Текст книги "Деньги или закон"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Сначала к действиям опера отнеслись несерьезно. Зубоскалили, пытались откупиться кто бутылкой водки, кто просто деньгами.

– Попытка дачи взятки должностному лицу, – спокойно констатировал Бестаев. – Паспорта нет? Ребята, помогите ему… Вон туда…

Грубые и в большинстве малограмотные бойцы-немосквичи, поняли приказ однозначно. Людей ставили враскоряку у машины, обыскивали, хотя права на это не имели, но обнаруженный пружинный нож и газовый пистолет компенсировали нарушение закона. Один неразумный кавказец, заехав бойцу кулаком в глаз, который мгновенно заплыл, дал им неограниченные права. Началась если не бойня, то серьезное избиение как непослушных, так и просто людей медлительных. Вскоре переполненный автобус подъехал к отделению милиции, где балом правил дежурный капитан. Без паспорта, без разрешения на торговлю, сопротивление сотрудникам при исполнении… Штраф сыпался в ящик дежурного, никаких квитанций, естественно, не выдавалось.

Троих особо гонористых парней отвезли в суд, где оформили им по десять суток.

– Слушай, командир, фрукты погибнут, – сказал один кавказец.

Капитан зло прищурился, приказал:

– Покажи ладони!

Парень послушно вытянул руки. Капитан глянул на гладкие ладони, золотой перстень на пальце, спросил:

– Этими руками ты выхаживал мандарины и виноград? Ты руки своего отца и деда видел? Иди, сортир мой и не попадайся мне на глаза.

Через два дня Бестаева в районе знали, завидев его статную фигуру, особо суетились пожилые торговки цветами, папиросами, всякой мелочью. Сергей в тот год был парень еще душевный, остановил двух зазевавшихся «предпринимательниц», сказал:

– Торгуйте, подругам передайте, меня бояться не надо. У меня лишь одно требование: когда уходите, улица должна быть чистой. И не суйте мне деньги, я не беру.

Последнюю позицию Сергей очень быстро пересмотрел. Он не понимал в маркировке коньяка или водки, но торговцы самопалом этого не знали. Однажды к нему подошел кавказец в летах, предъявил паспорт с временной пропиской, сказал:

– Слушай, командир, мы видим, ты человек справедливый, два слова сказать хочу.

– Говори, отец, – Сергей сразу отметил и перстни на пальцах, и тяжелую витую цепь на волосатой шее.

– Слушай, мужчины не могут говорить стоя, на виду у всех, как голодранцы. Ты когда службу заканчиваешь?

– По-разному, а ты, отец, меня на шашлык пригласить желаешь? – в лоб спросил Сергей.

– Вах! Такой молодой и такой умный! – морщины на загорелом лице обозначились четче. – Шашлычную Ашота знаешь? Зайди часов в девять, съедим по куску мяса, выпьем по стакану вина, решим, как жить в мире, не мешать друг другу.

Бестаев хотел ответить, что подобные вопросы не решают в шашлычной, да и он, лейтенант, человек для такого разговора маленький. Но лицо старика лучилось добродушием и надеждой. Сергей кивнул, но оговорился:

– Только учти, я не мэр города и даже не начальник отделения, законов не пишу.

– Мы понимаем. Каждая птица летает на своей высоте, – кавказец поклонился и исчез в толпе.

С оружием идти опасно, но и без оружия опасно, решал Бестаев. Зашел в отделение, поделился своими сомнениями с начальником, замом отделения по розыску.

Майор, бывалый розыскник, имевший в личном деле равное количество наград и взысканий, выслушал его недоуменно.

– Ты девицу из себя на строй, тебя купить хотят. Твоя задача: определить свою цену и их границы. Торгаши – люди безобидные, с ними иметь дело можно, однако там и боевики оказаться могут. С ними свяжешься, кончится твоя короткая служба либо пулей, либо тюрьмой. В девять, говоришь? Я в десять зайду, взгляну, что за народ, ну и они, когда меня увидят, окоротятся. Оружие? Самому решать, так нехорошо и по-другому плохо, ты оперативник, Бестаев, должен быть осторожен. Я не верю, что торговцы станут тебе в вино отраву сыпать и отберут пистолет, но если им старшие прикажут, все может случиться.

