Текст книги "Русское братство"

Автор книги: Николай Чергинец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Глава XXVI. В субботу

На следующий день, едва дождавшись девяти утра, Степаненко, не рискнув позвонить Эльвире с квартиры своего квартирного хозяина, вышел на улицу и нашел ближайший телефон-автомат.

Эльвира деловито сообщила ему адрес, по которому проживала Зойка, ресторанная посудомойка, которая могла что-либо знать об опознанном ею же бандите.

Степаненко воспользовался случаем напомнить Эльвире о возможной встрече. Эльвира сухо ответила:

– Сегодня я занята.

Степаненко повесил трубку и облегченно вздохнул.

«Занята, так занята», – подумал он. Эта фраза развязывала ему руки. По крайней мере некоторое время он будет свободен. Не мешкая, он устроился в машину.

День выдался очень жарким. Уже с утра солнце сильно припекало, а ближе к полудню жгло немилосердно.

Около часа дня автомобиль майора ФСБ остановился возле дома, где проживала посудомой-щица. Дверь ему открыл мальчик лет семи-восьми. Он заявил, что мамы нет дома и что она в магазине.

«Ага, мать-одиночка», – подумал Степаненко. Он спустился вниз и стал ожидать. Вот прошла молодка лет двадцати пяти с упругими, круглыми, как яблоко, икрами.

Он пошел за ней. Дверь нужной квартиры перед самым носом захлопнулась.

«Невежливо», – подумал Максим и нажал на кнопку звонка. Дверь тут же открылась. Свет тусклой лампочки в прихожей не давал возможности рассмотреть лицо хозяйки.

– Могу ли я с вами поговорить?

Женщина настороженно рассматривала его.

– Я от Эльвиры… Вчера вам показывали фотографии.

Женщина наморщила лоб.

– Ах да, администратор ресторана, Эльвира Тенгизовна, показывала… Проходите, чего же вы стали?!

Женщина провела его в зал двухкомнатной квартиры. По обстановке можно было предположить, что квартира знала лучшие времена.

– Так вы из органов?

– Да, – сказал Степаненко.

Хозяйка попросила разрешения взглянуть на документ, удостоверяющий его личность.

«Научились, знают права», – подумал Степаненко, достал и протянул удостоверение, раскрыв его перед самым лицом. Он по опыту знал, что подобный способ предъявления документов ошарашивает людей, они успевают прочесть верхнюю строчку, а фамилию не успевают зафиксировать взглядом. Впрочем, с Зойкой это не играло никакой роли.

Степаненко рассмотрел ее. Нельзя было сказать, что была она привлекательна – ее портило небольшое пучеглазие, впрочем, это было дело вкуса. Накинутый впопыхах халатик не был застегнут на все пуговицы. Степаненко видел в прорехе свежее молодое тело. Неизведанная плоть слегка вскружила голову Максиму, оставшемуся ни с чем после вчерашних разборок с Эльвирой.

– Так я насчет Ашота, – проговорил он.

– А что случилось? – взгляд Зойки опять стал испуганным. Рукой она прикрыла прореху на халатике, другой застегнула пуговицы.

– Да ничего особенного. Вы не бойтесь…

– Он всегда маленько под мухой был. Он и трезвый, не совсем… А как выпьет, так дурак дураком… Что же вы стоите, садитесь.

Степаненко уселся.

– Может, вы есть хотите? – вдруг выпалила Зойка.

– Не откажусь, – сам не зная почему, быстро согласился Максим. Сложная натура Эльвиры так утомила его, что ему хотелось пообщаться с этим безыскусным, простым и наивным существом.

– Вы посидите тут, а я на стол накрою.

Когда она появилась вновь, то была одета получше, на губах блестел след от помады.

– Вот мужики пошли… Придут, извините, переспят, а потом… Потом милиция их ищет… – говорила хозяйка квартиры. – Помогите мне раздвинуть стол.

– Не стоит, – попытался отказаться Степаненко, но Зойка настояла на своем.

– У меня гости редко бывают, – пояснила она. – Мне самой хочется по-человечески посидеть.

– Но я ненадолго.

