Текст книги "Не потонем!"

Автор книги: Николай Курьянчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Русский сувенир

…Ведь от тайги до британских морей —

– Красная Армия всех сильней!

сл. Л. Кумача, муз. братьев Покрасс

Обратный путь из Индийского океана в Тихий был уже накатан, легче и обыденней. При всплытии перед входом в Малакский пролив нас должен был ждать наш корабль сопровождения и америкосы. У Сингапура будут массовые съемки нашей субмарины – как резидентами всех разведок, так и любителями. Будет жарко, но не так, как в Баб-эль-Мандебском проливе Красного моря. В общем, ничего особенного.

Все шло по плану. Кораблем-обеспечителем оказался средний десантный корабль – СДК польской постройки, переходивший из Балтийска во Владивосток. А нашими «палачами» стали два штатовских фрегата типа «Нокс», бортовые номера 1057 и 1061, как сейчас помню.

Вдруг на мостике возникла какая-то суета и нервозность.

– Учебная тревога!!! (Слава Богу, не боевая…) Всем вниз!!!

Естественно, на элиту (командование) и богему (верхняя вахта) команда не распространялась.

Пультовики, используя возможности ими же усовершенствованной системы «каштан», сразу же начали перехват переговоров мостика с центральным. Оказывается, фрегаты начали маневрировать и «опасно пересекать» курс лодки. По всем правилам лодка пользуется бесспорным приоритетом – в мирное, конечно, время. Поэтому командир дал радио на СДК: «Обеспечить безопасность прохода…»

Наш мастодонт-обеспечитель, со своими шестнадцатью узлами максимум, начал кое-как маневрировать. Своей неповоротливостью он представлял больше опасности нам, чем американцам. Янки сообразили это раньше коллективного разума нашего походного штаба и тут же влепили открытым текстом на русском (во дают!): Ваш обеспечитель опасно маневрирует; мы действуем в рамках «Правил…».

Первым спохватился старший похода (с академией):

– Смотрите, дятлы! – это в первую очередь, конечно, вахтенному офицеру. – Они сначала поднимают сигналы, а потом осуществляют маневр. Все правильно! Вон 57-й на правом борту набор сменил… Что это? А?

Дружное молчание и сопение. Пялятся на флаги.

– Командир, подскажите.

Командир был всезнайкой. Он запросто мог встрять в любой разговор, будь то любимое блюдо президента США или самые популярные позы совокупляющихся эскимосов, мог легко перехватить инициативу рассказчика. Даже старший не мог изложить академические взгляды на «неправильное использование танков и авиации в Курской битве»

А тут – чудо. Командир… молчал. И старший, наконец-то отыгрался!

– А-а, молчите! А где можно посмотреть?

– В приложении к МППСС, в «Справочнике вахтенного офицера»… – смущенно промямлил командир.

– (торжественно) Мореходы, мать вашу! Тащите все сюда.

Фрегаты продолжали свои законные маневры, а лодка встала в кильватер СДК, и мы с обреченностью двоечников пошли вперед. Справочника нигде не могли найти. Весь гнев сыпался на помощника командира.

– Ну, где?!

– Ищем…

– И долго еще искать?

– Ищем…

– Сколько их всего?

– Четыре. Каждому выдано под роспись…

– …ну и где они?

– Ищут…

– Кто ищет?!

– Вахтенные офицеры…

– А ваш, ваш-то где?

– Отдал…

– Кому? Эфиопам?

– Никак нет, вахтенным офицерам…

– Идиотизм сплошной, вас даже долбоебами назвать нельзя, – подвел итог старший. – Помощник, спускайтесь вниз и без справочника не возвращайтесь. И чем быстрее, тем лучше…

Помощник пулей слетел вниз, но продолжение он чувствовал спинным мозгом:

– …иначе вечно останетесь помощником. И никаких переводов, никакой вам Москвы, никакого Ленинграда…

Чужое горе – двойная радость, но не всегда. Помощник был неплохим мужиком и на целых три года старше самых закоренелых пультовиков. Надо выручать.

