Текст книги "Листы дневника. Том 3"

Автор книги: Николай Рерих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 64 страниц)

Дорогой друг мой Игорь Эммануилович

Золотыми словами кончаешь Ты свое последнее письмо, Твое последнее письмо, дошедшее к нам в Сентябре. Как прекрасно сказал Сталин, что «академики должны жить не хуже маршалов». Поистине, историческое речение. И заканчиваешь Ты свое письмо многозначительным «ДО СВИДАНИЯ». Этим же словом начну и кончу и я мое письмо.

Ты, вероятно, удивлен, что я отвечаю с таким долгим перерывом, но тому две особые причины: во-первых, наша почта в виду беспорядков была прервана два месяца, да и теперь состояние ее весьма проблематично. Так, например, мы не получаем ответа на двадцать пять телеграмм с оплаченным ответом. Но друзья, наверное, хотели бы на них ответить, – значит, все еще далеко неладно. Вторая причина – моя болезнь, заболел я уже с начала Июля и два месяца пролежал в постели с болями, с операциями и со всякими малоприятными вещами. Только теперь выкарабкиваюсь из этой невзгоды и очень надеюсь, что опять все придет в нормальное состояние. К тому же, как Ты знаешь, мы живем в деревенских условиях, и потому всякие медицинские обстоятельства особенно трудны, а тут еще и дорога долгое время вообще не действовала. Хочется скорей за работу! В Твоем строительном письме так много светлого и привлекательного. Поистине, благо правительству, которое так печется о культурных деятелях, – в этом залог светлого преуспеяния. Итак, Ты созидаешь уже второй дом, а Твое описание семейного быта с двумя дедушками и двумя бабушками напоминает о ряде поколений, создавшихся и проходящих для новой творческой работы. Ты поминаешь скульпторшу Мухину, Герасимова и Иогансона и других, приобщившихся к вашему Кооперативу, процветающему на радость его членов. С произведениями Мухиной я знаком и их очень люблю, так же, как и Герасимова. Иогансона, правда, я не знаю, но читал в сов[етских] газетах его вдумчивые статьи. Конечно, как Ты правильно замечаешь, все это далеко не молодежь, но богатыри среднего поколения, а ведь мы теперь уже старшего.

Радио сообщило об основании Всесоюзной Академии под председательством Герасимова и с твоим и Юона ближайшим участием. Интересно, кто те сорок пять Академиков, составляющих Совет Академии, и кто почетные Академики? Да процветет Всесоюзная Академия!

Радио также сообщило о раскопках Верейского Кремля. Ведь Верея – древнейшее место, и, кроме средневековых остатков, там могут быть любопытные древнейшие слои. Помню, как в одном тверском городище мы нежданно, негаданно нашли превосходную готскую эмалевую пряжку. Каким вихрем занесло ее туда? Да, да, сколько на Руси предстоит знаменательных находок! Истину сказал Сталин на юбилее Москвы, что Москва является оплотом Всемирного Мира и отпором всему мечтающему о войне. Да будет так!

Привет Твоим семейным всех поколений от всех нас. Закончу тем же сердечным, многозначительным словом – ДО СВИДАНЬЯ.

9 октября 1947 г.

Публикуется впервые

Дорогой друг В.Ф

Наверно, Вы удивляетесь долгому перерыву в моих вестях после Вашего доброго Июньского письма. Причин много, и все неприятные. С начала Июля я серьезно и внезапно заболел. В постели около трех месяцев, боли, операции, и все это в наших горных, уединенных условиях. Говорят, через несколько недель все наладится, но все еще на больном положении. Никогда я так долго не болел, и все сие тягостно. Вторая причина: с начала Августа вследствие беспорядков почта и телеграф лопнули. Мы отрезаны. Конечно, масса почты пропала, а остальное где-то валяется. Будто бы только теперь обещают сношения, и я спешу послать Вам весточку – авось дойдет.

