Текст книги "Деньги или закон"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава восьмая

– Она не дура? – спросил на следующее утро Гуров, выслушав доклад друга. – Ты понимаешь, что мы можем иметь еще один труп?

– Не понимаю! Мы из Хацепетовки, господин полковник!

– Извини. Из-за ворованных денег мы людей гробим.

– Лев Иванович, не учи ты меня за ради Бога! – Станислав даже хлопнул ладонью по столу. – Катюша моя девочка, я в молодости, может, в нее влюблен был. Мне задание ей давать не следовало? Так и скажи. Я Катюшу вмиг найду и отменю.

– Женщины говорят, когда настроения нет, даже котлеты не получаются. Меня вчера в жар бросило, когда алиби у Олега Турова оказалось ложным. Невеста объявилась, о которой никто ранее и не слышал…

– Ты не гони лошадей, Лев Иванович, – ответил Станислав. – Валентин все проверит, доложит, тогда и поймем, играть марш или похоронный гимн.

– Известно, что Валентин доложит. Олег не наш человек, у него мотива нет.

– А миллиарды?

– Отставить. Ты же за миллиарды не убиваешь, и я не убиваю.

– Никто с такими деньгами под руку не подвернулся… – Станислав отстранился, боялся получить оплеуху. Гуров лишь глянул насмешливо, снял трубку зазвонившего телефона.

– Слушаю вас внимательно, – произнес Гуров неосторожную, однако прочно прилипшую фразу, и тут же посерьезнел: – Вы правильно набрали номер, Олег Ильич. Нашли сумку с деньгами и всеми документами? Поздравляю. Где? Завалилась между сиденьями вашего «Мерседеса». Меньше хлопот. Паспорт, с которым вы в последний раз выезжали за границу, на месте? Прекрасно. Тогда откройте его и взгляните, какого числа вы вернулись. Извините, Олег Ильич, вы пересекли нашу границу не седьмого, а шестого августа. Не имеет существенного значения? В ночь с шестого на седьмое был убит ваш родной брат. При данных обстоятельствах вы вряд ли могли ошибиться. Простите, вы человек взрослый, должны понимать, что попадаете в число подозреваемых. Вы дали официальные показания в прокуратуре, под протоколом имеется ваша подпись. В данный момент наш сотрудник беседует с Ириной, устанавливает… – Гуров закрыл трубку рукой, кивнул Станиславу, поясняя: – Кричит… Грозит… Как полагаешь, Станислав, в России сильнее закон или миллионы?

– Идиотский вопрос, естественно, миллионы сильнее, – ответил Станислав.

Гуров убрал руку, несколько секунд слушал Турова, затем снова прикрыл трубку рукой.

– Очень гневается, грозится снять погоны.

– Ну, это он хватил. У тебя, Лев Иванович, слишком маленькие погоны. Стрелять из пушки по воробьям просто смешно, – философски изрек Станислав.

Гуров вновь убрал руку и закричал в трубку:

– Я устал! Не знаю, что у вас получится с моими погонами, но я сейчас пришлю к вам людей, и вас поместят в острог на нары. За дачу заведомо ложных показаний вы отсидите суток трое на тюремной баланде. Пока это ваш братец раскрутит колесо своих связей, я соберу журналистов.

* * *

Семен Петрович Ярцев зашел в кабинет заместителя директора фирмы, поклонился и сел в кресло без приглашения. Для себя отставной полковник уже решил расстаться с хозяевами без печали. Хозяин кабинета Степан Степанович страдал комплексом маленьких мужчин, а бывший розыскник был если не высок, то крепок и кряжист. И Кротов воспринял приход мента недоброжелательно. Странно, Ярцев за прошедшее время тихую посредническую фирму, занимающуюся различными делами, только что гробы не закапывали, невзлюбил, а маленький зам проникся к корявому жесткому мужику уважением, даже симпатией.

– Ну, что скажете нового, милейший? – захрипел Ярцев и шумно откашлялся.

– Новости у оперативников, – хозяин снял очки, потер переносицу. – Беда ваша, Петрович, в том, что, покинув родную милицию, вы решили, что обрели свободу, можете делать и говорить то, что считаете нужным. Вы наивны, батенька. Ваши жулики и другие душегубы за тридцать лет сделали вас человеком мягким, излишне много думающим. Подобного не может себе позволить никто, даже Президент.