Дело в том, что у вахтенных офицеров и механиков-пультовиков шел извечный спор – кто умнее, кто нужнее и т. д. Мол, ни один вахтенный офицер не сможет научиться управлять реактором, а им – раз плюнуть, и штурманские дела осилят, если захотят. Короче, в результате все «Справочники вахтенного офицера» оказались на Пульте ГЭУ. Нет, это не воровство и не «подляна». Просто в подводном положении вахтенные офицеры обходят лодку, заходят, естественно, на Пульт, пьют там вкусный чай и нормально забывают там свои справочники. А тем что – оставили, значит, так нужен…

Командир группы автоматики взял первый же попавшийся справочник, сигареты, напялил ПДУ и пилотку.

– Ну, я на мостик, помощника выручать, – «автоматчик» мог покинуть Пульт с разрешения операторов.

– А что ты скажешь?

– Что я скажу? Скажу: «Прошу добро наверх, доставить справочник вахтенного офицера».

– А если спросят, откуда он у тебя?

– Да там от радости в штаны наложат, а коли спросят, скажу – с пульта ГЭУ, помощник оставил.

Наверху никто ничего не спросил, и лишь старший буркнул:

– У вас только на Пульте служить и умеют, хотя тоже все – разгильдяи и диссиденты…

Это все же похвала.

Вахтенный офицер зашелестел справочником и как малыш, впервые произносящий «мама», радостно пролепетал расшифрованный сигнал:

– Э-э… «намереваюсь пересечь ваш курс по корме на дистанции два кабельтова…»

– Во, бля! – выматерился командир. Голос прорезался…

Фрегаты, словно догадавшись о появлении на нашем мостике справочника, прекратили свои маневры. Легли на параллельные курсы с обоих траверзов от нас в полукабельтове.

На мостике перевели дух. Дали отбой тревоги. В ограждение рубки тут же поднялись десять жетоно-человек и давай глазеть со всех щелей на америкосов. А они там все такие стройные, подтянутые, подстриженные, в удобной светлой «тропичке», улыбаются. Тоже решили расслабиться – понатащили объективов и ну снимать нас всем чем попало. И еще приветливо так руками машут, «хэллоу», мол, улыбайтесь! Как же, дождетесь! Наш советский человек скорее улыбнется собственной кончине или чужим похоронам, чем птичке во вражеском объективе.

– Не вздумайте улыбаться и приветствовать руками, – закрепил общее мнение старший. – И принесите чего-нибудь попить.

– Дайте команду вестовым – холодного компоту наверх, – сказал командир, потом вахтенный офицер, потом вахтенный инженер-механик, согласно иерархии. Многократно повторившись и отразившись, команда вскоре материализовалась на мостике в виде чайника – вестовые давно ждали этой команды, видя в ней шанс подняться наверх без очереди. Чайник пошел по инстанциям. Пили, разумеется, с носика. Вроде, ничего особенного… Но с появлением чайника американские фрегаты аж накренились в сторону лодки. На ближних к ней бортах образовалась толпа, интенсивность съемок возросла многократно.

Утолив жажду, старший осмотрел свое войско оценивающим взглядом. Чайник был литой, чугунный, непонятного цвета времен первой обороны Севастополя. Ручка с одной стороны прикручена медной проволокой, с другой – «люминевой» и еще черной изолентой. Подводники напоминали пеструю толпу дервишей или бедуинов. Строгой и единообразной «тропички» уже не существовало. На ком – легкая сатиновая куртка от зимнего РБ, на ком – «разуха», у кого из под пилотки – бедуинская накидка из разового полотенца, да и пилотки, мягко скажем, не у всех одинаковые. Командир вообще был в цветастых волчьих трусах «Ну, погоди!». В общем – в лучших традициях вечно полураздетой, полуобутой, полуголодной, полуобученной, но сильной духом и непобедимой Красной Армии.

