Текст книги "По ту сторону костра"

Автор книги: Николай Коротеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Между камнем, похожим на гладкий череп, и клыком вода бурлила и ревела. Она низвергалась с оглушительным шипением, и там, внизу, в разъяренных вихрях, из ослепительной пены выскакивали блестящие зубья скальных обломков. Он видел это и чувствовал, что ноги его стало затягивать между камнями…

Все живое возмутилось в нем.

Неимоверным усилием он подтянул ноги, сгруппировался, отпустил клык, оттолкнувшись, выскочил из воды больше чем по пояс, перевернулся и упал животом на гладкий камень. Он не почувствовал, что ударился лицом, грудью со всего маха. В глаза бросилась сверкающая, витая гладь мчавшейся к нему воды.

– …и-ись! – донеслось откуда-то.

Подняв голову, Кузьма с трудом уловил поодаль на искрящейся грани воды размытый блеском силуэт Леонида, стоявшего в лодке.

Он хотел ответить ему, но горло пересохло. Вскочив на колени, Кузьма зачерпнул пригоршнями и выпил, вернее, протолкнул в себя воду. Затем, немного освоившись, он встал на ноги и заорал торжествующе:

– Держусь!

Теперь, когда он стоял на камне, окружающее в его видении стало обычным: река, освещенная солнцем, синяя вода в длинной и косой тени яра, желтые березы, пылающие рдяные клены, лиловые черемухи, изумрудная ольха и иссиня-зеленая ель, поднявшаяся над всеми деревьями, и лодка – совсем недалеко, ближе, чем казалось секунду назад. Она шла к солнечному берегу.

– Держи-ись!

Свечин огляделся. Ему хотелось немедленно начать действовать. Он находился посредине реки, у края низвергавшейся грохочущей лавины. Выбраться отсюда самому нечего было и думать.

«Как Леонид поможет мне?» – подумал он и до боли сжал зубы, чтобы унять неприятное клацание. Озноб колотил его. Мокрая одежда, пронизываемая ветром, не грела. Кузьма увидел, как, выйдя на берег, Леонид принялся рубить ель, ближе других деревьев стоявшую к воде. Леонид махал топором как одержимый. И лишь теперь Кузьма сообразил, в чем состоял план Дзюбы-младшего: срубить дерево, столкнуть в воду и завести так, чтоб образовался мост между камнями и берегом. Но тут же отказался от своего предположения: поток в одно мгновение переломил бы ствол, как спичку. И потом Леониду понадобилось бы столько усилий и столько сноровки, что требовать подобного от одного человека просто невозможно.

Когда вершина ели ухнула на середину галечной косы, Свечин понял: Леонид хочет воспользоваться срубленным деревом как якорем. Вот он снял мотор и разгрузил лодку. Затем закрепил один конец веревки на ели, а другой – на носу лодки. Все это сооружение находилось прямо против Свечина. Потом Леонид еще раз перехлестнул веревку через ствол и, столкнув лодку в воду, стал стравливать бечеву.

Пустую плоскодонку, конечно, снесло на стрежень. Но теперь она была надежно подстрахована. Леонид раз двадцать подводил лодку к порогу, но она оказывалась слишком далеко от Свечина. Только часа два спустя она вплотную подошла к камням, и Кузьма без риска перебрался в нее. Закоченевшие руки и ноги почти не слушались его.

Леонид выволок лодку на косу и, крикнув, чтоб Кузьма раздевался, бросился в затишье меж береговыми скалами, быстро запалил там огромный костер. Леонид ухаживал за Кузьмой, словно за малым ребенком: растер его шерстяным свитером, спиртом, одел во все сухое, снятое с себя, а одежду повесил сушить, плотно накормил Свечина и уложил спать.

Ощущая приятную теплоту и хмельную радость, Кузьма после пережитых волнений быстро уснул, едва успев с благодарностью подумать о Леониде. Ведь он спас его. Спас!

Открыв глаза, Кузьма встретился с устремленным на него взглядом Леонида.

