Текст книги "Операция «Дозор»"

Автор книги: Николай Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Индеец стоял на крыше и стрелял не целясь. Белые угнетатели кувырком летели с коней. Зрители восторженно ахали и дергали плечами, точно они сами палили из больших старинных ружей.

Пантелей опять схватился за живот и проскочил к своему месту. Митя пробурчал что-то недовольное.

– Понимаешь, кое-что задержало, – оправдываясь, шептал ему в ухо Пантелей.

– Друг называется…

– Придет пора – все скажу, а пока на слово поверь.

Полторасыч и Санька вышли из темноты, как ни в чем не бывало сели возле Орионовны. Полторасыч что-то сказал ей, она кивнула, не отводя глаз от экрана. Завхоз встал и ушел, а Санька смирна сутулился рядом с воспитательницей.

Замелькали последние кадры, и появился Валерий Васильевич. Картину он досматривал стоя.

Вспыхнул свет.

– Пятому отряду оставаться на месте, – распорядилась Орионовна.

Уходили отряд за отрядом, и множество глаз смотрело не вперед, а назад. Даже лопоухие малыши из десятого отряда догадались: в пятом что-то произошло. И даже эти, лопоухие, подковыривали:

– Вам еще одно кино покажут?

Орионовна, сумрачная и замкнутая, ждала, пока скамейки вокруг пятого отряда опустеют. Ребята выпытывали у Саньки: что он такое отколол, на чем попался?

– Ну? – обратилась Орионовна к Саньке. – Как тебе купалось в баке у прачечной?

Раздался такой хохот, что Саньке, отвечая, пришлось крикнуть:

– Здорово!.. Такая красотишшша!

Приятного было мало, и Санька для показа храбрился.

– Ну и как? – злорадно усмехнулся Олег Забрускин. – Удалось переплыть этот бассейн?

– Удалось! – гаркнул Санька.

Примерная Ленка Яковлева не стерпела:

– В отряде ЧП, а ты, Забрускин, цирк открыл тут?

Орионовна подняла руку, замотала головой: такой ход разговора ее не устраивал:

– Я оставила всех вас здесь не для того, чтобы вы веселились. В отряде происходит недопустимое: утром один самовольщик выявился, вечером второй…

«Сейчас поставит на пару с Санькой и начнет мораль читать, – с тоской подумал Пантелей. – Фамилию припомнит… А если знает, что из кино удирал, – добавит, до отбоя будет обсуждать».

Но он ошибся. О вечерней отлучке Орионовна не знала и воспитывала одного Саньку:

– На что это похоже, Багров. Взрослым себя считаешь. Вон и гриву отрастил моднейшую…

Что касается «гривы», то Орионовна явно преувеличивала. Санька всего-навсего не постригся перед отъездом в лагерь. Все остриглись, а он не захотел, как все. Жесткие и прямые волосы его налезают на уши, ежиком торчат надо лбом. До гривы далеко!

Санька оскорбленно вскинул подбородок:

– А что? Это дело мое! Отращу кудри до плеч – девчонки от зависти поумирают.

– Хватит! – оборвала Орионовна. – Вместо того, чтобы ко сну готовиться, мы с тобой тут…

– Так спать хочется, – влез Олег Забрускин. – А он нарушает…

– Тебе слово не давали, – перебила Орионовна и снова за Саньку взялась. – Что же с тобой делать? Ничего ты не хочешь понимать. Каково будет общественное мнение о нас?

– А вы скажите общественному мнению, что виновный строго наказан – и дело с концом, – предложил Санька.

На лице Орионовны отразилось недоумение: я к вам со всей душой, а вы чем отвечаете?

Орионовна бессильно уронила руки и ушла, полная огорчения и обиды. Ребята растерялись, виновато глядели ей вслед.

– Встали, построились, – сказал Валерий Васильевич. – Ноги мыть и – по палатам.

К умывальникам шли строем. Бастик протиснулся вперед, к Багрову, тихо спросил:

– А пдавда, ты хочешь эту… модедновую пдическу?

– Да я смеюсь! – Санька пригладил влажные волосы. – Она пугается, вот я и пугаю. Я вот возьму и наголо остригусь. Даже побрею голову.

– Пдавда?

– А чего? Мне это – раз и все!

4

Через дорожку от дружинной линейки – круглая бетонная площадка со скамейками по краю. Здесь проводятся массовки.

