Текст книги "Эликсир жизни"

Автор книги: Николай Векшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Красный партизан

Бабушка рассказывала мне, постреленку, как тяжело народ жил до революции. Работали с рассвета до заката, это не присказка, это быль. Никаких выходных. Деревня стояла на берегу огромного озера. Крестьяне артельно ловили сетями рыбу, причем, и женщины тоже. Потом у них всё скупалось за бесценок. Голодать не голодали, но и не жировали. Рядом в Златоусте, Алапаевске и других фабричных городах и поселках рабочим жилось гораздо тяжелее, впроголодь. А в это время капиталисты, помещики и чиновники вели праздную сытую жизнь: долгие дачные чаепития на террасах с душещипательными беседами о русском народе, шумные вечерние застолья в просторных гостиных с радостными восторгами по поводу и без повода, бесконечные танцульки и маскарады в шикарных залах, торжественные собрания и заседания в помпезных апартаментах, ежегодные поездки на отдых в Ниццу-заграницу… Кстати, тебе читатель, это ничего из нынешней жизни не напоминает?… И всю эту зажравшуюся свору царской дворни, спекулянтов, грабителей и лживых слуг отечества народ безропотно вез на своей шее.

В Первую мировую Ивана Евгеньевича забрали на флот. Иван, как многие, сразу увидел, что война народу не нужна. А кому нужна? Да тем господам, что сидят (за спинами солдат и матросов) в штабах и дворцах. Война – кровавый гордиев узел экономических неудач и политических провокаций. Война это кровь и грязь, зверство и страх…

Иван понял, что надо сделать так: кто объявил войну, тот пусть за нее и воюет! В 1915-м начались массовые братания русских и немецких солдат. Что может быть более великого, чем братание врагов? Вот ярчайший пример того, как должны поступать люди, если они не варвары. Не бойтесь врагов, но бойтесь вражды. Твой штык побеждает врага лишь до следующей битвы; твоя улыбка покоряет его навсегда. Интернационал – величайшая общечеловеческая идея всемирного братства. Ручейки, соединяясь один с другим, превращаются в полноводную реку; народы, объединяясь друг с другом, становятся цивилизованным человечеством.

А вот противоположный пример. За одну ночь в апреле 1915 года турки-мусульмане вырезали 1 миллион армян-христан, причем, своих же мирных сограждан. По улицам Отоманской империи кровь лилась рекой, это не преувеличение, это факт. Такое нельзя назвать зверством. Звери на подобное не способны. Такое творят только люди, причем, с одобрения своих религиозных пастырей. Любой священник, благословляющий солдат на войну, есть иуда, оборотень, переодетый черт – кто угодно, но только не посланник Бога.

В октябре 1917-го Иван оказался в Питере, на крейсере «Аврора», среди тех матросов, кто пальнул по Зимнему. Гнилая империя взорвалась; пришло долгожданное народное насилие. Революции совершаются не столько потому, что народ бедствует, сколько потому что лицезреет пред собой нагло жирующих богатеев.

Когда народ сбросил зажравшихся нахлебников, они завопили о несправедливости, о насилии, о красном терроре. Справедливость – резиновое прокрустово ложе. На флаге «справедливости» виднеется череп с костями. Белые устроили кровавый террор. Против собственного народа. За возвращение своей прежней преступной развратной жизни.

С дюжиной товарищей-матросов Иван воевал на бронепоезде «Смерть Каледину!», а потом партизанил в тылу Колчака. Дважды бежал из плена.

Один раз было так. Сводный брат из соседней деревни выдал его колчаковцам. Ивана и его друга Горского пытали. Рвали рот и ногти. Мучили просто так, для утехи. А потом, ближе к ночи, повезли в санях к лесу на расстрел. Колчаковцы по дороге пили водку и складывали пустые бутылки в сани. Ночь была звездная, морозная. Когда приехали, белые развязали друзей и приказали раздеться. Иван и Горский скинули на снег одежду и сапоги. На теле остались только тельняшка и кальсоны. Колчаковцы приказали положить всё снятое в сани. Иван и Горский положили одежду в сани и схватили оттуда бутылки. С криком «ложись! гранаты!» швырнули бутылки в пьяных колчаковцев. Те с испугу попадали в снег, а друзья рванули в лес что было силы. Вслед раздались выстрелы, но ни одна пуля их не задела. Друзья босиком прибежали в другую деревню, к Наталье Ивановне. В этой деревне колчаковцев в тот момент не было. Какой бы выдуманной ни казалась эта история, в ней всё правда.

