Текст книги "Испытание. По зову сердца"

Автор книги: Николай Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 53 страниц)

– Настя.

– Настя, – повторил Ермолай и вышел из-за стола, протягивая обе руки. Вера тоже встала. – Здравствуй, товарищ Настя! – И Ермолай обнял Веру. – Ну, вот, Настя, и познакомились. А теперь садись, чуток отдохни, а я повечерять соберу. – Он посадил Веру на лавку, а сам, взяв коптилку, пошел в кухню.

– Дедушка, позвольте, я вам помогу, – поднялась за ним Вера.

– Вот что, внучка, – задержался в дверях горницы Ермолай и зашептал: – Теперь забудь свои городские слова и говори по-нашему. А то сразу на прицел возьмут. Не «позвольте», а «давай», и не «вам», а «тебе». Так и заруби себе на носу, – и он с улыбкой прикоснулся пальцем к ее носу. – Бери посуду, хлеб, – показал он на самодельный шкаф, а сам полез в подполье.

О чем только дед Ермолай ни спрашивал Веру за ужином. Все его интересовало и волновало. Вера старалась на каждый его вопрос ответить как можно подробнее. Наконец попросила связать ее с Михаилом Макаровичем.

– С Михаилом Макаровичем? – повторил Ермолай и задумался, разминая соленый груздь. – Оно, знамо, можно... но тогда надыть сейчас отправляться.

– Это далеко?

– Не так далеко, как путано.

– Ну что ж, пойдемте, дедушка, – поднялась Вера.

– Нет, Настюша. Ты оставайся дома. Тебе туда ходить не след... Если надо, так он и сам сюда придет. А ты ложись. Не бойся!.. – Ермолай поднялся из-за стола и стал собираться.

Вера молча принялась убирать посуду. Подпоясывая веревкой рыжеватый зипун, Ермолай подошел к ней.

– Ты не бойся. У нас, слава богу, пока что спокойно. Бывает, полицаи наезжают, но больше всего днем.

Проводив старика, Вера заперла двери и легла, но заснуть не могла; то ей казалось, что кто-то ходит вокруг дома, то что-то шуршит на чердаке. Но все же усталость взяла свое, и она задремала, но тотчас же очнулась, дрожа от страха: ей приснилось, что Ермолая схватили гестаповцы, что она бежала изо всех сил за Василием, но сама попала в засаду...

На дворе послышались шаги. Вера прислушалась. Похоже было, что шел не один человек. Она быстро надела юбку, кофточку и, босая, бросилась к двери, полагая, что это возвращался Ермолай с Михаилом Макаровичем, но, схватившись за крючок, остановилась: ведь дедушка наказал, не услышав тройного стука в последнюю раму, не открывать. Она приподняла краешек занавески. На дворе стояли двое. Один подошел к окну и, расставив локти, прижался к стеклу. Вера замерла.

– Темно, как у арапа в... Спит, стало быть.

– Стучи!

Забарабанили по раме, по стеклам.

– Значит, нет дома, – услышала Вера тот же хриплый голос.

– А куда же девка делась? Девка должна быть дома, – возразил другой.

– А он мог и с девкой уйти.

– Не мог. Дверь закрыта изнутри.

– У него щеколда. Он ее крюком открывает. Давай еще подождем. Садись.

Вера поняла – это враги. Застучали зубы, но через минуту она взяла себя в руки, лихорадочно обдумывала, как выбраться отсюда.

– Чего ж сидеть-то? А може, девка притаилась? – возразил другой. – Давай попробуем, може, и откроем...

«Что же делать? Выйти в сени, притаиться у двери и прошмыгнуть, когда они войдут в избу? Спрятаться под полом или под печкой?»

Но перед ней встал образ деда Ермолая, а как же он? Надо его предупредить. И Михаила Макаровича. Иначе попадутся.

И Вера решила уйти. Она на цыпочках прошмыгнула в горницу, приподняла черную бумагу на окне, провела по раме рукой. Рама была глухая и закреплена снаружи. Такой же оказалась и другая.