– Как ты? Не ломает? Оклемался?

– Будто ничего и не было.

– Нормально! – восторженно воскликнул Леонид и вздохнул с облегчением. – Очень я за тебя беспокоился. Не хватало только, чтоб с тобой какая-нибудь ерунда приключилась.

– Обошлось, – поднимаясь, сказал Кузьма.

Настроение было отличное, и все, что он увидел, представилось ему прекрасным. Туман бисером мелкой росы вышил паутину меж веток ближнего куста. На рыжих листьях висели крупные капли. Седой дым от влажных дров припахивал пожарищем. Шум порога, скрытого пеленой, слышался глухо, утробно.

– Ну, сегодня я дежурный, – продолжал Свечин. – Завтрак такой сварганю…

– Уже готов. Ешь – и поехали. Я лодку приготовлю.

– Ее же волоком надо перетаскивать.

– Уже. – И, встретив удивленный взгляд Кузьмы, Леонид пояснил: – Ты спал двенадцать часов. Спустить лодку под уклон не так уж трудно. Тем более пустую. А вещи я потом перетаскал. Не знал, сможешь ли ты подняться.

Кузьме стало неловко и тревожно. Леонид проделал воловью работу. И все из-за его оплошности. Оплошности ли? Он мог погибнуть, ничего не узнав. Однако он жив, черт возьми! Значит, по-прежнему будет действовать.

А что мог сделать Леонид, пока Свечин спал?

Прослушать магнитофонную запись! Леонид слишком настойчиво интересуется ходом расследования. Но он и виду не подает, что теперь знает и об отравлении своего отца, и о кепке ниже водопада, у волока. Почему?

Какие у него причины молчать? Соучастие в отравлении?

Чушь… Чушь?

С ним надо быть очень осторожным. Очень. Завтрак, приготовленный Леонидом, оказался удивительно вкусным.

После еды Кузьма глянул на часы, приложил к уху:

– Все. Отработали. Сколько времени?

– Восемь.

– Пора выходить на связь.

– Так ты обычно выходил на связь вечером.

– Ты не знаешь расписания связи. Сегодня – утром.

– Твое дело. Чего объяснять?

Миновав берегом порог, Кузьма и Леонид прошли к лодке. Она уже была на плаву.

Взяв рюкзак, Кузьма придирчиво оглядел застежки, узел. Все выглядело вроде бы нетронутым. Но, осматривая магнитофон, он обратил внимание, что стрелка, показывающая метраж, не дошла до прежнего места в смотровом окошечке. А он хорошо помнил: она занимала иное положение. Тогда Кузьма заклеил клавиши управления особой пленкой. Под ней останутся в неприкосновенности следы пальцев Леонида в том случае, если он касался клавишей и не оборачивал палец тряпкой.

Леонид возился в лодке и всем своим видом старался показать, что копание Свечина с рюкзаком его не интересует. Коробку с прибором ночного видения Леонид, по всей вероятности, не смог открыть. А передатчик почему-то не работал. Сколько Свечин ни ломал голову, выискивая поломку, все было тщетно.

– Мы скоро пойдем? – послышался голос Леонида. Свечин решил заняться рацией на вечернем привале.

На связь ему действительно нужно было выйти в двадцать один тридцать, а к берегу можно пристать раньше. Внешних, заметных на глаз повреждений в передатчике он не обнаружил. Винить Леонида в поломке не приходилось.

– Ну, Кузьма, теперь дорога гладкая. К мотору садись ты. А я посплю.

Так и просидел Кузьма весь день на корме у мотора.

Вечерний сеанс связи пришлось пропустить. Поломки Свечин не нашел, передатчик молчал. Оставалось предположить, что сели батареи.

К вечеру следующего дня они прошли мимо яра, где еще неделю назад находился табор корневщиков. У воды белел свежеотесанный кол. Лодки не было. То ли Калиткин и Храбров подались ниже, то ли, заботясь о судьбе корней, доверенных Дзюбе, а главное, корня-гиганта, спустились в Спас.

