Текст книги "По ту сторону костра"

Автор книги: Николай Коротеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Давно у вас Петро Тарасович не был? – обратился Андронов к жене лесничего.

– Какой еще Петро Тарасович? – удивилась та.

– Да Дзюба, отец Леонида.

– Не бывал… Видно, не любитель ходить по перу. Ведь тут у нас серьезного зверя нет. Это выше Радужного. Там по-настоящему охотятся. Тут – так, балуются.

– Когда вы спохватились, что пропала склянка? – как будто между прочим спросил Виктор Федорович. – Ведь если не по ошибке, а сознательно кто-то взял бутылку с соком веха…

Утробина посмотрела на Андронова широко открытыми глазами, потом склонила голову набок, словно хотела проверить, не ослышалась ли?

– Да вы знаете, товарищ инспектор, что может случиться?

– Я-то знаю. А вам такая мысль не приходила?

– Не-ет… Кто же на такое решится? Может, я по забывчивости бутылочку на чердак или в чулан убрала? Дом переверну, а найду. Ведь я и сама могу ошибиться. Мой-то все перченое-переперченое да маринованное любит.

– А тот продавец из леспромхоза…

– Кочетов-то?

– Его фамилия Кочетов?

– Да, Семен Ефимович Кочетов.

– Он заходил к вам на обратном пути? Когда с охоты возвращался?

– Этот не заходил обычно. – И, понизив голос, добавила: – Мой-то сказывал, будто шалит он. Потому и уходит верхом, от Радужного. Только ведь не пойман – не вор, а язык – он без костей. Мало ли что говорят, а сглупу повторяют.

– От вас далеко до леспромхоза? – поинтересовался Андронов.

– Не. Четверо суток. Да вы у моего моторку попросите. Вам он не откажет. За трое доберетесь. Течение в ручье очень быстрое, перекатов много. Кое-где волоком придется. Плесов да заводей почти и нет.

Решение съездить в леспромхоз и повидаться с Кочетовым Виктор Федорович принял тотчас же, но осуществить его не пришлось. Узнав о намерении Андронова, лесничий, насупившись, сказал:

– Добраться до леспромхоза можно. Только сейчас попусту. Кочетов говорил, что раньше чем через месяц туда не вернется. В тайге он. А из тайги обычно в город, в Находку, подается. Через перевал к Прибрежному выходит, – уточнил лесничий. – Оттуда и летит в город и обратно.

– Зачем он так? – удивился Андронов.

– Кто ж его знает… – неопределенно ответил Утробин. – Всяк живет как хочет.

– Теперь этого Кочетова в Находке искать надо?

– Не поручусь. Еще и в тайге, может, бродит.

– Леонид, ваш отец знал Кочетова? – спросил Виктор Федорович.

– Не думаю… – не очень уверенно отозвался Дзюба-младший. – У нас в доме я его не видывал.

«М-да… – подумал Андронов. – Леонид работает на строительстве в Находке, куда ездит Кочетов Семен Ефимович. Случайность? Не обманул ли Дзюба-младший, сказав, что не знаком с Кочетовым?»

– Постойте, Леонид, – вдруг спросил Андронов. – Вы говорите, не видывали Кочетова. А здесь разве вы не встречались?

– Я сказал: у нас в доме я его не видывал. Ну… не знаю, знаком ли он был с отцом. А на кордоне я его видел.

«Все-таки, – подумал Виктор Федорович, – надо встретиться с Кочетовым. Но прежде всего нужно из Спаса связаться с леспромхозом. Помнится, там у Самсона Ивановича есть неплохие помощники. И сам Протопопов, верно, знает Кочетова. Если возникнет особая необходимость, то из Спаса до леспромхоза всего-то два часа лету… А теперь, пожалуй, пора в Спас. Лесничиха едва ли найдет свою трехгранную склянку. Она где-то в тайге. Зачем ее взяли – ясно. Но кто? Вернее всего, тот, у кого окажется корень женьшеня, найденный Дзюбой».

Только Андронов с Леонидом появились в селе, как Степан Евдокимович Шматов сообщил, что ждет прибытия спецрейса, которым доставят раненного в тайге из самострела Протопопова и арестованного метеоролога Телегина.

– Телегина арестовали! – взвился Леонид, прежде чем Андронов успел что-либо сообразить.

