Текст книги "Эликсир жизни"

Автор книги: Николай Векшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Дрынов

Андрей Дрынов был под стать своей фамилии: огромный как медведь, длиннорукий, крупноголовый, со всклокоченной шевелюрой; рожа небритая, глаза болотные, на носу треснувшие очки, напоминающие старомодное пенсне. Одет был обычно в коричневую кожаную куртку, светлую рубашку и широкие темно-синие штаны, заправленные в краги. В таком виде смахивал на интеллигентного анархиста времен гражданской войны. Голова у него была не просто толковая, а светлая. Соображал так быстро и точно, что рядом с ним я чувствовал себя интеллектуальным «черепахом». Между прочим, с годами я убедился, что ум состоит не столько в том, чтобы соображать быстро, сколько в том, чтобы соображать постоянно. Интеллект заключается не в количестве мыслей или быстроте мышления, а в умении каждую мысль додумать до конца.

Андрей никогда ни с кем не спорил, действуя по принципу: проиграть в споре не зазорно; победить в споре – почетно; уклониться от спора – мудро. Андрей никогда никому ни в чем не отказывал. Он всем – сослуживцам, начальникам, друзьям, жене, любовницам – на любую просьбу отвечал примерно так: «Да, конечно, сделаю с удовольствием. Вот только закончу одно небольшое дельце и непременно сразу же возьмусь за Ваше». Человеку становилось приятно, что к просьбе относятся так душевно. Проходили дни и месяцы, но Андрей ничего не предпринимал. Если человек напоминал, Дрынов в самых изысканных выражениях извинялся и клялся выполнить. И вновь не делал. Со временем человек забывал о своей просьбе или находил иной способ решения. К Андрею коллеги относились очень хорошо. Я никак не мог взять в толк, в чем дело? Ведь он сачковал и дурил всех много лет подряд. А я пахал, как трактор, но попал под сокращение. Впоследствии я осознал, что начальников и женщин (и особенно женщин-начальниц) можно удовлетворять не столько исполнением, сколько демонстрацией исполнительности.

Андрей говорил: «Если каждого похвалишь трижды, то и тебя похвалят не однажды. Умный хвалит начальника, полоумный подчиненного, а глупец сам себя. Скажи женщине, что она уродина, а мужчине, что он глупец, и ты услышишь от них правду о себе». Не считайте Андрея подхалимом (подхалимом мы называем того, кто вместо нас хвалит другого). Просто он умел вовремя похвалить любого, хотя бы за пустяк.

Андрей был неплохим другом. Неплохим в том смысле, что не был врагом или предателем и частенько выручал меня. Однажды на праздновании защиты докторской его шефа я наклюкался так, что меня развезло как наши российские дороги по весне. Двигаться не мог, хотя был в полном сознании. Андрюха и Ося потащили меня с банкета под руки. «Не туда. Направо!», – корректировал я маршрут. «Ишь ты, гляди-ка! Он еще и командует!», – удивился Ося, подставивший мне плечо (не зря мудрецы говорят: «Подставляй другим плечо, а не спину»). «Держи его крепче! Смотри не урони!», – приказал Осе Андрюха, поддерживая с другой стороны. Они вдвоем заботливо перли меня на себе через ночной город. Когда добрались до дома, то не нашли ничего лучшего как внести меня в квартиру за руки и за ноги, так как мы вместе – трое обнявшихся поддатых приятелей – никак не могли протиснуться в дверной проем.

С Андреем мы много трепались по науке и около, а летом вместе шабашили на стройках Сибири. В шабашках он никогда не сачковал. Когда мы подымали бревна, то упирался до упора, потел и кряхтел от напряжения. Как-то раз таскали кирпичи. Загружали их в носилки и относили к строящемуся дому. Он нес носилки сзади, наступая мне на пятки. Я, как мог, старался идти с ним в ногу (пинки сзади помогают чеканить шаг). С каждым разом мы клали кирпичей в носилки побольше, чтобы уложиться в меньшее число ходок. Кто взваливает груз на себя, тот крепнет, и потому может взять еще больше, а кто сачкует, тот слабеет, и вскоре уже не может ничего. В конце концов мы так переусердствовали с грузом, что он стал неподъемным. Мы взялись за ручки носилок, но поднять сходу не смогли. Тогда поднатужились и дернули вверх на счет раз, два, три, приподняли! Но тут я почувствовал, что внутри как будто чего-то оторвалось, заныло в груди и закружилась голова. Андрюха тоже аж замычал от перенапряжения и, скрипя зубами, пробормотал: «А вот с натуги как начну сейчас пердеть, вонять и пукать!». Мы тут же с хохотом и грохотом бросили носилки, устало свалились на них, тяжело дыша, отдуваясь и нервно смеясь. Я выдавил сквозь смех: «Андрюха-ха-ха! От метеоризма хорошо помогают какао, шоколад и молоко с блинами. Прими вечерком, а то не дашь никому заснуть». Андрей огрызнулся: «Тот, кто храпит, засыпает первым». «Это придумал тот, кто пердит и засыпает вторым», – грубовато прокомментировал я. И мы повторно грохнули от смеха. Он спросил: «А я не храплю как свинья?» – «Нет, – ответил я, – свиньи не храпят. Ты во сне не храпишь, а повизгиваешь». И мы опять грохнули.