Стол у Ашота был накрыт обычно – шашлык, красное сухое вино и коньяк, к которому никто не притрагивался. Сергею понравилось, народа в шашлычной было много, факт успокаивающий, за их столом сидело лишь четверо, тоже хорошо. Легче ориентироваться, разбираться. Старик, пригласивший Сергея, судя по всему, пользовался авторитетом в основном в связи с возрастом, звали его Мурад. Как Бестаеву было известно, Мурад держал большую палатку, где две молодые русские девушки торговали в основном спиртным, на девяносто процентов это был самопал. Молодой парень Миша, азербайджанец, торговал цветами, но оперативник ни разу не видел в руках парня букетика. В палатке командовала русская женщина средних лет, еще несколько женщин стояли на улице с ведрами.

Явным авторитетом среди присутствующих являлся кавказец, позже выяснилось, что он из Грозного, по имени Виктор. Уж настоящее это имя или взятое лишь на время присутствия в Москве, догадывайся сам. Виктор молчал, ел и пил мало, держался крайне сдержанно. Как-то искусственно у него все получалось, казалось, чечен хочет выглядеть старше и серьезнее. Почему-то Сергей решил, что Виктор вооружен, поглядывал за его движениями, особенно за правой рукой. Виктора он видел впервые, среди торговцев такой парень никогда не появлялся.

Бестаев поставил бутылку красного сухого вина рядом с собой, наливал только из нее, старому Мураду и себе поровну.

– Не положено младшему начинать разговор, но ты меня пригласил, сказал, мол, на два слова, время идет, а ты молчишь. Какие слова у тебя ко мне имеются?

Говорил Сергей, ответа ждали от Мурада, но смотрели почему-то на Виктора, который не обращал ни на кого внимания.

– Слова – молва, ничего серьезного. Но ты, командир, наших парней избил, напугал, они на площадь ходить перестали. А русские парни ломают наши палатки, портят фрукты, цветы, воруют водку.

– Плохо, что ты предлагаешь? На моей территории всего один участковый, сержант, передвижная группа да я. Мы не можем у каждой палатки постового держать, не посольство. Да и в отношении ваших джигитов ты, видимо, не в курсе. Я вчера видел пятерых, выпивши, к прохожим пристают, ругаются.

– Этих мы уберем, – впервые сказал Виктор, – мелкие шакалы, они везде есть.

– Уберете, посмотрим, – спокойно ответил Бестаев. – Я кое-кого из москвичей знаю, предупрежу.

– Спасибо. Большое спасибо, командир, – сказал Мурад, но чувствовалось, старик неискренен. – Спокойно жить, больше заработаешь, как вы, русские, говорите. Бог велел делиться.

– Я зарплату получаю, мне не требуется, – Бестаев, хотя и был молодым оперативником, понимал, такой разговор в присутствии третьих лиц не ведется.

– Ты, мент, закон забыл, старшего слушать положено, – неожиданно резко встрял в разговор Виктор.

– Для меня старших больше половины Москвы, если я каждого слушать буду, меня со службы выгонят, – Сергей отлично понимал, что оперу от торговцев что-то положено, и разговор, с его точки зрения, велся неправильно. – А вас, уважаемый гость столицы, я вообще первый раз в жизни вижу, – он посмотрел Виктору в глаза. – Я хотел бы на ваш паспорт взглянуть.

Видно, к их разговору прислушивались из-за соседних столов, так как в шашлычной стало тихо.

– Ах, тебе, мент, мой паспорт понадобился? – Виктор насмешливо улыбнулся, опустил руку в правый карман брюк.

Но Сергей его опередил, мгновенно выхватил свой «Макаров».

– Документы в кармане брюк не носят.

– Молодец! – громко сказал появившийся майор. – Ты, Мухтар, говном оказался, – майор ловко надел на того наручники, извлек из его кармана «ТТ».

Тут все заметили, что в дверях стоят два бойца с автоматами.