– У меня есть что рассказать об этом Ашоте, – стала уверять его хозяйка. Когда они раздвигали стол-книгу, их руки нечаянно соприкоснулись.

Степаненко взял женщину за руку, посмотрел в глаза. Она не отвела глаз, не отвернулась. Смотрела просто, по-доброму, не напрягаясь и не настораживаясь.

– Вы не подумайте, – сказала она, – я женщина честная… Жизнь и так нелегкая, а тут еще всякие… Надо же один одному помогать, правда?!

– Правда, – согласился Степаненко, выпустив руку. Он наблюдал, как на столе появляется вполне приличная еда.

Степаненко заметил, что он явно ей по нутру. Решил не форсировать развитие событий в этом направлении, но и не ретироваться. От болтушки многое можно узнать. Даже больше, чем от платного информатора.

В завершении сервировки на столе появилась бутылка водки.

– Мне нельзя, – сказал Степаненко. – Я на службе… И за рулем.

– Ах да, вы на службе, – играя глазами, проговорила Зойка. – Но одну капельку можно, правда?!

«Хорошая женщина», – подумал Степаненко. Ему почему-то не хотелось уходить из квартиры, где на окнах были чистые, свежестиран-ные занавески, а в блюдечках стояла цветущая герань.

Зойка вышла в прихожую, позвала сына, они о чем-то пошептались и мальчик ушел на улицу. Хозяйка квартиры некоторое время пробыла в комнате одна. Оттуда доносился какой-то шорох, шум задвигаемых штор, шипения спрея. Появилась Зойка уже переодетой… в халат. Только не в прежний, а в цветастый, из тяжелой махровой ткани. Глаза ее тускло горели.

– Может, вы мне лампочки в спальне поменяете? – в руках женщина держала две лампочки в картонных упаковках. – Перегорели в люстре, а заменить некому.

Степаненко все понял. Им, как обыкновенным здоровым мужиком, овладело неотвратное желание. Не подчинился этому зову природы он не мог. Не скажешь ведь: «Нельзя, я на службе!»

Что потом из этого будет, Степаненко не задумывался. В конце концов, сегодня суббота. Выходной. Взаимоотношения директора ресторана Эльвиры Тенгизовны и посудомойщицы Зойки его меньше всего беспокоили. Обе в равной степени были женщинами, а он был холостяк.

Они прошли в ту комнату, в которой требовалось заменить лампочки.

– Только не приставайте, я этого не люблю, – проговорила она, но он уже обнял ее и не выпускал из объятий до тех пор, пока в дверь не позвонили..

– Это сын, – прошептала Зойка, вскакивая и облачаясь в махровый халат. – Рас-шторьте окна.

Когда Степаненко уходил, женщина неожиданно сказала:

– А я думала, вы не такой…

– Что значит, не такой?

– Ну, у нас разные слухи ходят. О комитетчиках, о муже Эльвиры Тенгизовны, например.

– Что мы людоеды? – пошутил Степаненко.

– Нет, но… Он ведь с женой не живет.

– Ну и что? – Степаненко навострил уши.

– Тут у нас, – Зоя сделала заговорщицкое лицо и перешла на шепот, – втихомолку поговаривают об ужасной судьбе двух девчонок, которых он взял из детского дома.

– Из детского дома?

– Да, чтобы удочерить. Одной было лет двенадцать, старшей – четырнадцать. Младшая и теперь живет на даче. За ней служанка, говорят, следит.

– А старшая где?

– Убежала. На вокзале шлялась как проститутка. Ее обратно вернули в детдом… Говорят, лечили…

– Ну ты же понимаешь, что это все сплетни, – проговорил, поморщившись, Степаненко.

Женщина неожиданно протянула ему бумажку. Степаненко взглянул, увидел номер телефона и надпись: Борис Исаакович.

– Кто такой Борис Исаакович?

– Это начальник Ашота, которого он охранял. Эту бумажку он мне передал через Эльвиру Тенгизовну. Давно это было…

– Так она знакома с ним? Я имею в виду Ашота.

Женщина неопределенно пожала плечами и почему-то слегка покраснела.

– Ты звонила Ашоту по этому телефону?

– Всего один… Нет, два раза, – девушка покраснела, на этот раз сильно.