Добрую весть Вы сообщаете о намерении Академии Наук издать Ваши воспоминания. Перед Вами прошло столько великого, что именно Вы – внимательный, чуткий, доброжелательный – можете отобразить волны бурь и достижений. Сердечные мысли наши с Вами в трудах Ваших. Грабарь пишет много о благоустройстве жизни художества. Между прочим он сообщает, что моя серия "Красный всадник" (привезенная нами в Москву в 1926 году) находится в Музее Горького в Горках, где он жил и скончался. Вдвойне я этому порадовался. Во-первых, A.M. выказывал мне много дружества и называл великим интуитивистом. Во-вторых, семь картин "Красного Всадника" – Гималайские, и я почуял, что в них A.M. тянулся к Востоку. Не забуду его рассказ о встрече с факиром на Кавказе.

В своем последнем письме Грабарь описывает строящийся академический поселок в Абрамцеве (недалеко от Троице-Сергиевой Лавры). Грабарь приводит замечательные слова Сталина: пусть академики живут не хуже маршалов. Историческое речение! "Москва – центр науки" – Сталин заповедал на московском торжестве. Радостно, что из Руси звучит великий завет. Наша любимая Родина да будет оплотом высокой Культуры!

Бывало, немало нам приходилось претерпеть, когда мы заикались о русской Культуре. Всякие рапсоды Версаля поносили нас и глумились о "наследиях Чуди и Мери". Злобные глупцы! Прошли года, и жизнь доказала правоту нашу. Русь воспрянула! Народы Русийские победоносно преуспевают во главе всего мира. Строют и украшают свою великую Родину. На диво всему миру творят молодые силы исторические достижения. Вы-то понимаете и купно радуетесь.

По слухам, почта скоро наладится, но слухов вообще много. Хорошо еще, что радио действует. А тут еще нахлынули неслыханные ливни и нанесли всюду большой ущерб. Нелегко строить мосты и чинить обвалы в горах. Вообще, лето было необычайно трудное. Какие у Вас были гости? Что доброго? А мы в думах с Вами и шлем Вам всем сердечный привет.

Всегда было радостно слать привет туда, где он будет воспринят, а теперь такая посылка особенно ценна. Мир и радость – два оплота преуспеяния. Лишь русское сердце отзвучит на такой зов. Всюду океаны горя, бедствий, неразрешимых задач. Не пишу о бедствиях Индии. Наверно, в Ваших газетах достаточно отмечается горе великой страны. Ганди в день своего 78-летия горестно отметил: мною получено много поздравлений, но более уместны были бы соболезнования. О том же скорбно говорил и наш друг Неру. Скорбит Индия. А там, за горами – за долами, идет великая стройка Культуры. Исполать!

Радоваться Вам.

10 октября 1947 г.

Публикуется впервые

Друзьям [169]169
  Членам шанхайской группы.


[Закрыть](18.10.1947)

Дорогие друзья! Спасибо за душевные весточки от М.Н., Е.Н., Наденьки и Вани. Надеемся, он получил нашу телеграмму с советом ехать на великую стройку, на всенародный труд, на творчество. Нас много спрашивают: «Ехать?» И мы всем отвечаем: «Да, да, да – ехать непременно во славу Родины, во имя созидательного труда». Как хорошо, что Е.Н. уже получила добрую весточку от своих уехавших. Именно хорошо там. И встретимся там. Не откладывайте.

Ваши вести долетели к нам с большим запозданием. Здесь ведь средневековые религиозные жестокие войны. Почта прервана уже давно. Заказных не принимают. А к довершению нахлынули небывалые ливни. Дороги снесены, и требуются месяцы для починки. Словом, уклад жизни нарушен. Телеграмму Ване мы пытались послать при случае – надеюсь, не пропала.

И еще у нас неприятное обстоятельство. Уж четвертый месяц я болею, и только теперь на пути к выздоровлению. Было очень тягостно, ведь никогда так болеть не приходилось. Вот все это и нарушило все связи. Так хочется на работу, на творчество.