Хозяин надел очки, выпрямился в кресле, взглянул на полковника свысока.

– Но кое-каких положительных сдвигов в нашем могильнике вы добились. Наши женщины стали улыбаться, иногда носить обтягивающие брюки и короткие юбки, а ваш покорный слуга, – он привстал и поклонился, – порой днем выпивает.

– Долго ты разбегался, мог сразу сказать. – Ярцев подошел к шкафу, открыл дверцу бара, сделал две порции виски, минеральную налил в отдельные бокалы. – Мне поднести не трудно, но ты лучше вылези из-за стола, выпей оперативно у стойки. Кто зайдет ненароком.

Они молча выпили, хозяин с лицом отличника, прогулявшего урок, вернулся на свое место.

– Так какие новости у оперсостава? – спросил он, вытирая платком губы, сунул в рот знаменитый «Орбит без сахара».

– Да вы наверняка уже знаете, шеф. По тропинке, проложенной гением сыска Узловым, сунулись неразумные ребята. Налетели на парней Гурова, он и сам на месте некстати оказался, двоих убили, четверых повязали. Бандиты ранили постороннюю женщину и пацана.

– Да он что, ваш Гуров, Господь Бог, что ли?

– Я говорил, против него выступать не стоит. Он в другой весовой категории. Считайте, я вам людей сэкономил. И деньги, само собой. Можете мне премию выписать. А вы меня увольнять собираетесь.

– Я вам в начале беседы сказал: начальству следует говорить не правду, а то, что начальство желает слышать.

– Ведомо, – Ярцев выпил один. – Я считаю это основным пороком российского общества. Он пронизал именно все общество, начиная от малюсенького клерка, кончая Президентом. Если в работе человека ценится подхалимаж и угодничество, а не творческая дерзость и разумный риск, ничего путного построить невозможно. Сменят Правительство, Президента, приедут другие, но если принцип оценки работы человека останется прежним, то и результат будет незыблемым.

– Петрович, я пригласил вас для того, чтобы сообщить: фирма отказывается от борьбы против Гурова. В принципе, вы оказались правы…

– Но это не значит, что мне простили упрямство и отказ выполнять указания руководства, – Ярцев рассмеялся. – Надеюсь, вы не собираетесь нарушать договор. Мне деньги нужны.

– Вот деньги вы и получите. Можете получить сегодня, – сказал Кротов грустно.

– Так не пойдет, я не кухарка, не дворник – дали рубль, прогнали со двора. Был уговор – испытательный срок. Столько я и отработаю, тогда и получу, передайте шефу: Ярцев, конечно, не Гуров, но лучше не связываться.

Ярцев отправился в свой кабинет, а Котов прошмыгнул к хозяину, который в этот момент разговаривал по телефону, жестом пригласил заместителя сесть и помолчать.

– Я понимаю, Илья Петрович, готов содействовать, только возможности у меня не велики.

Кротов понял, что шеф разговаривает с самим Рябовым.

– Сожалею, но с Ильёй Ильичом у меня никаких отношений. Выражаю свои соболезнования, уверен, все закончится хорошо, – шеф положил трубку, молча смотрел на заместителя, затем спросил: – Вы разговаривали с милиционером, расстались мирно?

– Ничего подобного, Марк Михайлович, – ответил Кротов. – Отставник сказал, что он человек слова, – служит весь испытательный срок. Если желаете с ним поговорить…

– Нет уж, увольте. Мне непонятно, вы ясно сказали ему, что деньги будут уплачены за весь оговоренный срок? – Агеев раздражался, назревал скандал. Неожиданно Кротов, в жизни не сказавший начальнику слова поперек, слегка повысил тон:

– А вы, уважаемый Марк Михайлович, пригласите Ярцева и самолично разъясните, может, я по глупости не понял чего?

Главный повел длинным носом, принюхивался, может, что горит?… Почему вдруг каждый желает по любому вопросу личное мнение иметь? Паленым не пахнет, а бардак явный, так в чем дело?

В дверь коротко постучали, в кабинет вошел начальник контрразведки.