– Ты без определенки болтаешься, две подписки у тебя уже отобрали, ты еще с пушкой вернулся. О двух годах тебе только мечтать. И никто из братвы за тебя не заступится, потому ты кругом не прав. Война закончилась, ты ходишь с оружием и что-то далековато от Грозного. Заберите, – майор небрежно махнул рукой.

Автоматчики в пятнистой униформе подхватили парня под руки, увели. Майор сел на освободившийся стул, налил в бокал коньяка, молча выпил, рукой взял кусок шашлыка, отер губы бумажной салфеткой, взглянул на Мурада укоризненно:

– Как это, не понимаю. Ты, Мурад, мирный торговец, сидишь за одним столом с боевиком, приглашаешь к столу моего парня? Ты крови хочешь?

– Не дай Бог, начальник! Аллахом клянусь!

– Очень легко клянешься, Мурад. Не верь ему, Сергей, и пошли отсюда. – У дверей майор остановился, сказал: – Замечу еще, паспорт порву, на сто первый километр отправлю. Да не одного, со всей шоблой. Думаешь, я не знаю, кто у тебя на базаре торгует?

Мурад лишь бормотал нервно.

Время шло, инцидент начал забываться, но группировка, «обслуживающая» Тверскую, гостиницы «Минск» и «Националь», оперуполномоченного Сергея Бестаева в один прекрасный момент поймала, и не на жирную начинку, просто на пустой крючок. Непосвященные считали именно так.

Сергей выходил из отделения, когда столкнулся с одноклассником, известным как Петька Лещ. Морда у него была побитая и мокрая от соплей и слез. День у Бестаева был тяжелый, он толкнул одноклассника в рыхлый живот, зло спросил:

– Что слюни распустил? Дом сгорел или товар умыкнули? – было известно, что Петька промышляет челночным бизнесом, катается в Китай, Таиланд и еще невесть куда.

– О, Черт, ты меня спасти можешь! – воскликнул Петька, обнимая школьного товарища.

– Меня Чертом лет двадцать никто не называл. И на кой мне тебя спасать, своих дел не хватает?

Чертом Сергея Бестаева прозвали в классе втором за прическу. Классная велела постричься наголо. А он, экономя деньги, взял ножницы и обкорнал себя. Мама, увидев, ахнула, попыталась дело выправить, однако получилось соответственно. Волосы у Сережки торчали смешными кустиками, кто-то из ребят и сказал, мол, ты, Бест, натуральный Черт. Так и прилипло, прошло время, он постригся в парикмахерской, и кликуха со временем отпала.

Ее и в картотеке Станислав не мог найти, так как нормального пацана Сергея Бестаева никто в милиции на учет не ставил.

Сейчас, когда Петька Лещ старую кликуху назвал, Бестаев лишь ухмыльнулся, вспомнив детство. И ему стало неловко, что он, здоровый мужик, отпихнул Петьку Леща, даже не спросив, что у того стряслось.

– Ладно, подбери сопли, зайдем ко мне, может, полегчает. – Бестаев взял приятеля за рукав, отвел к себе в кабинет, на беду никого из товарищей в комнате не было.

Здесь Петька и впорол другу детства свою легенду. Мол, у него завтра суд за хулиганку, вмажут ему пару лет как миленькому. А он, дурья башка, занял у Митька штуку баксов, должен был вчера отдать, но Хромой, так звали Митька, как сквозь землю провалился, запил, наверное. Имя у вора было мальчуковое, на самом деле он был человек серьезный, лет пятидесяти.

Петька продолжал плакаться. Митек хоть и не в законе, но вор авторитетный. О долге на зоне через месяц узнают, положат у параши, а то и опетушат.

Бестаев разозлился:

– Не пойму, чего ты от меня хочешь?

– Объявится Митек днями, передай ему баксы, скажи, Лещ парится, а тебе кланяться велел.

Просьба одноклассника Сергею не понравилась, но показалась вполне ерундовой. Подумаешь – у одного взять, другому отдать.

– Не фуфло, зелень настоящая?

– Серега, матерью клянусь, как можно? Сам посмотришь, – вынул из кармана мятый конверт.

Десять хрустящих бумажек оказались убедительнее слов. Сергей посмотрел их на свет, убрал в карман, сказал нравоучительно:

– Салага, кто же у серьезного вора деньги взаймы берет?