Все это время Свечин думал о человеке, с которым он плыл в одной лодке, сидел у одного костра. Зачем Леониду понадобилось прослушивать записи?

Опять Кузьма копался в передатчике, а Леонид предавался любимому занятию – строгал веточки. Возьмет одну и аккуратненько, будто карандаш, строгает ее, пока не останется огрызок. Затем берет новую веточку, и все повторяется сначала.

«Ну, прослушал он записи, а дальше? Он узнал, что кто-то отравил его отца. Или он ищет другое, интересуется другим – драгоценным корнем? Это деньги, которые не придется делить ни с кем. Но для того чтобы искать, где спрятан гигантский женьшень, надо наперед знать: он, корень, существует. Откуда Леониду это известно? От отца?

А ведь может быть! Тогда понятна двойная заинтересованность Леонида в поисках убийцы. Убийца – он же и похититель корня. Однако откуда убийца знает о редком женьшене? Почему убийца встречал Петро Дзюбу? Непонятно. Как и то, откуда Леонид брал деньги на веселую жизнь в городе. Возможно, в сговоре с отцом он сбывал женьшень и раньше. Хотя бы последние два года.

Вывод, пожалуй, один. Я и Леонид знаем: у Дзюбы был корень, Дзюбу отравили, а корень похитили, вернее, спрятали. Если бы отец передал корень сыну, тот не стал бы сидеть в Спасе. Он бы уехал и продал женьшень. В заготконтору? Такой корень – не иголка в стоге сена. Но если и до этого Леонид получал от отца корешки, то у сына есть свои каналы связи с покупателями. Тогда сбыть корень втихую для него не проблема».

Что ж, Кузьме в таком случае понятны и слова Леонида: «Не хватало только, чтоб с тобой какая-нибудь ерунда приключилась». Ведь так было сказано. Так, но кто убийца? Телегин? Крутов? Или человек, на след которого еще не напали?

Снова они плыли целый день. Леонид словно забыл подменять Кузьму у мотора. На этот раз Свечин почувствовал, что основательно выдохся.

Наконец Леонид сказал:

– Глуши!

Мотор смолк. Лодка стала подворачивать к берегу.

– Заночуем в Черемшаном распадке. Самое удобное место.

– Наверное, – неопределенно пожал плечами Свечин. Он окинул взглядом будто бы знакомые очертания берегов, уже тонувшие в глубоких сумерках. – Вы на обратном пути тоже здесь ночевали?

– Мы? Вроде…

Высадились. Кузьма огляделся и вдруг понял, что попал в совсем незнакомое место. Оно не походило на Черемшаный распадок, хотя еще минуту назад Свечину казалось, что именно тут они причалили с участковым инспектором Самсоном Ивановичем, перед тем как идти к Лысой сопке, где и нашли яму от вырытого корня-гиганта. Кузьма решил не выяснять, почему Леонид лжет. Пока не выяснять. В конце концов, ему все равно, где они заночуют, а чего хочет добиться таким ходом Дзюба-младший, станет ясно из его дальнейших поступков.

«Стоп, Кузьма! Стоп! Сегодня мы первый день идем по тому отрезку пути к Радужному, по которому Дзюба двигался уже с корнем. С женьшенем в Лубянке!

Дзюба был отравлен и погиб при странных обстоятельствах в скалах у водопада. Но корень он мог оставить в условленном месте. Ведь, по моей версии, отец и сын находились в сговоре.

Рано тревожишься, Кузьма. Лубянку видел старик удэгеец Ангирчи. Самсон Иванович ему верил.

А где та коса, на которой мы встретились со стариком? Если я не узнаю Черемшаного распадка, то коса, наверное, нами уже пройдена. На карте я не делал отметок ни тогда, ни теперь. Спросить у Леонида, далеко ли до Радужного?»

Тот ответил:

– Часов восемь. Ты что, места не узнаешь? Ничего, бывает.

– А против течения сюда за сколько времени можно дойти?

