Текст книги "Искатель. 1977. Выпуск №5"

Автор книги: Николай Коротеев

Соавторы: Владимир Киселев,Анатолий Полянский,Юрий Кашурин,Вячеслав Назаров,Рудольфе Валеро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Так оно и было. Уже совсем рассвело, когда они увидели в стороне на снегу след. Его оставил ползущий человек. Пошли по нему в березовый колок. Он щетинился в полуверсте от дороги. Там и нашли Елену. Она очень сильно разбилась, но у нее достало сил отползти, чтоб не попасться на глаза колчаковцам с поезда – слишком многое пришлось бы «объяснять», до и вряд ли бы поверили. В колке силы оставили ее, и, потеряв сознание, Елена замерзла. Было градусов двадцать. Но они потратили на поиски часов пять. Нашли и Зарубина. Его первого и нашли. По лицу Зарубина, со старыми заскорузлыми ссадинами, кровоподтеками, Буров понял, на чем тот сыграл.

Фрунзе вернулся веселый, радостный:

– Вам привет, товарищ Буров! От Владимира Ильича. Так что завтракать – и в Самару. Там долго не задерживайтесь.

– Постараюсь. Как поезда… А за привет большое спасибо. Будете говорить с Владимиром Ильичем по прямому проводу, поблагодарите его.

– Нет уж! Это вы сами сделаете. Товарищ Ленин сказал, что обязательно примет вас в Москве.

60-летие Великого Октября – большой праздник советского народа.

Нынешний год ознаменован и многими другими круглыми датами.

60 лет назад, 10 ноября 1917 года, Владимир Ильич Ленин подписал декрет о создании Рабоче-Крестьянской народной милиции.

60 лет назад, 20 декабря 1917 года, была организована Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК), ставшая, как писал Феликс Эдмундович Дзержинский, «грозным символом для всех тех, кто не мог примириться с завоеваниями трудящихся, кто мечтал о воскрешении старого режима, кто готовил петлю для рабочих и крестьян».

В этом же году, в сентябре, исполнилось 100 лет со дня рождения выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства, первого чекиста, верного рыцаря пролетариата Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Чекисты, работники милиции всегда были постоянными авторами «Искателя» и героями приключенческих повестей и рассказов, пронизанных истинным патриотизмом, любовью к Родине и народу.

Редакция поздравляет славных чекистов, работников милиции с этими юбилеями и заверяет читателей, что чекистская и милицейская темы и впредь будут занимать достойное место на страницах «Искателя».

Владимир КИСЕЛЕВ
ИМЕНЕМ РЕВОЛЮЦИИ

Рисунки Г. СУНДАРЕВА

Медлить было нельзя. Только что сообщили: в Салтыковском переулке убит купец, и Николай Трошин, отдав необходимые распоряжения и прихватив с собой милиционера Андрея Иванова, выехал на место происшествия…

Парадная дверь особняка настежь распахнута. В прихожей толпился народ. Дворник, краснолицый детина лет пятидесяти, в белом фартуке и с большим блестящим номером на груди, почтительно проводил милиционеров в комнаты.

– Позови жену покойного, – попросил Трошин.

– Не было у них жены, гражданин комиссар. Жили Егор Егорович одиноко. Кухарки и той не было, два мальчика им прислуживали.

– Что за народ собрался в доме?

– А это братья и сестры во Христе, стало быть, его ближайшие родственники по религии, – пояснил дворник.

– Вот что, гражданин дворник, попросите, чтобы немедленно освободили помещение и без моего ведома никого в дом не впускали! – распорядился Трошин.

– Будет исполнено, будет исполнено, гражданин комиссар. – Дворник вытер фартуком вспотевшее лицо, попятился к выходу.

Убитый лежал у окна, на ковре, широко раскинув руки, лицом вниз. Правая туфля валялась посреди комнаты. Никаких следов борьбы не было видно. На большом письменном столе черного дерева стояла тяжелая бронзовая чернильница в виде парусного корабля, в стакане из уральской яшмы торчали тонко отточенные карандаши. На углу стола высилась аккуратная пачка газет и книг в старинных кожаных переплетах. Некоторые были с тяжелыми золотыми застежками. В простенке меж окон разместилась конторка, на которой лежала толстая конторская книга, исписанная четкими мелкими буквами. У стены – тяжелый книжный шкаф. Со стен укоризненно смотрели лики святых. Если бы не письменный стол и конторка, комната напоминала бы молельню.

