Текст книги "Хочу все знать 1970"
Автор книги: Николай Сладков
Соавторы: Борис Ляпунов,Евгений Брандис,Александр Кондратов,Павел Клушанцев,Алексей Антрушин,Тамара Шафрановская,Регина Ксенофонтова,Петр Капица,Анатолий Томилин,Александр Муранов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)
ИЗ ЗАПИСОК ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОГО АРХИВАРИУСА
Не повезло!
Когда Бернард Шоу был уже известным писателем, он как-то на шоссе столкнулся с велосипедистом. К счастью, всё обошлось хорошо. Велосипедист начал извиняться, но Шоу возразил:
– Вам не повезло, сэр. Ещё немного энергии, и вы заслужили бы бессмертие как мой убийца.
Попробуйте наоборот
Молодой художник пожаловался старому, что на его картины нет спроса.
– Рисую я картину два – три дня, а чтобы её продать, нужно два – три года.
Опытный живописец похлопал по плечу своего бесталанного коллегу и сказал:
– Попробуйте наоборот. Пишите одну картину два – три года, тогда, может быть, продадите её за два – три дня.
Обмен любезностями
Художественный критик, близкий друг Рафаэля, написал резкую критическую статью о картине художника. Одновременно он послал ему любезное письмо: «Дорогой Рафаэль, Вы, наверно, уже познакомились с моей статьёй. Надеюсь, она не станет причиной нашей ссоры».
Рафаэль ответил ему: «Любезный приятель, самое первое, что я сделаю при встрече, разобью Вам нос. Надеюсь, это не станет причиной нашей ссоры».
Самооценка
Когда однажды Александр Дюма-отец вернулся с праздничного обеда домой, его сын спросил:
– Ну как, было весело, интересно?
– Очень, – ответил Дюма. – Но не будь там меня, я бы умер от скуки.
Б. Раевский
ПЛИТКА ШОКОЛАДА
Олегу Гончаренко – трёхкратному чемпиону мира
Отель «Универсаль» – маленький и уютный. Обычно добрая половина его пустует. Но сейчас, накануне первенства мира, все номера были заняты. Только в двадцать втором – никого. Ходили слухи, что туда наведывается привидение. Шведы не так, чтоб очень суеверны, но на всякий случай…
Едва советская команда поселилась в «Универсале», сам хозяин гостиницы – грузный, добродушный и не по-шведски говорливый – сообщил Олегу о тайне двадцать второго. Рассказывал со смешком, но притом с такими выразительными подробностями… Не понять: сам-то верит или нет?
Олег весело предложил:
– А давайте я туда переселюсь? Так сказать, в порядке антирелигиозной пропаганды!
Но тренер Валерий Павлович нахмурился:
– Не дури…
Олег усмехнулся. Неужто и Валерий Павлович… на всякий случай?!.
Мистеру Бергману, хозяину гостиницы, пришёлся по душе русский чемпион. Олег высок и длинноног. Узок в талии, широк в плечах. Классический тип многоборца.
Кто из шведов не любит коньков?! А мистер Бергман – да, да, не глядите, что он сейчас так толст! – мистер Бергман и сам в юности неплохо бегал пятисотку. Конечно, в свои сорок девять он уже забыл то удивительное, ни на что не похожее ощущение, когда послушные стальные ножи плавно и стремительно режут лёд. Но болельщиком мистер Бергман останется до гроба. Болельщиком истинным, рьяным, отлично знающим всех сколько-нибудь приметных скороходов. Хозяин гостиницы словно бы прилип к Олегу Гореву. Стоило тому показаться – в коридоре, холле, возле стойки портье, – мистер Бергман будто чудом оказывался тут же. Нет, никаких дел. Просто приятно побеседовать с прославленным скороходом.