И еще раз повторю мой совет: "ехать!" Там, на великой Родине, нужен всеобщий труд. Не бытовое прозябание, но бодрые достижения. Грабарь сообщил прекрасный завет Сталина, чтобы "академики жили не хуже маршалов". "Москва – центр знания". Забота о Культуре!

Не пишу о здешних событиях. Из газет Вы знаете хотя бы отзвуки происходящего.

Велика людская жестокость, безмерно невежество. Попытаемся послать Вам эту весточку простым воздушным – авось, дойдет. Наверно, за эти месяцы множество писем погибло или где-то безнадежно валяется.

Итак, на новую ниву, полные любви к Великому Народу Русскому.

Душевный привет от нас всех.

Сердечно…

18 октября 1947 г.

«Зажигайте сердца»

Родные наши [170]170
  Фосдики Зинаида Григорьевна и Дедлей.


[Закрыть]

Хорошее, памятное число сегодня. С большим запозданием дошли одновременно оба Ваши письма от 5 и 25 Сентября. Видите, какая безобразная почта! Все еще не пришло выздоровление мое, но медленно приближается. Наверно, теперь кое-как доползут и наши весточки к Вам. Жильнио хороший человек, но о болезни сочинил, и врач уверяет, что ничего подобного он ему говорить не мог.

Вдумывались мы в Ваши письма. Трудно положение АРКА. Очевидно, русофобия разъедает Америку. И такая язва трудно залечима. Местные условия покажут Вам, что еще возможно. Вы-то сделаете все, что в силах человеческих во благо Культуры, но где же сотрудники? Убоялись, притихли, а иные вообще сочли культурные начинания излишними. Не будем ни чрезмерными оптимистами, ни пессимистами, пусть реальные местные условия будут мерилом. Казалось бы, русские силы в такие дни должны бы пособить, но где они? Судя по Вашим письмам, за все это время у Вас не было русских вестей и гостей. А ведь какое нужное, благородное дело творила АРКА! Старая пословица: "Один в поле не воин"; воинов-то немало, но все они вразброд. Чуем Ваши неизбывные трудности.

Показательно, что и по Знамени Мира отзвучат не американцы, но иностранцы. Точно бы слово "мир" как-то замерло для Америки. Между тем в Европе и в Южной Америке деятели хотят обширную деятельность и готовы работать во благо. Главная их задача пусть будет – всеми силами распространять идею Знамени Мира, привлекать к ней хорошие силы и строить возможности по местным условиям. Так им и скажите. Все может ржаветь и распадаться, но зов о мире устареть не может. Без мира человек жить не может.

События в Индии сейчас – лучший пример. Как только мир нарушился, сейчас же возникли тысячи труднооборимых обстоятельств, и человек – "венец природы" – озверел. Все нарушилось, расстроилось, сломалось. Откуда недоговоренность? От отсутствия Мира, от забывчивости о Культуре. Прискорбно.

Вам чуятся особые причины нашего молчания, но прежде всего и послать-то ничего нельзя. Так и не знаем, что дошло, а что вообще пропало. Там, где почта действует, там и представить трудно, что почта может вообще провалиться. Итак, имейте в виду всякие местные условия – они всюду теперь неестественны. Только подумать о безобразном положении квартирного вопроса у Вас. И ничего не придумать, если, как Вы пишете, сами новые законы лишь углубляют осложнения. Прилагаю, к примеру, СОС одного из старейших обществ Индии. Таково положение культурных дел. Всюду беда!

Вы пишете о неожиданных людях, справляющихся о моем здоровье. Особенно странно получение русской в Калифорнии вести из Тибета. Мы здесь не распространялись о моей болезни, да и Вы, кроме внутренних друзей, никому не говорили. Тем неожиданнее запросы от неожиданных людей. Бывают дальние чувствования. Что-то вывезет Илья из своей поездки по Европе? Не пропали ли письма Сони – мы ни одного не получили. Грустно, что столько сообщений погибло за эти месяцы. И никогда не узнаем, откуда шли эти, может быть, спешные вести.