– Ну-с, я закончил, – подошел к Николаю врач. – Пострадавший застрелен в затылок. В упор. Из кольта крупного калибра. Смерть наступила мгновенно. Убитого следует отвезти в морг.

– Хорошо, распорядитесь… Благодарю вас, доктор.

Труп унесли. Ушел доктор. Трошин с Ивановым остались в комнате.

– Товарищ начальник, смотрите, что я нашел. – Иванов разжал кулак. На его ладони лежала тяжелая серебряная в виде человеческого черепа запонка от рубашки.

Бандиты, как это ни странно, ничего не унесли из особняка купца. Остался неразграбленным и денежный ящик покойного.

Трошин открыл дверцу застекленного книжного шкафа. На полках в строгом порядке, под номерами, выстроились толстые книги. Николай попытался разобраться в витиеватых надписях, но на первой же фразе споткнулся. Только и сумел прочитать: «Евангелие». Книга была в кожаном переплете, с золотым обрезом и тяжелыми застежками. Плотная, чуть пожелтевшая хрустящая бумага отливала матовым блеском. Николай осторожно перевернул несколько страниц и залюбовался первой же картинкой. На миниатюре – парящий ангел, озаренный голубым светом. Трошин пролистал всю книгу и поставил ее бережно в шкаф на прежнее место.

Как поступить с имуществом убитого купца, Николай не знал. Впрочем, завтра, может, родственник какой объявится. По закону надо бы… В таких делах без закона никак нельзя. А где есть на это дело закон? Николай позвонил в Совет Емельянову – узнать хотел, но того на месте не оказалось – уехал в Кашину.

Трошин прошелся по верхним комнатам особняка, спустился в зал, где его дожидался Иванов. «Пока суд да дело, все растащат. Пожалуй, караул выставить надо», – решил Николай. Оставив у дверей особняка милиционера, Трошин и Иванов вышли на улицу и пошли в сторону Петровских ворот – в комиссариат.

На дворе стояли последние дни осени. В морозном воздухе кружились желтые листья. Ветер гнал их через Тверскую к памятнику Пушкину. Сухие скрюченные листья шелестели по мостовой, У постамента они скапливались, сбивались в пестрые вороха. Казалось, сама осень несла багрянец и золото к ногам поэта. Темнело.

Минуло две недели, как красногвардейцы и солдаты заняли Московский Кремль. После пушечной стрельбы немало особняков чернело пустыми глазницами окон. Под ногами милиционеров хрустело битое оконное стекло. В переулке протарахтела одинокая извозчичья пролетка. Со стороны Трубной площади доносилась беспорядочная стрельба.

На ночных улицах гулко стучали каблуками патрули, слышались в темноте грозные оклики:

– Стой! Кто идет?!

– Красная гвардия! – неслось в ответ. – Милиция!

– Проходи!

И снова тихо на улицах. Только кое-где блеснет лучик света из затемненного окна. Там, за тяжелыми портьерами, в душных, пропахших нафталином и лампадным маслом комнатах хозяева особняков пережидали революцию.

Москва засыпала, как вдруг по Тверской от Скобелевской площади пробежали какие-то тени. Тишина разорвалась душераздирающими криками: «Караул! Ограбили!» Тускло блеснул ствол маузера:

– Руки вверх!

Задержанные торопливо полезли в карманы.

– А ну, не балуй! Руки! – потребовал Трошин.

– Ты кто такой, чтобы грозить мне пистолетом? – истерично закричал один из задержанных, длинный, с черными усиками.

– Я комиссар рабочей милиции. – Трошин осветил задержанных электрическим фонариком. Те сжались, длинный прикрыл лицо воротником пальто. – Чего прячешься, Американец, аль не признал?.. Андрей! Обыщи задержанного.