Они деловито и дотошно обсуждали шансы всех претендентов: и земляка мистера Бергмана – уже немолодого сухопарого Артура Стивсгруда, и самонадеянного голландца Макса Брюгге, и двадцатилетнего американца – «чёрную стрелу» – Боба Гриффитса. И многих других. И всегда разговор заканчивался одинаково. Мистер Бергман, похлопывая по плечу Олега, гудел:
– О, нет, нет! Дизэ ярэ, я хочу говорить, сегодняшний год – руссиш ярэ. Руссиш голд. Как это? А-а! Руссиш золото! Нет, нет. Это есть непременно. Бештимт.
Они всегда так объяснялись: смесь исковерканного русского со столь же исковерканным немецким. Но как иначе? По-шведски Олег Знал лишь несколько фраз: «спасибо», «сколько стоит», «дайте мне, пожалуйста». Хорошо ещё, что Бергман хоть чуточку говорил по-русски.
До начала первенства оставалось два дня.
Вечером, после тренировки, Олег сидел в маленьком холле и листал журнал. Мистер Бергман вскоре оказался тут же. Посидели, поговорили. О том, о сём. Больше всего, конечно, о предстоящих стартах. Насчёт первого места мистер Бергман не сомневался: его займёт Олег.
– Нет, нет, скромность – это есть хорошо, но слишком много скромность – это уже есть нехорошо!
Кто месяц назад стал чемпионом Европы? Оло Горев! Кто на первенстве Советской России показал лучшее время года? Оло Горев. Нет, тут всё ясно. А вот кто получит серебро и бронзу – это вопрос. Большой вопрос.
И мистер Бергман, и Олег Горев называли нескольких претендентов. Но, к сожалению, не русских. Тут они оба были единодушны.
Да, два остальных члена советской команды – Борис Зыбин и Борис Чулков – не могли рассчитывать на успех. В первенстве Европы «Два-Бориса-Два» заняли лишь пятое и восьмое места. А тут – первенство мира!..
Вспомнив Бориса Зыбина, Олег усмехнулся. Настырный парень! Перебрался-таки в двадцать второй номер. Как узнал о привидениях – сразу загорелся: хочу туда!
Жили «Два-Бориса-Два» вместе, в одном большом номере. Зыбин заявил начальнику команды: тёзка ночью храпит, спать мешает, переселите меня в двадцать второй. И добился. Наверное, просто из мальчишеской удали. Чтобы дома хвастать, как он с привидением запросто… Все, мол, струсили, а я…
Что с Зыбина взять? Девятнадцать лет человеку. Мальчишка!
– Храбрый юнош! – улыбнулся мистер Бергман.
В холле рядом с хозяином гостиницы на пухлом ковре, как всегда, полулежал пёс, холеный дог Билл. Рослый и сильный, худощавый, пепельной масти, он почти не отлучался от хозяина.
Олег с детства любил собак. И в «Универсале» сразу завёл дружбу с Биллом. Гордый дог, не принимавший даже самых лакомых кусочков ни от кого из постояльцев, милостиво разрешал Олегу подкармливать себя.
Вот и сейчас – Олег зашёл в бар, хотел купить какие-нибудь сладости для Билла. Но мистер Бергман замахал руками.
– Никаких покупать! Я есть дарю. Презент!
Он взял со стойки самую большую плитку шоколада в яркой, красной с золотом обёртке и протянул Олегу.
– Презент! – повторил он и галантно прижал руку к груди.
Что было делать? Олег взял шоколад, поблагодарил. Беседуя с мистером Бергманом, он отламывал дольки от плитки и бросал Биллу. Тот ловил на лету, ел, щуря глаза от удовольствия. Мужчины посмеивались: Билл был сладкоежка и больше всего на свете любил шоколад.
Между прочим, Олег Горев тоже был сладкоежка и тоже любил шоколад. Поэтому кормёжка шла так: Олег бросал дольку Биллу и тут же клал другую себе в рот. Опять – Биллу, и опять – себе. Да здравствует справедливость!
Мистер Бергман от шоколада отказался: надув щёки, похлопал себя руками по широким бёдрам, мол, и так он слишком толст.
Но вот последний кусочек исчез в пасти Билла, Олег посмотрел на часы и встал. Тренер не терпел, когда нарушали режим.
– Скорых секунд! – на прощанье пожелал хозяин гостиницы, будто Олег направлялся на старт, а не в кровать.