Видно, Зюме трудно живется. Не было ли еще каких подробностей о их быте? Как долго шли к ней Ваши письма – ведь посылка была бесконечно в пути! Удивительны Ваши сведения о резкой смене температуры, об ураганах во Флориде. Нежданно налетает и творит бедствия. Вот и у нас налетел неслыханный ливень. С нашей горы видно было, как срывались мосты и мирная Беас бушевала и затопляла поля, рушила огромные деревья, подмывала дома. Одно такое утро, а затем бесчисленные утраты. Через разливы люди пращами перекидывали весточки.

Сбудет вода, и вместо полей и травы – ил да камни. Сколько пропащих трудов человеческих! По счастью, с делами Культуры не так. След Культуры неизгладим. Мы можем не ведать его путей, но они нерушимы и нежданно процветают. Как они претворятся в жизни, не нам судить. Где обскачут мир такие благие гонцы – не наша забота, но главное, знаем, что Вестник постучится в час верный. И примут его друзья, нам неведомые.

Глава национальных мусульман Пенджаба заявил, что Пакистан Джинна есть фашизм, проводимый в жизнь гангстерами. Неплохо? Газеты сообщали, что Пакистан заказал ковров на тридцать миллионов рупий для украшения правительственных зданий. Когда миллионы голодают, можно ли так роскошествовать?! Уж не фашизм ли? Сейчас мы ждем приезд посла. Будут подвижки. Уже мелькнули первые доброжелательные весточки. Надо, надо скорей поправляться. В газетах и в радио опять мелькает страшное слово "война". И сейчас уже бушует война нервов, так бывало и раньше. А когда люди попривыкнут, то вызыватели войны рявкнут и грозное слово. Да, да, трудно сейчас, а Вам-то как нелегко быть в самом горниле всяких свирепых покушений.

Вот и теперь еще три недели в постели. До чего хочется скорей поправиться! Сколько впереди! Пусть и Вам светит будущее!

П.С. Сейчас прилетело Ваше письмо от 9 Октября. Одобряем Ваши планы-действия.

17 ноября 1947 г.

Публикуется впервые

Листы без даты

Подделки

Много раз приходилось натыкаться на разные художественные подделки как среди старинных картин, так и даже моих собственных. Был пьяненький Вечтомов, которому ловкие продавцы картин заказывали писать под Рембрандта. Говорят, что в пьяном виде он особенно хорошо подражал. Нам пришлось видеть две его подделки, и одна из них была действительно талантливо сделана. Семенов-Тяньшанский и Селиванов оба хотели иметь эту картину. Селиванов до самой смерти уверял, что это вещь подлинная. Когда же я ему говорил и указывал, что под всякими искусственными наносами доска не старая, у него и на это была отговорка. Он напоминал что картины бывали перенесены не только на холст, но и на более поздние доски. Среди новейших подделок были под Левитана, под Коровина, Репина, Врубеля, а также мне пришлось видеть три подделки под меня. Впрочем, в двух случаях была подделана лишь подпись под оригиналами Рущица и Вроблевского. На одном из них Рерих было через "ъ". Но третий случай был довольно необычный. Была написана большая картина, составленная из разных моих деталей. Были на ней и ладьи с красными парусами, и русский город, и воины с червленными щитами – словом, кто-то объединил несколько моих сюжетов. Коллекционер заплатил за нее пять тысяч рублей и очень радовался покупке, пока мне не пришлось разочаровать и огорчить его. Даже подпись была сделана довольно похоже.