А в сенях скрипело и скрежетало. На размышления не было времени. Вера схватила сапоги и кацавейку, тихо открыла дверь и, протянув руку, пошла искать ход на чердак. Наткнувшись на громадный сундук, она взлезла на него, нащупала лестницу. Забравшись на чердак, отыскала наиболее широкий развод жердей подрешетника и принялась дергать солому, намереваясь выбраться на крышу, а там соскочить в огород. Но вдруг в окне фронтона сверкнул огонек. Вера вздрогнула: «Цигарка?» Сжав до боли кулаки, так что ногти впились в ладони, она замерла, ожидая окрика или нападения. Но огонек пропал и тут же вновь вспыхнул на том самом месте. Изогнувшись в три погибели, Вера забралась под самую стреху. А цигарка на том же месте то вспыхивала, то угасала. И вдруг девушка догадалась: звезда!.. Окно! – Вера протянула руку вперед, смело пошла на «звездочку». Там, у фронтона, она поднялась к окну и высунулась, чтобы выпрыгнуть в огород, но в это время внизу, гулко стукнувшись о стену, распахнулась дверь, вспыхнула зажженная спичка, и хриплый голос рявкнул:

– Эй! Кто дома?!

Вера замерла.

– Спрятались, что ль?! – крикнул тот же голос, и снова вспыхнула спичка. – Посмотри здесь, а я пойду в избу.

– Митяй! Смотри, лестница на чердак!

Услышав это, Вера протиснулась в окно и, ухватившись за карниз, качнулась, нащупала ногами стену. Вдохнув холодный воздух весенней ночи, прыгнула прямо на вскопанную грядку. Прыгнула удачно. Благо, хата деда Ермолая невысокая. Не мешкая, понеслась в темноту.

Вот поле, кусты – спасена! Вера остановилась, обдумывая, как предупредить деда Ермолая. В кустах у дороги опустилась на землю и, прислушиваясь к каждому шороху, стала зорко смотреть по сторонам.

Вскоре послышалось сдержанное покашливание. Вера, вздрогнув, привстала на колени. За черными силуэтами кустов кто-то двигался. «Дедушка?» Вера поднялась и, осторожно ступая, пошла навстречу человеку.

– Кого бог послал? – донесся похожий на шелест ветерка голос Ермолая.

– Дедуш... – приблизилась к нему Вера. – Домой нельзя, там враги!

– Враги, говоришь? Ночью? Давненько такого не бывало, Настенька, давненько. Ну, что ж, придется еще раз проучить, – спокойно сказал Ермолай.

– Искали меня, дедушка...

– Кто ж успел это сбрехнуть? – раздумывая, промолвил старик. – Значит, завелась у нас в деревне погань. Завелась, проклятая... Ну, что ж, придется выводить. Кто ж тебя видел? Кто мог донести?..

Только теперь Вера рассказала о том, что соседка показывала его дом. Несколько минут Ермолай молчал, взвешивая создавшееся положение.

– Нет, Настюша, соседка не могла. Это кто-то другой... Одно, милая, ясно, что домой идти не надыть. Давай присядем да потолкуем. Заморился, Настенька! – и опустился на большую кочку, Вера села напротив него.

– Михаил Макарович тебе кланяется и наказал тебя и твою товарку отвести на станцию в поселок кирпичного завода, к Устинье Коржевой, муж ее в германскую еще погиб. Помни, «племянницами» вы ей будете приходиться. А пришли вы с Занозной, станция такая есть на Вяземской дороге. Дома вещи сгорели от бомбежки. «Пусть, – говорит Макарыч, – они там обживаются, осматриваются. На станцию в город пусть ходят». А на будущей неделе обещал он вас навестить сам... А Василий, – как знаю, Климом зовете? – так он будет жить у сапожника Архипа Якимовича. Архип его грузчиком на станцию аль на склады устроит.

Ермолай, по-стариковски опираясь руками о колени, встал и, размашисто шагая, пошел. Вера – за ним. Шли они тем же путем, каким Вера пришла в деревню. Выйдя в прогон, старик пошел прямо. У длинного сарая он свернул на огород и пошагал к черневшей избе. Подойдя к окну, Ермолай прислушался и трижды стукнул в раму. Из-за двери шамкающий голос спросил:

– Кого бог несет?

– Харитоныч, открой! – тихо сказал Ермолай.

Дверь отворилась.

– Чего ты ни свет ни заря?

Ермолай шепотом рассказал Харитонычу о полицаях.

– Это мы, Прокофьевич, в один момент. – И Харитоныч торопливо скрылся во тьме сеней.