Дрынов был очень хваткий. Хотя мы были почти друзья, но он несколько раз поступал со мной так, что я остро чувствовал это самое «почти». Однажды мне предложили подработку в МГУ. Нужно было вести семинары и практикум для старшекурсников. Я согласился с удовольствием, так как это был неплохой способ подзаработать, совмещая приятное с полезным. Случайно встретив на улице Андрея, я радостно рассказал об этом (вот трепло!). Каково же было мое недоумение, когда мне в МГУ вдруг отказали, сославшись на то, что уже взяли преподавателем другого. Недоумение перешло в изумление, когда выяснилось, что этот другой – Дрынов.

Почему-то Андрей всегда был сексуально озабочен. Весь его рассудок временами перемещался в штаны. Он любил женщин вообще, но ни одну в частности. Кто любит женщин, тот не насытится ни одной. У ловеласа сердце находится ниже пояса. Андрюха не мог спокойно пройти мимо любой юбки. Каждую смазливую особь в момент знакомства начинал осыпать комплиментами: «Красавица! Афродита! Королева!». Эта примитивная чушь действовала безотказно. У Андрея была поговорка: «Хвали мужчин за ум, а женщин за красоту, и в их глазах ты всегда будешь самый умный и красивый». Причем, восхищался он женщинами совершенно искренне: расплывшись в похотливой улыбке и пуская слюни предвкушения.

Почему женщины обожают выслушивать комплименты? Потому что у всех слепых, как известно, тонкий слух. Комплименты подобны ароматным духам, к которым женщины даже не принюхиваются, а пьют залпом, трясясь от возбуждения, как алкаши от барматухи. Каждую женщину Андрей при знакомстве спрашивал: «Тр@хнуться не интересуетесь?». Не знаю, получал ли он когда-нибудь по физиономии, но во многих случаях получал, что хотел. Обычно ограничивался одной-двумя встречами. Ловелас – одноразовый шприц многоразового пользования. Бабник – романтик промежности. У Дрынова были две любимые поговорки: «У всякого свой вкус и свои прибабахи: кто любит баб, а кто вздохи-ахи» и «От греха воздерживается тот, кому уже всё равно». Андрей поучал: «Знаешь, Кеша, какие есть три бесценных сокровища у мужчины? Жена, любовница и много женщин. Хочешь соблазнить женщину? Тогда подари ей сочный комплимент, букет цветов и пачку презервативов, а юбку она задерет сама». Он так и приходил на свидания: в руках цветы, в штанах презервативы.

Дрынов считал, что самое лучшее – это соблазнять жен приятелей: быстро, удобно и никаких обязательств. «Жена друга – самая перспективная любовница, а своя жена – самая неперспективная. Любовный треугольник – всего лишь частный вид многоугольника», – любил говорить он. Если муж узнавал об измене жены и приходил выяснять отношения, Андрей, улыбаясь, говорил ему: «Твоя супруга – просто класс! Хвалю твой выбор. Кстати, она говорила, что обожает тебя. Просто на нас с ней помутнение нашло. Извини. С кем не бывает!». Муж глубокомысленно чесал в затылке, мучительно раздумывая: то ли поблагодарить за комплимент, то ли дать в глаз? Дрынов дружественно добавлял: «Мы с тобой – два берега у одной реки». Обычно всё заканчивалось мирно. Андрей смущенно изображал угрызения совести. Как говорится, когда у шкодливого кота наконец заговорила совесть, он с ней спорить не стал, поскольку к тому моменту был уже и сыт, и удовлетворен. Когда кто-нибудь говорил Дрынову о том, что он ведет себя непорядочно, он усмехался: «Я порядочный: меня порядком интересуют женщины».