Не забуду также эпизод в мастерской М.П. Боткина, когда мы с Яремичем пришли выбрать несколько вещей для музея. В мастерской все стены были увешаны разнообразными и подчас очень хорошими этюдами. Обычно, показывая мастерскую, Боткин широким жестом указывал на стены, как бы приглашая смотреть, и все заключали из этого, что он показывает свои вещи. При этом многие удивлялись, насколько вещи более ранние были много лучше последних. Мы отобрали для музея семь вещей, но когда отмыли грязь, то из них пять оказались принадлежащими другим художникам и три даже с подписями – Чиркова, Саврасова и еще кого-то той же группы. И такие эпизоды бывают. Не забудем, что иногда некоторые художники без желания подделать очень близко подражали кому-либо. Так, например, Замирайло мог чудесно подражать Врубелю.

Публикуется впервые

Судьба

Превратна судьба художественных произведений. Много раз приходилось убеждаться, как картины совершенно могут менять вид свой не только от реставрации, но и от необъяснимых химических процессов. Зависит это не только от красок, но и от всех прочих ингредиентов. Холст может сыграть самые дурные шутки, уже не говоря о досках или папках. При перевозе картин в разные климаты происходят самые безобразные явления. Каждое путешествие для художественного произведения – большой искус. А после когда-то в научных трактатах будут приписывать художнику такое, о чем он и не помышлял. Каждый художник может из своей жизни привести множество подобных примеров. С одной стороны, требуются выставки, но каждая из них терзает экспонаты. После пятидесяти выставок мое «Сокровище ангелов» изменило даже формат. Каждый раз холст перетягивался и съедалась часть картины. Кто-то будет говорить об изменившихся красках, но вспомним, какие дорожные неприятности им пришлось претерпеть. Иногда из дальних краев картины приходили в подмоченном виде – например, из Тибета. В Венеции картина покрылась густою плесенью. А как чернеет живопись в темных кладовых или выцветает под прямыми лучами солнца! Иногда можно бывает судить о первоначальных красках лишь по кайме, прикрытой рамою. Мало ли что бывает!

Пишут, что нашли мою картину в таможенном доме на острове Саарема. Как попала она туда? Видел я "Зовущего", сложенного, как носовой платок. Ободрана до неузнаваемости "Песнь о викинге". Стерта пастель "Три волхва". Пропала во время войны "Ункрада". Пропали многие картины, бывали изрезаны. Где "Крик змия"? "Зарево"? "Граница царства"? "Три радости"? Говорили, в одном польском замке во время наступления видели много картин, среди них шесть моих. При отступлении все оказалось сожженным.

В старых каталогах можно находить много картин и скульптур, потом навсегда пропавших. Всякие вандализмы свирепствовали по лицу земли. И сейчас и на Западе и на Востоке гремят взрывы и уничтожаются многие творения. Люди уже думают о подземных тайниках, о песочных мешках для охраны. Не позавидовать ли прочным пещерам троглодитов? В гротах Алтамиры сохранились рисунки лучше, чем в некоторых музеях.

Публикуется впервые

Собиратели

Пришлось встречаться со многими собирателями. Не говорю о собственниках коллекций, в которых они сами не принимали участия, как Строганов, Юсупов, Нарышкин, Кочубей, Шувалова, Лейхтенбергский и другие наследственные собственники. Гораздо интереснее были три группы живых собирателей, горевших каждый по-своему и любивших избранную ими область. Три группы эти дали стране много культурных страниц. Вспомним Семенова-Тяньшанского, Голенищева-Кутузова, Шидловского, Боткина, Делара, Врангеля, Мякинина, Щавинского, Селиванова, Путятина, Тенишеву, Рейтерна, Митусова, Тевяшова, Ильина, Толстого – большая группа, и ведь это только одни питерские собиратели. Не все из них были богатеями. Многие отдавали в собирательство все свои средства и заработки. Как часто бывает, семейное окружение нередко препятствовало собирательству, считая его не дельною забавою. Помню, как Голенищев-Кутузов деликатно жаловался друзьям на непонимание близких. Да, кажется, и Шидловский не был очень поддержан своими. Также нередко увлечения собирательством объяснялось чем-то своекорыстным для удовлетворения самолюбия. Находились люди, которые обвиняли в этом кн. Тенишеву, Семенова-Тяньшанского, Мякинина… Всегда люди судят по себе.