– А этот Борис Исаакович, кто он?

Зойка пожала плечами.

– Чем он занимается?

– Помню, что бизнес какой-то.

– Торгаш?

Зойка опять смущенно пожала плечами.

Глава XXVII. Кто он, Борис Исаакович?

Сев в машину, Степаненко задумался. Насколько можно верить сплетне о педофилии Шмакова? Вероятно, доля истины в этом есть. Только этим можно объяснить поведение удочеренной девочки, которую он видел у Шмакова в его загородном доме. Да и Эльвира ведет образ жизни, вполне объяснимый эротической странностью мужа.

Эротическая странность? Пожалуй, это самое мягкое определение. Не Шмаков ли надоумил бандитов попытаться похитить у Колешки девочек?!

Впрочем, это все потом. Сейчас главное – найти Бориса Исааковича. Есть ли в Арсеньевске соответствующие информационные службы, способные определить и выдать адрес, по которому находится телефон с данным номером?

По идее, если такая служба есть, она должна работать и в субботу.

Черт побери, вообще кто такой Борис Исаакович?

Через несколько минут Степаненко подкатил к новомодному, на европейский манер сколоченному супермаркету, купил коробку конфет и отправился на местную телефонную станцию.

Перед тем как войти в двухэтажное здание с узкими, словно бойницы, окнами, Степаненко извлек из бардачка коробку с макияжем, вынул оттуда русые усы, тщательно приклеил их под нос. Всмотрелся в зеркальце заднего вида. Вроде бы натурально.

На телефонной станции он поймал на лестнице какую-то девицу, показал номер телефона и попросил дать адрес.

– Что вы? – девушка взметнула брови так высоко, что казалось, они улетели под волосы. – Мы никому не даем подобных справок.

Степаненко переложил коробку с конфетами из одной подмышки под другую.

– Девушка, – прошептал он, улыбаясь и стараясь казаться обольстительным. – Все останется между нами.

Степаненко укорял себя, что не успел сочинить какую-нибудь небылицу, вроде розыска убежавшей невесты.

– Не положено, – проговорила девушка, упрямо не глядя на коробку конфет.

– Где ваше начальство? – холодно спросил Степаненко. Ему никак не хотелось предъявлять удостоверение сотрудника ФСБ.

– В субботу никого нет, – ответила собеседница, отдуваясь от жары. Вдруг она, оглянувшись, хотя никого в коридоре не было, спросила:

– А это законно?!

– Незаконно, но последствий не будет, – улыбнулся Степаненко и протянул коробку конфет.

Девушка взяла конфеты и скрылась за дверью кабинета, на котором висела табличка «Бухгалтерия». Вскоре девушка вышла из кабинета, закрыла дверь на ключ и прошла туда, где работали непосредственно телефонистки. Девицы хихикали, поглядывая на Максима через приоткрытую дверь. Он слышал их слова:

– Не мужчина, а маленький танк.

– Такая жарища, а он в костюме, при галстуке… Усы торчат, как у таракана.

«Черт бы вас побрал! – в мыслях выругался Степаненко, отвернувшись и поправляя усы. – Запомнят же. Стоит любой из них проболтаться, и я засвечусь.

Наконец заветный адрес оказался у него на руках.

«Улица Тимирязева, тридцать два, – прочитал он. – Ага, теперь найти эту Тимирязева».

Проехал по улицам города. Для того чтобы спросить дорогу, он останавливал машину и отходил от нее. Эта мера предосторожности не казалась ему лишней.

Когда нужная улица была найдена, он решил поставить «Ауди» в начале улицы, а к дому номер тридцать два пройти пешком.

Впрочем, все это были глупости – в субботу по раздобытому адресу могло никого и не быть.