– Смотря какое течение. После дождя… В долгое ведро… По-разному. Потом, какая лодка, какой мотор…

«Почему Леонид уходит от прямого ответа? – подумал Свечин. – Можно, конечно, попросить его, чтоб указал на карте, где остановились. Но поступить так – уверить его в том, что я догадался и о сговоре, и о существовании тайника, где спрятан женьшень-великан. Придется не спать».

Принять решение было куда легче, чем выполнить его. Тем более что приходилось делать вид, будто спишь.

Снова и снова в мыслях Свечин возвращался к возможной причине отказа рации, разбирал самые сложные варианты. И вдруг его осенило: он не проверил, не разъединены ли каким-либо образом контакты между элементами, питающими рацию. Достаточно было Леониду просунуть между стыками сухих элементов клочок бумаги – и рация вышла бы из строя.

С первым светом Кузьма проверил это предположение и убедился, что оно правильно. Теперь у него не осталось никаких сомнений: Леонид должен знать, где находится тайник. К моменту убийства в котомке старика Дзюбы сокровища уже не было.

«Вот почему Леонид изматывает меня днем, держа на руле! – подумал Свечин. – Ему надо, чтобы я спал мертвым сном. Ему надо, чтобы я не мог сообщить в Спас о нашем точном местонахождении и вообще не знал его. Что ж, поборемся! До Радужного нам осталось идти часов десять. Если я воспользуюсь рацией, то Леонид поймет, что его подлость обнаружена, и к тайнику уже не подойдет. Придется притвориться, что я ни о чем не догадываюсь, и наблюдать за ним».

Когда Свечин разбудил Леонида, тот, протирая глаза, сказал, что всю ночь очень плохо спал – живот разболелся.

– Режет. Сил нету. Устроили дневку.

Кузьма не мог позволить себе спать и следующую ночь. Выдержать пытку бессонницей на вторые сутки было очень трудно. Мысли мешались, путались, темнота убаюкивала. Иногда Свечину казалось, будто он спит с открытыми глазами.

Если бы можно было двигаться, хотя бы сидеть, глядя в огонь костра! Нет, Кузьма лежал, отвернувшись от огня, чтоб случайно брошенный Леонидом взгляд не застал его врасплох.

Днем Свечину снова пришлось занять место у руля.

Только к вечеру они вошли в заводь у скал. В ту самую, откуда полторы недели назад Кузьма и Самсон Иванович на лодке Дзюбы отправились к его напарникам-корневщикам. Было еще достаточно светло. В заводи серо отражалось затянутое облаками небо. Чертовы скалы – высоченные, сильно выветренные – вздымались от самого уреза и опрокинутыми рисовались на глади воды.

Все осталось по-прежнему.

– Чего гнали? Было ж ясно – к вечеру придем! – раздраженно бросил Кузьма. Две бессонные ночи доконали его.

– Погода могла испортиться, – отговорился Леонид.

При одной мысли, что и третью ночь – хоть она и решающая – придется не спать, к горлу Свечина подкатывал ком тошноты.

Леонид принялся похрапывать. Потом повернулся на другой бок и затих.

А Кузьма, загородившись от света костра рюкзаком, думал о том, что с легкостью перенес бы любую боль, лишь бы ему сомкнуть глаза. Ему казалось, что тогда жги его, режь – он не проснется.

Леонид проворчал что-то во сне, повернулся. Потом сел, потряс головой, словно отгоняя тяжелый сон.

Из полутьмы, из-за рюкзака Кузьма видел, как Дзюба-младший, немного посидев, потянулся, похлопал себя ладонями по плечам и, крякнув, поднялся.

Прошла минута, другая. Сквозь мерный шум водопада до слуха Кузьмы донесся хруст ломаемых сучьев. Свечин глянул в сторону зарослей у спуска к реке. Опять оттуда послышался треск. Явственный, даже нарочитый.

Кузьма затаил дыхание. Потом медленно протянул руку к рюкзаку. Развязал его. Вытащил плоскую коробку с прибором ночного видения, достал аппарат, похожий на старинный неуклюжий пистолет с широким дулом.

