия, способные обрести технологическую реальность, влияющую на общество. Но не буду фантазировать, хотя и заманчиво.

Размышляя обо всех этих проблемах, а по существу о будущем обществе, я отчетливо представляю себе, что его невозможно предвидеть в деталях. Новые научные открытия, новые технологии способны внести коррективы в самые смелые прогнозы. Однако есть истины, есть принципиальные моменты в жизни общества и людей, которые – я в этом убежден – не претерпят изменений даже за пределами этого срока.

И для общества весьма отдаленного будущего останется непременной не только осознанная необходимость, но и обязательность труда. Люди с сильным характером могут работать ради удовольствия и по убеждению, другие не могут. Допустим, общество обеспечит удовлетворение их потребностей, но это не спасет от психологической деградации.

Теперь о свободе удовлетворения потребностей. Увы! В примитивном представлении она означает, что каждый удовлетворяет свои потребности как хочет. Такая свобода невозможна. Если бы к этой формуле добавить "но только не за счет других", было бы все хорошо.

Стало быть, и в будущем придется себя ограничивать в вещах, признать обязательным труд и осознать необходимость ограничения поведения. Можно спросить: что же останется? Останется материальный комфорт. Удовольствие от интересного труда, творчества и дозированного отдыха. Удовольствие от информации – науки, искусства, путешествия. Удовольствие от самовыражения, общения и альтруизма. Много счастья может дать семья. Если все эти потребности развить воспитанием, то разве они не дадут достаточно для радостного, счастливого бытия? Не думаю, чтобы эгоизм, собственность, властолюбие и тщеславие, а также ненависть могли бы существенно прибавить человеку счастья...