Он двигался по улице Тимирязева и по-новому видел многое из того, мимо чего раньше проходил совершенно безучастно. Он видел провинциальный, захолустный городишко с деревьями, выросшими из чугунных решеток… Худые, изможденные лица встречающихся людей, грустные глаза ребятишек, провожавших его из-за высоких заборов, за которым росли тенистые сады. Перед некоторыми домами до тротуара зеленели крохотные грядки. И что особенно бросалось в глаза – бесчисленное множество разных объявлений и рекламой, расклеенных на столбах, на блоках стен, на заборах, на специальных витринках. На концах каждого объявления висела бахрома телефонов. Особенно раздражала Степаненко реклама, в которой сулили что-либо бесплатное: бесплатный выигрыш, бесплатная пачка сигарет, бесплатная бутылка пива. Дух торгашества заполонил страну… К чему все это приведет? Вот и Колешко, очнувшись из летаргического сна своих научных изысканий, решил что-то продать. И, скорее всего, попал на бандитов.

Почему же не видел ты, Максим, всего этого раньше, а если видел, то почему равнодушно проходил мимо? И вот, теперь твой друг мертв, а ты идешь, наклеив фальшивые усы, чтобы найти и покарать тех негодяев, похозяйничавших на Горбахе.

А вот и дом под номером тридцать два. Он был трехэтажной развалюхой, правда, недалеко от центра. Стоял он в окружении бревенчатых одноэтажных домов, столь характерных для забытых Богом русских провинциальных городов. Несмотря на то что верхние два этажа были с трещинами и осыпавшейся штукатуркой, фасад по цокольному этажу был облицован импортной керамической плиткой, а на первом этаже был сделан ремонт – окна были настежь – сохла краска.

Степаненко прошелся вдоль фасада. Через окна в цокольном этаже, забранных роллетами, увидел: в комнатах за вполне приличными офисными столами сидят какие-то люди, светятся экраны компьютеров. Однако никакого намека на парадную дверь и вывеску, свидетельствовавшую о наличии здесь какой-либо фирмы со стороны улицы не было.

За углом обнаружился вход в полуподвальное помещение. На торцевой стене здания блестела стеклом вывеска, на которой красовалась надпись «Технобизнес». На окнах – все те же рол-леты. Дверь – обыкновенная, деревянная, приоткрытая, вероятно, по причине жары.

Степаненко, не найдя кнопки звонка, постучал в дверь. Никакой реакции. Тогда он толкнул дверь пошире, прошел внутрь и сразу очутился в кабинете, тесно заставленном конторской мебелью. Никакой приемной, в которой могла быть секретарша. Вместо приемной был крошечный, метр на метр предбанничек, вход из которого в собственно кабинет был перекрыт дверью-решеткой. Впрочем, тоже незапертой.

За столом, спиной к окну, закрытому вполовину прикрытыми роллетами, перед разложенными бумагами, склонившись над ними, сидел толстенький, плечистый человек с крупным носом, выдававшим в человеке представителя одного из древнейших человеческих родов. Человек был густоволос, но шевелюра давно нуждалась в уходе парикмахера. Одет был в белую, очень свежую тенниску.

Степаненко оттолкнул от себя решетку и кашлянул, выдавая свое присутствие. Но человек был так погружен в свои размышления над раскрытым органайзером, что не обращал на Степаненко никакого внимания.

«Губерман! Точно он. Губерман Борис Исаакович!» – подумал майор ФСБ. Несомненно перед ним был тот самый человек, которого Максим видел в ресторане в обществе Шмакова и компании.

Степаненко окинул взглядом помещение. Вероятно, фирма находилась наверху, на первом этаже, но по причине ремонта перебралась сюда. В пользу этого свидетельствовало то, что в потолке комнаты был люк, который в этот момент был открыт, то есть поднят вверх. И открыт он был для лучшей вентиляции. Судя по всему, можно было предположить, что фирме «Технобизнес» принадлежали цокольный и первый этажи.

Глядя на многочисленные папки, скоросшиватели, принтеры, калькуляторы, рулоны бумаги, факс в углу, работавший компьютер, на экране которого кружился флажок «Майкрософта», Степаненко предположил, что фирма процветает. И все же настораживало отсутствие традиционной секретарши. Впрочем, ее могли отпустить по причине субботы, ремонта и вообще, летнего времени.

– Могу ли я видеть руководителя данного заведения? – произнес Степаненко, шагая из предбанника в этот импровизированный кабинет.

Хозяин кабинета быстро взглянул на Степаненко поверх очков. Умный это был взгляд, даже не проницательный, а просто умный.