Иванов закинул винтовку за спину и, как вычитал из книги о сыщиках, подошел сзади к бандиту. Тот стоял рядом с Американцем.

– Два шага в сторону, ать-два, – скомандовал Иванов. В кармане у задержанного зазвенело.

– Товарищ комиссар, – радостно воскликнул Андрей, – нашел! Пистолет и золотые червонцы. Вот контра! Червонцы-то николаевские тебе зачем? – добродушно спросил Иванов у Американца. – Деньги скоро будут новые, наши, советские.

– Не твоего ума дело, телок!

– Ну ты, милый, потише. А то ведь могу и в зубы дать!

У второго бандита Андрей нашел за голенищем финку.

В комиссариате было пустынно. Трошин прошел к себе в канцелярию, зажег лампу-«молнию», подвешенную на толстой проволоке к потолку, сел за стол: надо было срочно заполнить и передать в ревком анкету, которая уже третьи сутки лежала на столе. Николай отодвинул с анкеты лупу. «Ну что писать? О чем?» Взял ручку, нарисовал на листке женскую головку. Расписался под ней. Ему показалось, что перо царапает. Полез в стол, отыскал коробку с перьями. Сменив перо, сделал несколько размашистых подписей. Захотелось пить. Трошин встал, вышел в дежурку, зачерпнув воды из ведра, выпил залпом полкружки и снова возвратился к столу. Обтер руки о шаровары, уселся поудобнее и быстро заполнил первую строку анкеты. «Трошин Николай Александрович. Тридцать лет. Член РКП (б) с 1915 года».

«Какое участие принимал в революционном движении?» – спрашивала анкета. «Самое непосредственное, – отвечал Николай. – В 1905 году на Красной Пресне помогал дружинникам бить царских сатрапов». – «Образование?» – «Окончил церковноприходскую школу». – «Воинский чин?» – «Унтер-офицер». – «Должность?» – «Начальник Тверского комиссариата города Москвы». За каждой строкой анкеты вставало прожитое, пережитое…

…Как будто не годы миновали, а только вчера уходил Николай с баррикады. Уходил не один, а с раненым товарищем. Товарищем был нынешний председатель ревкома Емельянов. На день они укрылись в каком-то подвале, а к вечеру со знакомым крестьянином уехали в Бронницы. Было это зимой 1905 года. Много воды утекло с тех пор. Не думал, не гадал Трошин работать в милиции, а вот довелось.

Случилось это так. В 1913 году призвали Николая на царскую службу. Потом началась война. Два года в окопах кормил вшей. Незадолго перед Февральской революцией командовал взводом пластунов под Луцком. Во время вылазки был ранен осколком в грудь, попал в Саратов в госпиталь. Только в июле семнадцатого года стал на ноги. Команду выздоравливающих, в которой находился Трошин, направили в Москву. Здесь и разыскал его Василий Иванович Емельянов. Он уже работал на заводе Михельсона. Однажды Емельянов как бы между прочим сказал:

– Неплохо бы тебе поступить в милицию Керенского.

– Чего я там не видал? Городовым быть?!

– Это затем, что там скоро наши люди понадобятся, – ответил Емельянов. – Не думаю, что Керенский долго продержится. Партии везде нужны свои люди. Таково мое мнение и мнение товарищей…

Трошин поймал себя на том, что никак не может отвлечься от происшествия. Будь оно трижды проклято, все егоровское наследство! Что он будет делать, если не отыщутся родичи купца?! «Нет, родичи отыщутся, – обнадежил себя Трошин. – Богач ведь! Как не быть родичам?..»

Вопросов в анкете было много. Николай впервые так подробно писал о своей жизни. Закончив писать, вышел из-за стола, потянулся. Отодвинул штору. Над Москвой занимался рассвет. Домой идти было уже поздно.

В четверть восьмого постучался первый посетитель. «Ну вот, на ловца и зверь бежит, – подумал Николай. – Видно, ошибся тогда дворник. Купеческий род жаден до денег. Эко в какую рань приперся».

– Входите!