– Дайте сюда чайник! – рявкнул старший. К чайнику в это время присосался вахтенный офицер, молодой минер. Он с тоской оторвался от носика, как Христос-младенец от груди Божьей Матери, и услужливо протянул чайник старшему.

Старший взял злополучный чайник образца 1812 года, размахнулся и … бульк! Историческая ценность пошла ко дну. Все недоуменно уставились на единоначальника.

– Посмотрите на себя, кто в чем! Командир! Когда прекратится это безобразие!? Сколько можно терпеть…. Всем вниз!!!

Потеха кончилась так же неожиданно как и началась. Народ начал уныло исполнять команду. Русский сувенир стремительно шел ко дну. Глазеть супостату было не на что. Поплыли дальше.

Цусима

…не скажет ни камень, ни крест, где

легли во славу мы Русского Флага…

Вьетнамская база Камрань осталась далеко позади. Там произошла смена экипажей атомохода – первый экипаж, отморячив свои полгода вместо предполагаемых девяти месяцев, возвращался во Владивосток на среднем десантном корабле.

«Стоял ноябрь уж у двора». Здесь, в Китайском море, был бархатный сезон, или второе лето. Голубое, безоблачное небо; теплое ласковое солнце; изумрудное море. Тропическая форма одежды и непривычное полное ничегонеделание. Вся служба заключалась в дежурстве по команде – мичман пасет матросов – и трех построений в трюме на танковой палубе на подъем Флага, после обеда и перед сном. Загорали и читали днем; вечером, закрепив на носовой башне экран, крутили кино. Курорт! Слегка угнетал сравнительно скудный надводный рацион, и пронырливые офицеры-подводники пошли брататься с офицерами – надводниками. Дело в том, что подводники – прямые потомки пиратов, причем, самых беспощадных. Все, что обнаружено – цель, а всякая цель подлежит уничтожению. Легкий холодок взаимного презрения, заложенный еще в училищах, преодолевался либо землячеством, либо теплым тропическим шилом, настоянным на всевозможных цитрусовых корочках. Братского напитка оказалось много только у КИП-овца ГЭУ, и поделившись тайной со своим однокурсником, комдивом-два, друзья пошли прочесывать на лояльность «люксов»-надводников. Боевой частью пять на этом корабле командовал единственный офицер-механик, старший лейтенант, который дневал и ночевал у своих редко исправных дизелей польской сборки. Вышли на офицера-связиста. Он спал в рубке связи и в каюту приходил очень редко – попить чайку и проверить качество приборки. Наши связист и начальник РТС общались с ихним старпомом – тоже однокурсники. Связист-надводник оказался неразговорчивым и не очень общительным, но после первых посиделок просто отдал подводникам запасной ключ – владейте. Заходили перед сном пропустить «по пять капель под сухарик» и послушать приемник. Москва вещала на низкие широты только на местных языках, а вот песни были на русском. И на том спасибо. Если хозяин-связист «был дома», вестовой приносил чай, хлеб с маслом, консервы всякие… Врубали хозяйский «Панасоник» и крутили Высоцкого, Окуджаву.

Замполит придумал всем писать конспекты и рефераты на общественные темы объемом в 12-листовую ученическую тетрадь, чтобы чем-то занять народ. Если каждая кухарка должна уметь управлять государством, то чем хуже офицеры подводники? Хоть теоретически, в письменном виде. Побурчали для порядка и написали. Почему бы и нет?