АТФ и странные флуктуации

Работа по ЭВС в митохондриях шла своим чередом. Я обнаружил, что под действием света мощной лампы в митохондриях возникает синтез АТФ (как в хлоропластах листьев на солнце). Это был интересный результат. Надо сказать, что идея о возможности появления АТФ при освещении митохондрий была высказана не мной. Это предсказание сделал один американский физик. В его теоретической работе была развита гипотеза о том, что в ходе переноса электронов в дыхательной цепи митохондрий происходит высвобождение энергии в виде колебательных квантов; эта энергия могла бы расходоваться на синтез АТФ, частично уходя в тепло. Биохимики не восприняли эту гипотезу. А мне она была понятна до очевидности. Причем, я сообразил, что энергия нужна не для самого акта синтеза, а для десорбции АТФ с фермента в раствор.

Обнаружить «фотосинтез» АТФ в митохондриях мне удалось далеко не сразу. Сначала столкнулся с двумя проблемами. Первая заключалась в том, что митохондрии способны синтезировать АТФ без света, в темноте. Этот процесс, хорошо известный биохимикам, осуществляется за счет энергии субстратов. Я подавлял темновой синтез АТФ охлаждением и изымая субстраты. Так была решена первая проблема.

Вторая проблема оказалась сложнее. В ходе опытов обнаружилось, что концентрация АТФ в темновой суспензии митохондрий непредсказуемо изменялась на 20–30 % от опыта к опыту. Эти странные «флуктуации» очень мешали. Когда я поведал о них Осе Фишкину, тот воскликнул: «Да ведь это у тебя такие же флуктуации, которые изучает профессор Семен Яковлевич Шмунь!». Я побежал в лабораторию Шмуня, но он был как назло в отъезде. Тогда я разыскал в библиотеке журналы со статьями Шмуня и стал читать. Оказалось, что много лет назад Шмунь открыл флуктуации АТФ в белковых препаратах из мышц, а потом обнаружил, что флуктуации присущи многим ферментам. На первый взгляд всё выглядело убедительно. Шмунь считал, что ферменты участвуют в коллективном взаимодействии, синхронизирующим их активность. Попервоначалу я восхитился трудоемкостью экспериментов и смелостью идеи.

Однако чем больше я читал и анализировал, тем больше набирали силу сомнения. Во-первых, смущало то, что контрольные опыты были проведены Шмунем не корректно. Во-вторых, в статьях не было сведений о температурном режиме; а ведь непостоянство температуры может вызывать разброс в скорости. В-третьих, флуктуации имели место только при «точечных» измерениях; при непрерывной же регистрации реакций никаких флуктуаций не наблюдалось. И, наконец, в-четвертых, статистическая обработка данных была недостоверна. Шмунь пользовался статистикой как юнец презервативом: торопливо и бездумно. Он словно задался целью продемонстрировать, что статистика – самая точная из лженаук.

Настоящий ученый не перестает удивляться достижениям природы; невежда же торопится удивить мир собственными достижениями. Каждый торопливо кует свою Нобелевскую премию. Все спешат… А ведь известно, что дальше всех уйдет тот, кто не спешит. Что делается впопыхах, не живет в веках. Что делается наспех, вызывает смех.

Шмунь слишком торопился всех удивить. Не случайно лишь на 20-м году исследований выяснилось, что флуктуации присущи не только ферментам, но и обычным химическим реакциям; например, наблюдался разброс скоростей при окислении красителем аскорбиновой кислоты.

Я повторил опыт Шмуня с красителем и аскорбатом. В итоге выявилось несколько причин разброса: неоднородность распределения красителя и аскорбата в воде при их смешивании; температурные флуктуации в малом объеме из-за нагрева приборной лампой; конвекция тепла; дискретность из-за «порога чувствительности» прибора. Более того, в своих опытах с суспензией митохондрий я нашел те же причины разброса уровня АТФ и постарался устранить их. Флуктуации исчезли.

Я собрался идти к Шмуню разбираться, но его опять не оказалось на месте. Он всё время где-то заседал и выступал. Вообще в науке есть эдакая категория «почетных научных артистов», ежедневно курсирующих с конференции на юбилей, с юбилея на семинар, с семинара на презентацию, с презентации на лекцию, забросивши реальную работу. На этих мероприятиях они неустанно вещают о своих «открытиях» – метят территорию, как дворовые коты, ревностно шипя на конкурентов или наоборот лестью превращая конкурентов в соратников. Как правило, они шустро кучкуются и образуют мафиозные структуры, удерживающие в своих руках всю научную и административную деятельность институтов. Именно про таких говорят: «Толпа ученых затоптала истину и двинулась дальше…».