Массовка – от слова массовый. Следовательно, игры-танцы для масс – для всех. Все отряды обязаны являться сюда в полном составе. Никто не должен оставаться сам по себе. Этого требует начальник лагеря.

Отряды и являлись сюда в полном составе, но в том, что затевала культурница-массовичка Лионела Карповна, участвовали в основном девочки. Они неутомимо играли и танцевали. Иногда танцевали и ребята постарше. Большинство же мальчиков занимало скамейки и бегало вокруг площадки. Малыши боролись и катались на мягкой траве, как жеребята.

Музыки было вдоволь: то играл толстый аккордеонист Толик, то гремел репродуктор – колокол на столбе. Когда играл Толик, слышны были ребячьи голоса и даже мерный шум моря. Когда гремел репродуктор, все заглушалось, и в горах зарождалось эхо.

В этот вечер Орионовна попыталась весь пятый отряд приохотить к танцам – ведь ничто так не сплачивает коллектив, как общее дело! Она вывела мальчишек и девчонок на площадку, построила парами.

Лионела Карповна, туго затянутая в светлый брючный костюм, показала движения польки и попросила повторить их за нею. Толик наигрывал. Мальчишки дурачились, скрывая неловкость и неумение. Девчонки, задаваясь, ныли:

– Ирина Родионовна, а чего Багров на ноги наступает!

– Ирина Родионовна, а чего Забрускин говорит, что я неуклюжая, как корова!

Орионовна старалась не обращать внимания, веселилась, как никогда, упорно проводя свою линию: танцевать всем! Она взяла в партнеры Пантелея. Ему не до этих танцев – век бы их не видать – но не удерешь. И он танцевал, глядя себе под ноги, оступаясь и сбиваясь с шага. Орионовна не сердилась, терпеливо подсказывала:

– Музыку слушай, музыку, а ноги – они сами пойдут, как только ты услышишь музыку…

Она и других ребят подбадривала, а некоторых даже прихваливала. Оставив ненадолго Пантелея, она подошла к Лионеле Карповне и вместе с нею дирижировала танцами, напевала. Пантелей уже высматривал местечко на скамье, когда Орионовна подозвала Капу и подтолкнула к Пантелею:

– Займись моим партнером. Он уже почти умеет!

Сделали несколько шагов, и ноги Пантелея одеревенели от напряжения. Он остановился. Капа стояла рядом, давая ему отдохнуть. В ее черных мохнатых глазах было спокойное внимание, и Пантелей решил: постараюсь, станцую, как следует! Но скоро Капа остановилась и придержала Пантелея за руку:

– Танцуй свободно, как ходишь… Посмотри, вон…

Валерий Васильевич танцевал с Валерией Васильевной. Они танцевали, и музыка равнялась по ним. Она вроде бы даже замедлялась, когда Валерий Васильевич медленно переставлял ногу, которая болела. Музыка как будто даже затихала, когда Валерий Васильевич что-то говорил Валерии Васильевне. Они шли – глаза в глаза. Он заговаривал, а она слушала и кивала едва заметно: понимаю, продолжайте, продолжайте…

– Говорить надо? – спросил Пантелей. – О чем?

В глазах Капы блеснул смех, но сказала она сердито:

– Ни о чем!

Аккордеонист Толик устал. В колоколе репродуктора что-то хрипело и стучало.

Валерий Васильевич пошел к скамейке – передохнуть. Бастик Дзяк уступил ему место, а сам стал рядышком, помялся:

– Валедий Васильевич, а кто вам Валедия Васильевна?

– Коллега… Товарищ по работе…

– А Идина Додионовна?

– Тоже товарищ по работе…

– А почему вы все вдемя только с Валедией Васильевной даз-говадиваете?

– Разве?

– Ага!

Заиграла музыка, Валерий Васильевич поднялся и развел руками: мол, видишь, некогда отвечать на твои вопросы.

Усилия Орионовны не пропали даром – ребята кое-чему научились, а научившись, стали охотнее выходить на площадку, покорно выполняли требования своих партнерш. И тут случилось непредвиденное.

Увлеченно танцевавший Санька Багров вдруг качнулся, вываливаясь из ряда. Пары сбились. А Санька попытался вернуться на место, но его повело – он едва не рухнул на бетон. Орионовна подхватила его, и он на ослабевших ногах побрел к скамейке. Санька согнулся, вдавил кулаки в живот, икал и постанывал.