– Эх, если бы не твое дело, Настя, – шептал дед Ермолай, – то я бы сам их прикончил... Идем теперь к твоим! – махнул он рукой и пошел впереди.

– Что же теперь будет, дедушка? – спросила Вера.

– А то и будет, что им сегодня наши голову свернут!

ГЛАВА ВТОРАЯ

У Журавлиного болота Ермолай остановился. Сняв шапку, отер вспотевшее лицо и показал вправо на заросшую дорогу:

– Последний наш сворот. Далеко твои-то?

– Да еще с километр, сразу за ручьем, – ответила Вера.

– Чего ж ты так далеко их оставила?

– Там глушь, спокойней.

– Что верно, то верно – глушь, – послышался вздох старика. – Не люблю я эти места. Уж очень много здесь всякой дряни водится – волков, змей. Да и фашистское зверье иногда за партизанами охотится...

Вере стало вдруг жутко. Она невольно подумала о товарищах и осмотрелась по сторонам. Бледный от занимавшегося рассвета ущербленный месяц, выглядывавший из-за темных клочьев облаков, скрылся. Кругом было тихо, только слышался робкий голосок какой-то пичуги. Они молча подошли к ручью. Ермолай склонился над журчащей водой и, навалившись грудью на большой камень, напился.

Через некоторое время в предрассветной мгле снова послышался одинокий зов смолкнувшей было пташки, но уже более настойчивый, как бы предупреждающий об опасности.

– Кто-то сегодня здесь, Настя, хаживал. – Ермолай вопросительно посмотрел на Веру.

– Клим, может быть, дедушка, выходил к нам навстречу.

– А ты погляди на след.

Вера нагнулась, внимательно посмотрела на широкие следы, которые наполовину успели заполниться весенней водой, и отрицательно покачала головой:

– Нет, дедушка, не его. Он в сапогах, а это какие-то странные. – Вере показалось, что это следы не человека, а скорее всего медведя, но сказать об этом вслух постеснялась.

– Стой, Настя! – остановил Веру Ермолай, когда она хотела перепрыгнуть через ручей. – Здесь надо блюсти осторожность. Погодь, малость поотстань. – Он легко перепрыгнул через ручей и скрылся за прибрежными кустами. Не успел Ермолай сделать и десяти шагов, как из-за большого куста выскочил худой и серый, как привидение, солдат в полушубке и валенках. Он выкинул вперед винтовку и глухо крикнул:

– Стой!

– Стою! – ответил Ермолай, соображая, кто перед ним – свой или враг. Он намерился было отбить штык, который поблескивал перед грудью. Но в этот момент успевшая подбежать Вера кошкой прыгнула на солдата и, вцепившись двумя руками в винтовку, ногой ударила его в живот. Солдат качнулся. Раздался выстрел, и эхо гулко покатилось по лесу. Из кустов на дорогу высыпали солдаты в полушубках, с винтовками наперевес. Ермолай, выручая Веру, всем телом навалился на солдата.

К ним подбежал не то солдат, не то командир с перевязанной рукой и рявкнул во все горло:

– Прекратить! Встать! – а затем обратился к Ермолаю: – В чем дело, старина?

Месяц наконец выбрался на вольный простор усеянного угасающими звездами неба и осветил лица людей.

Подошедший человек Вере показался знакомым. Да и он, видимо, силился узнать ее. Вера отвернулась от его упорного взгляда. Она вспомнила: это комвзвода Кочетов.

А Ермолай возмущался:

– Где же это видано, чтоб свой человек на своего же бросался... Надо же разобраться сначала...

– Ладно, дед! Война, – досадливо отмахнулся Николай Кочетов и взглянул на Веру. – Не беспокойтесь!

Солдаты были, что называется, кости да кожа, с землистыми лицами, грязные, измученные, и все же они весело посмеивались над своим незадачливым товарищем.

– Эх, Айтаркин, Айтаркин! – со вздохом произнес Кочетов. – Знай, против кого воюешь. – И обратился к Вере: – Вы не дочка ли нашего комдива? – Но, заметив предупредительный взгляд Веры, все понял и, понизив голос, сказал: – Нет, простите, ошибся. – Потом обернулся к Ермолаю: – Вы идете туда, на восток?

– Туда, – за Ермолая ответила Вера, боясь, что растроганный солдатами старик проговорится.

– Туда нельзя! Там, за болотом, фашисты...