– Благодарю!
Олег ушёл к себе.
Номер был красивый и удобный, с широкой, как борцовский ковёр, кроватью, с ванной и мягким во весь пол ковром.
К хорошему привыкаешь быстро. И Олег Горев, конечно, тоже уже привык и к полётам на скоростных чудо-самолётах, где сидишь в удобном кресле, не чувствуя толчков, хотя лайнер делает тысячу километров в час. Привык и к заграничным городам, большим и маленьким, к комфортабельным отелям, к овациям и своим фотографиям в газетах всего мира.
И всё-таки нет-нет да и вспыхивало в нём удивленье. Как это случилось? Он, самый обычный ученик столярного РУ № 7, до шестнадцати лет никогда не выезжавший за пределы своей Вологодчины, вдруг каким-то чудом словно перенёсся в другой мир.
И сделали это коньки.
Вот и сейчас – он раздевался, и его снова объяло изумление. Он, простой столяр, в Швеции. И его имя повторяют здесь сотни тысяч совсем чужих людей…
Всё-таки странная штука—жизнь!
…Проснулся Олег среди ночи. Не сразу понял: что случилось? Сон страшный, что ли? Казалось, кто-то в бешеной ярости разодрал ему надвое живот и теперь грызёт внутренности. Он открыл глаза, сел. Но сон почему-то не кончился. Наоборот, в животе так свирепо резануло, – Олег чуть не закричал.
С трудом нащупав в темноте язычок выключателя, зажёг свет.
Несколько секунд посидел, прислушиваясь к самому себе. Вроде бы всё в порядке? Да, в порядке. Что же это такое было? Наваждение какое-то… Или – почудилось?
И вдруг – снова!.. Так кольнуло – словно насквозь пронзило. Олег скрючился, схватился обеими руками за живот. Пот выступил на лбу.
«Разбудить тренера? Нет, подожду, может, само пройдёт».
Но оно не прошло. Через минуту – вцепилось крючьями и стало в бешенстве всё нутро выворачивать наизнанку.
Боль шла приливами. Олег подождал, пока очередная волна схлынула, накинул на плечи халат и, держась за стенку, босиком вышел в коридор.
Валерий Павлович жил на том же этаже, слева, через два номера. Олег постучал к нему, и не дожидаясь ответа, чувствуя, что в живот снова вонзился огромный бурав и ввинчивается, разрывая всё там, внутри, – забарабанил кулаком.
Он уже почти терял сознание, когда из номера выскочил тренер.
– Что? Что? – вскрикнул он и, подхватив Олега, втащил его к себе.
– Что? Говори же! Что? – тревожно повторял он, укладывая Олега на диван.
Но что Олег мог сказать?
Торопливо натянув пижаму, тренер выбежал в коридор и вскоре вернулся с Семёном Михайловичем – врачом команды.
Тот измерил давление, прощупал живот, выслушал, выстукал Олега.
– Рвоты были?
– Нет.
– Видимо, всё-таки отравление. Съел что-то… – врач сделал неопределённое движение рукой и пошёл к себе в номер за лекарствами.
Его диагноз подтвердился тотчас.
Внизу, возле стойки портье, слышался шум. Мистер Бергман, полуодетый, взволнованно говорил с кем-то по телефону.
Увидев советского врача, хозяин гостиницы бросился к нему.
– О, доктор! А в собак вы тоже немножко понимайт? О, мой Билл! Какой несчастье! Мой Билл хочет умирать!
Узнав, что у доктора сейчас пациент поважнее Билла, хозяин всплеснул руками.
– Оло?! О! Теперь я всё понимайт! Это шоколад! Бештимт. Они вместе кушал один шоколад.
Вероятно, так оно и было. Отравление шоколадом.
Доктор сделал Олегу промывание желудка. Потом дал слабительное. Потом двойную дозу биомицина. Больному, кажется, немного полегчало. Он заснул, но спал недолго. На рассвете снова вспыхнула резкая боль в животе.