Первую сотню Сергей легкомысленно истратил и через три дня честно положил обратно в конверт. Старый Митек не появлялся. Сергей даже людей поспрашивал, но никто Хромого не видел. Оперу и в голову не приходило, что несколько пар глаз на ним присматривают, обращая основное внимание на его расходы. Но доллары Бестаев не трогал.

Женщины были его слабостью, он пользовался у них успехом, – плюс свободная большая квартира. Расходы по данному вопросу укладывались в должностной оклад. Да еще существовали женщины, мечтавшие сами на красавца потратиться, лишь бы удержать его лишнюю недельку. Правда, не все они Бестаеву нравились. Одна осрамилась сразу. Она взяла Сергея под руку и, тяжело дыша, сказала:

– Сотня? Чего так дешево? Я лично беру двести.

Тут случилось непредвиденное: Сергей влюбился, да не в артистку, а в цветочницу Люську, что появилась с ромашками на его территории. И девка была обычная, не лучше других, но грудь у нее была потрясающая. Зная свои козыри, Люська не носила лифчика, колыхала своим богатством, мало кто из мужчин не останавливался, открыв рот, не покупал букет ромашек. Груди у Люськи были большие, но не обвислые, воинственно торчали сквозь тоненькое платье, словно орудие главного калибра. Этим калибром она по первости и привлекла Сергея.

«А что? – подумал оперуполномоченный. – Какой грех в разовом обладании такими сиськами? Родину я, что ли, продаю?» И кинулся во все тяжкие.

Но ошибся, и здорово. Главное достоинство Люськи было совсем не в сиськах, напоминавших – по ближайшем рассмотрении и ощупывании – силиконовые, которых Сергей никогда не трогал, но зато много о таковых слышал и даже видел на картинках. «Это же гранит…» – произнес разочарованно, но Люська загадочно усмехнулась и начала расстегивать Сергею ширинку. Быстрые ее пальцы мелькали, как ласточки перед дождем, Сергей удивленно замер и спросил с недоумением: «Мы, что же, прямо в одежде?» Люська ухмыльнулась: «То, чем мы сейчас займемся, раздевания не требует. Оно даже вредно. Слыхал о „французской любви“?» Сергей сделал вид, что оскорблен в лучших чувствах. «Минет, что ли?» – спросил не без волнения. Об этом он знал, но все предыдущие его пассии делать ничего не умели, и сладостный – по его представлению – процесс всегда превращался в муку мученическую.

На этот раз все получилось по-другому. Как только предмет Люськиных вожделений выскочил из ширинки, она зажала его в левой руке и, приблизив лицо вплотную, обдавая естество нервным прерывистым дыханием, слегка прикоснулась языком, кончиком, точнее, и Сергей почувствовал себя не то космонавтом, умершим и попавшим в рай, не то… Он не знал, как это все называется и как обозначить свои ощущения. Не до того было оперуполномоченному.

Люськин язык вращался все быстрее и быстрее, кончик уже ввинчивался в узенькое отверстие, хотя по законам физики этого не должно было случиться, потом Люська перешла на набухшее кровью пещеристое тело и тут же – на уздечку, которую защекотала до смерти – во всяком случае, Бестаев воспринял случившееся именно так. Издав ужасающий вопль восторга и наслаждения, он мощно оросил Люськино лицо детородным своим содержимым, она тоже завопила как зарезанная, и оба рухнули и лежали на грязном полу недвижимы часа два…

Нужно ли объяснять, что ровно через пять дней от зелененьких не осталось и следа? Бестаев даже не заметил, как это произошло.

И тогда на свет Божий появился Хромой. Он подошел к Бестаеву и, скромно глядя в землю, сказал:

– Привет, командир. Я давеча с зоны «маляву» получил. Лещ сообщил, что оставил у тебя кое-что. Хотелось бы получить.

– Оставил, да истратил я, – напрямую ответил Сергей, считая, хромой пожилой уголовник смирится и против представителя власти не попрет.

– То не мои деньги, общаковые, люди не поймут, следует вернуть, Черт.

– Не называй меня так, я для тебя старший оперуполномоченный капитан милиции Бестаев. А детскую кличку забудь.