Как хотелось Виктору Федоровичу отчитать этого болтуна Шматова! Ведь еще ни ему, ни Твердоступу не были известны причины, которые заставили Свечина задержать Телегина. Сам Андронов только что возвратился в Спас с кордона, а Твердоступ находился в райцентре. Он счел необходимым ознакомиться с корнями, сданными в этот сезон, и с формулярами находок. При сдаче женьшеня корневщики, как правило, на специальных бланках точно указывают место своей находки.

– Арестовали гада! Ясно!

– Прекратите истерику! – прикрикнул Андронов. Но Дзюба-младший, что называется, закусил удила.

Он грозился пристрелить Телегина, едва того выведут из вертолета.

На «аэродроме» прилетевших встретил Андронов. Самсона Ивановича, который был без сознания, бережно перенесли на телегу и под наблюдением Матвея Петровича отправили в больницу. Едва телега с раненым отъехала, как со стороны села донесся женский крик. Андронов и Кузьма, оглянувшись, увидели на крыльце протопоповского дома Антонину Александровну, а у плетня – Леонида с карабином в руках. Андронов сделал два шага к Телегину и стал так, чтобы прикрыть его собой. Метеоролог, видимо, понял, в чем дело, и побледнел.

– Задержанный, зайдите в помещение. – Андронов кивнул на избушку-«аэровокзал».

Просить дважды не пришлось. Телегин рванул дверь и скрылся в убежище.

– Не прячьте – все равно убью гада! – прокричал подбежавший Леонид.

– Успокойтесь! – приказал Андронов.

– Сказал – сделаю!

– Я тоже сказал и тоже сделаю. Что вы с карабином носитесь? Придется отобрать. А вас привлечь к ответственности.

– Давай! И меня арестовывай. Ну! Ни черта не можете! – тяжело дыша, кричал Леонид.

Андронов взял его за плечо:

– Успокойся. Не маленький.

– Мне молчать?! – Леонид вырвался.

И вдруг сел на траву и заплакал. Через несколько минут Леонид немного успокоился. Поднялся. Возможно, он почувствовал, что вел себя уж слишком нелепо, и ему стало неловко.

– Виктор Федорович, – обратился он к Андронову, шмыгая носом и по-мальчишески беспомощно вытирая рукавом слезы, – может, мне уехать из Спаса? Побродить по тайге… В себя прийти.

Инспектор нахмурился, пристально взглянул на молодого Дзюбу:

– Разве вы не поедете в город?

– Нет. Пока убийцу не отыщете – не поеду.

– Следствие может затянуться.

– Буду ждать, – упрямо проговорил Леонид.

– Вот что, зайдите ко мне через час. Тогда и поговорим.

– Подписки о невыезде я вам не давал. Положив руку на плечо Леонида, Андронов сказал сдержанно и спокойно:

– Я просто прошу вас, понимаете? Зайдите в кабинет Протопопова через час. Дело есть.

– Для меня? У вас?

– Да.

Пожав плечами, Леонид направился в село.

– Истерика, – проговорил Андронов, когда Леонид отошел на почтительное расстояние. – Он совсем раскис. А ведь поначалу как держался! Вести следствие при нем трудно. И у нас есть повод послать его в тайгу. Нам нужно выяснить два обстоятельства: где находится Кочетов, продавец из леспромхоза, и не встречали ли ботаники Дзюбу. Поэтому надо побывать у них, а Леонида взять проводником. Проводником, и только. Он не должен ни в коем случае получить каких-либо сведений. Ни в коем случае. Понимаете, товарищ Свечин?

– Понятно. Не при нем же вести опрос ботаничек.

– Говоря откровенно, – задумчиво произнес Андронов, – когда с Леонидом приключилась истерика, я подумал, что это неспроста. Теперь, чтобы успокоиться, он хочет на время уйти из Спаса в тайгу. Но только ли для этого?

– Виктор Федорович, – сказал Свечин, – может, эти «переживания» и нужны ему для мотивировки отъезда. Мне кажется, не ради одной охоты явился Леонид в Спас именно сейчас, когда идет корневка. Возможно, у него был сговор с отцом?

– Это и я хотел бы знать. Пока нет никаких доказательств, что найденный Дзюбой крупный корень женьшеня находится в Спасе или в городе. Женьшень спрятан где-то в тайге. Но его надо высушить или законсервировать в водке. Такой корень во фляжку не сунешь, на солнышке не провялишь. Разрезанный на части, он потеряет в глазах знатоков до девяноста процентов стоимости. Оставить его в тайге в сыром, как говорится, виде нельзя. Испортится.