Малышей сдуло с ближайшей скамейки. Санька лег на нее, лицом к спинке. Резко вытянулся, дернулся, свернулся калачиком, заохал через силу:

– Ой-и… Мамочка!.. Ой-и…

Растерянная Орионовна гладила его голову, просила:

– Что с тобой, Александр! Ну, скажи же, что с тобой?…

Санька корчился, невнятно жаловался:

– Уммми-раю…

Перекрывая все звуки, взлетел пронзительный голос Бастика:

– Багдов умидает! Сам он сказал, сам!.. Доктода!

Валерий Васильевич подсунул под Саньку руки, сказал Орионовне:

– Я его в медпункт отнесу…

– Что вы! – всполошилась Орионовна. – А вдруг хуже станет.

– Доктода! – вопил Бастик.

– Замолчи! Я уже иду за ним! – воскликнула Валерия Васильевна и побежала в сторону медпункта.

Плаврук Эммануил Османович, который никогда прежде на этой площадке не появлялся, теперь примчался, склонился над Санькой, допытываясь:

– Ты узнаешь меня, Багров? Багров, это я. Скажи, что с тобой, скажи, Багров, и я окажу тебе первую помощь! Первую помощь!

Орионовна оттеснила плаврука, загородила Саньку собой:

– Ни в коем случае! Никакой самодеятельности! Поскорее доктора!

Лионела Карповна разгоняла ребятишек, отстраняла взрослых:

– Не надо толпиться возле больного: ему необходим воздух! Санька терял силы и нечленораздельно мычал:

– Ыииии… Умммм…

Доктор взлетел на площадку, как большая белая птица, – крыльями развевались полы халата. Он поднял руку, потребовал:

– Музыку!.. Убрать!..

И музыка оборвалась, точно радист услыхал доктора.

– Минуточку! Сейчас разберемся!

Только доктор подскочил к Саньке, только взял руку, чтобы пульс нащупать, как случилось еще более непредвиденное: «умирающий» легко встал, потянулся, хихикнул:

– Чего вы? Я – ничего…

Все застыли, а Санька вразвалочку пошел по площадке, будто круг почета делал. Все провожали его глазами и не могли рта раскрыть.

– Продолжайте, танцуйте, – помахав рукой, разрешил Санька.

И тут плаврук пришел в себя:

– Утопить тебя мало!

Орионовна заплакала:

– Ну, Багров!.. Ну!

– Во дает! – восхитился Олег Забрускин. – Ложный вызов! «Скорая» приехала, а больной – здоров.

А доктор, удивив окружающих, рассмеялся:

– И хорошо, что здоров, хуже было бы, если бы он по-настоящему захворал!

Саньке не удалось закончить круг почета. Репродуктор на столбе кашлянул и металлическим тенорком сообщил:

– Пионер пятого отряда Александр Багров, вас вызывает начальник лагеря!

Санька струхнул. Спрыгнул с площадки, но дать стрекоча не успел – угодил в объятия Полторасыча:

– Что теперь ты учудил? – тихо поинтересовался завхоз.

– А ну их! – огорченно отмахнулся Санька. – С ними шутишь, а они… не понимают шуток, а я – отвечай…

– Сам пойдешь или сопровождать?

Санька уронил голову набок, долгим взглядом посмотрел на Полторасыча и сказал:

– Сам…

И поплелся. Глядя на него, невольно подумаешь: человек и вправду заболел и, не желая утруждать других, сам добирается до пункта первой помощи…

Что там у начальника было, как разговор сложился, никто не узнал. Мальчишки и девчонки наседали на Саньку, а он отделывался одной фразой:

– Побеседовали по душам…

Мальчишек злило, что Санька туману напускает, вместо того чтобы рассказать об увиденном и услышанном. Девчонок злило, что Санька так легкомысленно держится, умнее всех себя считает! В пятом отряде назревала буря, но не разразилась – началось построение на вечернюю линейку.

Отряды заняли свои места, и председатели советов отрядов ждали команды председателя совета дружины подготовиться к рапортам. И тут хвост пятого отряда, где стояли самые маленькие, изогнулся в сторону кустов и сыпанул с дорожки.

– Что вы делаете? Назад! Ну! – Орионовна пыталась поймать ребят, кинувшихся в кусты.

Ни один не послушался.

Валерий Васильевич тоже сунулся в кусты, но не выгонял мальчишек, а смотрел: за чем они охотятся?

– Пятый отряд, что там у вас случилось? – допытывалась дежурная вожатая.

Орионовна беспомощно вскинула плечи: сама понять не могу!