– Добрый день, Марк Михайлович. И Степан Степанович здесь, так и прекрасно. – Ярцев подвинул себе кресло ногой, сел. – Марк Михайлович, чего-то неважно выглядите, грипп-зараза или неприятности какие? Могу помочь?

– Я вас, кажется, не приглашал, Семен Петрович? – сдерживая ярость, Агеев говорил шепотом, даже слюной брызнул.

– Если увижу, крыша горит, мне вашего звоночка ждать или хватать за портки и тащить на улицу?

– Ваш милицейский жаргон, простите… – начал было Агеев, но мент не отступал.

– Да, милицейский! Я, может, желал бы Гарвардский университет закончить, но дальше школы милиции у меня не получилось. Но вы сами-то, простите, ВПШ имеется и не более? Я сейчас о другом. Во-первых, я считаю, вы мне премию должны выписать. Господин Кротов вам объяснит. Во-вторых, я вас предупреждал, не лезьте, не зная брода. Один из задержанных колется, что адресочек на Бронной ребяткам Узел шепнул. На Петровке народ широкий, по одному и брать не умеют.

– Я ничего не понимаю! – шеф театрально схватился за голову. – Какая Бронная? Какой Узел?

– Знаете, как в армии говорят? Не умеешь – научим, не хочешь – заставим! Степа, введи господина в курс дела. Да, премиальные не забудьте. По нынешнему раскладу, полагаю, месячный оклад как минимум.

С Ярцевым в тот же день расплатились полностью, и оклад лишний выдали, но из фирмы уволили. Будь подчиненный хоть трижды прав, но обязан дистанцию блюсти. Никакому руководителю в России не нужен даже Эйнштейн, если он ведет себя независимо.

* * *

Рябов и Рудин обедали в ресторанчике, принадлежавшем Рябову, официальным хозяином заведения числился один из клевретов миллионера. Порядок здесь царил строгий. Когда истинный хозяин собирался нанести визит, то секретарь предупреждал по телефону, и к назначенному часу ресторанчик закрывался, так что Рябов с гостями или гостем обедали в одиночестве.

Они занимали всегда одну и ту же кабинку, которую предварительно проверяли на предмет отсутствия прослушивающих устройств, различных «жучков» и прочей радиочепухи. Шеф-повар прекрасно знал вкусы гостей, так что гости приходили, занимали свои места, заказа не делали, закуску и спиртное ставили заранее, блюда подавались в установленном порядке всегда одной и той же молчаливой официанткой.

Сегодня обед не отличался от всех предыдущих, разве что оба бизнесмена страдали отсутствием аппетита.

Выпили по глотку водки, молчали, наконец Рябов, стараясь говорить спокойно, произнес:

– Рассказывай, что бы ни случилось, хуже уже не будет. Я есть хочу, а кусок в горло не идет.

Рудин покачал головой, как бы прикидывая, может быть хуже или нет, затем сказал:

– Звонил Черт. Привожу его высказывания дословно: «Мы с вами не знакомы, никаких дел не имели, меня не ищите». Я не успел сказать ни слова, он положил трубку.

– Ничего не понимаю, – сказал Рябов. – Зачем ему сидиром, он не сумеет правильно распорядиться, отказывается от обещанных денег. Он нормальный? – бизнесмен покрутил пальцем у виска.

– Звонок был ночью, я не спал, все думал, – произнес Рудин. – Признавать свои ошибки тяжело, но у нас нет иного выхода. У спортсменов и артистов существует выражение «звездная болезнь». Мы с тобой немолоды, однако ухитрились заболеть. Нам не по зубам Туров, и мы не имеем права начинать эту войну. Теперь необходимо ее прекратить и остаться живыми.

– Мы можем признаваться друг перед другом, но ни в коем случае не идти с повинной к Турову, – ответил Рябов. – Его брат мертв, и где находится сидиром, нам не известно. Тур не простит, он раздавит нас. На него работают официальные власти.

– Ментов нужно купить, – возразил Рудин. – Когда требуется, они годами собственную тещу разыскать не способны.