Когда народ победил, то турнул нахлебников и их прихлебателей из страны, а они стали в эмиграции лить слезы: «Ах, Россия! Ах, любимый русский народ!». Лицемеры. Поделом вам. Конечно, каждого по отдельности жаль: ведь люди. Но всех скопом – нисколько не жаль: ведь класс паразитов.

Бабушка часто рассказывала мне об Иване Евгеньевиче, о революции, показывала побелевшие фотографии. На этих фотографиях меня поражали лица: серьезные, мужественные, прекрасные, устремленные в будущее.

Конечно, не всегда нужно доверять внешности. Приведу пример: фильм «Чапаев» – легенда, придуманная для будущего. Это – почти единственное хорошее, что досталось нам от гражданской войны. В детстве я смотрел фильм много раз, на одном дыхании, переживал, восхищался мужественным обликом легендарного комбрига. А нынче понимаю, что на самом-то деле он – придурок с саблей. Ведет себя как хам. Кичится своей славой. Пренебрежительно относится к интеллигенции, причем, ясно осознавая, что сам недоучка. Похваляется, что смог бы командовать всеми вооруженными силами Республики, хотя не имеет военного образования. Беспочвенно обвиняет комиссара в желании примазаться. В припадке ярости рвет на себе рубаху и бросает табуретку об пол (как говорится, разъяренный слон в шахматы не играет). Громко поет песню, не обращая внимания на спящего ординарца, а потом грубо кричит ему «да спи ты, черт!». Безжалостно расстреливает струсивших солдат, без суда и следствия. Учит подчиненных «правильной» тактике боя, а сам эту тактику грубо нарушает. Короче говоря, ведет себя как бандит-анархист (анархисты – головорезы, отрицающие власть, потому что она им не досталась). Не знаю, каков был реальный Чапаев (книга Фурманова не документ), но его художественный образ при логическом анализе производит тягостное впечатление и теперь уже не вызывает симпатии. И всё же. И всё же… Когда смотрю кадры чапаевской конной атаки, то чувствую в крови адреналин. Когда слушаю призыв Чапаева к солдатам, то начинаю понимать, что такое «железные батальоны пролетариата»; именно такие слова сделали революцию, ибо от них мурашки по спине, счастье в сердце, шаг чеканный, жизнь копейка.

Чапаев, Петька и Анка отважны и обаятельны. Обаяние и смелость – два великих качества неординарных натур. Смелый покоряет любые горы (боязливый покоряется малой кочке). К смелому победа приходит сама. Сплав обаяния и отваги – таково основное свойство большинства героев шедевров мировой литературы и кино, начиная от д’Артаньяна и кончая Остапом Бендером. Для них доброта и порядочность – качества излишние. Эти качества, к сожалению, не обязательны и в жизни. (Кстати, среди так называемых «порядочных людей» встречаются зачастую порядочные мерзавцы).

Впрочем, я отвлекся. Иван Евгеньевич много белых порубал и пострелял. Он был яростный борец за советскую власть. По духу – типичный революционер. Революционер – человек, борющийся против людей за свободу идей.

После гражданской войны Иван Евгеньевич служил в ОГПУ. Ненавидел «контру», вследствие чего у него были постоянные стычки с Натальей Ивановной, пытающейся защитить всех и вся. «Да ить разве ж можно так с людьми-то: в ссылку и тюрьму, однако!?», – возмущенно говорила она мужу. Он морщился и, кривя порванный рот, зло отвечал: «А они как с нами?! Давить их, гадов, надо всех до последнего. Их бы не на лесоповал, а сразу к стенке!». Наталья Ивановна пророчески предрекала: «Вот сейчас вы, коммуняки, у них всё отбираете, сажаете и убиваете, а опосля их дети будут то же самое-то делать с вашими, однако». Сбылось, однако…

В 1937-м Ивана Евгеньевича арестовали. Его должны были отправить по железной дороге в Свердловск и там расстрелять как врага народа. Наталья Ивановна собрала всех пятерых детей и поехала в станционный поселок. Рано утром двое конвоиров вывели Ивана Евгеньевича из амбара, где он сидел под замком. Жена и дети бросились к нему со слезами, облепили со всех сторон. Конвой пытался их оттащить, но не смог справиться: двум старшим пацанам было уже 13–15 лет, да и Наталья Ивановна была крепкая баба. Один из конвоиров для острастки выстрелил из винтовки в воздух. Жена и дети обхватили Ивана Евгеньевича еще крепче. Конвоиры растерялись. Им было как-то неловко. Да и жаль семью. «Черт с вами! Проваливайте!», – вдруг крикнул один конвоир и отвернулся. Второй тоже смущенно смотрел в сторону. Так Наталья Ивановна с детьми отбила мужа. Она привезла его в деревню и спрятала у соседей. А потом поехала в НКВД к начальству. На счастье начальником оказался один из бывших партизан – тот самый Горский, с которым ее муж удрал однажды от колчаковцев. Горский хорошо помнил Ивана Евгеньевича по гражданской войне и закрыл дело. Иван Евгеньевич перешел на работу на лесозаготовки. Вечерами он задумчиво бродил по избе, мрачно напевая «Плещут холодные волны».