– Фашисты? – переспросил Ермолай и сокрушенно покачал головой. – А вы куда ж путь держите?

Кочетов отвел старика в сторону и рассказал, где находятся сейчас гитлеровцы и куда хотят пробиваться красноармейцы.

– ...Вот видишь, дед, какое поганое дело, – с горечью говорил Николай. – Нам на юг, а он, проклятый, все дороги перекрыл. Когда пальнул этот, – Кочетов скосил в сторону Айтаркина глаза, – мы здорово перепугались, думали, что уже и на этой дороге фрицы появились...

– На юг, говоришь? – задумался Ермолай, запустив пальцы в бороду.

Николай с надеждой смотрел на старика.

– Опасно, но можно.

– Можно? – радостно повторил Кочетов и, схватив Ермолая за рукав, потащил к комбату.

Вера пошла за Ермолаем. И каково же было ее удивление, когда она увидела среди военных Аню и Василия. Аня бросилась к Вере.

– Что ты так долго...

– Тише, – обнимая ее, шепнула Вера. – А где рация?

– Там, – качнула головой Аня в сторону густых зарослей.

В этот момент Кочетов докладывал капитану Тарасову о том, что старик может вывести их из окружения. Тарасов усадил Ермолая на разостланный полушубок.

– Рассказывай, дедушка, как? Мы уже пробовали, но везде либо проклятые фашисты, либо непроходимые болота. Фашисты нас все время жмут к Угре, – показал он на извилистую линию реки, – но тогда, наверняка, плен.

– Плен? Нет, командир, есть обход, – и Ермолай показал на юг. – Хотя нам с вами и не по пути, да и они, – кивнул он головой в сторону девушек, – на меня серчать будут, а я вас все же выведу по болотам на Кулезину плешину, так горелый лес называется. А там хоть на все четыре стороны.

– На все четыре стороны? – повторил Тарасов.

Вера видела, как его белесые густые брови сдвинулись, губы, словно от боли, поджались и на скулах заходили желваки.

– Вся беда, старина, в том, – промолвил Тарасов, – что нам надо сегодня же выйти к своим и любой ценой соединиться с ними.

Вера поняла, почему волнуется Тарасов: он не знает, где находится дивизия ее отца. А гитлеровцы, видимо, приняв потрепанный батальон Тарасова по меньшей мере – за полк, по всем правилам боя в лесу все время теснят его на запад. Глядя на Тарасова, в его красные, воспаленные глаза, Вера подумала, что спасение батальона зависит не только от Ермолая, но и от нее. Ведь она может сейчас же связаться с отцом. Кто-кто, но она-то прекрасно знает, где прошлую ночь находился штаб отца: ведь вчера вечером его саперы переправляли через Угру ее и ее товарищей. И, окрыленная надеждою помочь Тарасову, она было бросилась бежать за радиостанцией, но тут же замерла, напряженно думая, как бы помочь этому командиру и в то же время не выдать себя?.. И когда Ермолай, поясняя, как он будет их выводить, сказал: «А там мы свернем на поселок...» – Вера вздрогнула:

– Туда, дедушка, нельзя. Там фрицы.

Обхватив пятерней бороду, старик проворчал:

– Говоришь – фрицы? Загвоздка! – А его глаза явно говорили: – «Ты ж знаешь, где штаб, подскажи».

– Лучше бы, дедушка, им идти по дороге, что из Селища на Богородицкое. Там вчера, когда мы к тебе шли, то в лесу, сразу за Угрой, видимо, какой-то штаб находился. Нас красноармейцы схватили, думали, что мы шпионы какие, да прямо к самому главному командиру.

– Раненый? – перебил ее Тарасов.

– Раненый в ногу, на костылях ходит, – еле сдерживая волнение, пояснила Вера. – Хороший такой. Расспросил нас, кто мы, откуда и куда идем, и, сказав, чтобы мы никому о них не говорили, отпустил.

– Девушка, какая ты умница. Ты же наш спаситель. Ведь это, наверняка, наши. Как тебя, милая, звать-то?

– Настя.

– Спасибо тебе, Настенька, – и Тарасов по-братски обнял Веру, а затем обратился к Ермолаю: – Ну, как, дед, тебе все ясно?