И тут из кустов выбрался Бастик Дзяк.

– Одионовна! Одионовна! – возбужденно кричал Бастик. – Посмотдите – это же светлячки!

Он схватил воспитательницу за руку, толкался, голос его звенел все сильнее и сильнее.

– Что ж ты наделал? – трагически спросила Орионовна, она не заметила, что Бастик обратился к ней по непозволительно искаженному имени-отчеству. – Мы – на линейке! На линейке!

– Это же светлячки! – доказывал Бастик и, подняв кулачок к лицу воспитательницы, разжал пальцы – на ладони тлели живые угольки. Они то разгорались, то угасали, словно их ненадолго затягивало пеплом.

Орионовна загляделась на угольки, потом подхватила вздрагивающую руку Бастика, опустила ее пониже:

– Вижу, хорошо вижу… Что ж теперь делать?

– Пятый отряд, что там у вас? – грозно повторила свой вопрос дежурная вожатая.

– Светлячки! Светлячки появились! – неожиданно ответила Орионовна и заторопила малышей, вылетавших из кустов со сжатыми кулачками. – Быстрее стройтесь, быстрее!

Когда строем возвращались с линейки, Ленка Яковлева сказала так, чтоб все слышали:

– Надо срочно собрать совет отряда и обсудить поведение мальчишек. Строго спросить с Багрова и с Кондрашина. И с Дзяка тоже!

– Тебе надо больше всех! – распалился Бастик. – Тебя надо обсудить, чтобы скандалы не заводила: «Обсудить! Сдочно!» Жаль пистолета нет, а то бы я тебе показал!

Ленка ударилась в слезы. Отряд без команды остановился. Строй, смешался.

– Я мечтаю, чтоб наш отряд был первым в лагере, и я – виновата! – хлюпая носом, наседала на Бастика Ленка.

– Но-но-но! – Санька Багров стал между ними.

Девчонки были на стороне Ленки и потребовали: всех мальчишек за то, что они не умеют себя вести, передать в малышовский отряд – к «чебурашкам». Самые ретивые даже руки подняли – голосовали за то, чтобы так позорно наказать мальчишек.

– Стыыы-доба! – бросила Капа Довгаль.

Девчонки уставились на нее: а-а, ты против подруг, ты за этих негодных мальчишек!?

– А мальчики потребуют передать нас в отряд «ромашек!» И будем перебрасываться, да? – насмешливо спросила Капа. – А переведут ли?… Зачем же попусту спорить?

И мальчишки и девчонки озадаченно замолкли.

Валерий Васильевич все это время держался нейтрально: пусть, мол, померяются силами и – победит умнейший! Орионовна вконец расстроилась: отряд от рук отбился и не сладить с ним! Она покачивала головой и с завистью смотрела на отряды, которые организованно проходили мимо, направляясь к жилым домикам.

Воспользовавшись паузой, Валерий Васильевич распорядился:

– Подравнялись и пошли!

Вожатый – впереди, отряд – за ним. Орионовна замыкала. Скоро она успокоилась и на подходе к домику сказала:

– Яковлева, конечно, перехватила, но то, что она мечтает об успехах своего отряда, заслуживает уважения.

– Я бы ее уважил, – непривычно тихо отозвался Бастик.

Орионовна не услыхала…

Мальчишки были в постелях, когда Орионовна заглянула к ним, щелкнула выключателем, пожелала спокойной ночи и бодро провозгласила:

– Все дружно уснули!

Попробовала бы сама дружно уснуть! Целый день, как заведенные были, и вдруг – сразу утихомирятся, точно не свет, а их выключили?

Ребята ворочались в кроватях, с опаской переговаривались: все знали, что воспитательница и вожатый не ушли отдыхать и не скоро еще уйдут. Они ходят по коридору и прислушиваются к тому, что в комнатах делается. И в любую минуту могут войти.

Пантелей натянул простыню до горла, потом откинул ее. Лег на левый бок, потом перекинулся на правый.

Олег тихо свистнул и позвал Багрова:

– Санька, ты спишь?

– Сплю… А что?

– А все же, что тебе начальник оказал?

– Сам бы мог догадаться – что: благодарность объявил.

– За дураков нас принимаешь? – оскорбился Олег, встал на колени и запустил в Саньку подушку.

Тот кинул подушку обратно, нырнул под простыню с головой, сдавленно, будто его душат, выкрикнул:

– Мамочки!

Дверь тотчас же отворилась, и в светлом прямоугольнике четко обозначилась высокая фигура вожатого:

– Кто звал меня?