– Виктор Федорович… Вы в чем-то подозреваете Леонида?

– Если бы я сказал «нет», то солгал бы. Он может знать, где находится корень. Но не говорит, так как боится, что бригадники отца потребуют доли. А Леонид тоже гроши очень уважает. Отца уж не воскресишь, а деньги уплывут.

– Интересно… Что ж, от меня он, естественно, ничего нового для себя не узнает. Но ботанички…

– Строго предупредите, если будет особая необходимость. Кстати, прибор ночного видения при вас?

– У меня и магнитофон есть. Свой, самодельный.

– Записывали беседы?

– С Ангирчи.

– Оставьте мне эту пленку. Если ботаники не станут возражать, то и их сообщения запишите. С Леонидом будьте осторожны. Не давайте ему понять, будто мы… догадываемся о возможных причинах его страсти к перемене места. Вам предстоит также рассказать Наташе, дочери Протопопова, о ранении ее отца. Сделайте это поделикатнее…

– Постараюсь, Виктор Федорович.

– Не тяжело в тайге? У вас едва не пуд аппаратуры.

– Откуда пуд? Все портативное: рация, магнитофон, прибор, фотоаппарат. Самое необходимое. А своя ноша не тянет.

– Держите со мной связь. Когда понадобится, вышлем вертолет, но о Леониде это пока наш предварительный уговор. С Телегиным побеседовали?

– Нет. А задержал я его потому, что он – единственный, кто может сообщить нам о происшедшем около Лысой сопки. Ведь там рядом с настороженным самострелом найден его нож.

– Что ж, резонно. Пройдем в кабинет Самсона Ивановича, там с Телегиным и потолкуем.

В комнате участкового инспектора, как всегда хорошо прибранной, у стола сидел Телегин.

Кузьма лишь теперь смог по-настоящему разглядеть метеоролога – не старого, лет тридцати, длинноногого, сутулого, на вид усталого человека.

После первых вопросов, которые задавал Андронов, метеоролог странно выпрямился на стуле.

«Неестественная, нарочитая поза», – отметил Свечин.

– Скажите, каким образом ваш нож оказался около самострела?

– Не знаю. Понятия не имею. Я очень уважаю Самсона Ивановича.

– Не отдавали ли вы кому свой нож? «Да это просто подсказка!» – Свечин удивился неудачному, как ему показалось, вопросу Андронова.

– Отдал, – кивнул Телегин.

– Реликвию… Единственную память об отце? Кому вы отдали нож?

– Ангирчи.

– Ангирчи? – переспросил Андронов. Телегин кивнул.

– Когда?

– Весной. Нет, в конце июня.

– И тогда вы шли мимо Радужного? Открывали банку консервов?

Телегин оторопело посмотрел на инспектора:

– Точно…

– А три недели назад?

– Я не был у Радужного. Ведь табор Ангирчи на левом берегу.

– Значит, вторую банку…

– Я завтракал у Радужного на обратном пути от Ангирчи. Летом, в июне. Открыл ее простым охотничьим ножом. Вот этим. – И Телегин положил на стол нож, какой можно купить в любом магазине.

– Вы продали нож? Или подарили?

– М-м… Можно сказать, продал.

– Продали или обменяли? – настойчиво спросил Андронов.

– Обменял.

– На что?

– На корень. На женьшень.

– Большой?

Телегин замешкался, угловато повернулся на стуле, ударился коленями об стол. Потом, словно догадавшись о чем-то, показал на средний палец андроновской руки:

– Вот такой.

– Вы знаете, сколько стоит подобный корень?

– Дорого…

– Вы ведь обманули Ангирчи. Корень стоит намного дороже ножа.

– Ангирчи сказал: «Бери, дарю». Подаркам-то совсем не обязательно быть равноценными, – несколько обиделся Телегин.

– Куда вы пошли потом, после встречи с Ангирчи? Ведь на метеостанцию вы вернулись позавчера, через три недели после встречи со стариком.

– Ходил к ботаникам, – ответил Телегин.

– Ходили к ботаникам? – Свечин не сдержал недоуменного восклицания.

– Минуточку, минуточку! – прервал его Андронов. – Где вы виделись с Ангирчи? Когда?

Телегин ответил, что спустился к Ангирчи от метеостанции, и точно назвал день. Свечин быстро достал блокнот.