– Не серчай, Черт, как деньги вернешь, маршалом станешь, – ответил Хромой. – Человек, который грош из общака взял, наш человек. Не веришь, у своего подполковника спроси, он старый сыскарь, все законы знает.

– Хорошо, – смирился Сергей, – заработаю, продам кое-что и отдам.

– Квартиру поменяй, остальное шелуха, в жизни не отдашь. Считай, с сегодняшнего дня счетчик работает. Десять процентов в день. Учитывая мою к тебе давнюю любовь, – Хромой ощерился, – можно отработать.

– Я воровать не пойду, – твердо сказал Сергей.

– Ты воровать и не умеешь. Напильник в руках держишь? Приходи ко мне к вечеру, столкуемся.

* * *

Митек Хромой жил в бывшей дворницкой, в полуподвале, занимал две комнатушки. В одной спал да ел, в другой мастеровал, чинил замки да краны. Как вскоре понял Бестаев, Хромой изготавливал уникальные отмычки, изготовлял ключи по слепкам, воровская братва мастера ценила, сама садилась, но Хромого Митька не сдавала.

Сергей Бестаев, он же Черт, оказался учеником на редкость способным. У него был очень точный глаз и на удивление чуткие пальцы. Он продолжал служить в розыске, правда, азарта в нем сильно поубавилось. Поздним вечером или ранним утром он точил воровской инструмент.

Примерно через месяц Хромой заявил:

– Мы, воры, люди честные, ты свой должок погасил, можешь отправляться на все четыре стороны.

То же самое можно сказать привыкшему к зелью наркоману. Особо не напрягаясь, Черт зарабатывал в подвале не один оклад, и не надо писать осточертевшие бумаги, тянуться перед дураками на ковре. Главное, к тому времени Бестаев понял: так или иначе, «берут» практически большинство коллег. Точнее, берет каждый, кому дают.

Он валялся в свободное время на тахте, и однажды услышал, что «демократы» расстреляли из танков Парламент, назвав свои действия защитой конституционного строя. И тогда Бестаев понял, что правила в этой жизни устанавливает не он. «Никого не обижаю, не беру чужого, а люди делают оружие, из которого убивают миллионы, и спят спокойно, – подумал он. – Я же делаю ключи и отмычки, а люди (он и не заметил, как стал называть воров людьми) меня никогда не назовут». Человеческая жизнь часто складывается не лучшим образом. После событий начали перетряхивать спецслужбы и милицию. Выяснилось, что капитан Бестаев отсутствовал на каком-то совещании в поддержку демократии и Президента. Капитан в это время проводил оперативные мероприятия, документы имелись, их никто смотреть не стал, Бестаева уволили, он оказался на улице.

Когда Сергей в очередной раз спустился в подвал, хозяин поправил клеенчатый фартук и сказал:

– С твоим талантом в ментах не служат. Взгляни, тут слепочек один принесли. Очень дорогой слепочек, только делал его человек безрукий, не знаю, что и предпринять, хочу отказать. Взгляни, может, ты что увидишь и поймешь. Пятьсот зеленых аванс, за исполнение две тысячи.

Черт работал пять дней, сделал три различных ключа. Хромой посмотрел, ткнул корявым пальцем в один из них, спросил:

– А откуда у тебя здесь выступ появился, на слепке и намека нет.

– Не знаю, но если бы я подобный ключ изначально готовил, то здесь обязательно сделал бы выступ, – ответил Сергей.

Заказчику отдали три ключа, подошел тот, что с выступом.

– Признаю, – сказал Хромой, – ты, Черт, настоящий мастер, я таких не видел.

Позже Бестаев часто думал о том, что купил его и продал именно Митек Хромой и именно для того, чтобы с помощью сделанного им, Бестаевым, инструмента совершить небывалую кражу.

Так никогда и не узнал бывший оперуполномоченный, что произошло на самом деле и для чего он понадобился… Митьку?

Нет. То был совсем не Митек.

Глава седьмая

По указанию Гурова оперативники составили список близких и дальних знакомых Елены и Олега Туровых, а также покойного Игоря. Список получился внушительный, братья и сестра оказались людьми общительными.