Вошла работница с кожевенного завода. Лицо у нее было расстроенное, заплаканное.

– Товарищ начальник, – заголосила она с порога. – Сын у меня, Колька, из дому убег. Второй день нету. Пропал! Надежда моя, кормилец на старости!

– Да перестань реветь-то. Фамилия? Лет ему сколько?

– Николай, Николай Ступин. Четырнадцать лет.

Женщина запричитала громче.

Трошин замахал руками.

– Ну хватит! Перестань. Разыщем твоего кормильца! Ну, сказал, разыщем.

Работница ушла.

Трошин собрался сбегать в столовку позавтракать, но позвонил из ревкома Емельянов, и Николай, засунув в карман пайку хлеба, поехал в Газетный переулок производить обыск на квартире спекулянта, торговавшего крупчаткой и сахаром. Трошин взял с собой Андрея Иванова и еще четверых милиционеров. Милиционеры произвели обыск, изъяли двести головок сахара и пять мешков крупчатки. Два мешка муки милиционеры передали рабочим типографии, а остальное отвезли в приют ребятишкам. Так распорядился Емельянов.

В комиссариат Трошин вернулся только к вечеру. «И нужно было мне пойти на эту «интеллигентную работу», – ругнул он себя и принялся с ожесточением крутить ручку телефона. В трубке затрещало, и послышался сердитый голос телефонистки. Николай попросил соединить с председателем ревкома.

– Василий Иванович, здравствуйте. Это я, Трошин. Есть один разговор.

– Лучше не проси, – догадался Емельянов. – Не отпустим. Привыкай, браток, управлять государством.

– Тебе легко говорить, – крикнул Николай, – а у меня ничего не получается, голова идет кругом. В комиссариате нет ни законов, ни приказов… Как быть? Вот мне нужно с наследством одного купца разобраться.

– Потерпи, Николай, не горячись, – доносился из трубки спокойный голос. – Придет время, напишем пролетарские законы, а пока твое революционное чутье – главная инструкция. Понял?!

– Понял.

– Ну тогда будь здоров.

Трошин еще какое-то мгновение смотрел на замолкшую телефонную трубку и бросил ее на рычаг. Одернул френч, прошелся по комнате.

В дверь постучали.

– Кто там? Входите! – Николай подошел к двери, распахнул ее.

На пороге стоял Иванов.

– Попросту войти не можешь? – возмутился Трошин. – Что я, благородие какое?

Андрей понуро молчал.

– Что случилось, Андрей?

– Убежал…

– Кто убежал? – насторожился Николай.

– Ну тот самый Американец, что вчера задержали. Понимаешь, вывел я его по нужде. А он, контра, со мной спор затеял. Стал доказывать, что он анархист-революционер и грабит буржуев-кровопийцев. А мы вроде фараонов… Пока спорили, он за ворота – и тягу…

– Какой же ты страж пролетарского порядка? – разозлился Трошин. – Наган дома оставил?

– Нет, наган при мне был. – Андрей похлопал ладонью по кобуре. – Так ведь, Коля, люди ходят, нельзя стрелять. Вдруг в невинного попадешь? Да в человека мне еще, по правде говоря, стрелять и не приходилось… А ведь купца-то, наверное, он убил? – жалобно спросил Иванов, – На рубашке я приметил точно такую запонку, что тогда на полу в особняке нашел. На другом рукаве не было…

Трошин был зол – отпустить бандита! И в то же время ему по-человечески было жаль Андрея. Ну разве его вина, что опытный бандит ускользнул от неопытного милиционера?

– Лет-то тебе, Андрей Николаевич, сколько?

– На пасху девятнадцать исполнится. А что?

– Вид у тебя геройский. Одни сапоги чего стоят.

Андрей смутился, стыдливо отдернул ногу. Ему еще никогда не приходилось носить такую красивую обувь. Сделанные из добротной кожи, на толстой спиртовой подошве, сапоги блестели лаком и как влитые сидели на ногах.

– Жмут чуток… разносятся.

Николай утвердительно кивнул.

– Я их реквизировал для нужд новой власти, – пояснил Андрей. – А иначе где такое добро достанешь?