«Получается, – прикинул Кузьма, – что он вышел за два дня до того, как у Радужного был убит и, видимо, ограблен Дзюба. Если Телегин не спешил, он не мог, никак не мог дойти до Радужного, а потом, совершив преступление, добраться пешком до Ангирчи. Да и зачем? Для алиби?.. Берега вдоль уреза воды непроходимы. Сам видел. Остается один путь – по сопкам. Ангирчи видел Дзюбу пятнадцатого…»

Вопрос, который задал Андронов, был как бы продолжением мыслей Свечина:

– От кого вы узнали о месте лагеря ботаников?

– Ангирчи сказал. Они за два дня до меня поднимались выше по реке. Останавливались у Ангирчи. Чаевали.

«Так, – рассуждал Свечин. – Ангирчи видел Дзюбу пятнадцатого. Девятнадцатого к удэгейцу пришел Телегин, а за два дня до этого – ботаники. Значит, семнадцатого…

Но Ангирчи ничего не рассказывал! Хотя… Разве не мог он перекинуться несколькими фразами с Самсоном Ивановичем, пока они шли к костру, а я удил рыбу? К тому же о том, что ботаники и Телегин были у Радужного, мы знали. Просто не знали дня».

– И еще, – продолжал Андронов, – зачем вы ходили к ботаникам? Ведь путь неблизкий – десять дней. Может быть, хотели проверить, настоящий корень дал вам Ангирчи или обманул?

– Нет! – запротестовал Телегин. – Ангирчи не обманет! Я не сомневался, что корень настоящий. А нож… Ангирчи при последней встрече сказал, что хотел вернуть его. И отдал Дзюбе для передачи мне, но я не встретил Петро Тарасовича.

– Дзюба останавливался у Ангирчи?

– Да, когда шел на корневку. Он-то и рассказал Ангирчи о том, что это за нож. То есть почему он мне дорог. И Ангирчи решил его вернуть через Дзюбу.

– Никак не вяжется. Ведь вы должны были встретиться с Ангирчи?

– Да, – согласно кивнул Телегин. – Но Дзюба обещал передать мне нож раньше. Он предполагал корневать неподалеку от метеостанции. А корень мне Ангирчи и так обещал дать. В подарок.

Андронов почесал правую бровь, совсем разлохматив ее.

– Обещал занести, а вместо того… Что вместо? Оставил у настороженного самострела? Черт знает что… – проговорил недоуменно Виктор Федорович.

– Подождите, товарищи! – вдруг воскликнул Свечин. – Так Дзюба… – И замолчал, с трудом пересилив себя.

«Телегин и мог рассчитывать, что своими ответами вызовет именно такое впечатление. Ведь на сопке и около нее были трое: Дзюба, Телегин и Ангирчи! Только трое!

Важно понять, кто и на кого мог насторожить самострел. Самострел, как утверждал Самсон Иванович, принадлежит Ангирчи. Нож – Телегину… Но телегинский нож находился в то время у Дзюбы. Так утверждает метеоролог. Не верится, что Ангирчи, оставив лодку в распадке у реки, пошел настораживать самострел. Однако почему он после разговора с нами вдруг отправляется в Черемшаный? Чем объяснить это «вдруг»?

– Минуточку, минуточку… А вы, товарищ Телегин, на обратном пути от ботаников виделись с Ангирчи? Ведь вы проходили там… пять дней назад.

– Сам удивлен. Не встретил. Он мне тропку кратчайшую показал. Говорил, что будет ждать охоты на реву. Пришел я на его стоянку, а там пусто. В хибарке – шаром покати.

– Хм… – Андронов откинулся на стул. – Как вы думаете, что же могло случиться с таким обязательным человеком?

– Понятия не имею, – Телегин пожал сутулыми плечами.

– И все-таки зачем вы ходили к ботаникам?

– Как зачем? Об элеутерококке узнать. Есть такой куст в тайге. Его еще нетронником, чертовым кустом зовут. И даже диким перцем. Этот вот нетронник исследовали ученые и считают, что он действует на организм человека так же, как женьшень. Наталья Самсоновна, дочь Протопопова, сказала: помогает организму бороться со всякими болезнями. А в тайге этого нетронника – пруд пруди, – радостно закончил Телегин.

С самого раннего утра летали они над тайгой вдоль реки, пытаясь найти Ангирчи. Он – и только он – мог ответить почти на все вопросы, возникшие в ходе расследования. Но старик удэгеец, который одиноко жил на берегу, как сквозь землю провалился.