– Чем могу служить? – произнес Борис Исаакович, а что это был именно он, Степаненко не сомневался. Губерман задал вопрос, одновременно придав лицу вопросительное, участливое и вместе с тем благодушное выражение.

Ну и жарища в конторе была. Не помогал и жужжащий старенький настольный вентилятор, и открытые настежь двери и окна.

Степаненко молча достал из кармана листики с фотороботами бандитов и положил их перед хозяином кабинета. Теперь он уже не сомневался, что видел этого человека со столь выдающимся в прямом и переносном смысле носом вчера в ресторане. Именно этот тип тонким и пронзительным голосом упомянул фамилию Ко-лешко.

Носатый тип едва взглянув на листочки бумаги, вскочил, благодушие исчезло с его лица. Он схватил и захлопнул свой органайзер, потом попытался засунуть его в переполненный ящик стола, затем сел, хлопнул органайзером по столу и тоненько захихикал.

Степаненко следил за поведением хозяина кабинете, не теряя самообладания.

Вот руководитель «Технобизнеса» достал из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, платок, протер очки.

– Вот-вот, укатали сивку крутые горки, – проговорил он, давясь смехом. – Как я понимаю, вы из органов? – наконец стал он объяснять свое поведение.

Степаненко кивнул. Хозяин поднялся с кресла, с почтением протянул руку и представился:

– Губерман.

– Андреев Василий Семенович, – назвался Степаненко первой пришедшей на ум фамилией. Он понял, что требовать удостоверение Губерман не станет.

Все еще не переставая хихикать и посмеиваться, Губерман разгладил листочки, пробормотал:

– Я же говорил им, сколько раз, эхе-хе! Вот, уже и органы заинтересовались… Что они натворили?

– Ничего особенного…

Губерман опять взглянул на Степаненко поверх очков, сказал утвердительно:

– Я здесь ни при чем. Мало того, я сам мясо! Понимаете?! Их мясо! Я с самого пер-рвого р-раза говорил им, что это дело слишком дурно пахнет.

Когда хозяин кабинета волновался, картавость его была слишком очевидной.

– Выгодные дела редко благоухают, – сказал Степаненко. – Значит, вы и есть господин Борис Исаакович Губерман?

– Да, я… – насторожился Губерман.

– Так это ваши люди?

– Эти мордовороты? Какие они мои?! – протестующе поднял руки Губерман. – Я их знал два месяца… Скажу по секрету, – хозяин кабинета прислонился к стене, взглянул на окно, находящееся на уровне тротуара. – Это так называемая крыша… Понимаете? Какие же они мои? Мне не нужна охрана. У меня под ихней охраной дела не пошли. Никакой прибыли… Вы же видите, – Губерман обвел рукой помещение, – разве уважающий себя бизнесмен станет ютиться в такой дыре? Мне не по карману такие охранники.

– Все-таки, чьи они? Откуда взялись?

– С улицы пришли, понимаете?! – Губерман беспомощно развел руками. – Наехали… Давай, мол, отстегивай… Что я мог сделать, одинокий еврей в этом ужасном городе?

Степаненко понял, что излишняя настойчивость в данный момент ни к чему. В любом случае уже хорошо, что ему не пришлось представляться хозяину кабинета. Не следовало сразу раскрывать свои карты. Впрочем, можно попробовать чуть-чуть нажать, пока хозяин кабинета окончательно, словно ежик, не свернулся в клубок и не наставил иглы.

Степаненко достал свою красную книжицу, потом, словно передумав, спрятал ее и произнес:

– В любом случае в милиции вам, господин Губерман, придется писать объяснительную, откуда вам известны эти типы, как долго они у вас работали, сколько вы им платили и массу других мелочей. Дело серьезное. Оба обвиняются в убийстве. Может быть, слышали, в Горбахе?

– Я веду честную торговлю, – сказал Губерман холодно. – Мне делают заказ, я его выполняю. Меня целый месяц трясла проверка и ничего не нашла… Ничем не могу помочь.

Ежик сворачивался.

– Ну что же, до скорой встречи, – в тон Губерману, казенным голосом, проговорил Степаненко и упруго шагнул на выход, делая вид, что он рад, что визит закончился так быстро.