Школьные зигзаги

Учителя – ломовые лошади просвещения. В советской школе при всех ее недостатках большинство учителей относилось к делу с полной самоотдачей. А какие замечательные были учебники по математике, физике, органической химии! А по истории средних веков! (кстати, каждый наступающий век принято называть просвещенным, а прошедшие века – средневековьем). В этих учебниках всё было просто и понятно, без лишних заумностей. Нынешние же учебники вызывают у школьников тоску и аллергию. Причем, в учебниках истории сейчас описывается преимущественно не то что было, а то что хотелось бы. С другой стороны, историк не может не быть поэтом и фантазером; в противном случае он станет смакователем человеческой мерзости. История представляет собой не более чем сборник пристойных анекдотов.

В наш суетный XXI-й век бедняги педагоги на уроках отдыхают, чтобы по вечерам оставались силы на репетиторство, а замученные школьники вынуждены учиться дважды в день. Как можно помочь российской школе? Элементарно. Хотя бы на месяц посадить правительство и депутатов на учительскую зарплату. А еще лучше – выдавать им зарплату почетными грамотами. К сожалению, во все времена правительство кормит сытых…

Учитель от чистого сердца вываливает на ученика весь груз своего невежества. Нет бездарных учеников, но бывают бездарные учителя. В 1-м классе моя первая учительница, престарелая дурында в калошах, пыталась добиться, чтобы я выводил в тетрадке палочки и закорючки и чтобы вместе с классом дружно повторял буквы «а» и «б». Я не хотел этого делать, ведь в 7 лет свободно читал и писал. Учительница была не в курсе. На уроках мне было скучно, поэтому я шалил и резвился. Дурында скрипучим голосом озвучивала цифры и буквы, долдонила на уроках одно и то же, ходила между партами с линейкой в руках и больно ударяла нерадивых по рукам. Если учитель не вооружен современными знаниями, ему ничего не остается, как вооружиться старорежимными розгами.

Двойки у ученика возникают либо из-за неумения учителя объяснить, либо из-за нежелания ученика понять; в первом случае исправить ситуацию может другой учитель, а во втором – родительский ремень. Дурында была уверена, что в моем лице она имеет дело именно со вторым. Она вызвала в школу мою мать и начала объяснять, какой Никишин никчемный ученик, оболтус, и что пора применить радикальные родительские средства воспитания. Когда они вдвоем вышли из здания школы, я как раз носился по школьному двору, перескакивая через цветочные клумбы и с разгону запрыгивая на забор. Они подозвали меня. Я стремглав прибежал – веселый, подвижный и легкомысленный, как Буратино. Мать в сердцах отвесила мне подзатыльник. Это было впервые в жизни и потому неожиданно. Я тогда еще не знал, что подзатыльник – традиционный способ передачи информации от поколения к поколению. От подзатыльника мозги не заклинит. Я не обиделся, потер затылок и улыбнулся: «Мам, ты чего?!». «Кеша, почему ты не выполняешь задания?!», – крикнула она. Можно сказать так: мать не орет – дитя не разумеет. Учительница вставила шпильку: «Все ребята в классе уже выучили алфавит, а Ваш сын нет». «Как это – не знает алфавит?! – изумилась мать, – он ведь знал его еще в шесть лет, когда прочитал и выучил наизусть „Бородино“». У дурынды от изумления отвисла челюсть.

Во втором классе у меня была другая учительница и другая школа, так как отца перевели на Черноморскую военную базу. Эта учительница тоже была старенькая, но совсем не походила на дурынду. Самое главное, чему она учила детей на уроках, это ответственности. Она не нравоучала, а обучала, и поэтому учиться было радостно. Дети лепят из пластилина добрых человечков; так же должен поступать с детьми учитель. Так поступала она. Проучился я у нее всего год, так как отца снова перевели в другой город. У нее и у других учителей я учился на пятерки. До 7-го класса был отличник, чему мать несказанно радовалась. Она гордилась мной до неприличия. Все знакомые были уверены, что ее старший ребенок – гений, пуп вселенной. Слава богу, мать создавала такой имидж только для других, а мне объясняла, что я придурок. Если же вы хотите испортить ребенку жизнь, убедите его, что он гений. Почувствовав себя гением и не повзрослев до седин, он станет клиентом психиатра. Вообще-то между любым ребенком и гением есть некоторое сходство: до поры до времени их никто не воспринимает всерьез.