«Пистолет», голову и руки Свечина по-прежнему скрывала густая тень от рюкзака. Кузьма на ощупь поставил наводку прибора, прильнул к окуляру, нажал кнопку и вздрогнул: в ярком салатовом свете перед ним возникла фигура Леонида. Вероятно, Леонид шел от костра по прямой, поэтому Свечин сразу же и «наткнулся» на него.

Чуть тронув верньер настройки, Кузьма «отдалил» от себя Леонида. Стали обрисовываться ветки кустов, в которых стоял Дзюба-младший.

Он не скрывался, но все-таки выглядывал из-за листьев осторожно, будто догадывался о возможностях Кузьмы. Наконец изображение в окуляре шевельнулось. Свечин услышал треск ветвей. Это Леонид проверял: спит инспектор или только притворяется?

* * *

– Долго быть у больного нельзя, – нахмурившись, проговорил Матвей Петрович.

Андронов впервые видел доктора в его рабочей обстановке, и крохотный старик в белом халате и белой шапочке показался ему внушительнее и даже выше ростом. Обычная мягкость в обращении, которая порой казалась едва ли не приторной, куда-то исчезла. Перед инспектором стоял словно другой человек.

– Хорошо… То есть мне надо кое-что рассказать Самсону Ивановичу, посоветоваться с ним, кое о чем спросить.

– Это его не очень взволнует?

– М-м… Не думаю, – ответил Андронов, хотя и знал, что это было неправдой. Но обсудить с участковым ход расследования было просто необходимо.

Андронов подошел к двери палаты, в которой после операции лежал Протопопов, приоткрыл ее. Самсон Иванович был один. Вторая койка пустовала. Участковый быстро повернул голову в сторону вошедшего и постарался улыбнуться.

Подойдя к нему, Андронов привычно протянул руку, но участковый, тоже привычно попытавшись поднять правую руку, болезненно поморщился.

– Извини, извини, Самсон Иванович… – скороговоркой проговорил Андронов, смущенно опустив взгляд.

– Я сам то и дело забываю, что здороваться мне пока надо левой.

Времени у Виктора Федоровича было мало, и он сразу перешел к делу:

– Ни в одной заготконторе края такого крупного корня не принимали.

– Не примут, – заверил Самсон Иванович.

– Выходит, почти безнадежное дело. Не найти нам уплывший корень, – промолвил Андронов.

– Не похоже, чтобы он уплыл из тайги. Думаю, даже в Спасе корня того нет. Рыжего геолога, или пожарника, нашли?

– Нашли. Действительно спешил человек. Решил: смердит так смердит. Доложу, и баста.

– Расскажите мне обо всем, что произошло за эти пять дней, – попросил Самсон Иванович.

– Телегин говорит, что самострел и нож у Ангирчи взял Дзюба. По дороге на корневку. Пристыдил, мол, старика, что нехорошо менять такой нож на корень. А самострелом его он и раньше пользовался.

– Да, не уследил я…

– Вот и я не уследил. Пропал Ангирчи. Да и тот ли он человек?

– Я верю Ангирчи. Это хороший человек, Виктор Федорович.

– А вот Твердоступ твердит, что нет. Много мелких грехов за Ангирчи… Дзюбу покрывал. Самострел ему одолжил. Может, поэтому и скрывается старик?

– Нет. Он не стал бы скрываться. Здесь что-то другое.

– Вы уверены?

– Твердо, Виктор Федорович.

– Кстати, что там с продавцом из леспромхоза стряслось? Вы же это выясняли со Свечиным?

– Проворовался, пропился.

– А какие отношения были между Дзюбой и этим Кочетовым?

– Дзюба был человек скрытный и ловкий, – помрачнел Самсон Иванович. – Осторожный. Может, и сплавлял корень-другой. Знал бы я наверняка – другое дело… Что случилось, Виктор Федорович?