– Подождите, я думаю у нас найдется о чем поговорить, – остановил уходившего хозяин кабинета. Лицо его выражало страдание. – Присаживайтесь.

Степаненко уселся. Солнце падало ему на грудь, но ноги и лицо оставались в тени.

– Все это… – Губерман помолчал, словно решая, следует ли ему говорить то, чего не следовало. – Все это проделки Сохадзе.

«Ага, это тот тип с узким лицом», – догадался Степаненко.

Губерман с многозначительным видом вытащил из ящика стола зеленую коробку и раскрыл перед Степаненко. Внутри оказались отличные гаванские сигары. Степаненко когда-то пробовал курить сигары, но ни знатоком, ни ценителем этого кубинского зелья он не был. Его замешательство Губерман расценил по-своему:

– Ах да, ваша служба и опасна и трудна. Среди вашего брата курильщиков не много. Впрочем, я тоже не спец…

Тем не менее Губерман взял одну из сигар, повертел ее в толстых пальцах. Пальцы и сигара были одинаковой толщины.

Степаненко прекрасно знал, что совместное курение или же распитие спиртного всегда располагает к особой доверительности, поэтому протянул руку:

– Позвольте?!

– Пожалуйста, пожалуйста… – Губерман поспешил раскрыть уже захлопнутую коробку. – А насчет этих типов скажу одно, но только между нами: это все Сохадзе. Он нанимает людей, которые умеют разговаривать только кулаками. С той проклятой минуты, когда я согласился помочь ему, у меня сплошные неприятности, которые, похоже, никогда не кончатся.

Подражая любителям сигар, Степаненко повертел сигару в пальцах, понюхал, откусил кончик, нагнулся над столом. Губерман открыл другой ящик стола, стал рыться в нем.

– Вот она, – сказал он. В его руках появилась изящная позолоченная зажигалка. – От секретарши осталась…

Дым от сигары, густой, вязкий и необычно синий, был ароматен. Он вился тоненькой струйкой вверх и исчезал в проеме люка, в самом деле распахнутого по причине изнуряющей жары.

– Вот что я хотел у вас спросить, – невнятно, еле разборчиво проговорил Губерман. – Сколько вас устроит?

– Сколько меня устроит? – механически повторил Степаненко. Несколько секунд он и в самом деле соображал, сколько же ему нужно денег. Пожалуй, миллиона с него будет довольно. Даже меньше, тысяч триста-четыреста. Главное – устроить жизнь Иры, ее детей. Но таких денег этот прощелыга в очках не даст. Бросит обглоданную кость – максимум штуки три или четыре. Потом бойся всю оставшуюся жизнь…

Он отрицательно покачал головой.

– Если вы меня арестуете, сорвется крупнейший контракт! – просвистел Губерман. – А вы вмешаетесь, вы это можете… По нашей общей нищете мы даже не способны понять, как это серьезно. Я имею в виду открытие Богомолова и Колешки… Там, на Западе, – Губерман ткнул почему-то на север, – все по-другому. Как это объяснить моим компаньонам?!

Степаненко удивлялся все больше. Оказывается, все так просто. Колешко и в самом деле открыл что-то стоящее.

– Да что тут объяснять! – развел руками Борис Исаакович, достал из кармана обширный свежайший носовой платок и стал утирать вспотевшее лицо. – Это называется правовой бес-пре-дел!

– Правовой беспредел? – удивился Степаненко.

– Да, да! Вы же не по собственной инициативе пришли. Я знаю, я уверен. Вас прислали!

Вверху, над их головами послышались шаги. Кто-то ходил по первому этажу. Губерман даже взглянул в открытый люк, чтобы увидеть того, кто там ходил.

Странные это были шаги. Так ходит вор ночью в пустой квартире.

– Я вижу одно. Вас уже купили! Да! Да! – разгоряченно прошептал Губерман. – Я вас обвиняю! Вас, офицера советской, то есть, пардон, российской правоохранительной службы, купили те, кто не хочет стать нищим.

– Как это понять? – Степаненко и в самом деле не понимал обвинений, выдвигаемых в полемическом пылу Губерманом.