Наконец мне удалось застать Шмуня на конференции, посвященной юбилею академгородка. От каждого Института речь держал директор, рассказывая о достижениях. От нашего Института почему-то докладывал Шмунь. Львиную долю времени он потратил на живописание своих «флуктуаций». Его речь звучала так, что именно этот «феномен» и есть главное достижение Института. Меня это покоробило. Когда после доклада начали задавать вопросы, я заявил: «Уважаемый Семен Яковлевич, мягко говоря, переоценивает роль своего „феномена“. И вообще это не феномен, а артефакт». Обрисовал ситуацию и озвучил результаты своих проверочных опытов. Аудитория забурлила. Председательствующий, ссылаясь на нехватку времени, приостановил дискуссию и объявил следующий доклад.

Планетарнологический фактор икс

Впоследствии Шмунь выдвинул новую сногсшибательную идею: существует планетарный космический «фактор икс», синхронизирующий любые процессы: биологические, химические и даже радиоактивный распад! Если ученый постоянно выдвигает сумасшедшие гипотезы или ставит бесконечные однообразные опыты (как это много лет делал Шмунь руками своих лаборанток), значит, ему не хватает времени на осуществление мыслительного процесса. В наше суетное время некоторые ученые продвигаются вперед столь стремительно, что думать им уже некогда.

Я многократно выступал на семинарах с опровержениями, но Шмунь был непотопляем, как всё то, что плавает на поверхности… Размышляющие ныряют в неизведанные глубины; поверхностные барахтаются в лужах. Шмунь со своими «планетарнологическими флуктуациями» барахтался бодро и шумно. Однажды после очередной баталии со Шмунем ко мне подошел один из его сотрудников и шепнул: «Викентий! Пойдемте, я Вам сейчас кое-что покажу». Он привел меня в кабинет Шмуня, открыл ключом сейф и достал оттуда кипу оттисков статей некоего Мураямы на японском языке и их переводы на английский. Я взглянул на заголовки и ахнул. Все статьи были посвящены флуктуациям и «фактору икс», их вызывающему, причем, опубликованы они были в японских журналах давным-давно. Шмунь хранил их в сейфе и никогда никому не показывал. Его сотрудник обнаружил их случайно, когда искал спирт и наткнулся в столе на ключ от сейфа. Он вручил мне оттиски, сопроводив это такими словами: «Даю только на сегодня, пока шефа нет. И, пожалуйста, Викентий, никому ни звука обо мне!».

В первых статьях Мураяма описал флуктуации в биологических и химических системах. Сначала искал «фактор икс» внутри самих систем, а потом вовне, вплоть до космоса. Однако в конце концов пришел к тривиальному выводу, что «фактором икс» являлся нагрев растворов солнечным светом, когда пробирки стояли на окне.

Как-то раз Шмунь организовал конференцию, посвященную «флуктуациям». В первый день он сделал блестящий доклад, столь увлекательный, что у публики дух захватило. Он показал такую массу данных, что у неискушенного слушателя непроизвольно возникла уверенность, что вот, вот оно эпохальное научное открытие! Когда после доклада Шмуня я принародно спросил про Мураяму, Семен Яковлевич на мгновение лишился дара речи, но, быстро оправившись, заявил: «Мураяма – великий ученый, предвосхитивший мое открытие». В тот же день он сделал доклад «памяти Мураямы», в котором поведал биографию «великого японского ученого», положившего свою жизнь на поиски космического «фактора икс». С тех пор Шмунь стал в своих статьях ссылаться на Мураяму.

Публика на той конференции собралась экзотическая: все энтузиасты, все в оппозиции к официальной науке, почти все с периферии. Доклады были про «фактор икс», влияние звезд, телепатию, телекинез, лозоходство и т. п. При массе амбиций уровень образования у большинства участников был очень низким, а стремление к познанию океана знаний – минимальным. Как говорится, если кружкой зачерпнуть из океана, для нее это будет достаточно.

К примеру, один старичок пафосно поведал с трибуны публике, что музыка вызывает рост растений. Из зала к докладчику посыпались деловые вопросы: какая лучше – попсовая или классическая, лирическая или патриотическая? И т. д. и т. п. и п.б. (сокращение «п.б.» означает «прочая бредятина»). Я не удержался и невинно спросил: «Какова была мощность музыкальной аппаратуры?». Докладчик удивился: «А зачем Вам это нужно знать?». Я ехидно заметил: «Это не мне нужно знать, а Вам. Аппаратура мощностью свыше 100 ватт заметно нагревает за день воздух в закрытом помещении. А Вы ведь работали в небольшой теплице…». Тут на меня зашикали из зала. И председательствующий Шмунь объявил перерыв.