Глаза Николая стали суровыми:

– Вот ты есть представитель Советской власти. А действуешь как грабитель.

– Это я грабитель? Тоже скажете!

– Потому что сапоги – не фабрика, не завод, а личная вещь. Личная, понял, садовая твоя голова?..

– Чудно! Это же буржуйская вещь!

– Отнеси хозяину! – приказал Трошин. – Извинись, скажи ему, что по моему приказу сапоги брал в милицию на экспертизу…

Весть об убийстве содержателя блинной Егорова, одного из видных деятелей секты староверов-беспоповцев, быстро облетела город. И когда на третий день Трошин пришел в комиссариат, в дежурке его ожидало пятеро купцов. Они степенно поклонились ему. Вперед шагнул дядька в добротной суконной поддевке, огладил красивую черную с проседью бороду:

– Мы к милости вашей. Горе у нас большое! Злодеи убили нашего наставника отца Егория.

Николай внимательно разглядывал бородача. Разглядывал и радовался: «Вот они и нашлись, родственники убиенного». Купец был благообразный, как патриарх: строгое, немного суровое лицо, высокий лоб. И только во взгляде его плутоватых глаз светилась хитринка.

– Проходите ко мне, – пригласил делегацию Николай. – Дежурный, пропустите старцев.

Николай предложил купцам сесть.

– Покорнейше благодарим, мы постоим, – ответил за всех бородач. – Позвольте исполнить последнюю волю усопшего. При жизни брат Егорий объявил нам, что все движимое и недвижимое имущество он завещает в пользу общины.

Николай насторожился.

– Покойный собственноручно составил завещание. Вот оно. – Купец сунул руку за пазуху, и Трошин услышал, как захрустела бумага. И вот уже плотный зеленоватого цвета лист с водяными знаками лег перед ним на стол. Завещание было заверено подписями и печатями.

– Хорошо, граждане купцы, мы подумаем, завещание оставьте, – пообещал Николай.

Купцы оживились, довольно закивали головами.

– Мы перед вами в долгу не будем! Возьмите-с пока задаточек. – Бородач бережно положил перед Трошиным золотой крест. – Золото, оно при любой власти власть имеет!..

Глаза у Николая озорно заблестели. Он рывком схватил крест и поднял его над головой. Бородач испуганно попятился. Воцарилась неловкая тишина. Николай сделал вид, что взвешивает в руке драгоценность.

– Тяжелый, не меньше фунта!

– Фунт с четвертью, – уточнил бородач.

В кабинет вошел Андрей.

– Купцы, – Трошин кивнул в сторону посетителей, – добровольно, – он сделал ударение на последнем слове, – решили поддержать советскую милицию. Принесли золото. Пиши расписку.

– Чудно! – Андрей вопросительно посмотрел на купцов, взял чистый лист и приготовился писать.

Трошин подождал, пока он разложит бумагу, поднялся, расправил ремень и продиктовал:

– «Расписка начальника Тверского комиссариата. Дана в том, что мною, комиссаром Трошиным, принято от купца золото в виде креста весом в фунт с четвертью». Написал? А теперь дай я распишусь. Все! Это вам, господа купцы. – Николай протянул бородачу расписку. – Теперь, Андрей, пиши постановление о передаче в ревком ихнего подарка.

Когда документ был написан, Николай снова позвал купца:

– Ну, борода, расписывайся! Насчет завещания денька через два наведайся! За золото спасибо.

Купцы низко поклонились и, держа картузы в руках, один за другим гуськом вышли из комнаты. Николай прикрыл дверь, спросил у Андрея:

– Слушай, может, ты знаешь, какие законы были раньше касательно духовного завещания?

Андрей пожал плечами.

– Конкретно по завещаниям ничего не читал, а вот недавно прочел в одной книжке, что воля усопшего выполняется всегда. У купцов завещание не поддельное?

– Не поддельное, бумага вот она, печати с орлами… Да ведь тот орел уже не указ!