Целый день Олег никак не мог прийти в норму. Доктор несколько раз осматривал его, снова давал биомицин, ввёл глюкозу.
Весь день Олег лежал, ничего не ел, только выпил стакан крепкого чая с двумя сухариками.
Все в команде были подавлены. Завтра в полдень – старт. И вот – надо же…
К вечеру Олег почувствовал себя лучше. Он оделся, хотел даже спуститься в ресторан к ужину, но доктор не разрешил.
Ночь прошла спокойно.
Утром доктор снова придирчиво обследовал Олега. Вид у него был неважный. Ну, ещё бы! Почти сутки – такие боли. И без еды. И усиленные дозы антибиотиков…
Доктор поставил Олега на весы, постукивая ногтем, передвинул сверкающую гирьку по стержню и вздохнул: семьдесят четыре двести. А обычный вес Олега – семьдесят семь. Почти три килограмма долой! За один день!..
После осмотра доктор прошёл к начальнику команды. Они заперлись втроём: начальник, старший тренер и врач. Спортсмены понимали – за дверью решают: выступать Олегу или нет?
Не такой-то простой вопрос.
С одной стороны, Олегу Гореву выступать совершенно необходимо: он – единственный советский спортсмен, имеющий все шансы на золото.
С другой стороны, выступать Олегу Гореву категорически нельзя. После отравления он, конечно, не в форме. И, очевидно, покажет плохие секунды, осрамит и себя, и свои гордые титулы.
Вот и реши!..
Олег Горев в это время играл с Борисом Зыбиным в шахматы. Это только называлось – «играл в шахматы». На самом же деле, сидя в холле и механически переставляя пластмассовые фигурки, он думал: «Выступать? Отказаться?»
До старта оставалось всего каких-нибудь три часа, а он ещё так и не знал. Выступать?
Во всём теле не ощущалось обычной боевой окрылённости, взрывчатости. Правда, вчерашняя слабость прошла. Но осталась какая-то вялость, как после долгой бессонной ночи. Вялость и нерешительность…
Это у него-то, у Олега Горева, нерешительность?! У него, которого друзья называли «пушкой»? И даже завистники (их у любого чемпиона всегда хватает!) сердито говорили про него: «лихач»! И в этом «лихаче» смешивались и злость, и зависть, и скрытое уважение.
У него нерешительность? У Олега Горева, который никогда не робел на дорожке и умел даже самому маститому, самому уверенному противнику навязать свой темп, свою волю, сбить с него спесь.
Честно говоря, он был даже рад, что не ему сейчас решать. Стартовать или нет? Пусть начальнички помучаются над этой милой задачкой с десятью неизвестными. Они – лысые, мудрые, опытные. Они – хитрецы, дипломаты. Вот именно! Пусть решают. А он – молодой. Он – исполнитель. Он – как прикажут…
Сорок минут сидели, запершись в номере, руководители команды.
Сорок минут тут же, неподалеку, в холле, переставлял шахматные фигурки Олег Горев.
Наконец, дверь негромко щёлкнула и все трое – начальник, старший тренер и врач – вышли в коридор. Гуськом прошли в холл.
Олег ладонью смешал фигурки и встал.
«Ну?»
Он переводил глаза с одного на другого. Он не знал, каких слов он ждёт, чего хочет. Но главное – быстрее. Да? Нет?
– Видишь, Олег, – сказал Валерий Павлович, —мы вот посовещались, поразмыслили.
Голос у тренера был какой-то странный, неуверенный, непохожий на обычный властный его тон.
Олегу этот колеблющийся голос сразу не понравился.
«Ну?»
– Положение, как сам понимаешь, сложное, трудное…
«Ну же! Ну?»
– И вот мы пришли к такому заключению…
«Ну?! Да не тяни же!..»
– Ты сам… Только сам можешь решить – надо ли тебе выступать…
Теперь Валерий Павлович глядел прямо в глаза Олегу.
– Всё зависит от твоего внутреннего самочувствия. Мы предоставляем тебе полную свободу выбора. И знай: никто не скажет тебе ни слова упрёка. Ни в том, ни в другом случае.