– Менты, работающие на Турова, не продаются, – ответил Рябов. – Если они разыщут Черта и выйдут через него на нас, то сам понимаешь… Поведение парня объясняется просто. Он понял, что на него объявлена охота. Ему сейчас ничего не требуется, ни деньги, ни сидиром, он спасает свою жизнь. Захватят его менты или кто иной, его сразу убьют.

Несмотря на столь похоронные разговоры, бизнесмены начали есть, первые куски глотали с трудом, затем естество взяло свое. Рябов даже проглотил ложку черной икры.

Из зала донеслись голоса, затем приближающиеся шаги, портьера в кабинет отодвинулась, на пороге стояли два молодых человека, не гориллообразные охранники, нормальные, хорошо одетые ребята. Они равнодушно оглядели обедающих, отступили в залу, и в кабинет вошел Илья Ильич Туров.

– Сами дерьмо и охрана у вас соответствующая, – вместо приветствия сказал он, сел на свободный диванчик, тут же появилась официантка, поставила перед новым гостем пузатую рюмку коньяка и блюдечко с дольками лимона.

Тур выпил коньяк, не пригубил на западный манер, махнул разом, как русский мужик пьет водку, надкусил дольку лимона, пояснил миролюбиво, как закадычным друзьям:

– Врачи коньяк рекомендовали, сосуды расширяет, – дожевал лимон, совсем иным тоном продолжал: – О чем же вы договорились, воры-домушники? Я ключи к вашим компьютерам без сидирома знаю, велел специалистам в них по ведру дерьма вылить. Так что на ближайшее время, пока ваши спецы компьютеры не очистят, вы совершенно свободны, если вас Краснознаменная милиция не заберет.

– Рад видеть вас здоровым, Илья Ильич, – произнес Рябов, первым пришедший в себя от столь неожиданного визита. – Мне лишь непонятно, почему именно нас вы вините в постигших вас несчастьях?

– И выбрали именно нас объектами своего мщения? – добавил Рудин. – Мы вам не друзья, но и не враги, которых у вас и так достаточно.

– У каждого нормального мужика должны иметься враги, – Тур заглянул в пустую рюмку, отставил в сторону. – Но я прикинул, решил, что таких подлецов в моем окружении не сыщется. Сами отдадите сидиром или вам яйца дверью прищемить?

Бизнесмены молчали, невольно оценивая богатырский торс, огромную голову, сверкающие голубые глаза, вслух не произнесли, но подумали одинаково, что такой может и прищемить.

– Вас не переубедить, но допустим, что мы ничего не знаем ни об убийстве вашего брата, ни о пропавшем сидироме? Что нам теперь делать? – спросил Рябов.

– Отложить деньги на венки, обеспечить близких, – деловито ответил Тур. – Сходите в церковь, вам подскажут, какие действия предпринимают люди, собирающиеся покинуть этот грешный мир.

– Есть другой вариант, – окрепшим голосом сказал Рудин. – Я найму киллера, попрошу его об услуге. Так мы все трое окажемся заняты ожиданием. Мы будем ждать, пока очистят наши компьютеры, а ты, взбесившийся пес, будешь ждать выстрела или бомбу…

Туров заразительно рассмеялся, поднялся и сказал:

– Договорились! Значит, каждый ждет! – Он шагнул на выход, остановился и добавил: – Николаша, а я тебя зауважал. Маленький такой, плюгавенький, а характер имеешь. С киллером для меня ты решай, но между делом парня своего найди, прячется он. С парнем легче, дешевле и безопаснее, чем с киллером, – и вышел из кабинета.

* * *

Отставной полковник Валентин Николаевич Нестеренко отправился на поиски Сергея, который вроде бы еще пять лет назад служил в милиции, обслуживал бывшую улицу Горького, ныне Тверскую. Задача казалась несложной. Нестеренко обещал позвонить или вернуться к вечеру, но появился в кабинете Гурова лишь на утро третьих суток. Был он небрит, бледен, правую руку держал под пиджаком на перевязи. Не только асы-оперативники, но и люди, далекие от стрельбы, глянув на Нестеренко, сразу бы определили: человек ранен.

Станислав вскочил навстречу, усадил оперативника на свое место за стол, чтобы руке было удобнее, и ворчливо заговорил:

– Не тайга, телефоны имеются, а мы не баре, подъехали бы, не играй героя, – и поднес Нестеренко полстакана коньяка.