В старших классах, когда у меня появились четверки и даже тройки, мать продолжала делать вид перед другими, что ее сын отличник. Когда после школы я не поступил в МГУ, она не смогла смириться с этим фактом и упорно говорила всей родне и знакомым, что Викентий поступил. Остановить ее в этой глупой выдумке было невозможно.

Учитель. Он из лучших чувств заводит блуждающего не на ту дорогу. Педагог обязан превратить одно заблуждение в 30. Как это ни грустно, в школе детям часто прививают не столько любовь к знаниям, сколько привычку к верхоглядству и обману. Школа это место, где взрослые приучают детей бояться сказать «не знаю». Сказал честно «не знаю» – получи пару! Соврал, списал или зазубрил – молодец, получи пятерку! Юность, столкнувшись с ложью, становится зрелостью и начинает лгать сама.

Врать я не умел, списывать не хотел, а зубрить считал ниже своего достоинства. В старших классах учился неровно. Математичка спрашивала: «Никишин, почему ты не стараешься? Некоторые решения задачек у тебя оригинальны, а некоторые – полная чушь. Почему так?». Учительница по русскому языку тоже удивлялась: «Викентий! Как ты умудряешься писать грамотно, не зная правил?».

А я увлекался космосом. В старших классах был победителем городской олимпиады по астрономии. И даже стал призером Всесоюзной космической олимпиады; меня вызвали в Москву, показали по телевидению. Так в 16 лет я стал знаменитым. И даже географичка, ставившая мне тройки, стала ставить пятерки.

Она раньше ставила мне тройки не случайно. Однажды, готовя дома урок по географии, я обратил внимание на то, что контуры материков на глобусе совпадают друг с другом. Если мысленно совместить Америку с Африкой и Европой, а потом с Азией, Австралией и Антарктидой, то получится огромный супер-континент. Не означает ли это, что когда-то на планете был гигантский материк, по какой-то причине треснувший и расползшийся по кускам? На уроке я спросил учительницу об этом. Она вытаращила на меня глаза и завопила, что это полный бред, ибо земная твердь не может плыть по океанам. Я не успокоился, а стал читать про материки и вскоре нашел, что когда-то один немецкий ученый выдвинул именно такую идею о расколовшемся супер-материке. Тогда ученый был осмеян, но сейчас признан. Континенты дрейфуют всего по нескольку сантиметров в год, но за сотни миллионов лет набегают многие сотни километров. Я показал этот материал учительнице. Она раздраженно фыркнула и заявила, что это всего лишь дурацкая гипотеза, противоречащая учебникам и здравому смыслу. Обычно здравым смыслом мы называем то, что наши потомки назовут старыми бреднями.

По биологии в школе я не блистал. Все эти пестики с тычинками и жабры с челюстями наводили на меня тоску. Я по-честному пытался выучить зоологию и ботанику, но каждый раз был побежден зевотой. В 10-м классе, решив стать биофизиком, чтобы найти «эликсир жизни», ездил в читальный зал городской библиотеки и брал «Биологию» Вилли. Через час усердного чтения этой капитальной книги я начинал сонно клевать носом. Однажды сквозь дремоту услышал чью-то насмешливую реплику: «Зубрил студент, но захлебнулся жаждой знаний и уснул». Я тут же очнулся и хотел ответить, что я пока еще не студент, но смутился и промолчал.

Мое решение пойти в биологию, принятое в 10-м классе, было неожиданным для всех – учителей, друзей, моей матери. Для всех, но не для меня. Я понимал, что космос – всего лишь полигон, на котором природа экспериментирует с такой странной и таинственной штукой как жизнь (тайна это не просто неизвестное; это неизвестное, от которого захватывает дух). Космические корабли предназначены не столько для перенесения людей в пространстве, сколько для утверждения могущества человеческой мысли. Но что такое мысль и как устроен человек – не ясно. Когда задумчивому юноше попадает в руки научно-популярная книжечка вроде «Природа и старение», она делает его фанатиком. Так случилось и со мной. Страстно захотелось найти «эликсир жизни». Желание – вечный двигатель, преобразующий мир. Из желания произрастает сила; желание укрепляется надеждой; надежда возникает сама по себе. Фанатик – человекообразное средство для достижения вожделенной цели.