Валерий Павлович остановился, поглядел на начальника команды, на врача. Словно спрашивал: всё ли я сказал? И так ли сказал?
Оба кивнули.
– А теперь – подумай, – добавил начальник, и все трое гуськом ушли из холла.
Олег так и остался стоять возле столика с разбросанными шахматными фигурками.
«Вот так голова – два уха!»
(Это была любимая присказка мастера у них в ремесленном.)
Он был твёрдо уверен, что «начальнички» что-то решат. Так или иначе, но решат. А тут…
Он ушёл к себе в номер, сел у окна.
Итак… Мыслей было много. Противоречивых. Разных. И за. И против. Чем больше он углублялся в них, тем больше запутывался. Как в подземных пещерах. Он однажды бродил в подземных пещерах. Чем дальше, тем страшнее. И тем труднее выбраться.
«При чём тут пещеры?» – сердито одёрнул он себя.
Хороших секунд, конечно, нынче не покажешь. В газетах пойдут охи да вздохи. Такой конфуз. А самый прыткий комментатор изречёт: «Закат чемпиона!» Или так: «Недолгая слава». Да, что-нибудь в этом роде. Красивое и хлёсткое.
Не бежать? Обидно, конечно. Столько готовился. Но зато – без позора. Болен – и точка. Зрители будут даже сочувствовать ему: бедненький, как не повезло!..
Он встал, походил по номеру, снова сел.
И всё-таки… Если бежать – есть маленький шанс. Малюсенький. А вдруг хорошо пройду? Вряд ли… Ну, а вдруг?
Он снова вскочил, забегал по номеру.
Да, шанс всё-таки есть. Один процент. Нет, пожалуй, процентов пять. На злости. И на технике.
Он задумался и вдруг увидел… Торжественный пьедестал. Три ступеньки. Три спортсмена. И ни одного – советского.
«Вот тебе и голова – два уха!»
Как же так? Три… И ни одного советского.
Именно. «Борисы» – они не тянут. А он… он болен. Не участвует.
И тут же пришло решение. Ясное. Чёткое.
Чёрт с ним, с позором! Чёрт с ними, с журналистами и комментаторами! Надо стартовать! А вдруг… Ну, не золото, хоть серебро… Ну, хоть бронзу!
Он глянул на часы. Ого, в обрез! А необходимо ещё размяться.
Быстро уложил чемоданчик, вышел в холл.
Там его словно ждали. И начальник, и Валерий Павлович, и врач, и «Два-Бориса-Два».
– Ну?! – сказал Олег. – Чего тянем-то?!
Бывают ли чудеса? Говорят, – бывают. И в спорте – тоже. В популярных брошюрках рассказывается о том, как один лыжник, сломав лыжу, всё-таки дошёл до финиша и занял первое место; как гимнаст, тяжко раненный на войне, вернул подвижность своей искалеченной руке и вновь стал чемпионом.
Значит, бывает…
А может, и сейчас?.. Случится чудо?
Так думали «Два-Бориса-Два», стоя возле дорожки, где брала старт очередная пара: Олег и швед Стивсгруд.
Стадион насторожился, замер. Стадион ждал. Трибуны ведь не знали, что «русский Оло» вышел на лёд полубольной.
Стадион жаждал быстрых секунд. Недаром же про этого Оло писали – «новая звезда», «скороход № 1».
И только стоящая возле дорожки небольшая группа русских понимала весь драматизм этих минут.
Борис Зыбин топтался неподалёку от стартера, тревожный и возбуждённый. Его черёд бежать ещё не скоро.
«Ай да Олежка, – думал он. – Всё-таки вышел на лёд! И внешне вроде бы даже незаметно… Уверенный, как всегда. Одно слово – пушка!»
И ещё один человек на трибунах сознавал всю трагичность положения: мистер Бергман.