– Ясно, командир, но все же не совсем, – и Ермолай более подробно расспросил Веру о ее пути, который она заучила на память, и более точно установил то место, где вчера мог быть штаб раненого, на костылях командира. – Это место, товарищ капитан, мы называем Кукушкино урочище. Так что найди на своей карте Селище, и уже от него я поведу вас – ни одна фашистская пуля не достанет. Отмечай. – И старик стал называть пункты. Почти уже они на карте добрались до Угры, как на востоке загромыхала канонада. Все замерли. Показался из леса оставшийся с батальоном комиссар полка Милютин. Голова у него перевязана, словно в чалме. Еще не дойдя до Тарасова, он сказал:

– Гитлеровцы начали наступление.

– Начали? – повторил Тарасов и приказал стоявшему рядом командиру строить людей.

По лесу понеслось: «Становись!»

Тарасов упрямо двигал пальцем по карте и, доведя до Кукушкина урочища, огорченно качнул головой.

– Чего? – всполошился Ермолай. За Тарасова ответил Милютин:

– А то, что нас пугают Жары, ведь там фрицы.

– Не горюй, комиссар, я поведу вас через Журавлиное болото. Лесами обойдем супостата... Понял?

Только Милютин раскрыл рот, чтобы отдать команду, как за рекой снова загрохотало. Он с досадой махнул рукой и глухо выругался.

– Командир, – обратился Ермолай к Тарасову, – а вы по ним пальните.

Тарасов, надевая полушубок, с горечью сказал:

– Эх, старина, старина, хотел бы, да не могу. Все за рекой у Кислова оставили. Единственное, – хлопнул Тарасов по автомату и кивнул в сторону бойцов: – А у них – винтовки. Да вот еще, – тряхнул он гранатой, – карманная артиллерия... Ну, дед, веди!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Устинья оказалась хорошей женщиной. Заботливо, словно мать, отнеслась к Вере и Ане. В разговоры девушек не вмешивалась, и иногда Вере даже казалось, что она действительно принимает их за беженок и ничего не знает об их делах. Но вчера, когда ушел посыльный старосты, передавший приказ обязательно идти рыть окопы, Устинья сказала: «Вы, девки, с вислогубым осторожней. Он настоящий хлыщ!» Из этих слов Вера поняла, что женщине кое-что о них известно.

Часом позже прибежала дочь соседки Лида и предложила Вере и Ане на окопные работы не выходить.

Желая казаться в глазах Лиды простушкой, Вера сказала:

– Нельзя. Ведь приказ! В комендатуру заберут...

– Не бойся, не заберут.

Вера пожала плечами, но, увидев злые глаза Лиды, промямлила:

– С тетей Стешей поговорить надо было бы...

– С тетей Стешей, – передразнила ее Лида и с сердцем выпалила: – Сумрачь несчастная! – Она рванулась было к двери, но у порога остановилась, метнула взгляд на Аню, потом на Веру: – Только попробуйте выйти! Тогда пеняйте на себя!

В словах девушки прозвучала неприкрытая ненависть.

«Что делать? Как избежать обострения с Лидой?» – думала Вера. Но попасть под удар полицаев еще хуже. В тяжелом раздумье прошла бессонная ночь. На рассвете в избу ворвался вислогубый, вытолкнул Веру и Аню на улицу и погнал по поселку в гору, к дому старосты, где уже толпился народ.

С окопных работ они возвратились в сумерки, усталые и разбитые: спину ломило, руки ныли, ладони горели от мозолей. Девушки были рады, что выдержали это тяжелое испытание. Под конец работы Аня было начала сдавать и только с помощью Веры кое-как выполнила норму. Оберфельдфебель, руководивший окопными работами, сквозь зубы прошипел: «Шлехт!» Зато Вере он улыбнулся: «Гут! Зер гут! Корошо!»

Похвала врага была для Веры хуже плевка в лицо. Она была готова ударить лопатой этого долговязого, любезно улыбающегося немца. Но сдержалась, ответила «спасибо». И сейчас, сидя у окна, с гадливостью вспоминала об этом.

Томительно долго тянулось время в ожидании условного стука: сегодня обещал прийти Василий, и они должны договориться с ним о связи, о явках и об условных сигналах опасности. Вера продумала все-все, вплоть до повязывания платка: если лоб открытый, то опасности нет, если же платок опущен на глаза, подходить нельзя: значит, где-то невдалеке опасный человек.

Наконец чуть слышно трижды стукнули в окно. Девушки вздрогнули и насторожились.