Так изо дня в день. Предаваясь праздности и лени, незаметно подошли к Цусимскому проливу. Говорят, над полями больших, жестоких битв витает особый дух – дух сражений. Случайно ли, специально так вышло – пролив проходили ночью, но весь народ шарахался по кораблю и не спал. Видно, витал в районе самого крупного и жестокого морского сражения Русский Дух Цусимы и будоражил русскую душу. Уточнили время и место у штурманов: к месту начала сражения подойдем в два часа ночи, к месту окончания битвы – к полудню следующих суток. Если СДК сможет идти под обоими дизелями. И старик, несмотря на польскую постройку, сделал это! Видно, и здесь не обошлось без духа Цусимы. Еще штурмана сказали, что это район интенсивного рыболовства, и будет много японских шхун.

В каюте связиста накрыли стол – помянуть те далекие и смутные, но несомненно героические времена, когда дрались насмерть в пределах прямой видимости.

– А вот выиграй мы Цусиму, – бросил пробный шар КИП-овец, – может, и коммунизма бы не строили? Могли ведь выиграть, и всю русско-японскую войну тоже.

– Ты что, обалдел? – урезонил его комдив-два. – С чего это? Японская эскадра имела явное превосходство.

– Иметь-то имела, но в ней был сосредоточен весь их флот. А у нас три таких флота было, и каждый в отдельности японский превосходил, по крайней мере, в броненосцах. Первая Тихоокеанская эскадра, Балтийский флот, – КИП-овец загибал пальцы, – и Черноморский флот с его «Очаковым» и «Потемкиным».

– И что?

– А «Широка страна моя родная». Попробуй, собери все это в одном месте да в одно время.

– А что ты читал про Цусиму?

– Что и все – «Цусиму» Новикова-Прибоя. Но – не очень. Мнение сверхсрочника о тактике, да еще с классовых позиций.

– А «На „Орле“ к Цусиме», кажется, Костенко?

– Нет, листал только. Но это – вещь. Писал корабельный инженер, знал, что писал. Может, начнем потихоньку, чтобы не было внезапности?

КИП-овец достал фляжку и составил вместе три стакана.

– По чуть-чуть?

– Пойду, пну вестового, – подал голос хозяин-связист, – пусть чайку и чего-нибудь закусить принесет…

Подводники вытащили по белому сухарю – с ужина.

– Может, попозже?

– Нет, ночью его не дозовешься, а чаек мы и сами сообразим, кипятильник вон есть.

Пропустили по двадцать пять грамм под сухарик. Потянуло на разговор.

– Связь у нас тогда была ни к черту, – многозначительно произнес хозяин-связист.

– Можно подумать, что сейчас она стала лучше, – хмыкнул комдив-два, главный электрик атомохода, – из-за нее одна лодка осталась в Камрани, так и не окунулась в Индийский океан. Перегрелась на сеансе связи, квитанцию ждали. А мы сколько пропотели? А вот «афонинцы» не смогли или не захотели.

Связист крепко замолчал.

– Между первой и второй… – нарушил КИП-овец неловкое молчание.

– Давай.

Повторили.

– Пойду, вестового отловлю, – поднялся связист.

– А из каюты, по связи?

– Без толку, надо идти, – и вышел, вздохнув.

– Ну вот, обидел парня.

– А чего обижаться. Американские фрегаты видел? Антенн вообще не видно. А у нас все наружу топорщится. Сметет все первым же осколком, и – отвоевались…

– Ладно, сегодня не День Связи. А про Цусиму лучше всего в Советской Военной энциклопедии читать. Коротко, сжато и между строк много…

– И что ж ты вычитал между строк?

– А много. Например, что Рожественский отпетым дураком не был, и самодуром тоже. И то, что это было ну… как репетиция Первой Мировой. Генеральная репетиция, так сказать. После русско-японской все пошло в тираж – и сплошной фронт, и проволочные заграждения, и атаки цепью, пулеметы, крейсера-рейдеры… И революция в спину. Причем, большинство новшеств вводило, как сказал Ленин, «реакционное, отсталое и безграмотное русское офицерство».