Вторая группа состояла из художников-собирателей. В нее входили Александр Бенуа, Яремич, Браз и другие художники. Надо отдать справедливость, что такое собирательство среди людей, знавших историю разных отраслей искусства, вносило особую изысканность.

Третья группа была особо трогательной. В ней были такие самоотверженные собиратели, как Крачковский, Слепцов, Степанов… Полковник Крачковский не имел никакого личного состояния и собирал, что называется, "на гроши". Собирал он современных художников, которые, видя его искреннее рвение, охотно отдавали ему не только эскизы (он их особенно ценил), но и картины. Пример Слепцова мне приходилось приводить не один раз. Он начал собирательство уже с первых студенческих лет. Как горел он, и какие были у него прекрасные планы! Необычный был собиратель, необычна была и его трагическая кончина. Он умер на коне во время верховой прогулки, и, как выяснилось, уже мертвый был найден на следующий день, все еще на коне. Можно назвать и еще несколько трогательных собирателей, которые горели уже от школьных лет.

Публикуется впервые

И так бывало

Михаил Петрович Боткин рассказывал о своей покупке у гр. Строганова бюста, приписываемого Леонардо да Винчи: «Давно уже я примечал этот бюстик. Наконец, попросил мажордома убрать его, иначе, мол, полотеры разобьют. Человек неглупый – убрал. Прошли месяцы, а граф-то и не заметил. Спрашиваю его: „А где же бюстик?“ А граф-то и забыл, говорит: „Здесь ничего и не было“. Я говорю: „Нет, здесь стоял бюстик“. Заспорили. Послали за мажордомом. Тот объяснил, что от полотеров на чердак спрятал. Вот я и говорю графу: „Все равно не сегодня, так завтра разобьют. Лучше продайте мне“. Граф говорит: „А сколько даете?“ Вот представьте себе мое положение: и вещь-то бесценная и денег-то жалко. Ну, зажмурился и говорю: „Пятьсот рублей“. „Пятьсот пятьдесят– и ваша“. Так бюстик ко мне и переехал».

Был и такой рассказ: "Приходит к Боткину старушка с сассанидским блюдом. Тот дает два двугривенных, старушка хочет уйти: "Пойду к другому". – "Да к кому же пойдете?"

– "Пойду к Ханенко".

– "К которому?"

– "Да к Богдан Иванычу".

Боткин крестится на икону: "Опоздали – вчера скончался. Друг мне был". И блюдо было куплено, а Ханенко здравствовал". Рассказывалось это со слов старушки, и Боткин хохотал: "Чего только люди не выдумают!"

Про Делярова говорили, что он смывает спиртом подписи для удешевления. Два раза он пытался лишить нас двух хороших картин. Дал я антиквару Напсу прогладить Э. ван-де-Вельде. Прихожу за картиной, ничего не сделано. Напс уверяет, что краска так поднялась, что все равно вся отвалится, и настойчиво предлагает купить картину. Другой раз почти то же произошло с ван-дер-Нером. Напс показал мне нашу картину в самом ужасном виде – вся размыта, в пятнах, в белых налетах. Опять предлагает купить картину и извиняется за порчу. Я понял, что ужасный вид наведен умышленно и настоятельно спросил Напса, для кого он устроил всю эту комедию. Напс был пьян и не выдержал: "Да все Павел Викторович пристает, чтобы я достал от вас эти картины".

Однажды антиквар Т. запросил несообразную цену. Я отказался. "Зачем деньгами, говорит, дайте какую-нибудь вашу картину", и смотрит на свернутые холсты в углу. "Да ведь это разрезанные картины – обрезки". – "Вот это мне и надо", и выхватил фрагмент пейзажа. Теперь он в одном иностранном музее. И такое бывало.

Публикуется впервые