– Вася! – встрепенулась Аня.

Стук повторился. Девушки на цыпочках подошли к окну и прильнули к стеклу, но в темноте никого не было видно.

– Ты сиди! – прошептала Вера. – Если что, так я стукну в стенку. – И, крадучись, чтобы не разбудить хозяйку, пошла к двери. Выйдя на улицу, она обогнула угол двора, вышла в огород на тропинку, ведущую к реке. Но там никого не было. Опираясь одной рукой о поленницу, а другой сжимая полено, она заглянула за угол. Вдоль стены кто-то пробирался.

– Стойте! Что вам надо?!

Из темноты послышался голос мужчины.

– Племянниц Устиньи.

– А вы кто будете? – так же тихо спросила Вера.

– Я? Я их дядя.

Вера растерялась: к ним впервые кто-то пришел. «Но зачем? Кто его послал?.. Может быть, провокатор?» – завертелось в ее голове, и она еще сильнее сжала полено и шагнула вперед к незнакомцу. – Зачем вам племянницы?

– Я их дядя, – внушительно повторил мужчина, что напомнило Вере условный пароль. И она ответила:

– Откуда вы, дядя? Из дому?

– Да нет, от тетки Агафьи. Гостевал у нее. – И мужчина, подойдя вплотную, протянул руку. – Здравствуй, племянница! В темноте не узнаю – кто? Настя аль Маша?

Вера, почувствовав прикосновение его руки, опустила полено. Оно ударило мужчину по ноге. Тот, положив руку на ее плечо, прошептал:

– А это зря. Спокойнее, дорогая, надо...

Вере хотелось крикнуть этому неизвестному, но родному человеку: «Не могу! Вот вся, понимаете, вся на взводе!» Сдерживая себя, сказала:

– Идемте в дом.

– Идем, – ответил мужчина и пошагал за Верой.

У изгороди они остановились, прислушались и, удостоверившись, что никого поблизости нет, вошли в избу.

Аня, притаившись в сенях, пропустила их. Они вошли в тот момент, когда Устинья, кряхтя, слезла с печки.

– Кого же бог принес?

– Здравствуйте, Устинья Осиповна! – приветствовал гость.

– А, Михаил Макарович! – Устинья узнала гостя по голосу.

– Михаил Макарович, – прошептала Вера.

– Боже мой, Михаил Макарович... – словно эхо, прошептала Аня.

Перед ними был тот человек, которого они считали героем из героев и представляли его высоким, сильным, с бородой и усами. А перед ними стоял обыкновенный, выше среднего роста крестьянин, обросший черной с проседью щетиной, с черными, чуть прищуренными умными глазами. Он спросил про Василия и был огорчен, что тот не пришел.

– Ну, как вам живется у тети Устиньи?

– Спасибо, хорошо, – ответили в один голос девушки.

– Хорошо, – повторил Михаил Макарович и, проводя пятерней по взлохмаченным волосам, тепло посмотрел на хозяйку.

– Спасибо, Устинья Осиповна. От всей души спасибо. – Он вынул из-за пазухи кусок цветастой материи. – Тебе на платье.

Устинья обрадовалась подарку, хотя и поворчала, что зря это.

Михаил Макарович попросил Устинью посмотреть за домом, пока он поговорит с девушками. Когда Устинья стукнула с улицы в окно, что означало: «на улице никого нет», Михаил Макарович пододвинулся ближе к девушкам.

Вера вполголоса рассказала, что они делали последнее время, какие успели добыть сведения о фашистских войсках, рассказала и об окопных работах, сообщила координаты траншей и огненных точек, которые они сегодня рыли, и даже о «добром» отношении к ней обер-фельдфебеля.

– С обер-фельдфебелем отношений не обостряйте. Постарайтесь войти к нему в доверие. Он сапер и, конечно, многое знает об обороне, – порекомендовал Михаил Макарович. – Сейчас фашисты снова что-то затевают и стягивают войска на юг и на московское направление. Здесь у вас каждые сутки проходит много эшелонов на Брянск. Штаб фронта должен каждый день знать, что, сколько и куда везется. Следите за движением войск. Узнавайте номера полков и дивизий. Об уходе частей и о приходе новых как только можно скорее ставьте в известность «Гиганта».