– Если ты владеешь акциями современного электронного предприятия, и эти акции стоят на добрый десяток миллионов баксов, а ты заказал на миллиона три-четыре яхту, и вдруг акции превращаются в пустые бумажки, и ты не можешь продолжать строить свою яхту и за долги у тебя с молотка продают дом, то лучше подстраховаться, заплатить совсем небольшие деньги и сделать так, чтобы никакой русский гений не изобрел процессор, быстродействие которого на порядок выше самых лучших, самых последних американских разработок, – Губерман почти злобно постучал ладонью по монитору работавшего компьютера.

Степаненко впитывал каждое слово Губермана, словно губка воду.

– Поймите, не патриотизм приводит этих людей сюда, а самый обычный собственный шкурный интерес. И это так просто понять… И Союз они развалили не потому, что завидовали нам… Нет. Наш советский, все нараставший хаос угрожал их пусть себе и мещанскому, комфортабельному благополучию. Вот в чем вопрос. Нет, надо быть умным, надо учиться… А за комфорт в настоящем, и обеспечение такого же комфорта в будущем американец готов напечатать и выложить любую сумму баксов.

– То-то и оно, что напечатать! – сокрушился Степаненко.

– Вот именно, напечатать, – сказал Губерман. – МВФ откуда деньги берет? Из кармана американского налогоплательщика, да? Это мировая эмиссия! Ладно, давайте о наших баранах. Вас устроит, скажем, миллион?

– Миллион? – поразился Степаненко.

– Да, миллион. В американской валюте, – Губерман смотрел серьезно.

«Миллион меня точно устроит, – подумал Степаненко. – Вернее, Иру и ее детей. Только Борис Исаакович, похоже, считает меня соловьем, которого можно кормить баснями».

Он чуть склонил голову, повернув к стене и вдруг увидел в окне, как на тротуаре появились две пары чьих-то ног. Впрочем, прохожие то и дело проходили мимо, и в этом мелькании ног ничего удивительного не было. Но ноги, одна пара в грязных кроссовках, другая в каких-то кожаных штиблетах с кисточками, остановились. Окно было расположено по отношению к тротуару таким образом, что ноги можно было видеть до колен, то есть можно было определить, в каких брюках были прохожие. Оба остановившихся напротив окна прохожих были одеты в камуфляжные армейские брюки.

Несколько секунд Степаненко, слушая монотонный голос Губермана, пуская густой сигарный дым, наблюдал за этими ногами.

– Поймите, иностранцы «положили» глаз на будущее России. Они заплатят любые деньги, чтобы суперсовременный процессор – «Эльбрус», быстродействие которого на несколько порядков выше зарубежных аналогов, либо остался что называется под сукном, или же оказался там, у них, в Силиконовой долине…

Степаненко не сводил глаз с показавшихся ему подозрительных ног. Он не совсем понимал, что сейчас ему говорит Губерман.

– Уже сейчас акции фирм, представители которых контактировали с разработчиками «Эльбруса», довольно ощутимо пошли вверх. Идет натуральная перекачка средств в эти фирмы, обещающие многомиллиардные прибыли. Я согласен, что кое-что в моем бизнесе незаконно. Но кто сейчас может достойным образом продавать то, что по праву принадлежит России. Я лавирую в сложнейшем переплетении интересов – МВД, ФСБ… И все подконтрольно Президенту. Я не говорю о вас. Но ваши коллеги готовы лишь выслужиться, неважно, что открытие не состоится.

Каждый тянет одеяло на себя. Одни ученые уезжают… другие зажали свои открытия до лучших времен. А тут еще бандиты, эта так называемая братва вмешивается… Нет, один честный майор ФСБ, Максим Степаненко, сам по себе ничего не сделает.

– Откуда вы знаете мою настоящую фамилию?! – воскликнул Максим, не сводя глаз с ног, которые по-прежнему топтались перед окном. И вдруг ему в голову тюкнуло, что это сочетание кроссовок, штиблет и камуфляжа не просто подозрительно, но и смертельно опасно.

Не успел он справиться при помощи анализа с этим «тюком» в голову, как человек, обладатель кроссовок, опустился на одно колено. Степаненко не увидел лица человека, только его руки. И в этих руках он увидел нечто более существенное, чем лицо, – он увидел укороченный автомат Калашникова с длинным черным цилиндром глушителя.