После перерыва некая экзальтированная особа из Томска долго и с жаром рассказывала слушателям о том, что солнечная активность влияет через «фактор икс» на протекание химических реакций. Когда же я спросил ее, с какой точностью термостатировались пробирки, она искренне удивилась: «А какое это имеет значение?». Я пояснил, что скорость химической реакции, как известно из уравнения Аррениуса, зависит от температуры, и поэтому температурные флуктуации неизбежно служат источником разброса скоростей. Она наивно воскликнула: «Ой, Вы меня извините! Я по образованию не химик, а зоолог: не знаю, что такое уравнение Аррениуса». Это был, что называется, полный приезд. Шмунь на правах председателя тут же закрыл дискуссию. А спустя год эта энтузиастка по его протекции защитила в нашем ученом совете кандидатскую. Кстати, вероятно именно эта особа послужила прообразом героини фильма «Солнечный ветер». Это увлекательнейший телесериал. Но основан на лженаучной интриге о влиянии «икс-фактора» Солнца на химические реакции. Почему лженаучной? Потому что игнорируются известные научные знания: об активации реакций светом, теплом, радиацией.

Однажды после очередной стычки со Шмунем ко мне подошли два инженера, Получертов и Иванчук, проводившие для него измерения флуктуаций радиоактивности. Они заявили, что ручаются за достоверность своих измерений. Я напросился посмотреть. Придя к Получертову, убедился, что он правильно проводит измерения в режиме совпадений (это когда свечение, вызываемое одной пролетающей радиационной частицей, детектируется двумя фотоумножителями одновременно). Однако я обратил внимание на то, что фотоумножители не были термостатированы. Получертов отреагировал спокойно: «Вот кондиционер; поддерживает в комнате постоянство температуры». Я заметил: «Но ведь он держит среднюю заданную температуру, периодически то достигая ее, то уходя на 0,1 градуса. А включенные в комнате приборы имеют мощность около киловатта; от них происходит конвекция нагретого воздуха…». Получертов тут же сообразил, о чем речь. Он взял два ватника и накрыл ими фотоумножители. Флуктуации исчезли. А в это время Иванчук на другом приборе нашел еще три причины «планетарнологических флуктуаций радиоактивности»: сетевые наводки, дрейф аппаратуры и некорректность статистической обработки данных. Когда Иванчук и Получертов сообщили обо всем Шмуню, тот заявил: «А я уверен, что измерения были вами проведены правильно!». И продолжил свои публичные выступления, как ни в чем ни бывало.

Иванчук до сих пор пытается дискутировать со Шмунем. Весь смысл его жизни– припереть Шмуня к стенке; и расстрелять из крупнокалиберного пулемета. А тот отбрыкивается и отнекивается. Выкручивается, как угорь. В общем, им обоим не скучно.

Шмунь с неизменным пламенным энтузиазмом вещает с трибуны смачные анекдоты из истории науки. Чем более история лжива, тем более увлекательна. Правдивые истории скучны, как моросящие дожди. Семен Яковлевич решительно навешивает ярлыки: кто был хороший, а кто гад, по принципу «кого захочу – как снег обелю». Чем дела хуже, тем речи зажигательней.

Вопреки расхожему мнению о том, что ученые ищут истину, на самом-то деле, как правило, ищут не истину, а подтверждение своим бредовым догадкам. Но настоящие ученые, набив себе шишек, находят объяснение в столбах и граблях, а не в круговращении планет и движении звезд, как делают астрологи и шмунь-подобные. Данные Шмуня по флуктуациям радиоактивности были опровергнуты публикациями физиков из Дубны и Санкт-Петербурга в журнале «Успех физики».

Почему со Шмунем произошел столь печальный казус? Ведь он являлся неординарной личностью, природным умницей, энтузиастом науки. Я вижу три причины в нем самом: торопливость, жажда славы и непрофессионализм. Чем меньше профессионализма, тем больше оптимизма. Слава приходит к тому, кто громко бьет в барабан. Были также две внешние причины: нежелание коллег тратить время на перепроверку и попустительство со стороны высоких покровителей. И, конечно, была одна объективная причина: природа любит поводить чудаков за нос; тем более, когда нос длинный.