Девушки внимательно слушали его, боясь упустить хотя бы одно слово. Они не замечали, как летело время. И когда послышался стук в окно, подумали, что Устинье надоело сидеть там одной в темноте и она их торопит. Но стук был тревожный и предупредительный. В сенях сразу же зашуршали ее шаги. Аня потушила коптилку.

– Кто-то в огороде ворочается, – сообщила с порога Устинья.

– Ворочается? – повторили все разом.

Михаил Макарович, надевая пиджак, попросил девушек пойти посмотреть, где ему пройти незамеченным, а сам выскользнул в сени и притаился за дверью.

Через несколько минут Вера и Аня ввели Василия.

– Михаил Макарович! – окликнула Вера. – Это Клим!

– Клим! Здравствуй, Климушка! Дорогой мой!

Василий схватил руку неизвестного человека и с юношеским жаром пожал ее.

А Устинья вышла на улицу, снова зашла за угол и, облокотившись на изгородь, зорко смотрела по сторонам, прислушивалась к малейшему шороху. На горе мелькнул кто-то, перебегая дорогу, и вскоре около забора послышались торопливые шаги. Устинья вышла на улицу как бы невзначай. Она узнала Лиду.

– Тетя Устинья? Это вы?

– Я, – отозвалась Устинья. – Чего тебе, девка, не спится-то?

– Бегу к Надьке. На том конце облава.

– Облава? – спокойно повторила Устинья. Но когда Лида потонула в темноте ночи, она бросилась в избу и, распахнув дверь, сдавленным голосом проговорила:

– Облава!

– Ну, Клим, идем! – сказал Михаил Макарович.

Наскоро попрощавшись, они вышли из дома.

Девушек Устинья на улицу не пустила.

Они долго стояли в сенях, пока в соседнем доме не послышался грозный стук в двери.

– Ложитесь, девки! – Устинья взяла под руки Веру и Аню и втолкнула их в избу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вера вышла из гумна вся потная. Лицо было в паутине. Она пристально посмотрела на черные шапки смородиновых кустов, в которых на страже сидела Аня.

– Передала? – спросила Аня.

– Передала, – со вздохом, словно сбросила тяжелую ношу, прошептала Вера. Сегодня она сообщила «Гиганту», что одна гитлеровская пехотная дивизия выведена с передовой и сосредоточена в лесу, в пяти километрах северо-восточнее станции, и что эта дивизия будет отправлена на Орел.

– Идем, – прошептала Вера. Но пошла не к дому, а вниз, к реке. Там, у обрыва, в кустах молодого ольшаника, она опустилась на траву, потянув за собой и Аню. Чтобы лучше видеть тропку, легла лицом к дому.

– Ты чего? – всполошилась Аня. – Идем домой! Завтра ведь чуть свет на кухню.

– Дай отойти немного, – ответила Вера и прижала ее руку к своему сердцу, которое, словно молоточек, сильно стучало в ладонь Ани.

– Что-нибудь страшное? – спросила Аня.

– Фрицы кричат о каком-то новом «блицкриге». Захлебываясь, орут, что к осени возьмут Москву и закончат войну...

– Брехня! – прервала Аня.

Вера сжала ее руку и повторила:

– Брехня.

Однако ее волновало другое, чего она не сказала Ане и о чем решила до поры до времени молчать. «Раз фашисты взяли Барвенково и Изюм и форсировали Оскол, – думала Вера, – значит, они наступают на Ворошиловград... Так же они могут наступать на Москву. Что все это значит?..»

– А как под Харьковом? – прервала ее думы Аня.

– Под Харьковом наши приостановили наступление... Но, кажется, отходят (она наверняка знала, что отходят). Теперь, – продолжала с горечью Вера, – предатели и их прихвостни поднимут головы, маловеры качнутся в их сторону, и вся эта орава обрушится на честных людей. Староста и вислогубый открыто разделаются с любым, кто у них на подозрении. Вот что страшно, Маша... Эх, если бы мы не были связаны по рукам и ногам нашим делом!..

Вера прильнула к Ане, а в ее мозгу одна за другой неслись тревожные мысли: «Что делать? Чем ответить обер-фельдфебелю на то, что он заставил их работать на кухне своего батальона? Как быть с Лидой, предложившей ей «сыпануть в котел фашистам какой-нибудь отравы»?»

Аня, как бы читая эти мысли, прошептала:

– Крепись, Настя. Крепись, дорогая! Будет и на нашей улице праздник.