– Неумышленно, из Склифа попутка в Министерство шла, ребята меня и подбросили, – Нестеренко выпил, утер небритый подбородок.

Гуров понимал, что Нестеренко «зацепил» Сергея, схватил пулю и упустил подозреваемого. Говорить тут нечего, следует слушать, Гуров сидел напротив и молчал, старался выразить если не сочувствие, то хотя бы не показывать свою злость. Он видел, что Валентин потерял много крови, держится из последнего, оперу больно, обидно, он злится на себя, терпит. Отправить его сейчас в госпиталь, отложить разговор на пару дней, значит, наплевать человеку в душу. Гуров сказал единственное, что мог сказать в данной ситуации:

– Ты настоящий сыщик, Валентин, главное – ты установил, что преступник существует, значит, мы на правильном пути и обязательно возьмем суку. Скажи несколько слов и отправляйся в койку.

– Его данные я прояснил в первый день к вечеру, но было это вилами на воде писано, – Нестеренко левой рукой достал из кармана бумажку, мятую, в бурых пятнах. – Тебя и Станислава на телефоне не было. Я решил посмотреть его дом на Тверской, не лезть одному в квартиру, только посмотреть, ждать у подъезда и звонить регулярно вам. Я был на «пятерке», подъехал, только припарковался, вижу, из подъезда выходит мужчина с чемоданом. Было уже темно, я не мог его рассмотреть, но общий вид подходил. Он сел в стоявшую во дворе «семерку» и двинул. Чемодан, ты понимаешь, я не мог отпустить его. Он развернулся у телеграфа, уехал спокойно, не дергался, не проверялся. Миновал Тверскую, по Ленинградскому выехал на окружную, свернул в сторону Дмитровки. Съехал с окружной, ночь, я приблизился, ты знаешь, с окружной на Дмитровское шоссе на развороте петля. Думаю, здесь он и засек меня. По Дмитровке проехал верст семь, свернул направо, зашел в дом, чемодан не взял. Я встал поодаль, там другие машины стоят, я не светился. Ждал ночь, утром он вышел из дома, вижу, точно он, Бестаев. – Нестеренко ткнул в свою бумажку. – Там лесок, он к нему направился, машину и чемодан оставил. Мне надо было стоять, ждать, он проверялся. А я дернулся следом, решил, встреча у него…

Нестеренко замолчал, опустил голову, качнулся. Станислав подошел, взял за здоровое плечо. Раненый вяло отпихнул его, продолжал:

– Я только в лесок зашел, за спиной команда, мол, руки за голову и повернись. У меня пистолет в боковом кармане, понял, не успеваю… И упасть не успеваю, кругом шестнадцать. Я повернулся, он шагах в семи, пушку наставил, не усмехается, лицо спокойное, слегка скривился и выстрелил.

– Молись, что этот, – Станислав заглянул в бумажку, – Сергей Бестаев, так плохо стреляет. Ты говоришь, он в семи шагах стоял?

– Бестаев отлично стреляет, – ответил Нестеренко, подмигнул Станиславу, указал на свой стакан. – Когда я нашел отделение, где Сергей Бестаев служил, первое, что мне сказали, мол, учти, он отличный стрелок. Он свободно мог мне в лоб засадить, я видел, как он стволом повел, и ощутил удар в плечо. Ну, народ у нас в ментовке служит, я вам скажу… Я до поста ГАИ добрался, у меня кровь аж по пальцам течет, рукав мокрый насквозь… Я говорю, мол, ранили, окажите помощь, свяжитесь с Министерством, ваш номер даю. Они меня обыскивать, пистолет нашли, от радости ошалели, а из меня, чую, хлещет и жизнь уходит, сознание начал терять. А они меня нюхают, может, выпивши я. На ксиву мою и смотреть не желают, твердят, мол, бандитские разборки. Хорошо, капитан появился, мужик в возрасте, глянул на меня, как гаркнет: «Вы, сволочи, хотите труп на меня повесить?» Сам умело перевязал, кровь остановил, а у меня язык не вяжет, хочу ему объяснить, чтобы звонил вам, «семерку» бежевую в розыск объявил. Номер называю. Я говорю плохо, он не слушает, боится труп на шею повесить, остальное ему до фени. Понял, что я звонить требую, ответил, мол, назвонишься еще, главное выживи. Ну, сунули меня в мою же машину, сержант за руль и в Склиф. Это чтобы я не из его района доставлен оказался. Остальное неинтересно. Я утром всю наличность нянечкам отдал, чтобы они мне шмотки принесли. Порядки… Хоть назад к большевикам шагай…