Санька взбрыкнулся и загыгыкал. И как эхо прокатилось: одобрительно загыгыкали другие мальчишки, только потише.

– Я пришла, – невозмутимо сказал Валерий Васильевич. – Я ваша мама!

Санька прыснул смехом. И другие прыснули.

Валерий Васильевич подошел к Санькиной кровати:

– Так чего тебе, сынок?

Санька высунул голову:

– Ась?

Он рассчитывал, что ребята отзовутся. Но всем уже расхотелось шалить – дуростью все это попахивало.

– А вы и верно, как мать нам, – продолжал балагурить Санька, но по голосу чувствовалось – уже чует, что маху дал, и старается вывернуться. – Вы же ж заботитесь о нас…

Олег привстал, будто только что проснулся, потер глаза:

– Устраиваешь тут цирк. Спать не даешь, клоун!

– Обижают меня, – притворно пожаловался Санька вожатому. – Рады, что родная маменька далеко…

Валерий Васильевич движением руки попросил Саньку подвинуться и сел на краешек кровати.

– Охота тебе, Багров, на посмешище себя выставлять? – задумчиво спросил вожатый. – А вы, ребята, потакаете ему, и жалобы ваши, что он мешает вам спать, ничего не стоят.

– Он выкомаривает, а вы – на всех, – загундосил Олег Забрускин. – Виноваты мы, что он такой, да?… Виноваты, чтоб нас наравне с ним ставили?…

– Злой же ты, Забрускин. Себялюбец несчастный! – взорвался Валерий Васильевич.

– А кто себя ненавидит, кто? – Олег сел на кровати. – Все ведь себя любят. Даже Санька, хоть одна дорога ему – в клоуны!

Санька схватился за спинку кровати, вскочил:

– А чем я плох? Придумал – клоун!.. Я военным буду!.. Ну-ка выходи, покажу, какой я тебе клоун!

– Будешь, будешь военным, – как маленькому, сказал Валерий Васильевич.

Санька растрогался, всхлипнул и лег, накрывшись простыней.

– Испугал! – запоздало отозвался Забрускин, но никто не обратил внимания.

– Зддавия желаем, товадищ полковник Багдов! – провозгласил Бастик Дзяк, да так, что стекла в окнах зазвякали.

– А что? – спросил Валерий Васильевич и весело сказал: – Пройдут годы, встретится вам на улице полковник. Вглядитесь, а это Александр Багров. Тот самый, что в одном с вами лагере был. И станете вы гордиться, что с детства знаете такого славного человека…

Митя поперхнулся. Олег недоверчиво буркнул:

– Скажете!

Бастик вытянулся на кровати по стойке «смирно», порывался рапортовать «полковнику» Багрову.

Валерий Васильевич махнул ему: скройся! Бастик рухнул на кровать, зарылся под подушку, промычал оттуда:

– Погибаю, но не сдаюсь!

– Ничего хитрого, – продолжал Валерий Васильевич. – Откуда берутся министры, художники, ученые, чемпионы? Из обыкновенных ребят. Так что готовьтесь, товарищи генералы и чемпионы!

– Неужели такое возможно? – как бы про себя просил Митя Янцевич.

– Да, возможно. Даже естественно, – заверил Валерий Васильевич, поднимаясь. – Верно же, Багров!

– Полковник Багров! – поправил Санька.

– Полковник Багров, – охотно повторил вожатый. – Поговорили, пора и на боковую. И мне тоже…

– Валерий Васильевич, – умоляюще позвал Митя. – Расскажите что-нибудь такое – мы быстрее заснем.

– Отбой когда уж был! – Валерий Васильевич пошел к двери. – Всюду спят.

– Дасскажите что-нибудь етдашное! – присоединился к Мите Бастик. – Пдо дазведчиков и шпионов.

– В другой раз, ребята, поздно уж…

– Ну, мне разрешите! Все равно мы всегда перед сном рассказываем, – настаивал Митя. – Я расскажу, а вы послушайте со всеми…

Валерий Васильевич заколебался.

– Пусть расскажет, пусть! Пусть! – доносилось изо всех углов.

– Ладно, только постарайся не растягивать, – согласился Валерий Васильевич.

– Вы садитесь ко мне, – Митя поправил край постели, готовя место для вожатого.

Каждому хотелось, чтобы Валерий Васильевич сел на его кровать, но всем ясно было – у Мити больше прав: он нынче рассказчик.