– Я, Николай Александрович, так думаю. Орлы, конечно, нам не указ, но печати – вещь серьезная. Наше с вами дело Американца ловить, а мы религией занялись. Это дело поповское, а не гражданское. Я уже кое-что узнал об Американце, – зашептал Андрей. – Хитрая бестия, на трех квартирах живет. Надо бы взять его.

– Может, ты и прав, – согласился Трошин. – Пусть купцы забирают по завещанию, ценностей особых я там не видал.

И от того, что решение было уже принято, Николай с облегчением вздохнул:

– Пойдем в егоровский особняк, снимем пост.

В особняке Трошина ждал человек. Был он массивен, тяжел телом, но шумлив и подвижен. Левой рукой незнакомец держал трость с набалдашником из слоновой кости, в правой были коричневые перчатки. Господин подкатил к Трошину, мило улыбнулся. Снял шляпу, небрежно бросил ее на кресло, стоявшее у конторки, кинул в шляпу перчатки и представился:

– Владелец антикварного магазина на Арбате – Губерман. Прослышал, что после покойного остались кое-какие древние вещицы: книжицы, иконы, одним словом, вещи, дорогие сердцу любителей старины. Так вот, они никому не нужны, а я бы хотел купить их у Советской власти… Деньги дам немалые.

Третий день Андрей по поручению Трошина сидел в особняке и описывал вещи покойного. Ему помогали сотрудники публичной Румянцевской библиотеки: молчаливая, строгая, лет пятидесяти женщина и молодая хохотунья Катя Жигалова – большеглазая, с тяжелыми косами и смуглым монгольским лицом. Предложение Губермана насторожило Николая и вынудило отказаться от первоначального решения – исполнить волю покойного.

Библиотекарши отнеслись к делу с энтузиазмом. Особенно радовалась девушка.

Серафима Максимовна, так звали старшую, то и дело говорила:

– Катя, разве можно так шуметь? Бог знает что подумают о нас мужчины…

Катя улыбалась, на какое-то время умолкала.

– Неповторимо, прелесть! – через минуту снова восхищалась девушка. – Нет, вы только посмотрите, товарищ Иванов! Даже представить себе не можете, какие книги держим в руках! Это же сокровище!

Иванов подносил книги, слушал Катю, улыбался ей и говорил:

– Смотрите, как бы этими бриллиантами печки не пришлось разжигать!

– Смейтесь, смейтесь, – сердилась Катя. – Смеется тот, кто смеется последним!

Список икон получился небольшой, но зато над описью книг пришлось потрудиться: их было около трех тысяч. Серафима Максимовна диктовала все новые и новые названия. Круглым красивым почерком Катя записывала книги. Девушка сидела перед стопой книг, натянув на острые девичьи колени старенькое голубое платье, бережно брала в руки очередной том и торжественно вслед за Серафимой Максимовной повторяла:

– «Евангелие Христово»! А вы, товарищ Иванов, знаете, кто украшал эту книгу? Андрей Рублев!

Перед Трошиным лежала пачка исписанных листов. В комнату вошли Иванов и Катя. Комиссар взял первый лист описи, разгладил его, внимательно прочитал, улыбнулся Кате. Хитровато подмигнул Андрею. Обмакнул перо в пузатую чернильницу и размашисто, с угла на угол, начал писать на заглавной странице описи: «Руководствуясь революционным правосознанием, от имени Советской власти, постановляю: имущество купца Егорова Е. Е., как-то: редкие книги, иконы и древние рукописные книги, считать собственностью Советской власти и до принятия соответствующего закона передать на хранение в Румянцевскую библиотеку. Решение обжалованию не подлежит. Комиссар Н. Трошин».

Зазвонил телефон. Говорил Емельянов. Он поздравил Николая о наступающим Новым годом и торжественно сказал:

– Из Петрограда получен декрет за подписью Ленина об отмене в пользу государства прав на наследство монастырям, церквам, сектам и прочим религиозным учреждениям и общинам…

Трошин сиял. Не подвело революционное чутье, не подвело. Сам Ленин, Председатель Совета Народных Комиссаров Советской России, подтвердил правильность принятого им решения. Сам Ильич.