– Не дойдешь, слабый больно, – Станислав помог приятелю подняться. – Пока, до большевиков, зайдем в санчасть, может, тебе повязку следует сменить, укол обезболивающий сделают. Будешь лежать дома, думать, как ты лопухнулся и где мы теперь твоего Бестаева искать будем.

Только оперативники ушли, позвонил Тур.

– Лев Иванович, зачем вы моего брата тюрьмой пугаете?

– Его не пугать следует, а привлечь к уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний, – сухо ответил Гуров. – Я доложу прокурору, пусть решает. Олег под защитой миллионов себя безнаказанным чувствует, надо его отрезвить слегка. И какая у нас гарантия, Илья Ильич, что не Олег Туров совершил убийство?

– Он никогда не брал в руки оружие. У нас был «Макаров», однако пропал куда-то давно, лет пять назад.

Гуров про себя матюгнулся, как он, старый облезлый волк, не проверил, имеется ли в семье зарегистрированное оружие, вслух сказал:

– Вы заявляли о пропаже пистолета? Не иголка.

– Честно сказать, не помню.

– Хорошо, я выясню, а братцу передайте, что ему предстоит крайне неприятный разговор в прокуратуре.

– Теперь я понимаю, почему вы отказались взять деньги на оперативные расходы. Вы подозреваете Олега?

– Я разыскиваю другого человека, Илья Ильич. Желаю вам всего наилучшего, – сказал Гуров, разъединился, позвонил в прокуратуру. – Добрый день, можно поговорить с помощником прокурора Драчем?

– Федул Иванович в данный момент занят. Кто его спрашивает? – голос девушки был хорошо поставлен, чувствовалось, она знает себе цену.

– Я с вами поздоровался. Передайте Федулу Ивановичу, его просит полковник Гуров.

После небольшой паузы Драч ворчливо спросил:

– Здравствуй, чего тебе надобно, сыщик?

– Здравствуйте, Федул Иванович, я хреновый сыщик. Скажите, вы или ваши ребята проверяли пистолет, что имелся у семьи Туровых, и поступало ли от них заявление об утере пистолета «Макаров»?

– Ты задним умом крепок. При допросе Елена Турова сказала, что пистолет был и об его утере было сделано соответствующее заявление участковому. Но тот год назад скончался, документов никаких не имеется.

Гуров объяснил ситуацию с датой возвращения в Москву Олега Турова.

– Интересно, он не мальчик, чтобы не понимать ситуации и так торопиться к своей Джульетте. Я его и девицу вызову и допрошу. Турова можно было бы и арестовать, если бы имели с этого что-нибудь, кроме мешка неприятностей. Ты знаешь, парень, я не трус, но и высовываться, лишь бы получить по морде, не желаю. У тебя все?

– Нет, Федул Иванович, начинать с плохих новостей?

– Сам знаешь.

– Ранен Валентин Нестеренко. Большая потеря крови, отлежится. А хорошая новость – вышли мы на очень интересного парня. Бывший опер, приятель молодых Туровых. Валентин его нашел, преследовал, схватил пулю. Запиши. Бестаев Сергей Николаевич, уроженец Москвы. Шестьдесят второго года рождения. Уволился из милиции после путча, чего-то сказал не так, последнее место работы пока не установлено. Будем разыскивать и разрабатывать по связям. Судя по всему, он человек в определенных кругах известный. Полагаю, из Москвы он уходить не будет, все подружки и приятели тутошние. Вот у кого-то из них он и залег. Скорее у девчонки, большим успехом пользовался у нежного пола.

– Молодцы. А пулю, что схватил Валентин, нашли?

– Стреляли в подлеске, место известно, завтра с утра поедем искать.