Он очень переживал за «русского Оло». Полюбился ему этот парень. И кроме того, мистер Бергман отчасти чувствовал себя виноватым. Презент! Хорошенький презент! Правда, вообще-то виноват не он, не хозяин гостиницы, а фирма кондитерских изделий. И всё же…
Он потом узнавал. Отравление шоколадом – редчайший случай. Отравляются консервами, рыбой, мясом. Но шоколадом? И всё-таки – бывает…
Вот и его Билл. Целые сутки собаку терзали страшные боли. Еле спасли.
А русские?.. Не подозревают ли они?.. Может, думают, что он нарочно?.. Подсунул шоколад…
От этой мысли мистера Бергмана бросало то в жар, то в холод. О, он знал свирепые нравы «большого спорта»! Знал, что там делались штучки и похлеще.
Неужели же русские предполагают, что он?.. Это было бы ужасно!
И сейчас, на трибуне, мистер Бергман ёрзал от беспокойства. Он никому не сказал о болезни русского чемпиона. О, мистер Бергман – старый спортсмен! Он знает: о таких вещах не распространяются. Молчок. Секрет. Противникам нельзя этого знать.
Сухо щёлкнул пистолет стартера, и не успел ещё игрушечный хлопок выстрела домчаться до трибун, как скороходы рванулись вперёд.
Стадион взревел. Борис Зыбин на миг отвёл глаза от дорожки. Зрители орали, выли, молотили кулаками по дощатым стенкам трибун. Басом рявкала какая-то труба, кто-то истерически вопил: «Артур! Артур!». Слева хором запели – не то молитву, не то гимн.
Все знали: пятисотка – коронная дистанция «русского Оло». Он, конечно, обойдёт Артура Стивсгруда. Но не это волновало сейчас болельщиков. Время? Какое время он покажет? Удастся ли ему выйти из сорока секунд?
Об этом тревожился и Борис. Он видел: старт Олег взял хорошо. Казалось, его рывок слился с выстрелом.
«О, здорово!» – Борис даже свистнул, лихо, по-разбойничьи.
И тут же оглянулся. Нет, на него никто не обращал внимания. В этом диком рёве можно было хоть мяукать, хоть кукарекать: всё равно сосед не слышал соседа.
Уже после первых двухсот метров Олег намного оторвался от шведа. Шёл Олег резво и красиво. И болельщики орали, поддерживая симпатичного русского парня.
И только истинные ценители видели: нет, не то. Что-то происходит с этим русским. Его бегу не хватает обычной мощности, напора, темперамента.
И мистер Бергман, сжавшись от возбуждения в комок, сложив руки на груди ладонями вместе, будто он молился (а может, и впрямь молился?), мистер Бергман тоже видел… Оло идёт хорошо. И всё-таки… Нет, не то…
А Борис Зыбин словно не хотел замечать этого.
– Работай, Олежка! – возбуждённо шептал он. – Давай!
Но вскоре и он с горечью убедился: нет, не то…
И секундомеры холодно отметили: нет, не то. 42,2 секунды. Результат неплохой, но – не для Олега Горева. Обычно он укладывал эту дистанцию примерно в сорок секунд.
Две секунды, две драгоценные секунды потеряны.
А с ними – утрачены и все шансы на успех.
Да, впереди у него ещё три забега. Но, как у любого многоборца, у Олега были свои любимые дистанции. Те, где он особенно силён. И самая коронная – пятисотка. И вот, на тебе!
Впрочем, всё закономерно…
Чудес на земле, видимо, нет.
Борис Зыбин, как только Олег финишировал, ушёл в раздевалку.
Он сидел в кресле, уже одетый, готовый к старту (он бежал в одиннадцатой паре, и до забега оставалось минут пятнадцать).
Сидел насупленный и тревожный. Да, он, как и все в команде, конечно, понимал: после болезни Олегу не показать хорошего результата. И всё-таки… Всё-таки где-то в глубине души Борис надеялся. Он уже так привык к поразительным победам Олега. И главное – знал его неистовое, фанатическое упорство…
Борис видел, как похолодели, словно бы замкнулись изнутри, глаза Олега, когда он готовился к старту. Он как бы отключился. Наглухо отгородился. От всего. От громыхающих трибун. И рекламных щитов. И врагов. И друзей.