– Ну, Ленин – это Ленин… А японский флот просто был технически совершенней, и потому всех побеждал…

– Ты уверен? Почему-то до гибели Макарова на «Петропавловске» Того избегал драться, да и какой он, к черту, японский? Миноносцы сплошь английские, крейсера – французские. Броненосцы – да. Но за полста лет до этого в Японии вообще флота не было, ни одного суденышка паршивого, а тут – броненосцы, да еще супер! Ни хрена себе? Откуда? Без помощи сбоку тут вряд ли обошлось.

– Ну и что ты хочешь сказать?

– А хочу сказать, что эту войну нам «союзнички» подсунули, еще по Крымской войне. Причем, даже подготовиться не дали. А когда япошки нам бока помяли, и мы решили дать бой – так подписали в Штатах этот Портсмутский мир. А годовалые большевики – первый съезд в Лондоне и революция! Война и революция, и все из Лондона. Как тебе?

Помолчали.

– Что-то связиста долго нет. Как думаешь, при нем можно говорить про революцию?

– А черт его знает? Парень недалекий, или прикидывается, но на стукача не похож. Думаю, можно. Хотя – кап-три на корабле второго ранга…

– Связисты – не карьеристы.

– Не скажи. Для связиста – надводника кап-три – это прилично. А может, «залетный»…

– Может, спросить?

– Да не надо. Захочет – сам скажет. Кстати, лейтенант Колчак – по-нашему кап-три – в ту войну миноносцем командовал. И неплохо командовал. Знаешь про то?

– Не очень. Хотя Пикуль в «Три возраста Окини-сан» пишет про него нормально.

Пить третью без хозяина не позволял этикет. Покурили в иллюминатор.

– Может, выйдем, посмотрим?

– Да ну… Ночь – как ночь, а до Цусимы еще далеко. Хозяин вернется, а нас нет. Сидим.

– Ладно. Слушай, а чего ты еще читал?

– Ну… в госпитале, на практике в Северодвинске, «Порт-Артур». Про несостоявшийся прорыв во Владивосток. От Макарова Того шарахался, как черт от креста. И надо же – первый минер России подорвался на мине… Невезуха какая-то.

– А Степанов, он как, «по Ленину» пишет или нет?

– Да нет. У него этакого революционного злорадства не видно. А отрицательный герой вообще один – это Стессель со своей генеральшей. Все остальные – герои. Непонятно только, как Порт-Артур сдали.

– А ты как думаешь?

– А черт его знает. Ты понимаешь, по сути это уже была мировая война. Нас с японцами поставили друг против друга. А исподтишка против нас – и Франция, и Англия, и Штаты… Ну, Турции сам Бог велел. А за нас одна Германия. Девять лет прошло – и мы уже в общей своре с этими «союзниками» с немцами воевали. Как тебе расклад? Надо пропустить для проясненья.

– Давай еще маленько подождем.

– Пять минут – засекаю.

– Про шимозу слышал?

– А что – шимоза? Конвенция ее запретила, страшная это штука, но японцы все равно применяли. Я так думаю, им ее всесильные тогда англичане подсунули, вместе с бездымным порохом.

– А наши снаряды даже не взрывались, когда броню пробивали…

– Это у легких крейсеров. Главной-то целью броненосцы были. Дрались на равных и разгрома не было, пусть не свистят.

В каюту вошел связист в роли вестового.

– Ну ты даешь! А мы уже заждались на третью.

– Не нашел нигде. Завтра ему устрою… Цусиму…

КИП-овец разлил на троих – чуть побольше.

– Ну… за тех. Кто утоп, как говорится.

Выпили, не чокаясь. Пытались перевести разговор на службу, на светские темы – не вышло. Все равно возвращались к Цусиме.

– …Что там не говори, а сам по себе переход с Балтики вокруг полмира – уже геройство. Считай, кругосветка – и все в тропиках, на угле, никаких тебе «кондишенов», и до Цусимы дошли все. Все, понятно? А у нас с Камчатки вышло два новейших атомохода, а к Дохлаку мы одни доползли. И то – на грани фола, все ломается. Я бы за тех механиков врезал, вот мужики были!