Вернувшись в село, они собрались в кабинете Протопопова. Андронов, хмуря густые брови, сидел на лавке у открытого окна, а Свечин – напротив следователя районной прокуратуры.

– Ну вот, – начал Твердоступ, – теперь можно подвести некоторые итоги. Начнем с вас, Кузьма Семенович.

– Сегодня мы получили из крайцентра данные экспертизы, – заговорил Свечин. – Нож-«шварцмессер», самострел и стрела чисты, как стеклышко. Очень заботливо протерты. Лубянка для женьшеня-гиганта вырезана «шварцмессером». И нужно точно установить, у кого был в то время нож…

Его перебил Андронов, посоветовал:

– Кузьма, вы по порядку. С самого начала.

– Сначала мы встретились с Ангирчи. Запись разговора с ним вы слышали. Последняя фраза настораживает: «Надо пойти посмотреть…» Тогда мы не обратили на нее внимания. Считали, что он имеет в виду нас. После разговора со стариком мы отправились к корневщикам. Те напрочь отрицали, что нашли нечто необыкновенное. И вообще считали, что корневка не удалась, а Дзюба покинул лагерь по болезни. Однако они видели дым костра на Лысой сопке и почему-то решили, что там Дзюба. Но мы, когда добрались до ямы от выкопанного корня, точно установили: костра Дзюба не жег. Дзюба…

– Не сбивайтесь, не сбивайтесь, Кузьма Семенович. Излагайте в хронологическом порядке, пожалуйста. И не волнуйтесь, – заметил Твердоступ.

– После встречи с корневщиками мы спустились на их лодке до Черемшаного распадка. По нему двинулись к Лысой сопке. Самсон Иванович шел впереди. И тут из кустов вылетела стрела, которая ранила участкового. Будь Протопопов чуть пониже ростом, она угодила бы ему в шею или в голову…

По тому, как одобрительно кивнул Твердоступ, Кузьма понял, что ненароком он высказал очень интересную мысль. Из тех, кто побывал на сопке, ниже всех ростом был Ангирчи.

– Нам необходимо найти старика. Без него для нас многое останется неясным. И конечно, побывать у ботаничек.

Кузьме поручили отработку версии, что корень-гигант вырыл Дзюба и он же насторожил самострел. Андронову предстояло отыскать Кочетова, того самого продавца из леспромхозовского магазина, который охотился на кордоне Лиственничном, а потом, как говорят, подался к Радужному.

К табору ботаников на берегу ручья Тигрового вертолет доставил Свечина и Леонида уже перед заходом солнца. Они запалили костер, поставили варить кашу, подвесили над огнем чайник. Потом нарубили сосновых веток и прилегли у огня.

– И зачем нам нужны эти ботанички? – раздраженно произнес Леонид. – Разгадку, кто моего батю под осыпь загнал, они в своих папках для гербария не принесут. А вот Ангирчи – крепкий орешек. Самострелом охотники уж сколько лет не пользуются. Он только у Ангирчи и сохранился.

– Тебе виднее.

– С Ангирчи этот Телегин и мог сговориться, – подался к Свечину Леонид.

– Для чего?

– «Для чего, для чего»…

– Смотри – гости! – раздался женский голос. – Я же говорила!

Кузьма поднялся навстречу хозяйкам. Как бы желая пресечь обычные вежливые вопросы о здравии домочадцев, Леонид сказал:

– Я проводник. У товарища Свечина к вам дело.

– Дело? – удивилась младшая. – Вот интересно! Вы знаете, с какого времени мы с Полиной Евгеньевной в тайге? Едва не полтора месяца.

– Иди, Наташа, умойся, – негромко проговорила старшая. Она присела на валежину у костра, закурила, глубоко и со вкусом затянулась.

Только сейчас Кузьма осознал, что младшая, ботаничка в джинсах, дочь Самсона Ивановича! И ему, Свечину, придется сказать ей о несчастье, которое случилось с ее отцом.

– Наташа, – продолжала старшая, – в зеркало на себя посмотри. Я еще у реки говорила тебе: умойся. А ты: «Потом, потом».

Выхватив из внутреннего кармана ватника зеркальце, девушка всплеснула руками и быстро пошла вниз, к воде.

Провожая ее взглядом, Свечин про себя отметил, что Леонид с появлением ботаников как-то стушевался, а Наташа с самого начала подчеркнуто не замечала молодого Дзюбу.

«А ведь они из одного села…» – подумал Свечин.