В кабинет Гурова и Крячко пришли Котов и Нестеренко, больше решили никого не привлекать и лишней огласки не хотели.

Крячко, брезгливо оттопырив губу, просмотрел две страницы, на которых уместились двадцать восемь фамилий, спросил:

– И что же вы, господин полковник, прикажете с этим делать?

Вопрос был отнюдь не праздный. Провести тщательную разработку двадцати с лишним человек вчетвером было нереально. А побывать по адресам, поболтать с соседями – так просто несерьезно. Если убийца имеется в списке, его не обнаружишь по подсказке тети Маши. Он достаточно умен и осторожен, не оставит калоши в крови у входной двери.

Настоящая разработка человека требует как минимум недели, да и то в том случае, если повезет или у подозреваемого имеется алиби, которое выясняется сразу.

Индивидуальные квартиры прекрасны для любого нормального человека, а для оперативника – хуже и не придумаешь. Раньше, благое дело, живет в квартире восемь семей. Один наверняка пьющий, в одной комнате наверняка ребенок обитает, значит, при нем если не мамаша, так бабушка, считай, пост круглосуточный. Пост не только по квартире, но и у дома, раза три, да по несколько часов, ребенку свежий воздух необходим. В такой квартире обязательно один инвалид или пенсионер проживает. Не со зла, из чистого любопытства и от безделья он за соседями следит, каждого по походке знает, способен определить, в настроении человек вернулся с работы или вздернутый. А доходы и личную жизнь каждого – лучше не говорить – доподлинно все известно: сколько фильдеперсовых чулок, кто что пьет, ест, да о чем говорит – общага настоящая и телефон в коридоре.

Москвичи жить стали лучше, оперативники данный факт отметили первыми. О спальных районах не говорим, большинство людей не знает, кто в соседней квартире живет. Но и старая Москва расселилась, обособилась, ну, у кого собственная машина, это известно, но такой «секрет» легко и по телефону выяснить. Порой и в квартиру попасть проблема: или не открывает никто, или допрос через дверь учинит, зачем да почему, зови участкового, давай ордер на обыск. Людей понять можно, неспокойная жизнь в Москве наступила, бандитская, можно сказать.

Хороший оперативник один и не сунется никогда, всегда прежде приятельницу или знакомого найдет, легенду сочинит, лишь потом звонок теребить начнет.

В общем, и сам Гуров, и Станислав, и приятели-коллеги смотрели на список недоброжелательно. Скорее с отвращением.

– Так с чего начнем? – настырно повторил Станислав.

– Полагаю, обычная форма сбора информации здесь не годится. Люди, в основном, интеллигентные, живут обособленно, хитрые, обходные маневры тут не пройдут.

– Садимся на танки и вперед! – сказал Станислав.

– Ты становишься однообразен и надоедлив, – оборвал друга Гуров.

– Чего у меня нет, я без тебя знаю, определить большого ума не требуется, – огрызнулся Крячко.

– Знаете, начальники, выясняйте отношения наедине, – сказал Нестеренко, засмаливая «беломорину». – И так тошно, тут вы со своими подковырками. Давай по делу.

Гриша Котов наступил ему на ногу, но старый опер был не в духе, двинул стулом, сказал зло:

– Ты еще! Сам знаю, чего говорить!

– Нормально, – усмехнулся Гуров. – Оба правы. Ты, Валентин, когда за руль садишься, движок включаешь, сразу с третьей двигаешь или слегка мотор прогреваешь? Вот и мы прогреваем. За день наездимся, если к вечеру соберемся, так уже хорошо. Так что не погоняй, еще взмылишься. Предлагаю действовать по такому плану и по обстоятельствам, естественно. «Известно, что Игоря Турова в ночь с шестого на седьмое августа убили. Случаем, вам не известно, кто подобное мог свершить? И не предполагаете? А врагов он имел? Оружие у него не видели? Как с людьми жил, может, ссорился с кем? Извините, а с братьями как? А с сестрой? Девушки, естественно, бывали? А какого окраса, может, платные?»

Станислав многозначительно хмыкнул.

– Идею поняли, слова найдем, – сказал молчавший до того Котов.