– Странное совпадение, – откашлялся Андронов. – Без особой надежды на успех я связался по радио с леспромхозом. Оказалось, Кочетов наконец-то там объявился. Сейчас находится в больнице. Его нашел в тайге – говорит, что случайно, – Утробин, лесничий с кордона Лиственничного. Еле живого, побитого, с легким огнестрельным ранением. И что самое важное, продавец хоть и не сильно, но отравлен.

– И что за эту траву принялись?!

– Тут другое. Из дома Утробина, как я узнал, пропала склянка из-под уксусной эссенции. В ней хранился сок веха. Им жена Утробина мышей травила. А накануне гибели Дзюбы Кочетов заходил на кордон… Кстати, большая была у него недостача?

– Три тысячи с лишним.

– И это в таком магазинчике?

– Да там сейчас целый универмаг.

– А мог ли, Самсон Иванович, такой человек, как Кочетов, если бы узнал о редком корне, на преступление пойти?

– Мог. Этот мог.

Андронов встал, легонько дотронулся до здорового плеча участкового:

– Поправляйтесь. Эх, если бы не ваше ранение, давно бы дело закончили!

Самсон Иванович заметно смутился:

– Да будет вам, Виктор Федорович… Вам-то что прибедняться? А как Свечин?

– Пожалуй, выйдет из него толк. Цепкий парень.

Полет занял немного времени. Вскоре машина приземлилась около поселка лесодобытчиков. Андронов разыскал больницу – новый дом, сложенный из еще не потемневших, медового цвета бревен, вошел в приемную и представился врачу.

– Вас проводить к больному?

– Давайте прежде поговорим, – предложил Андронов.

Его интересовало многое: состояние больного, характер ранений и их примерная давность.

– Сейчас Кочетов чувствует себя вполне удовлетворительно, – ответила врач. – Огнестрельная рана в области грудной клетки – касательная, легкая. Характер ранений и ушибов… Впечатление такое, что он либо скатился с горы, либо… его краем задел камнепад. Так, каменная мелочь. Но местами ранения глубокие, ушибы были сильные. Ведь он почти две недели пробыл в тайге.

– Не больше?

– Я говорю: в тайге. А потом еще на кордоне Лиственничном.

«Итак, – прикинул Андронов, – лесничий доставил Кочетова на кордон едва ли не сразу после моего отъезда оттуда. Сообщить нам об этом по своей наивности не догадался: мало ли что, мол, может случиться в тайге?..»

– Что ж, проводите меня, пожалуйста, к пострадавшему.

То, что Андронову пришлось выслушать от взволнованного, испуганного продавца, было одновременно и просто, и сложно, как это и бывает в жизни.

А началось все с шанежек – кушанья удивительно вкусного даже в холодном виде. Отправляясь в город, где он думал достать денег для погашения растраты, Кочетов взял с собой из дома всяких печеностей. По дороге он зашел на кордон и случайно узнал у Леонида, что у Радужного должен появиться Дзюба-старший. Так у кого же и попросить денег, как не у старого приятеля, которого сам выручал в делах куда серьезней?!

С этой мыслью Кочетов и пошел на поиски Дзюбы. Утром перед уходом он взял с кухонной полки бутылку с уксусной эссенцией – знал, как приедается в тайге пресное. Бутылку со спиртом он загодя положил в котомку еще дома.

Дзюбу он застал у водопада и очень обрадовался. Приди он туда сутками позже – и считай, зря бил ноги. Петро Тарасович был не в духе. Позарился на козла – больно уж тот удобно стоял в скалах неподалеку – и убил, но услышал, как шуршат, осыпаясь со склонов расселины, камни, и побоялся идти в каменный лабиринт. За ужином, прежде чем заговорить о делах, Кочетов предложил Дзюбе домашних шанежек с уксусом. Петро Тарасович подобрел, поглядывал ласково. А когда продавец достал бутылку спирта, Дзюба совсем оживился. Махнул в мясо, запеченное в тесто, солидную порцию уксуса, да еще пожаловался: мол, сильно развел, не жжет. Кочетов от приправы отказался: давно желудком страдает. Уж и по второй собрались выпить, когда Дзюба побагровел и зло спросил, какой это отравой напоил его Кочетов. Тот взял уксус, лизнул слегка, почувствовал что-то не то и, закрыв склянку, отставил ее в сторону. А полуобезумевший Дзюба уже пер медведем. Кричал, что Кочетов, мол, пришел его ограбить, схватился за карабин. Тут продавцу стало не до объяснений, он бросился куда глаза глядят – к скалам. Едва добежал до расселины, раздался выстрел, и ему обожгло бок. Он продолжал бежать опрометью, и в это время сверху посыпались камни.