Пол-литра шила на мандариновых корках как не бывало – и ни в одном глазу.

– Может, еще залезть в закрома Родины?

– А есть?!

– Да есть… надо только обеспечить перелив, сохраняя скрытность. Там же наверняка хоть кто-то да не спит.

– Может, не стоит светиться? – засомневался комдив-два.

– Стоит. Цусима – не хухры-мухры. – не сдавался КИП-овец – Такое раз в жизни выпадает! А светиться я не буду. Принесу все в чемоданчике от документации. Я же умный.

– Конспиратор… – Все улыбнулись.

– Когда подходим?

– Да… часа через два. Нам тревогу объявят – проход узкости, – сказал надводник.

– Ты – как?

– Что – «как»? Нормально, как и все. Вроде, крепко развели, а не берет. Можно и еще…

– Ну, все. Норматив – пятнадцать минут.

– Прикрыть? – спросил комдив-два.

– Нет. Двоих быстрей расшифруют. – И КИП-овец ушел, сосредоточенный.

Когда вернулся через пятнадцать минут, связист и комдив-два опять толковали про Цусиму.

– …ведь явно же не успевали! Шли «на убой».

– А что, сдаваться надо было?! Даже сам факт выхода второй эскадры – это уже шаг, и моральная поддержка для Порт-Артура! – связист рубил, как по писаному.

«Ведь вот что с человеком делает шило животворящее!» – порадовался КИП-овец.

– …но факт произвел обратный эффект – японцы выложились из последних сил, чтобы взять Порт-Артур, и взяли. Эскадра на пять месяцев опоздала.

– А то, что отступали, так это кутузовская тактика. К концу войны мы уже превосходили японцев и во Владик уже первые лодки начали поступать!

– Вот если бы не революция, завалили бы наши первые подводники японцев, – вмешался КИП-овец. – В норматив уложился, но заслушался вашими заумными разговорами. Лично я в училище писал реферат – «Роль флота в русско-японской войне»…

– А у меня там два прадеда воевали, – предвосхитил вопрос связист, – один в Маньчжурии где-то, в полку Деникина, другой на «Рюрике».

– Понятно. А в каких чинах?

– В каких… В рядовых, конечно.

– Ну… тогда за предков наших, которые проливали, как говорится…

Говорили о русских артиллеристах, о непонятных интригах в Главном Артиллерийском Управлении, о том, почему снаряды пробивали броню, да не взрывались. Говорили о «загадочном гении Ленина», который всегда стоял за поражение России и рвал ее в клочья в угоду мировой революции. Маньчжурия и пол-Сахалина после первой революции. После второй – больше: Финляндия, Польша, Прибалтика, Бессарабия да половина Белоруссии и Украины…

Вдруг корабль чуть накренило на правый борт. СДК начал левый поворот.

– Ну, кажись, мне пора – подошли к Цусиме, – заторопился связист. И, будто в подтверждение его слов, экипажу СДК дали по боевой «Готовность номер один». Подводники тоже решили выйти наверх – подышать и посмотреть на ночной пролив.

КИП-овец чуть поотстал в коридоре. Корабль снова резко изменил курс, теперь уже вправо.

– Ео-о мое, иди сюда быстрее! Глянь, что творится! – заторопил комдив-два.

Корабль входил в море огней. Впереди, слева и справа аж за горизонт уходили яркие пятна прожекторов. Множество миниатюрных японских шхун, не теряя напрасно время, чего-то сосредоточенно ловили, осветив воду. Зрелище было потрясающее. По правилам МПСС наш «мастодонт» должен был обходить рыбаков, и он, как пьянчужка на церковной площади среди молчаливых богомолок в Великий Пост, стыдливо рыская и покачиваясь, побрел к выходу из пролива.