– Не сомневаюсь. Едем дальше. «Простите за дерзкий вопрос, а вы сами в момент убийства где находились? Ради Бога, ни в чем не подозреваем, служба. У вас и свидетели есть? Спали дома? Может, звонил кто? Ночью не звонят. Естественно. А собака у вас есть? Может, гулять выходили, случается?»

– Человек отказывается давать показания? – спросил Станислав.

– Какие показания? Вы что, ничего не понимаете? А магнитофон из кармана доставать не обязательно. Вы просто беседуете, пытаетесь разыскать убийцу приятеля хозяина квартиры.

– Он и беседовать не желает? – Станислав тяжело вздохнул.

– Прискорбно, значит, вы плохой сыщик. Тогда повесточку в прокуратуру к помпрокурора Драчу. Что еще можно придумать?

– Спросить о друзьях и характере времяпрепровождения убитого, – сказал Нестеренко. – Любимые места посещения?

– У девушки можно спросить, не была ли влюблена в Игоря, – подсказал Котов. – Данную тему можно развить.

– Вот, действуйте, а я поеду к самому. Он вчера выписался. Да, вопрос на засыпку. Станислав, основное внимание на кого?

– Знаю, но не скажу, – ответил Станислав и обаятельно улыбнулся.

– Вперед, и флаг вам в руки!

Когда все вышли, Гуров, не торопясь, закурил, прошелся по кабинету. Затем позвонил в театр, но Мария была занята на репетиции. Голос Гурова уже знали и почему-то с радостью сообщили, что после репетиции актриса отправится в дом звукозаписи, затем вернется в театр, кого-то требуется подменить.

Ничего нового Гуров не узнал. Неизвестного Черта, которого назвали Рябов и Рудин в своем разговоре, по картотеке установить не удалось, не значился он и в компьютере Интерпола, становилось ясно, что убийца не из преступной среды, пришел со стороны. Выйти на него представлялось возможным только через связи семьи Туровых, которые, естественно, никакого Черта не знали, имели милого знакомого Ивана Ивановича Иванова, или как там его звали?…

Гуров позвонил Турову, справился о здоровье, попросил разрешения навестить.

Хозяин никак не походил на больного, супруга почему-то встретила Гурова не очень доброжелательно, букет цветов сунула домработнице со словами:

– Пристрой где-нибудь. – Повернулась к мужу: – Ты, Илья, принимай гостя, мне некогда.

Туров пригласил Гурова в свой просторный кабинет, открыл бар, кивнув на дверь, сказал:

– Не обращайте внимания, «тучи над городом встали»… С утра поцапались с Еленой. Она не желает работать. Ничего. Помирятся. Как наш бронепоезд? Все еще на запасном пути?

– Не понятно мне, – Гуров разглядывал бутылки, стоявшие в баре. – Не понятно. Человек сейф открыл, видит пачки американских долларов, а он берет лишь ваш сидиром.

– Что заказывали, то и взял, – ответил Тур.

– Допустим. А наличные деньги человеку вообще не нужны?

– Может, он бы и взял, да брат помешал.

– И все равно не сходится, – Гуров наполнил две рюмки. – Может, вам лучше воздержаться?

– Коньяк в малых дозах допустим, но я сегодня лучше воздержусь.

– И правильно! Ваше здоровье! У меня к вам просьба, шеф. – Гуров потянулся за сигаретой, но удержался. – Сдается мне, преступник как раз не удержался и пару-тройку пачек сотенных в карман сунул. Вы попросите своего бухгалтера сверить наличность в сейфе с документацией, может, все-таки какой-то суммы не хватает. Очень бы это мне помогло. Номера на банкнотах серийные, если задержим кого, улика неопровержимая.

– А сидиром? – обеспокоился Тур.

– Прежде чем дом построить, следует яму под фундамент выкопать.

Туров сверкнул голубыми глазами.

– А вы человек обстоятельный.

– Обязательно. В нашей профессии иначе нельзя.

– Только долго очень.

– А вы номера своих счетов смените или еще какой фокус сделайте, я не в курсе, чтобы посторонний к вашим деньгам доступа не имел.

– А в украденном сидироме моих данных не было, я сплю спокойно, – ответил Тур.