Очнулся Кочетов утром. Все тело было избито, изранено. К тому же его выворачивало наизнанку. Еле-еле выбрался на поляну, но Дзюбы не нашел. С трудом передвигаясь, взял свои вещи и пошел прочь. Внизу, у начала волока, связал кое-как плоток из валежин. Кепку, ватник потерял.

– А накануне как переправились?

– Так Дзюба и перевез.

– А если бы его не застали?

– На том берегу и заночевал бы. Дело привычное. Когда тщедушный, исхудавший Кочетов узнал о смерти Дзюбы, отравленного вехом и засыпанного камнями, он заплакал. Шумно, взахлеб.

* * *

В окуляре прибора ночного видения мелькали салатовые очертания скал и кустов. Меж ними быстро двигалась человеческая фигурка. Против ожидания Кузьмы, считавшего, что Леонид пойдет вниз, к реке, тот пробирался по опушке к Чертовым скалам.

Цепь кустов оборвалась. Леонид стоял у подножия высоких скал, пристально глядя в направлении костра. Кузьма не шелохнулся.

Конечно, Дзюба-младший мог дойти до скал проще, напрямик, а не тащиться по кустам. Только ему, очевидно, нужно было идти так, чтоб в любую минуту сделать вид, что собирался он не туда.

Шло время. Леонид не отводил взгляда от костра.

Кузьма лежал неподвижно, боясь спугнуть Леонида, хотя тот находился метрах в трехстах и едва ли заметил бы, шевелится его спутник или нет.

Неожиданно фигура Дзюбы-младшего исчезла за скалами. Вновь появилась. Он карабкался вверх. Было просто удивительно, как он умудрялся ориентироваться в темноте. Наверное, отлично знал, куда шел, и не раз туда ходил. Причем риск был громадный: каждый шаг мог стать последним.

Кузьме приходилось теперь следить не только за Леонидом. Время от времени он вскидывал «пистолет» и по зубцам «привязывал» путь Леонида к скалам, чтобы не потерять ориентировку. Иначе потом он не смог бы найти это место.

Поднявшись метров на двадцать вверх, Дзюба-младший остановился. Он снова долго смотрел в сторону костра.

«Похоже, еще раз хочет убедиться, не проснулся ли я, не спохватился ли, что его нет, не пошел ли искать, – понял Кузьма. – Значит, тайник там».

В следующее мгновение Леонид юркнул за скалу и пропал из виду.

И тут Кузьма едва не вскочил на ноги и не заорал во все горло: метрах в двух выше расселины, в которой скрылся Леонид, стоял человек. Переведя верньер прибора на самое сильное увеличение, Кузьма узнал в этом человеке… Ангирчи.

Свечин потер глаза. Может, с усталости померещилось? Но нет. Облик Ангирчи он узнал бы из тысячи других. И старик, видимо, следил за тем, что делает Леонид!

«Вот что, Кузьма, – обратился Свечин к самому себе. – Подожди. Подожди с выводами, заключениями и даже предположениями. Наблюдай! Внимательно наблюдай! Не упускай ни одного движения – ни Леонида, ни Ангирчи!»

Сколько времени прошло, пока появился Леонид, Кузьма не знал. Но едва тот стал спускаться на поляну, как Ангирчи легко перелез через груду камней и бесшумно скрылся в расселине, откуда только что вышел Дзюба-младший.