* * *

С утра выехали на двух машинах. Найти пулю в лесу – задача из области ненаучной фантастики. Но Гуров в молодости придумал выражение: «в розыскной работе случается то, что никогда не бывает в жизни». Есть шанс, его следует ловить, а не рассуждать о теории вероятности. Если пулю, прошившую плечо Нестеренко, удастся найти и баллисты дадут заключение, что она выпущена из того же пистолета, что и убившая Игоря Турова, то убийца будет обнаружен. Разыскать его тоже не просто, но это, как говорится, уже второе дело.

Нестеренко выспался, ему наложили свежую повязку, опер держался молодцом, да и чувствовал себя вполне прилично. Он сидел в «Мерседесе» Станислава и говорил:

– Стас, как друга прошу, врежь этим мерзавцам, что надо мной измывались. Пойми, не сведение личных счетов, дело в защите чести мундира. Если они со мной таким образом, то как они ведут себя с простыми гражданами?

Станислав молча следил за дорогой, кивал, наконец не выдержал и сказал:

– Валя, я не девка, меня уговаривать не имеет смысла. Сказать я могу что угодно, они любые слова знают и слышали, результат – что слону дробина. Человек себе подобное позволить не может, а покрытый коростой гнилой пень словами не проймешь. Если с ним серьезно разбираться, следует писать рапорт на имя Орлова, а он – в инспекцию по личному составу. В лучшем случае, одну сволочь предупредят о служебном несоответствии, а если за ним имеется уже что-то, так уволят. А кого поставят?

Станислав вздохнул, провел ладонью по лицу, будто паутину снимал.

– Стас, ты их тряхни, на морды испуганные хочу взглянуть, мне враз полегчает, – бормотал Нестеренко, и его просительный тон, чуть треснутый голос так не соответствовали обычно сухому, жесткому лицу, что Крячко шумно выдохнул, будто собрался нырять на глубину, снял телефонную трубку, позвонил в «Пежо» Гурову, ехавшему следом.

– Лев Иванович, вскоре будем проезжать пост ГАИ, где измывались над Валентином. Я могу сказать там несколько слов, но, полагаю, у вас получится посильнее.

– Пустое дело, – равнодушно ответил Гуров. – Однако Валентин наш человек, обязаны его просьбу выполнить.

Свернув с шоссе, остановились у поста ГАИ. Дежуривший на улице инспектор замахал жезлом. Но оперативники поставили свои машины на площадку и движению на шоссе не мешали, придраться было не к чему. Гуров неторопливо вышел из машины. Инспектора сбило с толку, что из машины вышел водитель, сержант привычно закричал:

– Что вы встали враскоряку? Ваши документы. И машина чадит, будто трактор.

Моторы иномарок работали бесшумно, никаких выхлопных газов не было. Гуров взглянул на машины, на инспектора, улыбнулся, кивнул на стеклянную будку ГАИ, спросил:

– Капитан здесь?

Инспектор почуял неладное, но гонористо ответил:

– Коли очень нужен, так и лезь сам, – он указал на железную витую лестницу.

– Позовите капитана, пожалуйста, скажите, из главка просят.

Инспектор отошел в сторону, забурчал в динамик, тут же из будки выскочил капитан, ловко скатился с лестницы, но пары спиртного обгоняли его.

– Здравствуйте, капитан, – Гуров протянул свое удостоверение, достал блокнот и карандаш. – Прошу ваши документы.

– Что случилось, товарищ полковник? – капитан был ладно сложен, с обветренным приятным лицом, вызывал симпатию.

– Документы, капитан, – повторил Гуров, забирая у гаишника свое удостоверение.

Сверив фотографию, на которой капитан был значительно моложе, с оригиналом, Гуров отметил легкую седину на висках коллеги, миролюбиво спросил:

– Сколько лет служите? – переписал данные с удостоверения в блокнот, вернул красную корочку.

– Девятнадцать лет, товарищ полковник.

– И все еще на посту? – удивился Гуров, пошел к машине, гаишник держался рядом, стараясь не дышать, но на свежем воздухе дух от него шел крепкий. – Дети есть? – спросил Гуров и этим вопросом добил.

Капитан еще не понимал, в чем дело, но, учитывая должность и звание гостя, понял, попал за всю масть. Да еще вопросы о стаже и детях, дело совсем плохо. Гуров открыл дверцу «Мерседеса», на переднем сиденье которого сидел Нестеренко. Он взглянул на гаишника, кивнул и, сморщившись, как от удара, сказал:

– Но он меня перевязал.