– Вы свое спокойствие ловко скрываете, – усмехнулся Гуров.

– Что мы все обо мне печемся, какие расходы у вас? Полагаю, деньги нужны? – поинтересовался хозяин.

– Деньги всегда нужны, – философски ответил Гуров, – однако Бог с ними, оформление долгое.

– Да я позвоню… – возмутился Тур, – все сделают быстро.

– Обойдемся, – сухо сказал Гуров. – На этот раз.

Тур фыркнул, качнул тяжелой головой, прошелся по кабинету, недовольно сказал:

– Я не всегда понимаю, когда вы шутите, когда говорите серьезно.

– Это нас роднит, я тоже не всегда понимаю, когда шучу, а когда говорю очень даже серьезно.

* * *

В соседней квартире, где жила младшая сестра Тура Елена, находился Григорий Котов. И, хотя он надел свой лучший костюм, белую рубашку, даже галстук, смотрелся он здесь предметом посторонним, абсолютно чужеродным. Чуть склоненная набок голова, плохая стрижка не давали возможности причесать волосы, они торчали клочьями в разные стороны, причем пятнистыми клочьями, так как Котов седел не как все люди, от висков к макушке, а произвольно – там седое пятно, в другом месте. Они были особенно видны, так как от природы оперативник был жгучий брюнет. Ну и, конечно, знаменитый нос, который создавался всевышним неизвестному гиганту, а достался человеку роста нормального. При всем этом Григорий Котов не был ни уродлив, ни смешон. Возможно, все несуразности, собранные в нем, уравновешивали его глаза – темно-карие, заглянув в которые становилось почему-то неловко, словно виноват в чем.

Елена пыталась относиться к гостю как можно доброжелательнее, но порой была не в силах сдержать улыбку.

– Вы, Григорий Давидович, как я понимаю, оперативник, – она подвинула ему чашку чая и вазочку с вафлями.

– Правильно понимаете, Елена Ильинична, – он взял чашку, с любопытством осмотрел, поставил на место. – Очень красивая вещь, выполнена настоящим художником.

От неожиданности Елена смутилась, она и не помнила, чтобы кто-нибудь из гостей обратил внимание на ее действительно красивый сервиз, купленный на аукционе и якобы некогда принадлежавший Николаю Первому.

– М-да, спасибо, сервиз… – она смешалась.

– Елена, вы хотели сказать о моей внешности, которая не соответствует профессии, – Котов попробовал чай, благодарно кивнул.

Елена была девушка с характером, умная, волевая, в старшего брата, закурила тонкую сигарету, сказала:

– Вы пришли задавать вопросы.

– Один вопрос, – уточнил Котов. – Как вы думаете, кто убил вашего брата?

– Вы не считаете ваш вопрос оскорбительным? – Елена не повысила голос, но чувствовалось, она вот-вот сорвется.

– Я пытаюсь найти с вами общий язык…

– Это невозможно и не нужно! Мы с вами говорим на разных языках!

– Тогда разговора не получится, и мы не узнаем, кто убил вашего брата.

– Вас выгнать или сами уйдете? Вы, так называемый сыщик, отдаете отчет в своих словах? По-вашему, я знаю убийцу Игоря и укрываю его?

Котов смотрел грустно и не отвечал.

– Чего молчите?

Опер взглянул на свои руки, для мужчины на удивление ухоженные, спросил:

– А вы чаю мне больше не нальете?

– Ну, нахал, в жизни такого не видела, – хозяйка нажала кнопку электрочайника.

– Вы, Леночка, ошибаетесь, я скорее человек стеснительный.

– Вы стеснительный? – Елена, пытаясь испепелить сыщика взглядом, сказала: – Возможно и стеснительный.

– Среди ваших приятелей существует мужчина сильный, смелый, решительный, способный на убийство? – спросил Котов. – Вопрос теоретический.

– Наверное, – уклонилась от ответа Елена. – Вы считаете, чтобы выстрелить в спину, необходимо обладать всеми перечисленными качествами?

– Вы умненькая.

– Лучше бы я была хорошенькая. – Лена налила Котову чаю, поставила на стол бутылку коньяка, начала резать лимон.