Снова Кузьме, чтобы одновременно наблюдать за Леонидом и Ангирчи, пришлось уменьшить увеличение.

Леонид преодолел уже половину спуска, когда Ангирчи вынырнул из расселины. В руках у него было нечто похожее на большого формата книгу, атлас, что ли, длиной в полметра, а шириной немного поменьше.

«Лубянка? Лубянка!.. С корнем!»

Кузьма быстро дал увеличение и увидел, что створки Лубянки распахнуты. Значит, она пуста.

Ангирчи с ловкостью барса взобрался на скалы и скрылся за ними.

Кузьма перевел объектив прибора к подножию. Леонид еще не закончил спуск. Он двигался очень расчетливо, придерживаясь за камни одной рукой, а вторую не отрывал от груди. И снова, оказавшись на поляне, он не пошел к костру напрямик, а повернул вдоль опушки.

Свечин не спеша убрал аппарат в коробку и, увидев, что Леонид направился к костру, задвинул ее под рюкзак. Через несколько минут Дзюба, покашливая, подошел к огню. Присел. Закурил неторопливо, с чувством. И лишь затяжки его – глубокие, прерывистые – свидетельствовали: он только что закончил трудное и опасное дело, потребовавшее от него напряжения всех сил.

Глядя сквозь чуть приоткрытые веки, Кузьма понял: у Леонида под ватником что-то есть.

Убедившись, что Свечин спит – тот, поежившись, преспокойно перевернулся на другой бок, почмокал губами и затих, – Леонид повернулся спиной к костру, переложил спрятанное за пазухой в свою котомку. Потом бросил окурок в огонь, подложил дров и лег.

А Свечин стал думать о том, правильно ли он вел себя и так ли, как надо, поступил. Первый вопрос, который он себе задал, был: «Почему ты не задержал обоих на месте преступления?» И тут же ответил: «Но разве нельзя предположить такое: я просыпаюсь, а Леонид смеется и говорит: «Пока ты спал, инспектор-салага, я корень нашел. Вот он!!!»

Леонид достаточно честолюбив, чтобы поступить именно так. Но зачем Ангирчи Лубянка? И почему Леонид не взял ее? В том-то и дело! Если бы Ангирчи был в сговоре с Леонидом, то не стал бы тайком утаскивать Лубянку, когда корень женьшеня из нее уже взят. А Дзюбе куда ее девать? Корень, правда, пострадает, но и упустить то, во имя чего совершилось преступление…

«А ты, Кузьма, сам-то уверен, что Леонид его совершил?.. Я не сказал еще точно: Леонид… Не назвал убийцей? Но ведь убийство совершено для того, чтобы завладеть женьшенем…»

И тут Кузьма увидел, что из ночного мрака выходит Ангирчи с Лубянкой в руках. Он шел неторопливо и уверенно.

Свечин сел и вытаращил глаза на старика, Он был поражен тем, сколько в фигуре хрупкого на вид удэгейца было достоинства и силы.

Поднявшись, Кузьма сказал:

– Здравствуй, Ангирчи. Я рад тебя видеть. Где ты пропадал, Ангирчи?

Уголком глаза инспектор наблюдал за Леонидом. Тот словно окаменел, скрючившись на земле.

– Кузьма…

Ангирчи заговорил совсем негромко, но в ночи его слова не заглушались даже шумом водопада.

– Кузьма, у костра твоего – вор и сын вора.

– Может быть, и…

– Нет! Я не убивал отца! – закричал Леонид. – Нет!..

– Вор украл корень. Ты скрывал место, где вор прятал. Ангирчи догадался. Две недели ждал тебя. Ангирчи стар. Мало-мало осталось тайга ходить. Моя хотел отдать корень людям.

Ангирчи подошел к Леониду. Достал из его котомки корень, очень похожий на индийского танцовщика, изваянного из слоновой кости. Отсветы костра играли на нем, и казалось, что фигурка живая.

Старик бережно, словно ребенка в колыбель, уложил женьшень в лубянку и передал ее Свечину:

– Бери корень. Людям неси…