Он весь сосредоточился на одном. «Поймать» выстрел…
Борис видел – на дистанции Олег отдал всё. Весь запас сил. До капли. И всё же…
«Да, вот обида!»
Борис резко дёрнулся в кресле, даже пружины застонали.
Всегда за границей на состязаниях, рядом с Олегом, он чувствовал себя, как за спиной отца. Да, как сын, пусть уже взрослый, но за спиной отца. Уверенно и спокойно.
Отец не подведёт. Отец не растеряется в самой трудной схватке. С отцом всё легко.
А сейчас – словно ты один. Нет отца. И надеяться не на кого. Надо самому, только самому…
Да, конечно, – вся команда сейчас рассчитывает лишь на него. Всё-таки он пятый в Европе. Он – пятый. А тёзка – восьмой. Ясно?
Кто теперь должен поддержать команду?
…Он опять словно видел Олега. Вот – выходит на старт. И глаза его… Как бы задёрнутые изнутри. Отгороженные от всех. От всего. С каким яростным упорством, полубольной, бежал он, отдавая всего себя…
…Борис глянул на часы. Пора.
Он встал, вышел на лёд. У дверей раздевалки стоял Олег.
Лицо у него было жёлтое. Даже сейчас, на морозце, не порозовело.
– Ну? – сказал Олег.
Он посмотрел Борису в глаза. Потом положил ему руки на плечи. Видимо, хотел что-то сказать, что-то важное, очень нужное, но передумал. И лишь шепнул:
– Голова – два уха, не дрейфь…
На старт Борис Зыбин вышел в необычном состоянии. Он сам не мог бы сказать, что творится с ним. Всё смешалось: и ярость, и обида за Олега, и восхищение его мужеством, и какая-то окрылённость, и лихая упрямая жажда – победить! Непременно.
Может быть, это и зовётся вдохновением?!
Стартовый выстрел будто толкнул его в спину. Он рванулся, резко рубя коньками лёд, всё наращивая и наращивая скорость…
Он плохо помнил, что было дальше, как он бежал. Он видел только – соперник сразу отстал. И слышал: болельщики почему-то орут и орут. Так орут и так дубасят ногами и кулаками по дощатым стенкам, кажется, вот сейчас трибуны развалятся, обрушатся на лёд.
Его результат – 40,1. Неслыханные для Бориса Зыбина секунды! Он, кажется, сперва и сам не поверил.
Но именно это время показал огромный электросекундомер в центре ледяного поля.
Именно это время засекли и все три судейских секундомера.
Эти удивительные секунды громко объявили репродукторы. И они ярко вспыхнули на световом табло.
Чемпионат мира кончился сенсационно. Прославленный советский конькобежец, чемпион Европы Олег Горев по сумме четырёх дистанций занял всего лишь седьмое место. Это была «сенсация № 1».
А «сенсацией № 2» стал Борис Зыбин. Вовсе не выдающийся скороход вдруг занял второе место. Серебряная медаль!
Так бывают ли чудеса?
Видимо, всё-таки бывают!
В газетах всего мира писали о «загадочном русском», о спортивном счастье, о том, что «лёд скользкий» и прогнозы – дело весьма рискованное.
А «загадочный русский», смущённо отбиваясь от целой стаи наседавших журналистов, не мог ничего толком объяснить.
Неожиданной находкой для корреспондентов оказался мистер Бергман. Он подробно, с юмором, рассказал о злосчастной плитке шоколада. Теперь, после чемпионата, это уже перестало быть секретом. Рассказал он также, что Борис Зыбин жил в номере двадцать втором. Там, где привидения. Мистер Бергман предположил – то ли в шутку, то ли всерьёз: а может, этот номер – не заклятый, не невезучий, а наоборот – счастливый? И впредь тому, кто намерен стать чемпионом, следует жить именно в этом номере?
Корреспонденты наперегонки строчили в блокнотах.
И в вечерних выпусках газет рядом с фотографией Бориса Зыбина было напечатано о плитке шоколада и о двадцать втором номере гостиницы «Универсаль».