Подошедший Станислав усмехнулся.

– Мы ему благодарность объявим, что он тебя на шоссе не выбросил и машину не забрал. Хотя его понять можно, рядом с постом ГАИ такое опасно.

– Добьете, – обреченно произнес капитан. – Я и так в штрафниках числюсь. Ваша сила! – он козырнул и пошел к будке.

– А мужик мне нравится, сопли не распустил, просить не стал, о свидетелях не говорил, – проговорил Нестеренко, когда они поехали дальше.

– Мужик неплохой, но замазанный, – ответил Станислав.

Когда свернули на проселок, Нестеренко быстро определил место, где вышел в подлесок и его окликнул Бестаев, как они оба стояли, когда Сергей выстрелил. Прошло четыре дня, а следы на земле остались, конечно, ни для какой идентификации они не годились. Станислав занял место, на котором подстрелили Нестеренко. Гриша Котов, ехавший в машине с Гуровым и не произнесший за все время ни единого слова, встал на место преступника, поднял с земли ветку, указал на Станислава, «прицелился», широкими шагами двинулся в направлении выстрела, уперся в молодую сосну, осмотрел ее на уровне плеча, отрицательно покачал головой. Дальше начинался кустарник, метрах в семидесяти – молодой подлесок. Оперативникам стало ясно: пуля ушла в небытие, искать ее бессмысленно.

– Неудачное ты место выбрал, Валентин, – сказал Станислав. – Кабы здесь стояла не одна сосна, а пяток, лучше, здоровый забор, – он поднял глаза на задумчиво молчавшего Гурова. – Что поделаешь, командир, не каждый раз к двенадцати девятку прикупаешь, но посмотреть следовало.

Гуров согласно кивнул и сказал фразу, которую никто из оперов не понял:

– И все-таки оно интересно, а если бы Валентин оказался левшой?

Когда они возвращались назад, Гуров остановил машину напротив поста, посигналил. Капитан выскочил из своего стеклянного скворечника, ловко спрыгнул с лестницы, подбежал.

Гуров достал блокнот, вырвал страницу, на которой записал его данные, протянул и сказал:

– Ты изрядная дрянь, но нечто в тебе имеется, попробуй сохранить, у тебя дети, – он поднял стекло, и машины умчались.

Сзади подошел инспектор, хлопнул начальника по плечу, сказал:

– Понял штабист, без свидетелей его показания не пляшут. Наш бы, защищая мундир, только посмеялся.

– Дурак ты, Семен. Полковник большой начальник, наш шеф перед ним в штаны наложил бы и отдал меня в момент, – капитан хотел листок порвать, передумал, аккуратно сложил, убрал в карман.

* * *

Станислав позвонил Екатерине, попросил не занимать вечер, договорился пойти с ней в какой-нибудь модный бар, спросил, как ему одеться, чтобы шибко на мента не походить.

– Погладь брюки, надрай туфли, галстук можешь не надевать, но рубашка должна быть свежая, – ответила Катюша. – Остальное при встрече.

Она села к нему в машину, достала из сумочки одеколон, смочила ладошку, провела по лацканам пиджака и щекам, неожиданно посмотрела в глаза, чему-то усмехнулась.

– Да, жизнь, – грустно сказала она. – Я сегодня вспомнила: мы познакомились шестнадцать лет назад. Я была пацанка, ты холостой опер. Больше шести лет не виделись. Сегодня я выбралась из грязи, ты женат, растишь человека, повязан крепко. Станислав, ты мне голову не морочь, рабочий интерес ко мне – это одно, а личный – иное, и он имеется. Не наделать бы нам глупостей.

Станислав молчал. Катя сказала то, о чем он старался не думать в последние дни. Полный идиотизм, в юности мелкая воровка, позже проститутка, завербованная опером МУРа Станиславом Крячко, в девяносто первом исключенная из агентурной сети, сегодня вновь привлеченная для выполнения разового задания. Он, старший опер, полковник, и какое ему дело, чем пахнут руки этой женщины и какого цвета у нее глаза?