В следующее мгновение Степаненко отпрянул в сторону, вырывая на лету из подплечной кобуры свое собственное оружие, и сразу же вслед за этим автоматная очередь прошила стекла окна, роллеты и наполнила помещение сизоватым пороховым дымом. Пули с глухим долбающим звуком ушли в противоположную от окна стенку.

Стрелявший не видел Губермана: тот сидел у самого окна, прислонившись спиной к стене. Стрелявшему была видна, и то с трудом, его шевелюра над краем подоконника. Но стрелок целился в Максима, тоже коренастого, и тоже в белой тенниске.

Стеклянные брызги накрыли хозяина кабинета. Он охватил голову руками и сполз под стол. Следующая очередь с характерным сталистым звоном вконец размолола роллеты и изрешетила противоположную стену. Степаненко давно лежал на полу. Он прополз в маленькую прихожую. Он не сомневался, что убийцы наверняка пройдут в кабинет, чтобы убедиться в результатах своей работы. Ведь это так просто – обойти угол здания, толкнуть дверь и заглянуть внутрь. На это им потребуется не более десятка секунд. Тягаться со своим пистолетом против автомата Степаненко не намеревался. Он взглянул вверх, на потолок, где был открыт люк. Он мог вспрыгнуть на стол, подтянуться на руках и оказаться на первом этаже здания. На это уйдет две-три секунды. На первом этаже окна распахнуты – можно уйти через любое.

Но ведь не за ним же охотились убийцы?! Им нужен был Губерман! А он был еще жив! Охотники перепутали его, майора ФСБ Максима Степаненко, с Губерманом. Теперь они постараются убрать обоих. Степаненко – ненужный свидетель.

Губерман успел столько рассказать! А сколько еще знает?! Его нужно было во что бы то ни стало спасти! Действовать нужно молниеносно!

Степаненко метнулся к столу, нагнулся, взял Губермана за шиворот и рванул вверх, пистолетом указывая путь вверх, в люк.

– Быстро! Вверх.

Губерман успел немного прийти в себя, засуетился, схватил органайзер, стал срывать пиджак со спинки кресла.

Уже скрипнула первая, наружная дверь, затем кто-то ударом ноги распахнул ее. Степаненко не раздумывая три раза подряд выстрелил в предбанничек. Послышалось матерное ругательство. Степаненко еще выстрелил несколько раз подряд, подталкивая Губермана пистолетом, чтобы тот взбирался на стол. Но тот все еще возился со своим пиджаком. Не теряя ни секунды, Степаненко прыгнул на стол, на ходу оттолкнулся прыжковой ногой, вцепился в край люка, быстро поджался на руках и взметнул тело наверх. Через секунду он был уже на свежекрашеном полу первого этажа.

Вслед за ним наверх вылетела папка под крокодиловую кожу с молнией из желтого металла. Черт побери! Знакомая вещь! Да ведь это папка Колешко.

Степаненко свесился в люк и протянул руку уже стоявшему на столе Губерману. Тот, к его удивлению, протянул вначале пиджак. Степаненко схватил пиджак и в сердцах швырнул его обратно, вцепился в руки Губермана и стал тащить его наверх. В любую секунду убийцы могли открыть огонь из предбанничка или же просто швырнуть в помещение гранату через разбитое выстрелами окно.

Но Губерман, по-звериному осклабившись, вырвался из рук Максима, нагнулся, схватил пиджак, что-то вытащил из внутреннего кармана и только тогда протянул руки вверх. Степаненко немного позже понял, почему бизнесмен возился с пиджаком. Он достал из него небольшую, толстенькую замызганную от частого и длительного уже употребления записную книжечку, которую и держал в руках, когда Степаненко стал тащить его вверх.

Ну до чего же грузен был Губерман! Будь он полегче, Степаненко запросто выхватил бы его из люка. Но пока он тянул его, раздалась шипящая, словно плюющаяся автоматная очередь. Ноги, таз, даже живот Губермана, все еще остающиеся в полуподвальном помещении, были прошиты пулями.