– Жируют на нашей кровушке, – сказал комдив-два недобро.

– Знаешь… сдается мне, что вся эта наша враждебность какая-то… искусственная, что ли. Будто нас держат и натравливают, чтобы еще одного Перл-Харбора не было. Японцы все ж поумнели после Цусимы – в сорок первом бросились на американцев, а не на нас… А вот мы не удержались и кинулись добивать их, и себе прихватили японского…

– Ну, это ты зря! Что ж теперь, обратно отдавать? А кто наши транспорта втихаря топил в нарушение нейтралитета? Скажешь, не топили? Родственнички-подводнички… А «Л-16»?

– Ну, топили…, – махнул рукой. – Слушай историю. Забирал контейнер на морвокзале, было у меня ноль-пять на всякий случай. Подхожу к какому-то приличному деду-работяге, прошу помочь контейнер найти. Пузырь показываю. Нашли махом, а потом – к нему в каптерку, где и приговорили. Потом пивком шлифанулись. Так вот он мне и рассказал, о чем Пикуль умолчал, хотя не мог не знать.

– Про что?

– А про американские пароходы под разгрузкой, про «студебеккеры» с тушенкой… С сорок третьего года половину ленд-лиза через Камчатку везли, американскими конвоями. Потом грузили на наши – и во Владивосток. А вот уже оттуда поездами на фронт. Говорит, будто америкосы и отстроили Петропавловск…

– Да мало ли чего может наплести подвыпивший работяга!

– Не скажи. Говорит, сопливым пацаном ходил подбирать консервы, которые из кузовов выпадали. Героизм не ахти, но риск был… И потом, Петропавловск до революции захолустьем был, ударных строек не наблюдалось, а тут бац! – триста пятьдесят тысяч город. Нет, в добрые американские намерения я не верю. Нажились на этих войнах и опять наживаются, а нам еще долго икать. Столько народу положили!

– Там еще осталось?

– Там абсолютно все осталось.

– Пошли уберем, еще вестовой припрется… – и, охватив взглядом еще раз море, залитое прожекторами от края и до края, подводники ушли в каюту.

Утро было пасмурным, ветряным и холодным. В «тропичке» стало совсем неуютно. Дальше – больше. В десять ноль-ноль дали построение на баке на траурный митинг, форма одежды номер три, черная фуражка… Ни хрена себе! Народ полгода не одевал брюки и галстук, забыл про пуговицы и рукава, а потому растерянно заметался. Все же врожденные инстинкты северян сработали, и в полдесятого стройные, загорелые и не похожие на себя(стереотип подводника: бледный, бородатый и толстый), уже прогуливались по верхней палубе. Особых шуток и острот по поводу смены формы одежды не было. Витал еще, видно, над головами трагический дух Цусимы. Не до веселья. Хотя без казусов не обошлось?

Все проспал замполит – и Цусиму, и митинг. Как раз перед входом в пролив выколотил с последнего нерадивого офицера злополучный реферат и «притопил», уснул счастливым сном, верный слуга партии.

А инициатива митинга принадлежала командиру СДК. Наш старпом (командир остался в Камрани расти на ЗКД – зам. командира дивизии) на утреннем построении порекомендовал секретарю парторганизации подготовить трех выступающих. Ну, понятно, от офицеров всегда есть человек, который не откажется – это он сам. Коммуниста-матроса тоже можно «построить» и написать ему текст. А вот мичман может и послать.

Секретарь настойчиво забарабанил в дверь каюты зама.

– Какой еще митинг, какая на хрен Цусима?! Я ничего не планировал! Кто это там воду мутит? – слуга партии начал понемногу приходить в себя.

– Командир СДК. Нас перед фактом поставил, велел трех выступающих выделить. Может, вы выступите? – безнадежно спросил секретарь.

– Еще чего! Кого ты назначил выступающими?