– Первое время, – сказала Полина Евгеньевна, – Наташа прямо не могла нарадоваться всему, что встречала в тайге. Стоило нам остановиться, она тут же шла бродить. Думала, сейчас же найдет нечто сверхинтересное. Может, даже увековечит свое имя в науке, обнаружив если и не вид, то разновидность растения, неизвестную миру. Она хоть и местная, но здесь не бывала. Сюда лишь опытные таежники добираются.

От палатки к костру направлялась Наташа, и Свечину пришло в голову, что обе женщины заговорят его до озлобления. Кузьме при словоохотливости ботаничек не хватило бы и километра пленки, а у него осталась всего одна кассета.

Подняв глаза на Протопопову, Кузьма не узнал ее. Она была очень красива: большеглазая, с высоким лбом и волной медных волос.

«Неужели расческа, губная помада и пудра способны сделать такое чудо?» – удивился Свечин и сказал:

– Мне нужно поговорить с вами. Полина Евгеньевна поднялась:

– Леонид, пойдем нарубим еще лапнику, пока светло. Когда они ушли, Наташа, сразу посерьезневшая, неожиданно спросила:

– Что случилось с отцом?

– С… Самсоном Ивановичем?

– Говорите прямо.

Не ожидавший такого поворота Кузьма опустил взгляд.

– Мы с ним вместе шли…

– Что случилось?

– Ранен в руку… Из самострела. Но сейчас ему легче.

– Сердце – вещун… Как вас с Леонидом увидела, так и подумала: что-то стряслось с отцом. Мы с мамой всегда очень беспокоимся, когда он уходит в тайгу. Даже теперь… А ведь прошло пятнадцать лет, как его едва не убили в перестрелке браконьеры… – И встрепенулась: – Вы спрашивайте, спрашивайте. Ведь вы по делу приехали.

Подняв глаза, Кузьма увидел непроницаемое лицо девушки, очень похожей в эту минуту на Самсона Ивановича.

«Никак не мог предполагать, что она так спокойно, совсем по-мужски примет тяжелую весть. Отцовский характер!» – подумал Свечин.

– Вы не будете возражать, если я запишу наш разговор на магнитофон?

– Пожалуйста.

– В первых числах вы были у Радужного?

– Мы ушли оттуда семнадцатого утром. Находились… Собственно, переночевали.

«Так, – прикинул Свечин, – они пришли, когда Дзюба уже был мертв». И спросил:

– По дороге вы никого не встречали?

– Нет. На реке ниже водопада много проток. Можно разминуться.

– А после?

– Тем более. Правда, завернули к Ангирчи. Потом сюда к нам приходил Телегин. Пробыл два дня. Он очень интересовался нашей работой.

– А у самого Радужного вы не приметили ничего необычного?

– Необычное… Нет. А что считать необычным? Для меня – я впервые была там – все необычное. Водопад. Грива белой пены и радуга над ним. Розовые скалы, прекрасные и дряхлые. Удивительные! Согласитесь: все это необычное.

– Да-а… – протянул Кузьма. – Но может быть, какая-то деталь…

– Нет. Хотя… Когда мы подошли к волоку, то там, в кустах перед водопадом, увидели кепку. Старую? Нет. Дождем прибитую. На нее уже упало несколько листьев.

– Давайте нарисуем план. Где она лежала?

– Пожалуйста.

На то время, пока Наташа рисовала в блокноте схему, Свечин выключил магнитофон. Потом беседа возобновилась.

– Отец действительно выздоравливает?

– Да. Он у вас сильный, смелый… отличный человек.

– А не секрет, что произошло?

– В скалах у Радужного погиб Дзюба.

– Погиб? А когда ранили отца?

– Большего я вам сказать не могу.

– Значит, Леонид поэтому не уехал в город на работу?

– А вы почему задерживаетесь?

– Для нас важен именно сентябрь. Тема такая. Мне разрешили задержаться.

– Вы, Наташа, хорошо знаете Леонида?

– Когда-то дружили…

– Поссорились?

– Нет. Компании разные.

– Как это?

– Так… Поехал он в город учиться, а больше лоботрясничал. Вырвался из-под опеки отца и загулял. Потом бросил учебу. «Шоферю», говорит.

– Чье-то влияние, видимо.