Васькин урок

Много было в школе уроков. Но один запомнился навсегда. Однажды на уроке математики в пятом классе я почувствовал, как в затылок ударилась горошинка; не слишком больно, но неприятно. Это кто-то начал плеваться горохом через трубочку. Хорошо, что не пластилином. Я оглянулся, но все склонились над тетрадями и усердно писали. Через пару минут – снова горошинка в затылок. Обернулся – никого. Я отвернулся и сосредоточился, приготовившись к очередному попаданию. Бац! Я резко обернулся и успел заметить как дернулся над партой второгодник Васька, матерый хулиган. Я пристально посмотрел на него. Он оторвал блуждающий взгляд от тетради, и наши глаза встретились. Глаза у него были светло-болотные, узкие, наглые. У каждого наглеца змеиные глаза и ослиные повадки.

Я отвернулся, думая что теперь обстрел закончен. Ничего подобного. Снова – бац! Я встал из-за парты, подошел к Ваське, схватил лежащий перед ним учебник и хлопнул им его по башке. Такого оборота он не ожидал и растерялся. Класс захихикал. Многие посмотрели на меня с удивленным уважением. Учительница выставила меня за дверь. Прозвенел звонок, и Васька с десятком приятелей подошел ко мне. Мы отправились на задний школьный двор выяснять отношения.

Пацаны обступили нас и ободрили Ваську: «Давай!». Они не сомневались, что он уложит меня с нескольких ударов. Кулаки у Васьки были будь здоров. Сначала Васька не сильно, для разгона, но хлестко ударил меня по щеке. Как известно, не отвечают на удар трое: трус, подлец, мудрец. Я не был ни первым, ни вторым, ни третьим. И уже был знаком с аксиомой, что кто ударил тебя в правую щеку, тот ударит и в левую. Поэтому прикрыл лицо и стал в боевую стойку.

Васька бил злобно, но расчетливо, стараясь попасть в висок, но я прикрывал голову. После нескольких полученных ударов в корпус я разгорячился и стал переходить в контратаки, чего Васька никак не ожидал и потому разок получил в нос. Он сразу стал более осторожен. Он был опытный боец; выше меня, крупней и тяжелей. С каждым его ударом мне становилось всё хуже и хуже, особенно когда он попадал в голову. А Васька бил всё злей и злей. Я слабел. Не зря говорят, что ничто так не прибавляет сил противнику, как наша слабость. Васька провел серию ударов. Я отбивался как мог. Было ясно, что он побеждает. Раздались голоса: «Хватит!». Но некоторые пацаны провокационно кричали: «Кеша, давай, бей!». Им захотелось посмотреть на самое интересное: когда вдруг победит аутсайдер. Я всё еще держался на ногах, прикрывал лицо и гордо махал кулаками, не желая сдаваться и признавать, что я слабее. Признавшись в своей слабости, человек становится бессильным. Васька резко ударил под дых. Я скрючился. Перед глазами поплыли круги, но я опять устоял, хотя по щекам уже текли непрошенные слезы. «Еще хочешь?», – грозно спросил он. Я выдохнул: «Да пошел ты!». Душила обида, хотя злобы не было. Несправедливость вызывает в одних злобу, в других – обиду и стремление к справедливости. Возмущение несправедливостью без ненависти к обидчику – вот индикатор человечности.

Васька придвинулся вплотную и врезал мне в челюсть со словами: «Тут тебе никто не поможет!». Я рухнул. И неожиданно для себя самого выкрикнул в остром детском приступе инстинктивного желания защиты от боли и обиды: «Мама!». Лучше бы я раньше упал. Лучше бы он бил меня ногами. Лучше бы он поуродовал меня, чем я крикнул это. «Кешенька Никишин – маменькин сыночек!», – свысока бросил он и ушел, гордый победитель, с ватагой пацанов. Пацаны не понимали, что не тот силен, кто сильней, а тот, кто не станет побеждать более слабого.

Спасибо тебе, Васька, за урок: малодушие ни от чего не спасает, но приводит к такому сокрушительному поражению, которого не случилось бы даже при самом неблагоприятном исходе сопротивления. Этот урок я усвоил на всю жизнь. Всякое поражение является плодом воображения; в действительности же есть только одно: приобретенный опыт. Побеждает тот, кто не обращает внимания ни на какие удары.