Невеселыми возвращались домой.

На востоке раскатились далекие взрывы, и на Веру нахлынули думы об отце. С того времени, как они расстались, о нем ничего не было слышно. В народе болтали, будто немецкое радио сообщило, что какая-то дивизия большевиков прорвалась через Варшавское шоссе на Фомино и Зайцеву гору и что на выручку к ней двинулись еще четыре дивизии, но немцами они были остановлены, а дивизия окружена и полностью уничтожена...

* * *

– Девки, вставайте! На работу пора, полуношницы! – Устинья из печи вытащила чадившую сковородку и сбросила с нее в глиняную чашку картофельные оладьи. – Ешьте, пока горячие.

Девушки соскочили с кровати и бросились к окну. По стеклам стекали капли моросящего не по-весеннему дождя.

«Погодка нелетная», – огорченно подумала Вера.

На работу они опаздывали, поэтому не шли, а бежали.

– Бегите, бегите! – кричала им попавшаяся навстречу с ведрами на коромысле Лида. – Может быть, Гитлер вместо деревянного номера по железной бляхе повесит!

У забора из колючей проволоки они замедлили шаг: у ворот, прислонившись к столбу, стоял солдат.

– Хальт! – Солдат показал налево, где под березами стояли автомашины, и приказал по-немецки залезать в кузов и ждать.

Не желая выдавать знания немецкого языка, Вера и Аня в один голос заговорили, мотая головами:

– Мы не понимаем!..

Солдат повторил приказание, на что девушки только мотали головами и разводили руками, повторяя: «Вас? Вас?»

– Вас! Вас! – передразнил их немец и, смачно выругавшись, вынул разговорник, нашел в нем нужные слова. Закончив словом «дура!», он расхохотался.

– Спасибо за разъяснение, – ответила поклоном Аня.

– Нам надо на кухню... Понимаете вы, на кухню... Кюхе...

Солдат снова подобрал из книжицы слова и объяснил ей, что сегодня на кухню не надо, есть другая работа – возить со станции груз.

Вера сделала недовольное лицо, хотя в душе была очень рада такой перемене.

Ожидать пришлось недолго, к машинам привели еще группу поселковых девушек и женщин, в числе которых была и Лида. На каждую машину посадили по четыре человека и повезли на станцию. Пока немецкий приемщик оформлял получение груза, женщины прошли к группе мужчин, разгружавших вагоны. Грузчики, увидев односельчан, бросили работу и расселись с ними – кто на ящиках, а кто прямо на рельсах.

Вера и Аня сели несколько поодаль на штабель шпал. К ним подошел Василий и, кося глазами направо и налево, начал рассказывать:

– Завтра с шести утра сюда станут подавать эшелоны для пехоты. Отправка первого в семь на Орел, следующие эшелоны будут отправляться через каждый час.

Вера и Аня внимательно слушали.

– Теперь сообщу вам радостную весть, – продолжал Василий, – безусловно, достоверную. Позавчера по дороге на Выселки, в лесу, встретил деда Ермолая. Он поведал, что вывел отряд капитана Тарасова к Собже в тот самый момент, когда дивизия твоего отца, – Василий смотрел на Веру, – болотами вырвалась из окружения.

Сияя от счастья, Вера прошептала:

– Спасибо тебе, Клим! Действительно радостная весть.

Она уже хотела было посоветоваться с ним относительно сложившейся вокруг нее обстановки, но от станции спешил приемщик, на ходу крича:

– Арбайтен! Работайт!

Поднимаясь со шпал, Василий торопливо заговорил:

– Да, Вера, здесь на станции я слышал разговор по телефону коменданта, что, мол, обнаружена работающая в нашем районе радиостанция. Могут запеленговать. Так что работай накоротке.

– Хорошо! – кивнула Вера. Сердце в ее груди испуганно трепыхнулось.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вера передала «Гиганту» сжатую радиограмму об отправке немецких эшелонов и сообщила, что прекращает передачи на три дня.

Утром, когда ее разбудила Устинья, комнату заливали лучи раннего солнца. Вера, еще не одетая, подбежала к окну.

– Погодка, слава богу, летная! Слава солнцу! Слава! Маша, одеваться!

Скрипнула в сенях дверь, и девушки юркнули за полог.

– Мир дому сему! Здрасте! – послышался хрипловатый голос вислогубого.