– Ах уж это влияние!.. Как все просто – влияние! Слабая душа… Не верю я в слабые души, которые поддаются влиянию. Леонид – не телок. Нужна, по-моему, одинаковая сила воли, чтоб поддаться дурному влиянию или хорошему. «Ах, идти по хорошему пути трудно – будни, одно и то же». Ведь говорят так? Говорят. А что «будни», «одно и то же»? Мне, например, интересно узнать новое. И я каждый день узнаю. В науке. Просто в прочитанной книге. В фильме, спектакле, картине. Что может быть разнообразнее? Шалопайство? Гулянки? Вот уж где все абсолютно одно и то же!

– Вы так говорите…

– Как будто видела? Знаю? Да. Мне хватило двух недель. Это произошло два года назад. Деньги у Леонида появились. Говорил, отец дает. И тут же у него дружки завелись. Две недели смотрела я на эту «разнообразную» жизнь. Так можно жить, если ничего не любишь, даже себя.

– Эге-гей! – послышался из-за кустов голос Леонида.

Кузьме жаль было прерывать разговор с дочерью Самсона Ивановича, но еще нужно было поговорить с Полиной Евгеньевной.

– Ждем! – крикнул Свечин и добавил, обратившись к Наташе: – О нашем разговоре не надо никому рассказывать. И если что вспомните, то скажете потом.

– Конечно.

Выйдя к свету, Полина Евгеньевна и Леонид бросили у костра лапник. Наташа поднялась и ушла в палатку.

– Теперь я один прогуляюсь, – постарался бодро сказать Леонид.

Запись беседы с Полиной Евгеньевной инспектор начал с вопроса, не заметила ли она у Радужного чего-нибудь необычного, не присущего этому месту.

– Вроде бы нет.

– «Вроде бы»? Или нет?

– Нет. Конечно, нет.

Ничего нового из беседы с Полиной Евгеньевной инспектор не узнал. Но, заканчивая разговор с нею, Кузьма не мог отделаться от ощущения, что она не то чтобы умалчивает о чем-то, а просто еще не решила, действительно ли та деталь, которую она припомнила, заслуживает внимания.

Ночью Кузьма, спавший, как и Леонид, у костра, проснулся от того, что его теребили за плечо. Спросонья он не сразу понял, что его будит Полина Евгеньевна.

– В чем дело? – Он машинально достал папиросу, закурил.

– Скажите, товарищ Свечин… Дзюба, случайно, не отравился?

– Что? – Кузьма поперхнулся дымом и надолго закашлялся.

Леонид проснулся, посмотрел на них настороженно.

– Отойдем! – сказал Свечин. Поднялся, прихватил магнитофон.

Они отошли подальше от костра и остановились у ствола какого-то дерева.

– Почему вы так решили, Полина Евгеньевна? Откуда это вам известно? – сипло спросил Кузьма.

– Я до сих пор сомневаюсь: не ошибка ли мое предположение?

Попробовав затянуться, Свечин вновь закашлялся и отбросил папироску.

– Выскажите ваши предположения. Там подумаем, ошибка или нет.

– Я не могу ручаться на все сто процентов. Поэтому относитесь к тому, что я скажу, очень осторожно.

– Хорошо, хорошо… Так что вы хотите сказать? – поторопил ее Свечин.

– Там, у Радужного… Когда Наташа пошла за вещами, я осталась одна на пятачке, окруженном скалами. Я люблю смотреть на водопады. Так засматриваюсь, что у меня голова начинает кружиться.

– Хорошо, хорошо, – снова поторопил ее Кузьма.

– Да… Вот я и пошла к водопаду. И тут неподалеку от обрыва увидела бутылку. Вернее, склянку. Знаете, в таких хранят уксусную эссенцию. Ее специально в таких бутылках выпускают – трехгранных, чтоб не спутать… А знаете, как пресное в тайге надоедает? Соль да черемша вместо лука. И то не всегда ее найдешь. А склянка эта наполовину заполнена. Эх, думаю, дурак бросил. Возьмука ее на всякий случай…

– Да-да.

– Бутылка была заткнута. Я по привычке на свет поглядела. Жидкость по цвету показалась странной.

Открыла я склянку, палец смочила чуть-чуть – и на язык. Не эссенция. Запах петрушки. Ну, в общем, разобралась. В склянке из-под уксусной эссенции – сок веха. Яд.

– Вех? Что за вех?

– Цикута.

– Цикута?

– Да, та самая цикута, которой отравили Сократа, приговорив его к смерти. Та самая. Еще вех зовут мутником. У тех, кто его съест, мутится сознание. Или «гориголова» – при отравлении горит голова. А еще водяной бешеницей называют. Пострадавшие становятся очень беспокойными, как бы с ума сходят.