– Ну… я выступлю. Остальные отказываются – не готовы.

– Что значит – «не готовы»? Сколько до начала?

– Чуть больше полчаса…

– Предостаточно! Так… кто там у нас скулил о переводе в военную приемку в Комсомольск из БЧ-5?

– Мичман такой-то.

– Вот и направь-ка его ко мне. Ну, а у матросов кто в отпуск первый кандидат?

– Командир отделения электриков, аккумуляторщик, комсомольский секретарь…

– Во-во, и его тоже, если будет выпендриваться. Моряку поможешь, дашь пару тезисов из своего выступления. Повторение – мать учения. А мичман пусть сам выбирается. Смог же дорогу в «приемку» найти!

Митинг начался вовремя. На правом борту выстроился экипаж подводников, на левом – свободная от вахты команда СДК. Примерно поровну, но сразу бросалось в глаза, что у подводников преобладали офицеры, а у надводников – матросы. Командование и выступающие сосредоточились перед ходовой рубкой, а внизу перед башней сбилась кучка гражданского персонала и даже две женщины (та, что помоложе – уже безнадежно беременна) – возвращенцы из Камрани.

Первым выступал командир СДК, капитан второго ранга. Говорил, в основном, о воинском долге, который с лихвой выполнила вторая эскадра, и выражал уверенность, что мы – нынешнее поколение моряков – выполним свой. Говорил толково, с чувством, но аплодисментов не последовало – не к месту они здесь.

Затем слово взял их старпом, который переводил абстрактный долг в более конкретные задачи. Даже упрекнул расчет носовой башни за плохо покрашенный бак «перед входом в историческое место». Но и это было не смешно.

Ветер с налета пытался сорвать непривычные и неудобные фуражки, солеными брызгами то и дело обдавала волна, и в смысл произносимого на баке никто особенно не вникал. В мозгу все настойчивее и требовательнее звучало:

…Не скажет ни камень, ни крест, где легли

Во славу мы Русского Флага…

В носоглотке что-то непривычно першило. Наверно, это пыталась пробить себе дорогу скупая мужская слеза…

Из всех выступлений запомнился только крупный прокол мичмана: «…и вот, бездарное царское командование погнало советских моряков на убой к Цусиме, которыми командовали безграмотные реакционные офицеры…»

Вот гаденыш, – мелькнуло в голове, – хрен с ними, с «советскими», но ведь не упустил, змееныш, укусить, пусть не советских, но офицеров…

Прокол заметили все, но никто даже глазом не моргнул. Не то место.

Застопорили ход. К левому борту поднесли венки. По трансляции наконец-то грянул «Варяг». «Варяг», под который военные моряки неизменно шли парадом по Красной Площади, наш старый, добрый, до предела запетый и затоптанный «Варяг»… Но здесь уместен был только он. По корабельной трансляции он звучал убедительнее самой сильной симфонии «живьем» в самом звучащем концертном зале. Его звучание вызвало море чувств и эмоций. Еще больне запершило в горле, еще больше защемило глаза. Кто пальцами, кто кончиком платочка полезли в уголки глаз. Финалом высшего напряжения чувств и мыслей стало коленопреклонение при опускании венков… Здесь руки стали ближе к глазам, да и голову можно опустить.

После минуты молчания встали, надели фуражки и разошлись. Но минуты было мало и она продлилась автоматически минут до пяти. Столько пронеслось в душе за эти мгновения мыслей и чувств, что говорить было неуместно – не находилось и не хватало слов. Хотелось молчать и думать ВСЕМ. Наверно всеобщее общение шло на подсознательном, телепатическом уровне. Это воистине было коллективное мышление!

Но жизнь (суета сует) – продолжалась. Надо было идти дальше во Владивосток. Дали команду, дали ход, и пошли. А всеобщая минута молчания, повиснув над Цусимским проливом, осталась позади, как общая мыслеформа уже свершившегося и непоправимого.