– Стдашно будет? – спросил Бастик.

– Будет, – пообещал Митя и заторопился: – Давным-давно, очень давно, когда на этих берегах…

Валерий Васильевич остановил его:

– Ты коротко рассказывай, но не тараторь…

– Я сначала начну, – Митя сделал паузу. – Давно-давно, очень давно, когда на этих берегах не было ни одного пионерского лагеря… и даже погранзастав не было… Давным-давно, в незапамятные времена, еще при царе, жил здесь старый рыбак Митрий. А с ним два сына и дочь. Дочь Кристина совсем молодая была – шестнадцать лет, а парни уже взрослые были. Их по отцу все называли: старшего Митричем Большим. Он здоровенный был, бородатый.

– Как наш плаврук? – снова перебил Забрускин.

– Ты помалкивай, это тебе не вечед вопдосов-ответов! – взвился Бастик.

– Еще бородатей, чем плаврук, – рассказывал Митя. – А младший был, значит, Митрич Малый. Он тоже был сильный, но чуть послабее старшего. И без бороды. Оба они были добрые и справедливые. Как отец. Все они – и отец, и братья – любили Кристину. Она варила еду и шила мужчинам рубахи и штаны. А сапоги они сами шили. И сети сами вязали, и лодку смолили своими руками.

– Что-то не слыхал такое, – Олег явно завидовал, что все слушают Митин рассказ. – Третий раз я в этом лагере, а не слыхал. Выдумываешь ты все…

– Не хочешь слушать – не слушай! Но молчи, – потребовал Пантелей. – Спасибо сказал бы…

Митя увлекся рассказом и не стал спорить с Забрускиным.

– Жили и поживали они тут, пока царь не подарил здешние берега, горы и леса своему другу – барону Лупану. Тот был жадный и злой, пьяница и обжора. Пришел он сюда с солдатами, сжег он хижину Митрия. Отец с сыновьями – за колья. Большая битва была. Старый Митрий погиб. Кристину солдаты схватили. Митрич Большой и Митрич Малый едва спаслись – на лодке ушли в море, когда не стало возможности сражаться… А богатый Лупан выше по ручью построил дворец из горного камня. В самой дальней комнате он запер Кристину. Он опоил Кристину особыми травами, и когда братья вернулись, она отказалась уйти с братьями, сказала, что любит Лупана и вечно с ним будет…

– Вот непутевая! – охнул Санька. – Из-за нее рискуют, а она…

– Братья утопили Лупана в море, а Кристина выпрыгнула из окна и разбилась о камни. Было это в самом узком и глубоком месте ущелья. С той поры это место называют Кристининой погибелью. Братья ушли в море. Здесь они оставаться не могли: царь послал против них целую армию…

Ни звука в комнате – лишь ровный и усталый голос Мити. Когда Митя закончил рассказ, Валерий Васильевич встал, на цыпочках вышел из комнаты, притворил дверь.

Пантелей дослушивал историю с закрытыми глазами. Он видел здешние берега, как наяву. Видел оба мыса и нагромождение оранжевых камней. Чернели бока каменных животных, столб света рвался в небо и ложился на море, и синий дым клубился над ровной водой, и нарушитель границы выплывал к камням. А потом нарушитель неслышно двигался по траве, как в замедленном кино. И, как в замедленном кино, преследовали его пограничники. Они осветили лазутчика фонариками и наставили на него автоматы. Он слепо озирался и покорно тянул вверх руки, трясся от страха и всхлипывал. Совсем рядом всхлипывал…

Пантелей открыл глаза, прислушался:

– Ты чего, Мить?

Митя длинно вздохнул:

– Ничего… Маму жалко!

– Ты ж недавно видел ее. Рано бы соскучиться.

– Не соскучился я. У меня папа недавно умер, и она одна. Жалко ее…

– Раз она отпустила тебя, значит, так надо. Ты не расстраивайся. Она тебя отдыхать послала – отдыхай… Спи…

– Понимаю. А все равно не отдыхается. И не спится. Вдруг что с нею случится? Я хочу быть сильным и смелым, чтоб выручать ее. Но я – здесь и не знаю, как она там… И мысли всякие плохие наседают, наседают…

– Спи. Ночью всегда плохие мысли наседают. Спи. Все будет в порядке.

Пантелею вдруг самому захотелось всхлипнуть: так жалко стало себя и так потянуло к маме. А она далеко и скучает по нему и считает дни до конца лагерной смены…