– Что вы сделали с бутылкой? – негромко спросил Кузьма.

– Выбросила. Выбросила в водопад.

– А… Черт возьми! Вот ведь не везет!

– Я предупреждала вас, товарищ Свечин, что могла ошибиться. Все это мне могло просто показаться. У меня и в мыслях не было анализировать содержимое. Решила, что дрянь какая-то в бутылке, и выкинула. То, что это был вех, я окончательно поняла только через час. Голова у меня раскалывалась. А ведь лизнула-то всего чуть-чуть. Наташе я не сказала.

– Плохо, очень плохо… – бормотал Свечин. – Где же можно достать этот вех? Не растет же он на каждом шагу.

– На каждому шагу. Буквально, – заверила Кузьму пожилая ботаничка.

– Вы точно помните, что брошенная в водопад бутылка разбилась?

Вопрос был более чем наивен, и, задав его с ходу, Свечин почувствовал себя неловко.

Остаток ночи он не спал. А когда с первым светом в лагере поднялись, он спросил у Полины Евгеньевны:

– Вы когда думаете сниматься?

– Через неделю. Примерно.

– Я договорюсь, и за вами придет вертолет.

– Не можем. У нас по смете нет таких расходов.

– Если вы не возражаете, мы возьмем вашу лодку, – сказал Кузьма. – А вы воспользуетесь нашим транспортом.

– Что ж… Если так нужно… – Полина Евгеньевна развела руками.

Туман еще не оторвался от воды, когда Кузьма и Леонид распрощались с ботаниками и столкнули лодку в ручей.

По Тигровому шли, держа мотор на весу: ручей был мелковат, с частыми перекатами. Едва выскочили в Солнечную и ходко двинулись на моторе, как время тоже словно ускорило бег: пелена над рекой быстро поредела. Из узких ущелий-распадков и ключей, мимо которых они проезжали, вытягивало скопившийся ночной туман. На речном просторе его быстро растаскивало ветерком с верховьев.

К полудню впереди засветились буруны порога. Кузьма инстинктивно сжался, даже затаил дыхание. Словно догадавшись о его состоянии, Леонид, сидевший на руле, ободряюще похлопал инспектора по плечу.

Лодка будто выскочила на донельзя разбитую дорогу. Ее мотало из стороны в сторону, она бухала днищем, поднимая каскады брызг, вертко съезжала со вспучившихся бурунов, черпала бортами. Плоскодонка наполнилась почти до половины, но Кузьма ни за что на свете не смог бы оторвать своих пальцев от обшивки, чтобы вычерпать воду.

Наконец их вынесло в спокойный плес.

Свечин заставил себя разжать одеревеневшие пальцы и долго растирал их, прежде чем взять черпак.

А впереди виднелись буруны следующего порога.

Кузьма поднялся, чтоб посмотреть, не намок ли его рюкзак. Как и все другие вещи, он был завернут в брезент, но лодка начерпала слишком много воды, а влага, попади она в рацию или магнитофон, могла вывести их из строя.

– Сядь! – закричал Леонид. – Сядь! Сядь!

И тут Кузьма почувствовал: то ли у него закружилась голова, то ли Дзюба-младший качнул лодку. Он протянул руку, чтоб ухватиться за борт, промахнулся и упал в реку. Порог был уже метрах в ста. Кузьму подхватило течением и понесло к порогу, в серединную его часть, где подобно клыкам торчали из воды камни.

Оглянувшись, Кузьма понял, что Леонид не сможет сразу же прийти ему на помощь. Лодку бы разнесло в щепы. Более спокойный боковой проход, куда правил Леонид, находился от Кузьмы в стороне.

Порог стремительно приближался. Вытянув вперед руки, Свечин смягчил удар о камень, выступавший из пенной струи рядом с другим, гладким, похожим на плешивый череп. Через него то и дело перехлестывала вода. Обрадовавшись, что ему удалось выбраться из стремнины, Кузьма прильнул телом к камню и на мгновение забыл даже о холоде воды, о сведенной судорогой ноге. Лишь вздохнув всей грудью, он почувствовал, что ребра как бы сжаты ледяным корсетом, и понял, что секундная задержка у клыка – лишь передышка. Не передышка даже – насмешка. Ему подарено еще одно мгновение жизни только для того, чтоб он всем нутром осознал, какая именно грозит ему гибель, ужаснулся бы, сдался и прекратил борьбу.